Вода

Евгения Корелова

Действие романа происходит во второй половине XXI века. Объединение России и Китая привносит значительные изменения в жизнь общества. Правящие классы пришли к тотальному контролю над миллионами людей, или им так кажется?Вместе с развитием инновационных технологий грядут новые болезни и экологические катастрофы. Кто станет президентом объединенного государства? Какие тайны скрывает правительство? Сможет ли человек будущего противостоять надвигающейся опасности? Книга содержит нецензурную брань.

© Евгения Корелова, 2023

ISBN 978-5-0059-5538-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть I

Глава 1

Беременность протекала благополучно. Токсикоза не было, и Лиза могла спокойно заниматься домашними делами без перерыва на тошноту или слабость. К концу девятого месяца Лиза долго и энергично гуляла вместе со своим грушевидным животом, растопыривая в стороны острые коленки и по-утиному отклячивая располневший зад. Не было серьезной одышки или распирания в тазу. Мальчик периодически толкался, но не излишне, как бывает при гипоксии, просто иногда напоминал о себе чувствительным пинком пяткой под диафрагму и хуком в мочевой пузырь.

Тем не менее, Лиза не могла справится со сложным мучительным предчувствием. Мужу Славе, не очень понятно было, что происходит, но он тоже изменился, стал угрюмее, при общении с ней смеялся как-то напоказ и выглядел ненатурально в своем оптимизме. Оба старались вести себя обычно, но выходило неубедительно. Как если на небе налилась гигантская синюшная туча, а дождя нет, и все вокруг понимают, что непременно будет, и ливневый, но зонты пока не раскрывают, а дождя нет и нет, и тревожно, и все действия превращаются или каким-либо образом связываются с одним — ожиданием.

Схватки начались на три дня раньше высчитанной даты. Лиза не паниковала, но ситуация была крайне волнительной. Они успели сообщить в перинатальный центр, и бригада врачей была готова к операции, и доехали они быстро, и вроде как, все успели, но сам факт! На три дня раньше.

Лежа на операционном столе, обнаженная, с трясущимися от страха и внутреннего холода бедрами, Лиза смотрела в зеркальный потолок и представляла, что она огромная белая лысая гора, и она же — птица, летящая в небе, и смотрящая вниз на гору, на людей, которые шныряют вокруг.

Эпидуральная анестезия, преступно проникшая к корешкам спинного мозга, уже действовала — ноги безжизненно покоились у подножия горы. Одна из сестер мастерски провела катетер в нечувствительный низ, и Лиза увидела в зеркало, как по трубке в прозрачный пластиковый мешок горным ручьем побежала соломенного цвета жидкость.

Врачи почти не разговаривали, только анестезиолог подошел к ней наклонился, сказал, что скоро начнут и ввел в спину еще лекарства. В голове у Лизы зашумело, но глаза она старалась не закрывать. В зеркале было видно, как начали работу хирург и акушерка в стерильных комбинезонах. Они укрыли ее белой тканью, оставив отверстие внизу живота.

— Закройте глаза! — приказал анестезиолог.

Лиза молчала и продолжала упрямо смотреть кино на потолке, в котором должны были показать, как ее разрезают.

— Ваше право, — хмыкнул анестезиолог.

Зеркала были установлены именно для этого — пациенты могли контролировать свое лечение на всех этапах, чтобы потом было, что предъявить в Медицинском суде. Для этого же в двух углах операционной были закреплены треугольные круглосуточные камеры.

Хирург установил над Лизой клешни робота, а сам разместился за пультом управления, напоминающим старомодную приставку для интернет—игр с дигитальными чувствительными перчатками. Акушерка стояла рядом с Лизой, ее роль заключалась в быстром и аккуратном извлечении ребенка. Хирург вставил кончики пальцев в перчатки, и, смотря на большой экран с фрагментом нижней части туловища Лизы, протяжным штрихом указательного пальца привел в движение установку. Робот рассчитал глубину разреза, одним маневром нож рассёк все ткани до брюшной полости, не повредив подлежащие органы. Акушерка вручную растянула края раны до нужного размера. Следующее движение скальпеля раскрыло большую, уже твердую от напряженного сокращения матку. Крови не было — высокочастотный волновой скальпель и силиконовые простыни с повышенной впитывающей способностью предотвращали кровотечение. Никто не любил кровь. Это было неэстетично, очень старомодно и как-то слишком по-животному.

Лиза всё видела, но с трудом различала содержимое раны, она пыталась прищуриться и сфокусировать взгляд. Медикаменты, циркулирующие в теле, мешали сосредоточиться. Она смогла догадаться, что всё уже произошло, только когда акушерка запустила руки в матку. Лиза облегченно вздохнула и даже позволила себе закрыть глаза, но вдруг услышала:

— Чего?

Это хирург отреагировал на замешательство акушерки, которая, привычно захватив ребенка, остановилась.

— Чего? — повторил хирург. — Давай!

— Похоже, мумификация, — тихо сказала акушерка.

Лиза не знала, что означает это слово.

— Вынимай! — приказал хирург.

Ребенка достали, крика его Лиза не услышала. Она тщетно пыталась сопротивляться наркотическому расслаблению и подняла голову наверх, к анестезиологу, спрашивая его, что случилось, но увидела только, как тот поспешно вводит еще лекарства в катетер. Лиза совсем размякла и больше не могла произнести ни звука. Она старалась все внимание направить на зеркало, но не справилась и через несколько секунд отключилась.

Акушерка достала ребенка и, быстро расправившись с пуповиной, переложила его на специальный столик. Она испуганно взглянула на детского врача, который подкатывал аппарат искусственной вентиляции и собирался при необходимости заниматься реанимационными мероприятиями, однако, подойдя к ребенку, тоже замер. Младенец лежал на спине с согнутыми ножками и ручонками, устало и недовольно нахмурив круглое личико и не издавал ни звука, но пугало не это. Вместо привычной синюшной кожи, сплошь заляпанной серой сыровидной смазкой, тело младенчика было покрыто странным светло-коричневым покровом. Врач протянул руку к новорожденному и пальцами в перчатке ткнулся в деревянной плотности кожу, схожую с панцирем ракообразного существа, только без пупырей и шероховатостей. Врач осторожно провел рукой по животу новорожденного и разве что не услышал скрип — настолько отшлифованным и гладким был материал. Тут лицо младенчика ожило, он открыл пуговичные, оказавшиеся совсем черными глаза, направил взгляд на врача и резко заверещал.

Из последующих дней Лиза помнила лишь белые кабинеты, куда их заводили для разговоров разные по рангу и статусу врачи, юристы больницы и прочие заинтересованные люди.

— Вы же понимаете, что роды были приняты по всем правилам, — говорила крупная розоволосая женщина с маленькими чертами лица, сидя напротив них за массивным административным столом. Волосы ее были коротко стрижены, кожа черепа сияющей белизной просвечивала сквозь розовый ежик. Слава пожал плечами и посмотрел на Лизу, словно спрашивая ее, все ли было по правилам. Лиза глядела в зеленые, абсолютно зеркальные глаза женщины.

— Так что с ребенком? — спросила она. — И когда нас пустят?

Розовая любезно улыбнулась, показав белоснежные, ровно подбитые друг к другу зубки:

— Ребенком занимаются лучшие специалисты, вы скоро его увидите! Давайте вернемся к родам — у вас нет замечаний к родам? — и она спроецировала на стол заявление отказа от претензий от имени Стрельниковых.

Лиза приложила указательный палец к боксу для подписи.

— Вот и хорошо, спасибо! — дама быстро свернула документ. — К сожалению, иск об отсутствии диагностики до родов уже автоматически ушел в медсуд, но вы должны понять, что это новая и неизвестная болезнь. Все возможные варианты патологии были исключены при генотипировании. Наш центр один из самых крупных в стране, все беременности и роды ведутся с минимальными рисками. Ваша ситуация не стандартна.

Ее большое круглое лицо стало серьезным.

— Конечно, вы должны знать, что если заведут дело, необходимо будет раскрывать фактуру, — она остановилась на секунду, оценивая реакцию родителей.

— Что значит — раскрывать фактуру? — спросил Слава.

Розовая аккуратно сложила пухлые белые ручки в молитвенном жесте. Она не зря считалась лучшим юристом в перинатальном центре. Сложные ситуации были ее коньком, за что ей перечисляли немалое количество смарткоинов каждую неделю.

— Раскрыть фактуру, Вячеслав, это значит, что нужно будет указывать природу болезни малыша, чтобы объяснить, как мы могли пропустить ее при генотипировании. А так как никто не знает этого заболевания, поверьте, мы приложим все усилия, чтобы выяснить, что это! — дама чуть наклонила голову, пристально глядя на Славу. — И даже если для этого нужно будет много времени провести в больнице, мы все оплатим — месяц, два, полгода, сколько угодно! При необходимости, мы переправим мальчика в любое другое учреждение, где смогут помочь в этом вопросе.

Лиза нахмурилась:

— Полгода в больнице? Вы шутите?

Розовая сочувственно развела руками:

— Столько, сколько потребуется. Ведь это судебное дело!

Слава все понял и вздохнул:

— Что мы должны подписать, чтобы отозвать дело из медсуда?

Стрельниковых пустили к Антону (именно так они назвали мальчика) в тот же день. Лиза механически раскрыла пеленки и удрученно уставилась на существо, которое родила. Новорожденный с деревянной кожей спал, крепко сжав кулачки, по-старчески скукожив недовольное личико. От раздевания он немного покряхтел, но не проснулся, потом, глубоко сладко зевнув, потужился и помочился, наградив мать крепкой горячей струей. Стрельниковы заулыбались, и Лиза поняла вдруг, что напряжение отступило. Ливень начался, достиг своего пика, но потихоньку, как и все на свете, закончился.

— Поехали домой! — твердо сказал Слава.

Глава 2

— Жу!! Слезай немедленно! Кому сказала! — бабушка скрипучим голосом резко выкрикивала слова, задрав голову и приложив ладонь козырьком ко лбу.

Бабушка была полноватой, носила прямоугольные платья, чуть покрывающие круглые колени, и маленькие часы на тонком ремешке, струной охватывающем рыхлое, слишком белое для китаянки запястье.

— Быстро домой! Сколько раз говорила — не лазать! — продолжала скрипеть бабушка.

Жу, удобно устроившаяся на самой верхушке старой черемухи с блестящими черными, будто пластмассовыми плодами, нехотя спустилась вниз, спрыгнула на землю и молча, надув щеки, уставилась на бабушку.

