Вторая жена доктора Айболита

Евгения Халь

Где ж ты раньше была, милая? Тебя же не любить нужно, а пить залпом, как родниковую воду. За таких, как ты, рвут кресты и душу продают сатане. Где ж ты была, моя хорошая, когда я еще не стал каменной сволочью? Сердце выбрало ее сразу. Айболит застыл. Аж руки задрожали. Он отвернулся от пациентки, приподнял маску и тихо выдохнул. Тебе мало женщин, Айболит? – Мне мало огня – ответило сердце. *** Отец и мой жених всё решили без моего согласия. Я должна стать второй женой. А вторая –всегда горькая. Одно утешение: доктор с добрыми глазами, моя первая и нежданная любовь.

3 глава. Наедине со зверем

Маша

Отец молчал всю дорогу до дома. И, судя по тому, что он даже не ругал ослов-водителей, которые купили права, я поняла, что он в очень плохом настроении. У меня было не лучше. Тетку мы застали почти на пороге. Она переносила к лифту плотно набитые банками и контейнерами большие клетчатые баулы.

–К дочерям еду, — тетка с трудом подняла двумя руками очередную сумку. — Вот оно как бывает: прилетели дочки с мужьями и детьми на помолвку, а живут у родителей мужей. Потому что их мать бедная. Квартира у нее и так маленькая, а тут еще и ты, Марья, место занимаешь. Подержи-ка, — тетка вручила мне тяжеленный баул в ярко-синюю клетку, который я едва не уронила. — Но ты разве понимаешь все те жертвы, что мы с твоим отцом за тебя приносим? Господи, — она подняла руки. — Мне в раю уже земля полагается. Как минимум, десять соток. Ты уж не подведи меня, бог! Хоть там дай хороший участок земли.

— Хватит, Раиса! — осадил ее отец. — Езжай с богом к детям.

–Я-то поеду, — огрызнулась она. — Но ты бы заранее предупредил эту тупицу, чтобы вела себя с женихом нормально. Иначе будет, как в этой бедуинской поговорке: дорра-морра. Вторая — горькая.

–Я поговорю, — отец перетаскал сумки в лифт. — У тебя что камни здесь?

— Ага! С сердца моего свалились, — всхлипнула тетка. — Но там еще много осталось. Ой, боже, — она обеими руками схватилась за большую и тяжелую грудь, — если бы кто-то сейчас лизнул мое сердце, он бы сошел с ума!

Я поспешно зашла в квартиру, чтобы не слышать ее причитаний. Отец зашел за мной и закрыл дверь.

–Доченька, сейчас придет твой жених Амир. Нужно, чтобы вы заранее познакомились, поговорили. Чтобы возникла какая-то химия между вами.

Мне очень хотелось сказать отцу, что лично у меня уже возникла химия: крысиный яд и прочие отравляющие вещества. Но я промолчала. Как всегда, впрочем.

— Ты приведи себя в порядок, Маша. Надень красивое платье. Волосы причеши. Он через час уже придет. Вам нужно поговорить наедине нормально. А то на людях это все не получится. Да и его жена первая будет там, на помолвке. Опять-таки неудобно.

Этого только не хватало! Я думала, что у меня есть еще два дня жизни до помолвки. А оказалось, что терпеть незнакомого мужика, разговаривать с ним, улыбаться и прочее мне нужно начинать сейчас. Подавив острый приступ тоски, я сказала:

–Хорошо, папа. Тебе приготовить поесть до того, как я пойду мыться?

–Нет, дорогая. Я пойду. Дел у меня невпроворот.

–Как это пойдешь? — я замерла на пороге ванной. — Разве мне можно быть с ним наедине? Тетя же точно не вернётся в ближайший час.

–А что такого? — пожал плечами отец. — Не чужой человек. Он мне один раз зять. Сейчас еще на второй заход родства пойдем. Я ему доверяю.

Вот как! Интересно: почему мне ты, папа, не доверяешь? Я даже на дни рождения одноклассников нормально никогда сходить не могла. Да и сейчас отчитываюсь о каждом шаге. Работаю в детском саду воспитательницей. Не успеваю закончить рабочий день, как тетка уже трезвонит:

–Где ты? Почему домой не идешь?