— Обезьяна! — недовольно проворчала та. — Обед на столе, быстро домой!

Жу, все так же, молча, развернулась и поплелась к подъезду. У крыльца она наклонилась к небольшому мусорному контейнеру и выплюнула комок, состоящий из косточек черемухи вперемешку с черно-фиолетовым мякотным жмыхом. Опорожнив надутые щеки, Жу несколько раз оскалила зубы, словно почесывая их губами — во рту вязало.

Поднявшись на третий этаж в свою квартиру, в прихожей она скинула растрепанные пыльные сандалии, прошлепала в ванную комнату и остановилась перед зеркалом. Жу высунула язык как можно дальше и с протяжным «А-а-а-э-э-э» несколько секунд рассматривала свой черный от ягод рот.

Она повернула кран, послышалось утробное урчание, воды не было. Это не удивило девочку. Она посмотрела на свои руки (под ногтями черными полосками забилась мякоть черемухи), потом на ноги, смешно пошевелив пальцами, между которыми скопилась пяль и грязь, развернулась и прошла на кухню.

Воду давали только утром и вечером — на два часа. За это время бабушка обычно спешно мыла посуду, загружала стиральную машину, готовила и подставляла под тонкую, чуть желтоватую струю тазы, набирая воду про запас.

Через день, по четным числам, бабушка брала Жу, и они долго и нудно шли в соседний район через вокзал, проходя по длинному подземному переходу через все железнодорожные пути, на другую сторону. Дальше шли через дворы к большой грузовой машине, у которой всегда медленно струилась длинная громкоговорящая очередь. На боку грузовика крупными буквами было выведено странное слово «Habarovsk», внизу маленькими буквами было написано «Боли».

Жу знала, что им нужно будет стоять в этой очереди, и с надеждой осматривала вереницу людей, в поисках таких же, как она детей, с которыми можно будет скрасить ожидание. Бабушка говорила, что они стоят в очереди совсем недолго — полчаса или час, но Жу знала, что час — это много. Раньше она думала, что это очень быстро — щёлк и на часах цифра восемь превращалась в цифру девять, но час в очереди тянулся вечность, особенно, если не было покупателей с детьми.

Отстояв положенное, бабушка брала с машины две большие пузатые бутылки питьевой воды и две маленькие — их должна была нести Жу. Отойдя в сторону, бабушка ставила свои бутыли на землю, доставала из маленького рюкзачка за спиной два бумажных стакана и протягивала их Жу со словами:

— Держи ровно!

Отливая понемногу из каждой маленькой бутылки в стаканы, она приговаривала, что теперь для Жу ноша будет совсем легкой — воды в бутылках станет меньше. Несколько минут они маленькими глотками с наслаждением пили, после чего бабушка аккуратно складывала стаканы и убирала их в рюкзак.

Вечером, уставшая от прогулок и игр с друзьями, Жу с наслаждением вытягивалась на кровати в своей комнате. Через открытое окно было слышно, как шумят поезда на вокзале. Жу, закрыв глаза, представляла железные зеленые старые вагоны — такие поезда сильно, но не страшно стучали «та-та-ту-тук, та-та-ту-тук», можно было даже танцевать под их ритмичную мелодию. Иногда Жу, поднимаясь на постели, придумывала разные красивые па под музыку поездов. В окно желтым светил фонарь, для Жу это был свет софитов. В белой ночной рубашке она казалась себе неземной танцовщицей, широко разводила руки, запрокидывала голову, потряхивая длинными черными волосами и старалась делать серьезное выражение лица.

Натанцевавшись, она падала без сил на подушку и уже засыпая, думала о том, что другие поезда — новые, блестящие, скоростные — совсем не так стучат, как старые, они гудят. Она представляла бело-красные обтекаемые вагоны — огромные толстые червяки, которые уползали и уползали вдаль, оставляя после себя только эхо электронного гула и крякающий микрофонный голос тёти, которая длинными фразами объявляла, на какой путь приходит поезд. Жу никогда не разбирала, что говорит тётя, но под ее монотонные объявления было особенно сладко засыпать.

Бабушка умирала нехорошо. Жу с точностью до дня могла вспомнить, когда все началось. Однажды утром Жу, сонная, поплелась в туалет, но там было закрыто. Бабушка сидела в туалете так долго, что Жу уже почти описалась. Когда дверь открылась, она увидела перекошенное лицо бабушки, лоб ее был покрыт испариной.

— Уйди, — процедила старуха и поковыляла к себе в комнату.

Бабушка в тот день лежала и почти ничего не делала по дому. Жу весь день гуляла с подружками, как мог себе позволить лишь светлый беззаботный ребенок, не чувствующий приближающейся беды, и заподозрила неладное только вечером, когда увидела, как бабушка, скрючившись, сидит на стуле, обхватив живот руками. Бабушка не мочилась весь день и решилась позвонить в скорую, только когда боль стала нестерпимой.

Жу расплакалась, когда врачи увезли её. Бабушка обещала вернуться на следующий день, она так сказала, а бабушка никогда не врала, поэтому Жу настроилась дождаться ее, но все равно поплакала — ночевать одной было страшно. На следующий день вместо бабушки пришел красиво одетый полный мужчина с большой черной, как муха, родинкой на подбородке.

— Ты Жу? — спросил он.

— Да, — ответила девочка.

Мужчина зашел в квартиру.

— Я твой дядя — бофу Ман-Дан.

Он оглядел коридор и, не разувшись, прошел на кухню.

Жу поплелась за ним. Родителей она не помнила — мама умерла в больнице от холеры, а отец, как рассказывала бабушка, уехал в тот же день, когда мама умерла. Девочке было два года, кроме бабушки никто из родни ее не захотел взять.

Жу молча разглядывала холеного мужчину в дорогом костюме и бархатных желтых ботинках. Он вынул из кармана жилетки сигарету и задумчиво закурил.

— У нас не курят, — мрачно, по-взрослому, отметила Жу.

Бофу будто вспомнил о ее существовании. Оглядев девочку с головы до ног, он затянулся и спросил:

— Тебе сколько лет?

— Где бабушка? — спросила в ответ Жу.

Она чувствовала, что бофу это знает.

Мужчина помолчал, затушил сигарету в чистое блюдо на столе и встал.

— Я привезу бабушку завтра, сегодня опять переночуешь одна. У тебя есть, что поесть?

Он не понравился Жу, но она была благодарна, что он вернет бабушку. Она кивнула — в холодильнике были запасы еды.

Ман-Дан положил на стол несколько новых, словно утюгом отглаженных купюр:

— Это на воду, не пей из-под крана.

Бофу не обманул и привез бабушку на следующий день. Она, ковыляя, поднялась в квартиру, он помогал, поддерживая старуху под локоть. Обычно суровая, с Ман-Даном она разговаривала почти нежно, немного заискивающе. Жу прижалась к ней, стараясь не расплакаться. От бабушки пахло горькими лекарствами и еще чем-то неприятным. Бабушка отправила Жу в свою комнату и закрылась на кухне с новоиспеченным дядей. Девочка тут же выскользнула в коридор и присела на корточки у стены, вытянув шею, прислушиваясь к разговору взрослых.

— И что говорят? — спросил бофу.

— Дают полгода, не больше, проросло весь мочевой пузырь, оперировать никто не будет! Поэтому и домой отпустили…

— Что вы хотите от меня? — перебил ее Ман-Дан.

Бабушка ответила после паузы:

— Мне главное — девчонка. Помоги, если твой брат хоть что-то значил для тебя! Я знаю, мою дочь никто из вас не принял… никто!

— А мы должны были принять? — снова раздраженно перебил он.

— Мне неважно сейчас… — совсем тихо ответила бабушка.

Жу подалась еще вперед, чтобы лучше слышать.

— У девочки никого кроме меня, я прошу… найди возможность, сделай что-нибудь… я прошу!

Они замолчали. Жу слышала, как Ман-Дан щелкнул зажигалкой, потянуло сигаретным дымом. Бабушка ненавидела курильщиков, не переносила запах сигарет, почему она терпит его? Ноги у Жу затекли, она встала на карачки, как собака, подаваясь вперед, стараясь уловить каждое слово.

Ман-Дан заговорил первым:

— Я буду переезжать в Россию, здесь точно ничем не смогу помочь, — он подумал немного. — Максимум, что могу — оформить опекунство и пристроить ее в нормальный интернат… но там… не здесь. В моем доме она жить не будет! Если согласны, надо сейчас документы оформлять, готовьте всё. Я уезжаю через неделю, но потом еще приеду по делам — смогу подписать все, что надо. Пока поищу там какое-нибудь место.

Жу не понимала, почему бабушка терпит этого грубияна, нагло говорившего и курившего на их кухне. Она могла бы парой слов осадить наглеца и выгнать его из дома, но бабушка молчала.

Ман-Дан встал, с грохотом отодвинув стул, и открыл дверь кухни. Жу мгновенно заскочила в свою комнату.

Когда Ман-Дан ушел, Жу подошла к бабушке и обняла. Под платьем на бедре прощупывалось что-то жёсткое, хрустящее. Жу непроизвольно сжала непонятный предмет, пальцами изучая его.

— Это мочеприёмник, — остановила ее бабушка.

Она некрасиво задрала юбку, Жу увидела дряблые ноги с паутинками фиолетовых сосудов, просвечивающих через кожу. На правой ляжке висел пластиковый мешок, трубка от которого кольцом была подвязана к той же ноге и уходила куда-то под трусы. В пакете было немного жидкости бурого цвета.

— Садись, — сказала бабушка, оправляя юбку. — Будем с тобой серьезно разговаривать!

Она умерла через три месяца. Последнюю неделю она кричала от боли каждую ночь. Жу металась по комнате, бабушка не пускала к себе. Жу готова была сделать все, что угодно, только бы прекратить этот крик. Она была рада, когда бабушка перестала кричать и избавилась от боли.

На похоронах Жу не было, ее забрали в тот же день, когда бабушку, увезли в морг, и она даже не знала — состоялись ли настоящие похороны. Ман-Дана девочка видела в последний раз тоже в день смерти бабушки. Он сказал собрать вещи и готовиться к отъезду. Бабушка предупреждала об этом и взяла слово, что Жу послушается бофу, когда ее не станет. Девочка только спросила:

— Куда?

Бофу ответил:

— В Москву. Благодаря мне, ты теперь будешь жить в красивом городе, в красивой школе, и у тебя будет много друзей.