И сразу отцу жалуется. Он мне перезванивает и грозно спрашивает, почему я еще не по дороге домой, когда рабочий день уже пятнадцать минут, как закончился? И иногда Рафика, сына своего посылает за мной следить. Тот за углом спрячется и смотрит: не кокетничаю ли я с каким-нибудь папашей, который за ребёнком пришел?

Или мне бесплатно ничего нельзя? А если речь идет о таких больших деньгах, то горские законы сразу меняются? Первая жена… как это ужасно звучит! Мне кажется, что я смотрю исторический фильм. А я вторая. Как такое может быть в наше время? Дорра-морра, бедуины. Ужас!

–Ладно, не буду мешать твоим женским финтифлюшкам и штучкам-дрючкам, — отец пошёл к двери.

–Подожди, папа! — не выдержала все-таки, потому что сердце испуганным зайцем металось в груди. — Ты бы не мог задержаться, пока он придет? Мне как-то очень неловко.

Отец внимательно посмотрел на меня, потом демонстративно вскинул руку, изучил циферблат дорогих массивных часов в золотом корпусе и вздохнул:

— Ладно, дочка. Побуду с тобой.

–Я тогда чай заварю.

–Не нужно, я сам заварю. Ты иди в ванную прихорашивайся.

Я слегка накрасилась, надела вязаное платье нежно-розового оттенка в пол, но по фигуре. Отец окинул меня критическим взглядом.

— Ты извини, Машенька, но нельзя ли как-то… эээ… побогаче и поконкретнее? Чтобы так четко было, — он описал в воздухе причудливые загогулины. — Ну ты поняла меня.

–Это очень дорогое платье, из бутика. Сейчас вязаные платья в пол — это писк моды! — возразила я.

–Писк-шмиск — это ваше женское. А мужчины немного не так смотрят на вещи. Все-таки первое впечатление. Сама понимаешь: оно самое важное. И он придет один, без родни. Так что смотреть нужно только на его вкус. А я своего зятя знаю. У тебя есть то красное платье, что я тебе привез из Италии. Оно такое… фигуру делает, Амиру понравится, — отец окинул быстрым взглядом мое тело, которое как раз таки особой фигуристостью никогда не отличалось.

Тетка все кормила меня пирогами и булками, и все время сокрушалась:

–Куда оно падает? Почему на попе не оседает? Ни груди, ни бедер, ни аппетитных ножек. Плоская ты, Машка, как гладильная доска. Кто тебя такую замуж возьмёт?

— Тот, кто худеньких любит, тот и возьмет, — огрызалась я, отодвигая от себя корзинку с булками, потому что они у меня уже в горле стояли.

–Ээээ… лапшу с ушей сними, да? Знаешь, кому нравятся маленькие си? Тому, у кого на большие денег нет.

–Сейчас худоба в моде, — не сдавалась я.

–У кого? У нищебродов, потому что им женщину кормить не на что? Конечно, они такую моду ввели. Это выгодно! Травы пучок ей в зубы сунул, вот и обед. Или у гондурасов модно? У этих — да. Им бы девочку, что похожа на мальчика. Самое оно. А наши горские не собаки. На кости не бросаются. Им подавай таких, чтобы взял в руки и почувствовал, что есть вещь, — тетка растопыривала руки, обхватывая что-то невидимое размером с хороший тазик для белья. — Особенно богатые! Чем больше денег у горского, тем фигуристее жена!

–Ладно, папа, — я надела красное платье, едва доходящее до колен, которое подчеркивало талию и грудь, потому что сверху было на пуговичках, а внизу расходилось широкой юбкой.

Пояс затянула потуже. В последние дни опять похудела из-за всех этих переживаний. А затянутый пояс автоматически увеличивает бедра и грудь. Тонкие колготки телесного цвета и красные туфельки на маленькой шпильке дополнили наряд. Волосы я хотела поднять в высокую прическу-ракушку. Но отец буркнул, не поднимая глаз от чашки:

–Волосы распусти. Они у тебя красивые. Точно, как у твоей матери, — он вдруг улыбнулся, — я ее из-за этого русалкой называл. Они у нее так струились по спине и плечам, как шёлковые волны.

В дверь требовательно и настойчиво позвонили. Я вздрогнула. Звонок был хозяйским, уверенным. Вообще по тому, как незнакомый человек звонит в дверь, можно сразу узнать его характер. Отец открыл дверь:

–Аааа… здравствуй, дорогой! — он обнял зятя.