Глава 3

Электрокатер неспешно резал покорную, степенно качающуюся гладь воды. Метрах в двухстах ровной улыбкой застыл берег небольшой бухты, получая шуршащие облизывающие поцелуи прибоя. Аборигены называли Байкал морем, и не просто так. Здесь, например, берег был очень уж похож на морской — с красивыми разноразмерными насупленными камнями, то гладкими, то грубо обрезанными, как будто бог хаотично обкромсал их своим большим кухонным ножом. Когда озеро шумело штормом, что случалось нередко и внезапно, никто не нашел бы различий с морским шквалом.

С правой стороны бухты стройными офицерскими рядами стояли столетние сосны, малахитовым свечением отражая выпрыгивающие из-под облачного пятнистого ковра солнечные лучи. Могло показаться, что вода озера — это красивое бирюзовое дополнение каменисто-лесного сегмента, фундаментально подпирающее его снизу, как на картине талантливого пейзажиста, но стоило повернуться, сразу становилось понятно — кто здесь хозяин, а кто дополнение. Байкал сверкал живым неровным колдовским зеркалом, распространяясь во все мыслимые границы бинокулярного зрения, белой дымкой упираясь в линию горизонта.

Дмитрий Птица ходил по Байкалу с сыном Егором. В который раз разглядывая побережье с катера, он молча любовался и млел от красоты проплывающей картины. Егор знал, о чем думает отец, и тоже любил озеро и свою деревню настолько, насколько может любить десятилетний мальчишка, а именно — он принимал как должное, всё это мерцающее, дышащее и зеленеющее изобилие, с трудом представляя, что где-то люди живут по-другому.

Мальчик рос крепким, по-деревенски здоровым и очень любознательным. Темные волосы его, пятерней уложенные на косой пробор, вступали в контраст со светлыми серо-голубыми глазами, чаще сощуренными от солнца или дурашливого пацанского смеха. Нос Егора, в отличие от отцовского, картофельного, по-девчачьи был узким у основания и кончиком своим курносо взмывал вверх. Тонкие губы изящно разрезали пространство между четко вычерченными скулами. На нижней челюсти справа красовалось неровное, большое, с грецкий орех, сметанное витилиго — осветленный участок кожи без пигмента, в летние месяцы особенно выделявшийся на загорелом лице. «Солнышко тебя поцеловало!» — говорила ему мать и громко чмокала в недородинку.

Егор управлял лодкой лет с восьми и сейчас уже твердо держал руль, прищурившись, следил за водяными искрами, вылетавшими из-под носа катера. На куртке у него красовался большой овальный значок, синий с серебром, с выбитым государственным гербом и надписью «Водная полиция». Значок принадлежал отцу — бригадиру небольшого отряда. Отец изредка поглядывал на важного Егора и усмехался.

— На Солнцовку пойдем? — нарочито позевывая, спросил Егор.

Иногда после рыбалки отец разрешал прокатится по сладким браконьерским местам, зафиксировать их новые сети и другие следы пребывания: вытоптанные поляны с приглаженной лодками седой осокой или разбросанные остатки еды. Егор мечтал хоть разочек участвовать в задержании, но отец, если видел вдалеке засуетившихся рыбаков, вызывал бригаду, сына быстро высаживал у ближайшей деревни, а сам уезжал на «операцию», как ее называл Егор.

— Нет! Сегодня домой, — тихо, но твердо ответил отец. Он увидел, как расстроился Егор, но рыбаки и без того больше четырех часов провели на озере.

Причалив к Большим Котам, отец крепко привязал лодку к кнехту и вытащил из большого ведра садок с пятью крупненькими розовощекими хариусами. Егор собрал вещи — теплые кофты, кепки, дождевики, засовывая их в большую спортивную сумку, которую накинул на плечо и спрыгнул с катера, оставив его чистым, как учил отец.

К ним неспешно подошел Петро, конопатый мужик, лет сорока, из бригады Дмитрия. Он поздоровался, насмешливо оценил улов:

— Не густо!

Отец сплюнул и улыбнулся:

— Нам хватит, Петро, знаешь.

— Знаю, — отозвался Петро, достал из заднего кармана приплюснутую пачку сигарет и закурил.

Дмитрий оглянулся на берег. По широкому каменному причалу семенили два низкорослых китайца со снастями, громко переговариваясь. Один их китайцев изображал что-то, широко расставив руки и ноги и смешно выпячивая зад. Оба громко смеялись, однако, увидев Дмитрия, замолчали и спешно начали загружать небольшую лодку, иногда воровски поглядывая на бригадира. Петро, зажав сигарету зубами, оскалился и громко спросил у китайцев:

— Ходя на рыбалку собрался?

Один из них, седой старик с черносливным лицом, зыркнул недобро, но все-таки ответил:

— Ибалка, ибалка!

Петро брезгливо скривился и тихо прокомментировал:

— Ибалка, прости господи!

Отец нахмурился, посмотрел на китайцев, потом на Петро.

— Все собрал? — спросил он, обращаясь к Егору. И, не дождавшись ответа, прикрикнул. — Быстро давай!

Китайцы вздрогнули от окрика бригадира и, как лягушата, попрыгали в лодку. Второй китаец, молодой, с грубым вертикальным шрамом-засечкой от верхней губы до носа, исподлобья взглянув на бригадира, оттолкнул катер от причала. Старый завел мотор, и они укатили, переговариваясь между собой быстрыми рваными китайскими фразами.

Петро сдавил сигарету большим и указательным пальцами, последний раз затянулся и выкинул.

— Манда завтра праздник устраивает, — хрипло сказал он.

Егор повернулся к нему и удивленно раскрыл прищуренные глаза. Дмитрий всё смотрел вслед урчащему катеру, покусывая губы.

— Какой праздник? — спросил Егор.

Мандой местные жители между собой прозвали богатого китайского бизнесмена, недавно поселившегося в деревне. Китаец был сказочно богат, всего за полгода отстроил для себя хоромы в китайском традиционном стиле, имел штат прислуги из десяти человек. Говорили, что половина новых фабрик на побережье принадлежит ему.

Как-то старожил деревни, дед Ярик, пристал к кривоногой китаянке из прислуги новосёла, спешившей из магазина домой с набитыми едой пакетами, мол, как хозяина-то вашего зовут? Китаянка визгливым голосом громко отвечала:

— Гаспазин Ман—Дан! Гаспазин Ман—Дан!

Дед Ярик крякнул от удивления и отстал. Впоследствии всем в деревне он сообщал, что богатея зовут таинственным китайским именем Манда.

Дмитрий Птица не мог объяснить, почему так сильно негодует от вторжения китайцев. Он ненавидел этих маленьких, шныряющих по деревне непонятных людей, не любил их язык — как будто пьяный, с растянутыми песенными гласными, а иногда, наоборот, прерывистый, крикливый, словно их осы кусают. Огромный, плоский, как черепаха, китайский дом за высоким каменным забором, появившийся у берега, как темное винное пятно на белоснежной скатерти растекался в сознании, в мыслях Дмитрия, катастрофично увеличиваясь, и было понятно, что не отстирать.

Теперь, видишь ли, китаец решил отметить свое новоселье и «объединение дружественных народов» национальным размашистым праздником в деревне. Петро сообщил, что почти все продукты и спиртное в местных магазинах скуплены работниками китайца. Манда искал доступы к загадочной русской душе. Дмитрию идея с дармовой попойкой очень не понравилась, но вслух он не высказался. Они распрощались с Петро и пошли домой, изредка оглядываясь на усадьбу нового жильца у берега.

Поселок Большие Коты, окруженный холмами с пышным сосновым лесом, сильно изменился за последние десять лет. Ссохшиеся избушки сменились большими каменными домами. В администрации говорили, что это стало возможным благодаря китайским бизнесменам и добровольно-принудительному меценатству, новым рабочим местам, соцпрограммам и прочему. Жители особо не вникали в межбюджетные трасферты и причины повышения уровня их жизни. Они получали нормальные зарплаты и пособия, штукатурили жилища и раскрашивали их разными красками, не жалея цвета и деревенской фантазии. Кривые одноэтажные полугнилые домики остались только у самозабвенно пьющих или наркоманов, их было по пальцам пересчитать. Сказочный городок с проведенными коммуникациями и всеми удобствами являлся нормой жизни для подрастающего Егора, но отец еще помнил время, когда были частые перебои с электричеством, сетевидения не было и в помине, а воду таскали из колодца ведрами.

Отец с сыном пересекли три улицы от берега и подошли к своему дому — большому двухэтажному сооружению из красного кирпича с чешуйчатой черной крышей, пронизанной разнообразными трубами: от камина, от плиты, от бани, а также маленькими спутниковыми тарелками. У забора отцветал лохматый куст сирени, тщетно пытаясь сохранить нежные фиолетовые кусочки жизни среди поржавевших кистей.

Зайдя в дом, Егор почувствовал запах чего-то вкусного, мясного, ароматного до невозможности, и только сейчас вспомнил, что за время рыбалки они подкрепились лишь кружкой крепкого чая без сахара.

Мать, Саша, хозяйничала на кухне, одетая в легкий спортивный костюм. Рукава толстовки были засучены, обнажая красивые предплечья, худые и подсушенные, переходящие в ухоженные кисти с длинными пальцами. Четко очерченные жгутики вен на кистях не портили красоту, наоборот, при движениях, натягиваясь как струны, придавали маминым рукам сходство с невиданным сказочным музыкальным инструментом.

— Вернулись, ребзя! — весело повернулась она к вошедшим и убавила звук на большом проекционном экране, который показывал очередное слезливое ток-шоу. — У меня горшочки! С телятиной и овощами, под соусом!

Егор увидел, что в большом духовом шкафу томятся в оранжевом жаре пузатые ушастые глиняные горшки. Именно оттуда исходил невероятный мясной аромат.

Отец подошел, привычно поцеловал мать и отдал ей сетку с уловом.

— Ого! — то ли смеясь, то ли действительно радуясь пойманным пяти рыбинам, воскликнула она, быстро выгрузила их в раковину и начала мыть и требушить, — Заморожу, потом почищу, завтра филе сделаю. — не поворачиваясь, сообщила она и добавила. — Мойте руки, ребзя, и за стол!

Егору не нужно было говорить два раза, он побежал в ванную и через минуту сидел за столом в радостном ожидании.

Мама закончила с рыбой, затем быстро и четко, как всегда, разложила приборы и деревянные круглые подставки, на которые, прихватив толстым полотенцем, водрузила огненные горшки, открыла их для каждого. Егор заглянул в свой, вооружившись вилкой, как копьем, и нацелился на добычу. Горшочек был заполнен наполовину — длинные тонкие, как лапша, кусочки телятины переплетались с брусками ароматной картошки, которая, если ткнуть, разваливалась пополам, показывая бархатную сердцевину. Малюсенькие цельные грибы показывались то шляпкой, то ножкой, бултыхаясь в сливочном маслянистом соусе. Егор запустил вилку в горшочек и начал с сырной корочки, которая покрывала часть жаркого, пуская внутрь тягучие нити, а сверху образуя застывшие коричневые пузыри.

— Осторожно, горячо, Егор, потерпи минутку! — улыбаясь предупредила мама, но тот уже закинул в себя порцию огненного блаженства и теперь, открыв рот, пытался шумно охладить его.

Отец тоже помыл руки и сел за стол.

— Какие дела? — осторожно спросила мать, чувствуя, что Дмитрий расстроен.

Тот, ковыряя вилкой ужин, устало посмотрел на нее:

— Слышала, праздник завтра будет?

— Да, Катюха сказала, — пожала плечами Саша. — Да черт с ними, что нам-то?

Ток-шоу на экране закончилось, наступило время вечерних авторских новостей, Дмитрий прибавил звук. Ведущий новостей — рослый детина (где такого только в Москве нашли?), коротко стриженый брюнет, сидел в прозрачном кресле с высокой спинкой и пристально смотрел в объектив, ожидая, когда закончится торжественная мелодия заставки, отдававшая каким-то полузабытым гимном.

— Добрый вечер! — мягко и обаятельно заговорил он, — Это новости с Алексеем Нечаевым, мы рады приветствовать вас! — он резко встал, одновременно возобновилась вдохновляющая музыка.

Нечаев был одет в облегающие брюки, кипенно—белую рубашку и маленькую жилетку в красную клетку. Он сделал несколько шагов и эффектно остановился у интерактивной стены. Фоновая картинка превратилась в меню с четырьмя большими окнами.

— Наша программа показывает только новости, интересующие вас, дорогие друзья! — гордо вещал Нечаев, делая акценты тягучими ударениями на тех словах, которые считались наиболее важными, — В нашей сетевой группе вы всегда активно выбираете то, что нужно показать всем! И сегодня ваш выбор пал на четыре новости: итак! Мы расскажем!

Музыка начала набирать обороты, дополняя торжественную речь ведущего:

— Номер один: Новая Россия, объединение с Китаем, первые результаты, что мы получили? Номер два: Рейтинг Социальных групп. Кто победил в этом году? Куда нужно вступать, если еще не успели? Номер три: Насилия дома больше не будет! В Москве устанавливают первые датчики крика. И номер четыре: дети из Социальной Группы «Юный гражданин» выходили щенка, пострадавшего в аварии, за что получили заслуженную награду! А теперь обо всем подробнее!

Картинка на заднем фоне сменилась — показали залы для заседаний, заполненные людьми в деловых костюмах. Российские и китайские очкастые ученые внимательно слушали докладчиков.

Нечаев продолжил комментировать:

— Это кадры с первого совместного научно-практического форума «Путь в науку», который проходит сейчас в Москве. В рамках Объединения специалисты из России и Китая теперь могут продуктивно работать на благо нашей общей страны. Плоды первой совместной деятельности показали на выставке, и результаты потрясают!

В репортаже показали интервью с двумя учеными. С российской стороны это была высокая и очень тонкая, как веревка, женщина с выпуклыми, многослойными глазами, вероятно из-за использования линз на глубокий минус. Китаец был приземистым и пузатым. Засунув руки в карманы, он с серьезным видом слушал через переводчик, как его русская коллега дает интервью. Дама вещала басом, глядя на репортера своими лягушачьими глазами:

— Мы знакомы с профессором Гао Вэй уже пятнадцать лет. Начали работу с его лабораторией высоких технологий в условиях международного гранта, тогда это было удобно. Но, знаете ли, все равно было много сложностей! Во-первых, передвижение наших сотрудников из страны в страну, визы, задержки всяческие, иногда не укладывались в сроки по отчетности. В гранте же все расписано по месяцам, а в жизни иногда бывают расхождения! Во-вторых, конечно, было много патовых ситуаций, много нервов, все-таки разные страны, у всех свои интересы. Иногда многое зависело не от нас, не от ученых, просто руки опускались! Потом, когда мы разработали продукт, стало понятно, что соперничество никуда не уйдет! Они хотят, чтобы приоритет был за Китаем, мы — соответственно! — профессорша широко улыбнулась, прищурившись, и стала похожа на старого мудрого индейца, — Хорошо, что мы с Гао не потеряли лицо и смогли поддерживать высокие отношения! — она повернулась к пузатому и чуть поклонилась.

— А что за продукт? спросил невидимый репортер. — Это уже не секрет?

Китаец расплылся в улыбке, снял дорогую, блеснувшую зеленым камнем запонку, и засучил рукав, обнажая пухленькую, совершенно безволосую руку.

— Изенсификасиони бряслет! — гордо провозгласил он, указывая на свои часы, и далее заговорил на китайском, который для зрителей переводили.

— Этот идентификационный браслет — просто переворот во всей нашей повседневной жизни! Он заменяет телефон, компьютер, все возможные гаджеты, а также это база электронных документов человека. Сюда входит всё — паспорт, водительские права, свидетельство о рождении, кредитная история, судимости-несудимости, брак, дети, развод. Ничего не нужно хранить или боятся потерять! Всё будет занесено в электронный браслет, который вы носите, как часы, кстати, время он тоже показывает! — китаец залился высоким смехом.

Тощая профессорша снова включилась в разговор, ласково глядя на соратника:

— Гао Вэй, позвольте добавить, что в последующем мы еще поработаем над дизайном, мы планируем сделать несколько форматов браслета — для женщин, для мужчин, для интерсекс, для детей. Разных по цвету и стилю, в общем, на любой вкус! — она повернулась к камере, — Работа браслета персонализируется и связана с вашими отпечатками пальцев, то есть никто другой на вашем браслете работать не сможет. Браслет является мощным компьютером, который всегда с собой! Он очень прост в использовании. Если, например, вы хотите поработать вне дома, то вам достаточно какой-нибудь ровной однотонной поверхности, на которую браслет проецирует экран, клавиатуру — вот, пожалуйста, — она указала на Гао, который немного отошел в сторону и на каком-то бесхозном пустом столе в холле развернул рабочую поверхность компьютера с узнаваемой заставкой. Он продемонстрировал возможность выходить в сеть, проверять сообщения ксинкси, рисовать и так далее, затем повернулся к камере, поднял правую руку, нажал что-то на браслете, после чего спроецировал во весь экран «компьютера» фотографию с изображением немного удивленного взъерошенного репортера с круглой камерой, прикрепленной к голове. Они с профессоршей дружно, как по команде, засмеялись. Русская продолжила:

— Платформа, которую мы разработали, предполагает установку в общественных местах специальных проекционных экранов, для удобства. Захотели подключиться в кафе или на вокзале, или в автобусе — пожалуйста! И сейчас, я это знаю, когда объединение России и Китая произошло, уже выделены деньги на все то, о чем мы просили! Проект будет воплощен в жизнь именно в том виде, в каком мы задумывали!

Китайский толстячок был удивительно проворным, он быстро свернул рабочий стол, ловко опустил рукав рубашки. Продолжая улыбаться, он придвинулся к профессорше и сказал в камеру.

— Рариса!

Голос переводчика снова заглушил его речь.

— Лариса Ивановна — мой друг! Мы столько лет работаем вместе! Сейчас, когда страны объединились — это счастье! У нас впереди столько возможностей. И не нужно ничего скрывать! Нет государственной тайны, потому что теперь — единое государство! Впереди нас ждет много работы и много открытий! — торжественно закончил он.

Лариса Ивановна солидарно кивала головой и в конце речи первой протянула Гао Вэй руку, которую он долго тряс, кланяясь.

На выставке также была представлена робототехника, которая уже называлась «отечественной». Зрителям предлагались небольшие яйцеголовые роботы-няни, показывающие детям развивающие видео, бесконтактные роботы-уборщики, которые «бомбят» помещение — не только устраняют пыль, но и безопасно дезинфицирует все пространство. Еще раз показали идентификационный браслет.

Картинка переместилась в студию. Нечаев пояснил, что в скором времени все совместные изобретения поступят в продажу и стоить они будут на порядок дешевле, благодаря объединению двух стран.

В следующих репортажах показали новые русско-китайские магнитные ракетные установки, доказывающие зрителю, что теперь общими силами можно дать отпор любому противнику, как бы невзначай вставили кадры про Объединенное Американское Государство. Отдельно показали Страны Нового Великого Халифата — Германию, Францию, Польшу, и в каждой у прохожих, чаще это были женщины в ярких хиджабах, спрашивали, что они думают об объединении России и Китая, на что женщины радостно кивали и говорили, что это очень хорошо, и все должны жить в мире и согласии, как случилось в их стране, когда после объединения закончились войны и терроризм. Зазвучала знакомая маршевая музыка и камера вернулась к ведущему в студию.

Дмитрий Птица раздраженно смахнул с пультового проекционного меню иконку программы, словно назойливую муху, и выключил экран.

— Обложили по полной, — мрачно отметил он, медленно и неохотно жуя.

Егор, наоборот, жадно доедал. Саша озабоченно посмотрела на мужа и начала убирать со стола, обиженно бросив:

— Кому спасибо? Мне спасибо! Спасибо, мамуля!

— Спасибо, мамуль! — быстро отреагировал Егор.

Отец встал из-за стола. подошел к небольшому стеклянному шкафу в углу и с бульканьем налил в широкий стакан коричневой маслянистой жидкости, которую тут же опрокинул в рот.

Мать почти все собрала, ждала только, когда Егор допьет чай, причмокивая и разгрызая маленькие орешки в шоколаде, которые она насыпала в вазу перед ним. Егор объелся, с трудом уже заканчивал трапезу, отдуваясь при каждом глотке, намереваясь тем не менее уничтожить побольше глазированных орешков. Мать улыбнулась и, будто спохватившись, предложила:

— Ребзя! Давайте сегодня баню, а? Давно не топили!

Отец согласился и кивнул Егору готовить дрова. Тот уже выскакивал из-за стола. Он очень уважал баню, и затопить мог сам — отец научил. Саша подошла к Дмитрию и обняла его сзади, ткнувшись лбом между широких лопаток.