–И тебе не хворать, отец, — Амир так покровительственно похлопал папу по плечу, словно это он был тестем, а папа зятем.

Я стояла в конце коридора, в дверном проеме гостиной. Амир решительно подошёл ко мне, окинул меня внимательным взглядом и улыбнулся:

–Ну здравствуй, моя невеста!

–Здравствуйте, — мой голос неожиданно дал петуха.

Отец с Амиром рассмеялись.

–Волнуется моя дочка. Ты уж ее не обижай, дорогой зять, она у меня скромная очень, — отец вышел на лестничную клетку. — Я по делам. А вы знакомьтесь, молодежь.

Дверь за ним захлопнулась. Возникло неловкое молчание.

— Располагайтесь, — я махнула в сторону пафосных тёткиных диванов в гостиной, обитых вишневым бархатом и украшенных золотыми финтифлюшками. — Вам чаю или кофе? — я пошла на кухню.

— Мне тебя, — он вышел за мной на кухню и стал за моей спиной.

Чайник едва не выпал из рук. Я резко повернулась, уперевшись попой в стол. Амир был огромный, мощный и очень пугающий. В нем чувствовалась какая-то первобытная мужская сила. Такая, что может подмять под себя, припечатать, поработить. Я буквально задыхалась рядом с ним.

Он навис надо мной. Наклонился, заглянул в глаза. Его губы растянулись в напряженной, почти хищной улыбке. Я выставила чайник впереди себя, пытаясь отвоевать хотя бы пару сантиметров свободного пространства. Он выхватил чайник из моих рук, бросил в раковину, схватил меня, поднял и посадил на стол. Властно взял меня за колени, развел их в стороны и вклинился мощными бедрами между ног.

–Отпусти! — хрипло попросила я.

–Да ладно, — хмыкнул он. — Ты же все равно моя. Какая разница когда? Нужно начать как можно раньше. Мне нужен ребенок. Ты ведь знаешь. Так что на все эти охи-вздохи времени нет, — он поднял мою юбку и погладил по бедру.

–Какая ты нежная вся, — задохнулся он и впился поцелуем в мою шею.

Его руки заскользили по моему телу, ощупывая каждый сантиметр. Так проверяют помидоры на базаре, боясь прогадать.

–Да отпусти же! Так нельзя! Это первое знакомство! — я уперлась ладонями в его грудь, пытаясь оттолкнуть.

–Ерунда, — не обращая ни малейшего внимания на попытки сопротивления, он быстро и ловко одной рукой расстегнул пуговицы на платье. — Первое, двадцать первое, сорок первое… — второй рукой он расстегнул брюки, — я тебе не мальчик, чтобы со мной играться. Привыкай!

Я запахнула платье, закрывая грудь. Попыталась сжать колени и почувствовала, что вот-вот случится то, чего у меня еще ни разу не было. От страха у меня внутри всё сжалось. Амир везде был мощный и большой. И там тоже. Я чувствовала эту агрессивную мужскую природу, которая стремилась получить то, что ей полагалось по праву спасителя нашей семьи.

–Нет! — я изо всех сил оттолкнула его и сжала колени. — Не могу! Подожди! У меня эти дни!

–Что? С какой стати? — он еще тяжело дышал и шарики с роликами в его мозгу явно с трудом ворочались, сосредоточившись на управлении нижней частью тела.

Красные пятна расцвели на его узком лице с высокими скулами. Черные глаза гневно сузились.

–За дурачка меня держишь, да? — он вдруг больно схватил меня за волосы и оттянул мою голову назад. — Думаешь, со мной можно играть?

–У меня правда эти дни, — я схватила за его руку, пытаясь освободить волосы.

Виски запульсировали от боли, так крепко он тянул меня за волосы.

–Врешь! Ты только была у доктора. Как он тебя смотрел, если у тебя эти дни?

— У меня перед твоим приходом начались. От волнения. Со мной такое часто бывает. Да отпусти же. Больно!

Амир отпустил меня и ударил ладонями по столу рядом со мной. Я зажмурилась и сжалась в комок. Сейчас он ударит меня и конец! Звериная сила и вспыльчивый кавказский характер — это кошмарное сочетание. Не дай бог под руку попасться! Горские и вообще-то вспыльчивые, как сухой порох. Даже мой отец вот вроде спокойный, но когда в голову ударит, теряет над собой контроль. А от Амира просто искры во все стороны летят.