— Ну, что ты, господи, — тихо сказала она. — Все будет хорошо!

Муж провел ладонью по ее красивым кистям, поймал и придавил одну венку у основания указательного пальца, но венка выпрыгнула, ускользнула и вновь набухла в стороне:

— Да, будет…

Он мягко отодвинул ее в сторону и пошел помогать Егору.

— Птичка! — окликнула Саша, но Дмитрий не остановился.

Баня была раритетной. Печь топилась с улицы, небольшим любопытным окошком выглядывая из кирпичной стены. Рядом росла гигантская сосна, и сложена была аккуратная крытая поленница из обтесанных сосновых веток.

Егор, как учили, сначала подготовил дрова. Наделал мелкой щепы — на широком, пушистом от древесной стружки пне аккуратно топором сточил заусенцы с треугольного полена; потом разрубил другие поленья на чурочки, не очень толстые, чтобы быстро принимались. Егор просек боковым зрением, что подошел отец, но делал вид, что не заметил, и сам все выкладывал, надеясь, что ему позволят завершить дело самостоятельно.

Дмитрий позволил, он стоял, облокотившись на душистый смоляной ствол, удовлетворенно наблюдая за деловитым сыном, который засунул в топку сначала скомканную бумагу, сверху домиком выложил тонкие длинные щепочки, на них более толстые чурочки, стараясь оставлять расстояние между ними, чтобы «кислород проходил», а сверху крест-накрест выложил толстые сучковатые поленья. Громоздкая конструкция заняла все пространство топки, и казалось, что загореться этому будет сложно. Однако Дмитрий знал, и Егор знал — одной спички, поднесенной к бумажному хвостику внизу деревянного сооружения, будет достаточно.

Огонь разошелся мгновенно, Егор счастливо улыбался. Отец поощрительно похлопал его по плечу.

Когда баня была натоплена, Дмитрий с Егором пошли первыми. Мать обычно парилась одна после них и недолго — не терпела сильный жар.

Внутри бани сосной были выложены предбанник с мягким диваном и двумя деревянными скамейками, и небольшая парилка на три полки с электрическим нагревателем и каменкой вокруг широкой блестящей стальной трубы. Справа от предбанника, Дмитрий соорудил душевую и вмуровал в пол широкую бочку с хладоэлементом для создания «родниковой» воды на окупывание.

Егор, раздевшись и, нацепив на себя толстую войлоковую шапку-ушанку, разместился на второй полке, прижав коленки к щекам. Мальчик старался дышать неглубоко и часто — жар стоял уже достаточный, градусов сто. Отец зашел в парную с деревянным ковшом с водой и поддал на камни, после чего забрался на третью полку и лег на живот, подостлав руки под голову. Мгновенно по лбу, спине и голеням Егора струйками потек пот, вперемешку с банной воздушной влагой. Со лба стекало до бровей, а затем в стороны, щекотно пробираясь по скулам на шею. Дышать носом стало невозможно — мокрый кипяченый жар цеплялся к волоскам в ноздрях и обжигал слизистую, заставляя открывать рот для возможности вдоха. Егор разрумянился, но терпел. Тоже, как и отец, повернулся и лег на живот, надеясь в домике, сделанном из ладошек спрятать обожжённый нос, но вытерпев не более пяти минут, тихонько попросился:

— Пап, можно?

Дмитрий, не поднимая головы, глухо отозвался:

— Можно!

Егор выскочил из парилки, скинул шапку и прыгнул в бочку, балдея от накатившего спасительного холода. Несколько секунд он по шею сидел в ледяной воде, представляя, что он подводный батискаф, со «скрипом», как робот, поворачивал торчащую из воды голову-подзорную трубу. Затем умылся, стараясь фыркать и отплевываться, как отец, пригладил мокрой ладонью вихры и вернулся в парилку. Отец лежал в той же позе, он поднял голову на Егора и сказал:

— Поддай.

Егор послушно выскочил, черпаком набрал из бочки воды и вернувшись, равномерно полил мышиного цвета камни, которые тут же начали недовольно шипеть и снова наполнять тяжелым паром все пространство. Егор опять сел на вторую полку, он не мог пока залезать на третью, там было место отца, да и жарко становилось как в аду, но всё равно, вторая — не первая, которая совсем для лохов, кто баню не понимает!

Егору хотелось поговорить:

— Папа, ты почему против китайцев? Чего они плохого сделают?

Отец вроде как не пошевелился, но желваки, Егор увидел, заходили, как шестеренки.

Дмитрий приподнял голову с темными, чуть курчавыми волосами, превратившимися от пара в соленые пакли, посмотрел на Егора и тихо сказал:

— Не знаю точно сам, почему. Чую. Понимаешь? Они здесь не родились, они навредят.

— Кому? — испуганно спросил Егор.

Да всему, — просто и коротко ответил отец.

На следующий день был выходной, и Егор опять уговорил отца на рыбалку. Рыбалкой они, по сути, называли поездку по озеру на катере, ни тот, ни другой за рыбой особо не гнались, а вот покататься по байкальским просторам, пусть недалеко от берега, изведать новые места, небольшие бухты, островки, понаблюдать за «морским дном» на прозрачных неглубоких участках — это для обоих было заманчивым. Дмитрий решил двинуться в сторону Свято-Никольского храма, где в последние годы можно было встретить немногочисленные семейства байкальской нерпы.

Потратив около часа на путь, они подошли к небольшой бухте. Дмитрий издалека увидел новую, непонятную полосу на озере, которая по мере их приближения становилась всё чётче и в итоге оказалась бархатной белой пленкой, покрывавшей всю поверхность воды вплоть до берега. Дмитрий хмурился, он знал, что в двух километрах отсюда уже год функционировал новый пластиковый завод. Это было одно из самых крупных производств в Иркутской области. Завод принадлежал Ман—Дану и снабжал дешевым пластиком почти всю страну. Также где-то поблизости работали еще две его фабрики по пищевой линии, на обеих производили какую-то полуфабрикатную высоковитаминизированную еду из нефтепродуктов — завальцованные питательные бруски отправляли куда-то, не то в армию, не то в другие страны, местные такую дрянь есть точно не стали бы.

Егор удивленно вертел головой и разглядывал молочное покрытие на воде, но не успел он задать вопрос, как порывом ветра принесло ужасающий запах тухлятины. Егор зажал пальцами нос:

— Фу! Чего это?

Катер приближался к берегу. В поле зрения появилось второе незнакомое чужеродное, мерцающее на солнце пятно. Егор вытянулся, чтобы разглядеть, что там блестит и вскоре понял, что являлось источником тошнотворного запаха. Прибрежная гладь воды сплошь была усеяна балтийским омулем. Серебристые брюшки дохлой рыбы неровной пупырчатой поверхностью покрывали почти все видимое пространство, пожалуй, в километр длиной. Часть рыбы уже разложилась, пуская глазастые дырявые головы, кишки, части хвоста вниз, на дно, образуя черные прорехи на мертвом серебряном покрове.

Несколько бакланов кружило вокруг, но при малейшей попытке попотчеваться задарма, птицы понимали, что мертвечина не для них. Дмитрий заглушил мотор, катер медленно сносило в толщу молчаливого органического кладбища. На небольшом островке за валуном, торчавшим из воды метрах в пятнадцати от берега, Дмитрий, увидел свернувшегося калачиком человека в черном плаще. Он дернулся, подумав, что кому-то стало плохо, но через несколько секунд понял, что тело на камне — не человек. Катер медленно огибал островок, прорезая гниющие останки, и Егор с отцом смогли разглядеть тушу погибшей нерпы, в виде запятой закоченевшей на камне. Круглые, окаймленные младенческими ресницами, когда-то черные глаза нерпы застыли и помутнели.

Егор почти плакал:

— Папа, что это? Что это?

Дмитрий сделал несколько фотографий на телефон, даже снял небольшое видео, прокрутившись вокруг своей оси и крупным планом наехав на нерпу, потом рванул двигатель, круто вывернул руль по направлению к дому и прокричал:

— А ты говорил, кому плохо будет?! Гниды!

Подъезжая к Большим Котам, они снова увидели издалека новые незнакомые цвета на берегу. Приблизившись, поняли, что это огромный бумажный оранжевый дракон, которого несли, пританцовывая, два китайца, молодой и старый, встретившиеся им накануне на причале. Побережье было заполнено людьми, укреплены были высокие пластиковые столы, плотно забитые едой и спиртным. Вся обслуга дома Ман-Дана и сотрудники фабрик представляли китайскую часть собравшихся. Из деревенских Дмитрий, пожалуй, не увидел только свою жену и бригаду, остальные явились. Русские переминались возле угощений, несколько выпивох, шатаясь, ходили между столиками.

Звучала необычная китайская музыка, оранжевый дракон скакал по берегу. Китаец-бизнесмен толкал речь в микрофон, которую тут же переводили.

— Наша совместная работа! — вещал переводчик торжественно, оставляя выкрики бизнесмена гулким невнятным эхо, — Это наше будущее! Ман-Дан дружит со всеми! Ман-Дан даст работу и будет вести честный бизнес, и хочет стать такими же как вы, хочет здесь видеть почти как Родину! Давайте выпьем за дружбу наших народов!

Раздались аплодисменты. Дед Ярик подошел к переводчику и попросил слова, ему дали. Тощий, лысоватый, с седой неприбранной веникообразной бородой, он зашепелявил в микрофон:

— Давайте выпьем за дружбу, дружба — это правильно! Раньше была дружба народов и был Савецкий Союз, а щас — чертичё! Чертичё! Все правильно! Вместе будем, будем сильными! — дед раскачивал в руке бокал с шампанским в такт своим коротким лозунгам, — Вме-сте — си-ла! Вме-сте — по-бе-дим! Мо-ло-дец, Ман-да! — торжественно закончил он, поднял бокал и залпом выпил шампанское. Снова все зааплодировали. Дед не удержался и от большого количества газированного рыгнул, забыв убрать микрофон.

Манде все перевели, и тот в знак согласия закивал головой. Китаец был небольшого роста и бескрайне толстым. На одном из подбородков чернела крупная родинка. Носа практически не было, только два маленьких темных отверстия, утопающих в массивных щеках. Одет был Ман-Дан в национальный костюм небесного цвета — камзол с красивыми тканевыми пуговицами, плотно натянутый на барабан толстого живота. На маленьких ножках бизнесмена красовались бархатные темно-синие тапочки. Весь он был круглый, воздушный и довольный, как огромное пузатое антропоморфное облако из мультфильма.

Дмитрий спрыгнул с катера и двинулся напрямую к Ман-Дану, тот в это время взял на руки большой расписной поднос, заставленный непонятно из чего слепленными фигурками лошадей, рыб, собак и других животных. Неприученные пухлые руки чуть дрожали, держа нагруженный поднос. Бизнесмен предлагал дорогим гостям отпробовать национальные китайские сладости ручной работы, каких не купишь теперь ни в одном магазине.

Толстые губки китайца в самодовольной улыбке расплылись после окончания речи и аплодисментов, но он не успел никого угостить — Дмитрий пулей влетел на импровизированную сцену и с криком «Скотина, бля!» размашисто поддел поднос своим здоровым кулачищем. Все липкие анимальные фигурки полетели прямо в лицо хозяину. Китаец, вероятно, вообще никогда не был бит, и потому единственное, что он мог сделать — колобком перевалиться назад и сесть на землю. Дмитрий не видел ничего и никого вокруг, он шагнул к сидящему на заднице китайцу и ударил его в левый глаз. Спустя несколько секунд подоспели охранники Ман-Дана. Их было четверо, из которых трое — русские здоровые бугаи, а четвертый — китаец, владеющий в совершенстве Цайлифо. Впрочем, боевые искусства в данном случае были излишними, Дмитрия обрабатывали по-русски, в основном ногами, после первых двух ударов он уже лежал ничком, и сопротивлялся скорее рефлекторно, по-животному вздрагивая ногами и вхолостую размахивая руками.

Раздался истошный вопль Егора, который вдруг осознал, что происходит.

— Не бейте! Не бейте! — изо всех сил кричал он, подбегая к бугаям.

Тут определилась роль охранника-китайца, который схватил мальчишку и спокойно одной рукой удерживал его за плечи, не замечая болтающихся ног и попыток его пнуть. Егор развернулся в крике к присутствующим и увидал лишь удивленные застывшие лица «богемных» гостей, и удаляющиеся тени деревенских барышень, поснимавших туфли и семенящих в сторону домов.

— Не бейте! — только и мог кричать им вслед Егор, будто забыв другие слова. — Не бейте! Не бейте!

Из всех присутствующих помочь решился только дед Ярик, пьяный и торжественный, он подлетел к охране и тотчас был одним ударом откинут метра на два, после чего потихоньку пополз в сторону деревни.

Все закончилось достаточно быстро, Ман-Дану помогли подняться и он, злобно крикнув что-то охране, поспешил к своему дому. Ребята остановились нехотя, словно их лишали долгожданного удовольствия, и, уходя, каждый пару раз пнул напоследок размякшее тело. Один из охранников в высоких армейских ботинках со словами «Сука, с кем связался!» размашисто прыгнул и пару раз спружинил по телу Дмитрия. Егор уже не кричал, он молча смотрел на окровавленное лицо отца и видел, что тот не потерял сознание и смотрит на него своими светлыми глазами, не реагируя на удары ни одним звуком. Егор впервые осознал, что глаза у него с отцом абсолютно одинаковые. Выглядывая из-под жёсткой чужой руки, он вдруг ощутил, что это он лежит на земле и каким-то образом видит себя самого — ребенка, которого сдерживает китаец.

Когда охранник отпустил, Егор плюхнулся к отцу, не зная, с какой стороны его развернуть и можно ли его, вообще, трогать. Про телефон, лежащий, в кармане, он вспомнил только сейчас. Дмитрий так и не закрыл глаза, но Егор уже понял, что тот отключился. Он судорожно набрал матери, и услышал ее прерывистое дыхание и крик:

— Я бегу! Полицию вызвала!

Егор понял, что может уже заплакать:

— Скорую, скорую вызывай! Я не знаю номера! Я не знаю номера! — рыдал он в трубку, не в силах остановиться.

Глава 4

— Закончили, спасибо! — гнусаво буркнул в микрофон режиссер.

Алексей Нечаев, ведущий авторских новостей, тряхнул головой. Лицо его, сосредоточенное и официальное, стало уставшим и невыразительным.

«Чему они радуются?» — раздраженно думал он про ученых, которые хвастались электронным браслетом. «Вообще, чему они все радуются?!»

Нечаева пугала вся эта шумиха по поводу Объединения. Китайская лихорадка распространялась с поразительной быстротой. В последние месяцы Алексея не покидало ощущение приближения чего-то большого и тяжеловесного. Будто огромный неповоротливый чугунный ледокол надвигался на него, закрывал солнечные лучи и грозил раздавить. Алексей злился от того, что не просто бессилен что-либо сделать с прущей на него махиной, но и что должен публично поощрять и восхвалять надвигающуюся тьму. Глядя на ликующих ученых-очкариков, он совершенно не понимал, откуда столько счастья. Алексей осознавал, что всё, связанное с объединением, требует вложения огромных денег, и наука в том числе. И это раздражало Нечаева, будто он сам платил за ненужные никому амбициозные проекты.

— Леша, тебя ждут, — пробегая мимо, пискнула помощница режиссера. — Мы в Круглой.

«Круглой» называли большой зал для конференций, официальных встреч и разных внутренних медийных вечеринок. Нечаев вспомнил, что всю группу обязали собраться для встречи с кем-то из администрации президента. Он мгновенно стер с лица признаки усталости. Громадный, после выключения камеры немного неуклюжий в своем клетчатом жилетике, он поднялся с кресла и торопливо зашагал к выходу, рассчитывая перед встречей забежать по-маленькому. Опорожнился, помыл руки и даже не стал сушить, боясь опоздать.

Нечаев побаивался регулирующих официальных органов. Слово «прокуратура» пробуждала в нем животный страх, сочетание «администрация президента» пугала чуть меньше, но вызывала покорное уважение.

Выйдя из туалета, Нечаев чуть не зашиб какую-то девчонку. Ойкнув, та успела отскочить от двери, прижав к животу большую сумку, по размеру немногим меньше, чем она сама — как ребенок, сжимающий плюшевого мишку. Длинные прямые черные волосы, что-то восточное в крови — глаза тоже черные, широкие, но с китайской раскосиной. Нечаев отметил, что девчонке на вид лет двадцать, не больше, он вальяжно протянул:

— Извини!

Девушка стояла перед ним, широко расставив ноги в желтой, пышной, как балетная пачка, юбке до колен и укороченном темно-синем пиджаке с острыми плечиками. Она с любопытством разглядывала его, видимо узнала.

— Подскажите, — спросила девочка строго. — Как мне пройти в вашу переговорную? Я из администрации президента.

Нечаев немного опешил, услышав устрашающее словосочетание, но виду постарался не подать.

— Провожу! — быстро сообразил он и уже совсем другим взглядом окинул необычную гостью.

Следуя по коридорам, Нечаев косился, разглядывая девочку, уверенно, с высоко поднятой головой, как первоклассницу, шагающую рядом с ним. Совсем молодая, ножки тоненькие, плечи, как у маленькой обезьянки, одним пальцем можно сломать ключицу. Не двадцать, конечно, лет двадцать пять. Точно с китайской кровью, их в последнее время много понаехало, но все равно симпатичная.

«Баба есть баба», — подумал Нечаев, и решил включить обаяние.

— В администрации все такие молодые и красивые? — не улыбаясь, спросил он. Знал, что без ухмылок комплименты действуют иногда быстрее и эффективнее.

Девочка сверкнула на него темными бусинами глаз и ответила неопределенно:

— Там разные есть…

Но мимолетную самодовольную улыбку Нечаев не пропустил. «Куда-то попало», — удовлетворенно отметил он и продолжил:

— А мы вас ждали! Сказали, кто-то важный приедет из администрации, там угощения наготовили. Я думал — дядя будет какой-нибудь… толстый, а тут вы. — Нечаев повернулся и пристально посмотрел в глаза спутнице, зная, что его взгляда часто не выдерживают.

Девочка не растаяла, но все-таки улыбнулась:

— В следующий раз можем дядю толстого прислать!

Нечаев осторожно тронул ее за плечо, будто бы случайно:

— Нет! Дядю не надо, всегда приезжайте сами! Меня зовут Алексей.

— А меня Нина, — ответила девочка, поёжившись от его неожиданного прикосновения.

Нечаев пошел ва-банк:

— Какая вы миниатюрная, хрупкая. Мы с вами как будто с разных планет!

Девочка остановилась и посмотрела на него снизу вверх. Она действительно чуть доходила ему до груди и в обхватах была раза в два меньше.

— Это не так! — неожиданно нахмурилась она, и яркие губки сложились птичьим клювиком, как у строгой учительницы. — Мы не только с одной планеты, мы теперь из одной страны! Мы все из одной страны, понимаете!

Она посерьезнела, и Нечаев про себя плюнул, что так опротоволосился — идейная!

— А мы уже пришли! — сказал он и распахнул большую стеклянную дверь, ведущую в зал.

Комната была круглая-круглая, до головокружения. Чья это была дизайнерская идея, осталось неизвестным. Вероятно, решили, что во время переговоров психологически правильно дискутировать в пространстве без углов. В центре зала стоял прозрачный стол, опять же круглый, с широким отверстием посередине. Иногда на банкетах в проёме располагались официанты в накрахмаленных рубашках со пузатыми бутылками и блестящими подносами. Официанты обслуживали расслабляющихся медийных по кругу из центра. Смотрелось очень эффектно.

Сейчас дырка в середине стола тоже не пустовала. Туда забралась писклявая помощница режиссера, Маруся. Она что-то взахлеб рассказывала уже гогочущей команде, и Алексей с ходу понял, что это либо грубый низкопробный анекдот, либо другая пошлятина. Маруся была знатной прошмандовкой, своей в доску, и давно перебрала в постели всех из команды. Она могла раздеться на корпоративе, не стесняясь, рассказывала про свою личную жизнь, и не скупилась на матершину.

Алексей даже зажмурился, ему редко становилось неловко, но сейчас, представив, что может услышать китайская малышка из администрации, к своему удивлению, смутился. Маруся оглянулась на вошедших и, увидев Нечаева, продолжила зажигать. Девочку в желтой пачке, зашедшую с ним, никто, конечно, не идентифицировал. Маруся, вновь завладевшая вниманием команды, продолжила:

— И тут я понимаю, что ссать хочу, не могу. А он…

Она чуть присела, неприлично расставив ноги и подняла правую руку выставив указательный палец кверху, как бы привлекая внимание к последующему событию рассказа.

Нечаев быстро и громко огласил:

— Коллеги! Принимайте — Нина, из администрации президента!