— От волнения, говоришь? — вдруг нехорошо улыбнулся он. — А мы сейчас проверим.

— Не смей! — я натянула платье до колен.

Он отошел от меня, открыл холодильник, свинтил пробку на апельсиновом соке и жадно отхлебнул.

–Я тебя научу раз и навсегда, — он ткнул в меня пальцем, — что со мной никто не шутит. Одевайся, мы едем к твоему этому Айболиту. Пусть он подтвердит, что у тебя месячные. И если обманула, тогда смотри у меня, — прорычал он, нависая надо мной. — Я тебя накажу! Да так, что ты на всю жизнь запомнишь. Меня умные люди предупреждали, что ты не совсем горская, поэтому покорности не обучена. И вести себя с уважением не умеешь. Так я научу.

С уважением? Это у него называется уважением? Попытаться изнасиловать меня на кухне? И я должна была радостно отдаться ему и еще спасибо сказать? За что мне это всё? Я, конечно, знала, что жизнь большинства горских женщин очень тяжёлая. Но всегда думала, что меня это обойдет стороной, просто потому что вообще не собиралась замуж. Тем более за горского.

Разве я могла знать, что всё решат за меня? Что мне теперь делать? Как жить? Если Амир сейчас потащит меня к гинекологу, то доктор сразу скажет ему, что никаких месячных у меня нет. И отец явно не сможет меня защитить. Что этот псих сделает? Изобьёт меня? Это какой-то бред! Не может быть, чтобы это происходило со мной! Да еще и в России! Мы же не в Афганистане, в конце концов.

–Я никуда не пойду, — осмелилась возразить я.

— А я тебя спрашиваю? — он поднял бровь, снял меня со стола и вытолкнул в коридор.

–Одевайся! — он надел светлое кашемировое пальто. — Это твое? — он снял с вешалки мою куртку.

–Нет, я хочу жакет. Вот тот, — я показала на любимый жакет на вешалке.

Амир повертел в руках мой любимый светло-бежевый и мягкий жакет из верблюжьей шерсти.

–Чего ж так по сиротски-то? — недовольно пробурчал он. — Куртку лучше надень. Она красивее,–он снял с вешалки ненавидимую мной кожаную куртку с вышивкой на лацканах и россыпью стразов, которую меня заставила купить тетя.

Горские без кожаной куртки или кожаного пальто — это как джигит без лошади. Я с тётей тогда в магазине и спорить не стала. Потому что это было бесполезно. Но эту куртку так ни разу не надела.

–Не хочу куртку, — я потянулась к жакету.

–А мне начинает нравиться твое сопротивление. Это возбуждает, — Амир наклонился ко мне и положил руку на талию. — Только запомни прямо сейчас: я — твой муж почти. Я лучше знаю, в чем нужно ходить моей жене. Ты поняла меня? — сильными пальцами он ухватил мой подбородок.

Я молчала. Язык просто не мог повернуться, чтобы сказать:"Да!"

–Не слышу ответа! Прошепчи его твоими чудесными губками мне на ушко, — Амир прижался ухом к моему рту.

–Звоню отцу, — прошептала я. — Меня это всё не устраивает, — я оттолкнула его и метнулась в гостиную, чтобы взять телефон.

–Куда ты звонишь? — ехидно осведомился он, следуя за мной.

–Папе. Не хочу за тебя замуж, — я разблокировала телефон, собираясь набрать номер отца.

В конце концов, сейчас не средние века. Папа меня любит и всегда любил. И, честно говоря, он старался не вбивать мне в голову эти их горские заморочки. Даже не настаивал, чтобы я учила язык джуури. Хотя в голове многое отложилось, так как тетка Раиса всё время мозг утюжила, что я обязана знать язык отца. И часто со мной говорила на горском. Мне всегда казалось, что папе нравился тот факт, что я больше русская, чем горская. И понятно почему: я напоминала ему мою покойную маму, которую он очень любил.

Амир выхватил телефон из моих рук и швырнул на диван.

–Да что… ты… себе… позволяешь? — я даже запинаться начала от возмущения.

Попыталась схватить телефон, но Амир опередил меня и сунул его в карман.

–Выйдем от доктора — получишь телефон назад. Ты что еще ничего не поняла, да? Кукла безмозглая! Твой папа спит и видит, как бы скорее тебя сплавить мне, потому что он в таких долгах, что уважаемые люди давно бы его прибили, если бы я за него не вписался. Мы ведь своих не бросаем. Но и для любой помощи есть свой предел. Твой папа его уже раза три перешел. Так что теперь он мне должен. Иначе его порченая доченька, моя первая жена, пойдет к такой-то матери. Поняла меня?

Так что даже если я тебя сейчас здесь оприходую раза три подряд, папа только счастлив будет, что официально ты уже моя. Я тебя еще не купил, но уже заплатил залог за товар. Ты ко мне прилеплена намертво. Согласно заповеди: да прилепится жена к мужу своему. Сказать чисто конкретно, куда я тебя прилеплю? Или сама знаешь? Помнишь, как у нас говорят? Еки санг гэрдо, еки гарабэч! Один может быть камнем, другой орехом. Ты — не камень, женщина. Ты — орех. Вот так тебя расколю! — он сжал кулак и постучал по нему вторым кулаком.

Не веря своим ушам я опустилась на скамеечку, что стояла в прихожей. Одна, без связи с внешним миром и наедине с каким-то чокнутым зверем. Без поддержки и помощи. В центре Москвы в двадцать первом веке. Мозг отказывался это осознать. Но интуиция нашептывала, что всё именно так, как он говорит. Почему я была так убеждена, что меня это всё обойдет стороной? Какая же идиотка!

Я залилась слезами. Амир удовлетворено улыбнулся и сказал уже спокойнее:

–Вижу, что ты начинаешь понимать. Так что решила? Ублажишь мужа или по-прежнему будешь утверждать, что у тебя эти дни? Предупреждаю сразу: в эти женские глупости не верю. Потому что заранее у тетки Раисы выяснил, что они у тебя в этом месяце уже были. Поэтому я пришел сюда. Знал ведь, что можно. И если доктор скажет, что ты врешь, я тебя проучу. Так что подумай: стоит ли продолжать это hулум-hузи?

Я молча кивнула, продолжая плакать. Это с моей стороны коварное вранье — hулум-hузи? Это они всё подстроили заранее: тетка уехала, чтобы мы остались наедине. Отец не зря так спешил и старался мне в глаза не смотреть. Они оба, Раиса и папа, знали, что здесь случится.

–Не понял: hулум-hузи или эти дни? — повторил Амир.

–Эти… дни, — упрямо повторила я.

Не знаю, на что рассчитывала. Добрый доктор Айболит тоже часть семьи. Он был женат на Диане — старшей дочери моего отца. Так что скорее всего я просто отсрочу свой приговор.

Что еще сильнее разозлит Амира. Он ведь мне потом не простит!

Но заставить себя отдаться ему здесь и сейчас я не могла. Хоть немного еще подышать. Хоть чуть-чуть!

–Ладно! Тебе же хуже. Ох ты и упрямая! Сразу видно: русская кровь. Ну ничего. Еще не таких кобылок объезжали! — Амир вытащил из кармана айфон в золотом футляре, набрал номер и включил динамик, подмигнув мне.

–Слушаю, — раздаю в трубке мягкий баритон.

–Доктор, здравствуй, дорогой! Это Амир беспокоит. Виделись сегодня.

–Помню. Добрый вечер! — сухо ответил Айболит.

–А мы вот с моей невестой к тебе в клинику собрались. У нас тут женские заморочки. Нужно, чтобы ты глянул.

–Что случилось? — обеспокоенно спросил доктор. — Дайте мне, пожалуйста, Машу к телефону.

–А зачем тебе Маша? Ты просто дождись нас.

–Но я не на работе, а дома.

В моем сердце робко завозилась надежда, что Айболит не сможет приехать и тогда у меня будет время хотя бы до утра.

–А ты подскочи на работу. Мы ж не чужие люди. Родня все-таки! Ради семьи-то можно от телека оторваться. Твой тесть сказал, что ты прям, как Айболит, всегда готов своих вылечить. Свои ведь тоже всегда тебе помогут. Вот и клинику помогли купить. Так что нос задирать — оно вроде как и некрасиво. Не по-братски, да?

— Я сейчас приеду, — сухо ответил доктор и отключил телефон.

Моя последняя надежда тихо умерла, не успев даже окрепнуть. Единственное, что радовало: я снова увижу доктора. Даже если он мне ничем не поможет. Всё равно. Рядом с ним как-то спокойно, что ли?