Девочка без улыбки смотрела на Марусю, которая, мгновенно выпрямившись, застыла в центре стола. В комнате повисло непривычное для медийных молчание. Маруся не знала, как ей выбраться из круга — туда она под смешки залезала раком по столу, но обратно так же лезть в изменившейся ситуации все-таки постеснялась.

Нина быстро, с головы до ног, осмотрела рассказчицу и повернулась к Родиону, директору канала «Свет».

— Мое имя Нинг, я наполовину китаянка. Русским проще называть меня Нина. И я не против, потому что я наполовину русская. В принципе, как раз по этому вопросу я сегодня и приехала сюда.

Слова звонко, как монеты, вылетали из ее четко очерченного аккуратного ротика. Комната заполнилась ее молодостью, уверенностью и какой-то необъяснимой правотой и силой. Нина обратилась ко всем сотрудникам:

— Добрый день! Я ненадолго отвлеку вас от важных дел.

Тут китаяночка улыбнулась и невероятным образом разрядила обстановку. Все немного расслабились и совсем забыли про торчащую в центре стола Марусю.

Родион — маленький, полный, лысеющий мужчина с детским лицом — подошел к ней и протянул руку.

— Приветствуем вас! — он внимательно рассматривал Нинг, пытаясь опознать, что это за существо, из-за которого его заставили всех собрать и предупредили, что дело крайне важное; существо, от которого, как ему сказали, может зависеть вся его дальнейшая карьера.

Нина приняла руку и без тени стеснения открыто смотрела в глаза Родиону, улыбаясь. Несвойственно для себя, обычно уверенного и не выбирающего выражений, он промямлил:

— К нам нечасто так… очно, как говорится. Обычно хватает видеосвязи.

Складывалось впечатление, что девочка не выпускает его руку и в любой момент может резко дернуть и выкинуть толстого директора далеко-далеко — за блестящее панорамное окно. Но Нина благодушно отпустила Родиона и опять обратилась ко всем присутствующим:

— Я выполняю одну из первостепенных задач кремля. Хочу сказать, что задание, на самом деле, государственной важности. И сразу объясню, почему одним из первых мы выбрали канал «Свет».

Все словно забыли, что в комнате приготовлены угощения. Речь маленькой китаянки, непонятно почему, завораживала. Маруся в центре стола так и стояла, будто привязанная к столбу, как ведьма перед сожжением, но внимания на нее уже никто не обращал.

— Объединение России и Китая сейчас — приоритетная задача для всех нас! — воодушевленно продолжила Нина, — Последние опросы показали, что, к сожалению, растет число недовольных людей. Некоторые не понимают важности того, что происходит! Ваш интернет-канал в настоящее время один из самых рейтинговых, и нам вдвойне приятно, что вы-то понимаете необходимость позитивности в освещении вопроса! Я сейчас видела запись программы Алексея — очень хорошо! — она повернулась и выразительно посмотрела на Нечаева, у которого от этого почему-то потеплел затылок.

— Но! — акцентировала Нина, — Необходимо усилить положительный аспект освещения вопроса! — она сделала паузу, будто набирая воздуха в легкие, — Наша страна вступает на новый и непростой путь, непростой… но это для блага всех нас и наших детей! Глобализация началась всего десять лет назад, а мы уже отстаем в этом вопросе от некоторых стран, — она вновь выдержала паузу, — В современном мире мы не сможем жить порознь, вы это понимаете, я уверена! Но некоторые граждане боятся, это тоже понятно, мы должны объяснить, что объединение во благо. Рост зарплат, рабочих мест, повышение уровня жизни — это все ждет нас впереди. Новые технологии, высокоскоростной транспорт! — она повернулась к директору. — Вы ведь знаете о запуске вакубаса? Это поезд в магнитной трубе, который может передвигаться со скоростью до тысячи километров в час!

Родион невнятно промычал. Глаза Нины блестели от воодушевления:

— Представляете себе? Это же чудо! Из федерального бюджета уже выделены деньги на постройку комфортабельного жилья в отдаленных районах. Люди по всей стране будут жить в новых просторных домах и при необходимости смогут перемещаться на большие расстояния за минуты! Надеюсь, мы увидим много хороших репортажей от вас об этом событии!

Она обратилась ко всем:

— Вы прекрасно знаете о снижении хлебопроизводства, хлеб стал дефицитом в последние годы. При соединении государств все поля, оставшиеся бесхозными, будут введены в эксплуатацию. Уже сейчас тридцать процентов земель засеяны, из Китая тысячи работников официально переселены для обработки полей, а в Китае умеют работать на поле! Уж поверьте! Наша российская земля очень плодородна, через несколько лет вы увидите хлеб в избытке на прилавках! По подсчетам наших специалистов экспорт зерна принесет миллиарды! Но главное, конечно, наука! И в вашем репортаже уже есть эта информация, я очень рада, необходимо усилить! Научная совместная российско-китайская работа принесет новые открытия в медицине, физике, космических и информационных технологиях. Научное сообщество нашей страны должно быть сильнейшим во всем мире!

Девочка заворожила почти всех, кто собрался в комнате. Ее искреннее воодушевление подкупало. Даже самые отъявленные и ехидные личности не смели снисходительно улыбаться. Китаянка была сплошным очарованием. И когда она спросила, какие есть вопросы к администрации, ни у кого не нашлось, что спросить. От угощения Нина отказалась, сославшись на важные дела и тепло попрощалась со всеми.

Директор пошел провожать Нину до машины. Колобковидный, рядом с ней он казался высоким большим человеком. У машины Нина отдала Родиону мизерную нейро-флешку.

— Здесь тезисно всё, о чем я говорила. Мы надеемся на вашу помощь! — сказала она, серьезно глядя в маленькие глазки директора.

И тут Родион испугался. Волевая, при всей своей миниатюрности, она была сильнее его. Слишком уж миленькая, это настораживало! Вернувшись в кабинет, Родион набрал по выделенной линии своего шефа. Ему необходимо было знать, насколько серьезным является задание усиливать воспевание глобализации, и насколько важна была эта девочка из администрации. Родион совсем приуныл, когда тихо и сухо сообщили, что все сказанное Ниной должно восприниматься как приказ. Он вызвал своего зама для составления тематики на следующий месяц. Китай стал главным событием в медийном пространстве, и Родион знал, что через пару дней не только «Свет», но и все большие и малые сетевые каналы будут прямо или косвенно вещать только об одном — счастливом соединении России и Китая.

***

Служебный маленький автопилотник Нины от Ленинского проспекта свернул на Крымский Вал и встал в пробку у Парка Горького. Здесь всегда было много машин, ждущих мест на парковке, туристов и горожан, приехавших прогуляться по центру. Люди, перемешиваясь с автомобилями, создавали устало гудящий, но при этом праздный, беззаботный муравейник.

Нина посмотрела в сторону Музеона, там проходила масштабная выставка, о чем оповещала огромная рекламная голограмма, заполняющая всю пешеходную зону. На афише большими объемными буквами на русском и китайском было написано «Россия после революции. Взгляд сквозь время». Электронный плакат разделялся жирной чертой по диагонали на два треугольника красного и белого цвета. В правом верхнем углу на белом фоне возникал профиль человеческой головы с немного удлиненным носом и выступающими над верхней губой усами. Надпись на плакате меняла свой цвет, перекрашиваясь то в мерцающий зеленый, то в золотистый, а черный профиль превращался в объемное изображение головы Сталина, которая поворачивалась в фас и добродушно усмехалась, растягивая губы под пышными русыми усами, после чего снова поворачивалась в профиль и преображалась в черную тень.

Посетители, идущие на выставку и просто гуляющие, среди которых было много китайцев, проходили сквозь голограмму, особо не обращая не нее внимания. Июльский день выдался жарким. Женщины прятались от солнца под бумажными зонтиками, снизу упираясь в них модными императорскими высокими прическами. Все вокруг было усеяно яркими зонтами, из-за которых лица прохожих отсвечивали разными цветами.

На широких воротах Горького парка тоже красовались несколько голограммных афиш — сегодня под открытым небом давали концерт известные артисты. Среди них особенно ярко было выделено имя Тины Шек, молодой актрисы китайского происхождения, которая в последний год быстро набирала популярность. Тина мерцала на голограмме в обтягивающем длинном черном платье, расходившемся книзу. Она поворачивалась, эффектно заламывая руку на талии. В другой руке Тина держала длинный мундштук с незажженной сигаретой. Лицо её было покрыто густым слоем кипенно-белого грима, на фоне которого яркими контрастными пятнами выделялись черные круги раскосых глаз. Губы тоже были выкрашены белым, и издалека могло показаться, что рта у девушки совсем нет. Цвет голограммы менялся, Тина поворачивала голову с высокой, многоэтажной, будто небрежно забранной прической и начинала смеяться, показывая алую бархатистую слизистую рта и ровные белые зубы.

Пробка достаточно быстро рассосалась, и автомобиль Нины проехал дальше — через мост. Показались стены кремля, белые, как зубы Тины Шек. Водовзводная башня тоже светилась белизной, на фоне позелененной газонами набережной этот больничный цвет почему-то смотрелся очень эффектно.

Автомобиль подъехал к воротам кремля, оставив слева огромный памятник Владимиру Великому с длинным, как посох, крестом в правой руке. Нина направила идентификационный браслет на скан, ворота открылись и автомобиль заехал внутрь.

Место, где работала Нина, называлось отделом информационной безопасности, но ничего общего не имело с официальной пресс-службой кремля, работающей напоказ и вхолостую. Информация была важным, если не главным аспектом стабильности власти. Под нужды отдела Нины втихую была отведена небольшая часть кремлевских закоулков. Отдел был засекречен и вынесен в глухие, как ватой забитые от прослушки и сетевых вторжений, стены Сенатского дворца.

Нина с легкостью выпрыгнула из машины, которую отправила на пункт автоматической зарядки, прошла двойной пропускной контроль на входе во дворец, повернула в нужное крыло. Пробежав мимо вереницы высоких прозрачных витрин с тяжеленными бугристыми гербами, украшенными позолотой и драгоценностями, она проскочила последний пропускник, ведущий непосредственно в отдел, и через несколько минут стояла перед кабинетом начальника.

На двери не было таблички, как и на остальных комнатах информационного отдела. Чужих в коридорах этой части дворца не было, а свои всегда знали, кто и где находится. Нина заглянула внутрь, увидела, что секретаря на месте нет, и проскочила в кабинет. Отдел состоял всего из девяти человек, основных сотрудников, которые в полном составе сегодня собрались у руководителя.