Он такой большой и добрый, как слон. Рост не меньше, чем метр девяносто. Темно-русые волосы мягкими прядями спадают на лицо. Он всё время хмурится, но светло-голубые глаза не льдистые, а, наоборот, очень добрые и бесконечно усталые. Что-то очень горькое похоронено там, внутри. Улыбка скупая, через силу. Как будто ему нужно каждый раз прикладывать усилия. При этом губы растягиваются в улыбке, а глаза остаются печальными.

Он мало разговаривает, скупо роняя слова. Так посмотришь со стороны: серьезный и малообщительный мужик, который явно хочет только одного — чтобы его все оставили в покое. Но его большие и нежные руки так осторожно прикасались ко мне, что я почувствовала себя дорогущей вазой какой-то мудрёной китайской династии. Мне нравилось, как он сгибается чуть ли не пополам, присаживаясь на вертящийся стул возле гинекологического кресла. Как серьезно и вдумчиво задает вопросы. Конечно, было неловко. Всё-таки чужой мужчина. А тут я напротив него распластана, как цыпленок табака.

Но в том-то и дело, что я почему-то не воспринимала его, как чужого. Хотя до этого лишь пару раз видела мельком на семейных торжествах. И сейчас мне хотелось, чтобы между мной и этим животным Амиром стоял доктор. Тогда мне хоть чуть-чуть стало бы легче. Даже если Айболит мне не поможет. Ведь он не должен. Кто я для него?

Пока я выиграла совсем чуть-чуть времени. А потом даже страшно подумать, что Амир сделает, когда впадет в ярость. Он и сейчас уже закипает. Видно по нему. Такой же огромный, как Айболит, но пугающий, опасный. От него за километр пахнет агрессией. Он словно дикий и очень голодный зверь только и ждет, когда можно будет вцепиться в добычу. У него даже ноздри трепещут.

Мои руки задрожали от страха, когда я надела эту чертову кожаную куртку.

–А обувь? — Амир посмотрел на мои красные туфельки. — Там холодно. Пока до машины дойдешь, простудишься.

А я и забыла про обувь. В таком состоянии можно голой выйти и не заметить. Я взяла свои любимые коричневые

полусапожки на платформе, которые стояли под вешалкой.

–Ээээ… поморщился Амир. — Это что за лошадиные копыта?

Он наклонился, рассматривая ряды обуви под вешалкой. Взял замшевые ботиночки на высокой шпильке, которые я терпеть не могла, так как они были очень вычурные — с ажурной аппликацией и любимого горского цвета: бордового. Естественно, меня их заставила купить тетка вместе с курткой. По цветовой гамме они подходили. Но я их надевала только когда мы ехали в гости к горским. Да и то под теткино шипение:

–Чего ты оделась, как хушкэ мучов? Старая кляча, да? Что это за вязаные обноски и обувь, как у мужика?

–Это стиль такой, тетя, — терпеливо объясняла я. — Демократический. Бохо называется. Сочетание блеска, этнических мотивов и нарочитой нищеты. Сейчас вся продвинутая интеллигенция так одевается.

— Куда продвинутая? В направлении дурдома? Шмохо! — морщилась Раиса, поднимала глаза к потолку и ныла: — За что мне это, бог? За что? Разве я плохо молилась? Разве я не помогала бедным? Что ни скажешь ей — все не так! Я ей слово — она мне десять поперек. Ээээ… грехи наши тяжкие, — она обхватывала голову и начинала горестно раскачиваться из стороны в сторону.

–Надену, надену, не плачьте только! — я торопливо натягивала очередное нечто: расписное, аляповатое, в стразах,"как у приличных людей".

Не вставая со скамеечки, я наклонилась застегнуть молнию на ботинках.

–Я помогу, — Амир присел на корточки, положил мои ноги к себе на колени, погладил щиколотки.

Его рука поднялась выше. Я замерла. Рвотный спазм сжал мое горло. Противная и жадная ухмылка скользила по его лицу. Пальцы любовно и по-хозяйски оглаживали мои ноги. Так гладят любимую машину, а не человека. Он застегнул молнию на ботинках и вдруг схватил меня за шею и крепко поцеловал губы.

–Аааах, какая ты сладкая! — воскликнул он. — Жду-не дождусь, когда ты вся будешь моя! — он встал и хлопнул в ладоши: — Ялла-ялла — как говорят в Израиле! Давай-давай!