Гости случались редко, но сейчас во главе длинного дубового стола сидел незнакомый бородатый толстяк. Начальник Нины, Кайши, стоял за спиной толстяка, опираясь на узкий подоконник, отодвинув театрального вида шторы из тяжелого зеленого сукна. Нина пробралась на свое место, пробормотав что-то вроде извинений. Ей еще в машине сообщили, что начинается важное совещание, на которое нужно поторопиться.

Толстяк за столом, непрестанно улыбаясь, взглядом проследил за Ниной и затем продолжил говорить тихим сладким голосом, равномерно двигая сосискообразными губами, плотно окаймленными темно-рыжими усами и бородой.

Приоритеты, надеюсь, все давно расставили. Ваша часть работы сейчас является наиболее важной и ответственной! — с одышкой, неспешно вещал толстяк. Он повернулся к Кайши:

— Какие у вас мысли по укреплению, так сказать, связи с общественностью? А? Мы знаем, что есть рост недовольных в Сети по поводу китайского вопроса, это факт! Мне необходимо доложить не только о ваших планах по снижению неудовлетворенности, но и получить новые идеи по стабилизации и управляемости процесса. Сюрпризы не нужны никому. Вы должны это понимать!

Кайши смотрел на толстяка чуть раскосыми темными глазами, единственно выдававшими в нем четверть китайской крови. Кайши был пропорционален в лице до скуки, ровный овал, прямой нос, средние губы. Если бы не глаза, выделявшиеся своей притягательностью, его невозможно было описать, например, для фоторобота в полиции.

В свои тридцать восемь Кайши занимал одну из ведущих должностей в администрации, отвечая за основную жемчужину — информационный дизайн всей страны. Китаец, как называли его подчиненные, при своем таланте хакера, был достаточно умен, чтобы оставаться на плаву, находясь в опасной близости с властью. Основная повестка сетевых каналов выходила из его кабинета, но, конечно, все идеи согласовывались с верхами. Кайши воспринимал это спокойно, правда, обычно он сам ходил по нужным кабинетам, гости в отдел заявлялись редко, это было событием. И сейчас Кайши был напряжен в разговоре с одышливым толстяком.

— Мы работаем, — суховато сказал Кайши. — Посмотрите новости сети — мне кажется, информации более, чем достаточно.

Гость неожиданно прервал его.

— Недостаточно! — твердо заявил он, продолжая при этом улыбаться.

Кайши нахмурился, и лоб его вертикально, как рубец, пересекла глубокая рытвина. Вся команда молчала.

— Переселение китайских друзей не остаётся незамеченным, — вкрадчиво продолжил толстогубый, — Сколько жалоб на невозможность русским попасть в поликлинику, в детский сад. Снова появились очереди в магазинах! А что там продают, вы знаете? Жалуются на синтетические полуфабрикаты, которые теперь везде, потому что их едят наши дорогие братья. Как вы это продумываете? — он выдержал паузу, — Мы все сделаем! И очереди уберем и продукты их вонючие расфасуем, но это время, господа! А что быстрее времени? Правильно! Быстрее времени — информация. А информацию рождаете вы, мои дорогие, вы уж поднатужьтесь… все должны понимать, какое счастье на них свалилось! А экологи? Как они задолбали со своими заводами! Можно это как-то пресечь или нет?

Нина смотрела на разглагольствующего толстяка с негодованием. Она была самой младшей в отделе и искренне верила в свою миссию. Нина радовалась объединению с Китаем, как ребенок, поэтому замечания рыжебородого возмутили ее.

— Извините! — резко вскочила девушка, смешно поправляя свою пышную желтую юбку. — Мы день и ночь работаем по китайскому вопросу! Я только что вернулась с канала «Свет».. и мы… лично обрабатываем сетевые каналы и радио, нужно просто немного подождать!

Все молча смотрели на Нину. Толстяк удивленно и снисходительно, коллеги с укором. Нахмуренный Кайши не остановил ее и отвел взгляд. Она будто не замечала напряженности, повисшей в комнате. Толстяк улыбнулся еще больше и опустил свои прозрачные глазки чуть ниже подбородка Нины, на область шеи.

— Нам нужны принципиально новые идеи, девонька. Нам нужно быть уверенными в том, что все контролируется. Что мне ваш «Свет»? Есть люди, которые не смотрят его и другие каналы. Как с ними будете работать? — он наклонил голову вбок, не отводя взгляда от тонкой шеи девушки.

Кайши посмотрел на Нину исподлобья, надеясь, что она сядет и замолчит, но та воодушевленно продолжила.

— Мы будем разрабатывать Социальные Группы! Те, кто не смотрит каналы, все равно находится в сети! Это неисчерпаемый запас. У меня полный список руководителей групп. Все они будут работать с нами, мы найдем возможность. Голова группы — это главный авторитет, будем сотрудничать и будет контроль! — немного обрывочно и торопливо увещевала она толстяка. Тот хмыкнул.

— Ясно, дорогая! Вы опоздали, мы уже почти все обсудили! Спросите потом у коллег. С группами работать — это хорошо, только не все Головы пойдут вам навстречу! — он скользнул взглядом по лицу Нины и встал, — Всего доброго, коллеги! Вам есть над чем подумать, — потом неторопливо, как большой лайнер, повернулся к Кайши. — Проводите.

На выходе толстяк пожал руку Китайцу, не переставая улыбаться своей страшноватой ненужной улыбкой, и сказал:

— Мы будем ждать через две недели план работы на следующий год, — он помедлил немного и добавил. — Девочка хороша! Пусть работает с Группами, может и получится. Напористая.

***

Был поздний вечер, когда Нина добралась до дома. Зайдя в просторный холл своей однокомнатной квартиры с видом на Мещерский парк, она медленно опустилась на небольшой стульчик у зеркала. Желтая пышная юбка, уставшая за день держать форму, получившая маленькое кровавое пятно от вишневого варенья при чаепитии, грустно устроилась на ногах хозяйки.

Нина потянулась, зевая, и вдруг услышала шорох в ванной комнате, она замерла. Минут через пять из ванной в коридор вышел мужчина. Мокрые волосы его были забраны назад, из одежды — только полотенце на бедрах. Нина молча смотрела на него, чуть улыбаясь. Мужчина поднял ее за подмышки, поставил на ноги и прижал к себе плотно и крепко, почти до боли. Нина только успела почувствовать горячее жжение внизу живота, которое поднималось кверху — к области пупка. Мужчина развернул девушку спиной, одной рукой крепко схватил за шею, наклоняя ее вперед, второй рукой немного сбивчиво задрал рассыпающийся подол ее пышной юбки. С каждым ударом она чувствовала сладкое распирание в тазу и в груди, которое прыгало куда-то вверх, словно желая выбраться через рот.

— Кайши, я люблю тебя!

После душа, румяная, с тюрбаном из полотенца на голове, в большом белом махровом халате не по росту, она пришла на кухню, где Кайши варил себе кофе. Он плавно передвигался по кухне, босой, одетый в широкие черные брюки и футболку, и был похож на преподавателя восточных единоборств. Нина залюбовалась.

— Если хочешь есть — там все в холодильнике, — не смотря на нее, бросил Кайши и насыпал ароматный порошок в горячую воду в турке. Поставив турку на нагревающую панель, он не отходил — кипения нельзя было допустить.

Нина была голодной, но тут до нее дошло, что Кайши оделся, а значит, скоро уйдет.

— Ты разве не останешься? — обиженно спросила она. — Ты куда собрался? Обещал же ночевать!

Она плюхнулась за стол, продолжая вопросительно смотреть на Кайши.

— Сегодня нужно дома поработать, извини! — он поднял ненадолго турку, чуть поводил на весу из стороны в сторону, охлаждая взбудораженный напиток, и снова поставил на плиту.

Нина непонимающе смотрела на широкую спину Кайши.

— Я тебя чем-то расстроила? — дошло до нее. — Что случилось?

Кайши снова молча поднял турку, последний раз покачал ее и аккуратно налил густую, как шоколад, жидкость в белую фарфоровую чашку, потом поставил чашку на стол, на блюдце, сел напротив Нины и посмотрел так, что стало понятно, что точно что-то случилось.

— Ты что сегодня устроила, милая моя? — тихо, почти угрожающе спросил он.

Нина не поняла о чем речь и заволновалась.

— На совещании, — уточнил Кайши. — Что это было?

Глаза Нины заблестели.

— Я пыталась тебя защитить! Что ты? — немного повышая голос, жалобно сказала она. — Что такого? Что я сделала?

Кайши медленно поднес чашку ко рту, чуть заметно потянул носом, сделал маленький глоток, холодно посмотрел на Нину и отвел глаза в сторону.

— Да-а… — протянул он.

Нина искренне не понимала, в чем провинилась, но все равно начала оправдываться:

— Они ничего не знают, о нас, сколько всего сделано! Неужели мы не понимаем! Такие заявления! Как они смеют!

Кайши снова посмотрел на нее, поджал губы и тяжело вздохнул, как вздыхают, когда разговаривают с непослушным, ничего не понимающим ребенком.

Нина почти плакала:

— А что! Я молчать не буду! Вся информация под нами! Мы это понимаем, а они, наверное, нет. Мы знаем, как делать! Лучше нас никто это не сможет!

— Лучше тебя? — перебил Кайши. — Лучше тебя не знают? А ты знаешь, что делать, да?

Нина опешила, Кайши смотрел на нее со злостью, неужели этот небольшой выпад на совещании так вывел его из себя?

— Почему я? Мы… — неуверенно пробормотала она.

Кайши поставил чашку на стол, не допив, встал, подошел к окну, словно заинтересовавшись пейзажем снаружи.

— А у меня сложилось впечатление, что это только ты все знаешь и имеешь возможность говорить, когда твой руководитель молчит! — Кайши повернулся к Нине. — Ты не подумала, почему я молчу, когда нам суют претензии? Это же претензии к нашему отделу и ко мне лично! Ты что, не понимаешь?

Кайши говорил достаточно спокойно, но Нина смогла уловить нарастающее в нем раздражение.

— Меня обвиняют в некомпетентности, а тут еще какая-то девочка вскакивает и начинает объяснять куратору, что он осёл, а еще… — Кайши увидел, как из глаз Нины покатились крупные, как градины, слезы. Он снова сел напротив.

— А еще эта девочка выбрасывает в пространство свои идеи, о которых я, например, вообще ничего не знаю!

Кайши помолчал и отпил из чашки.

— Ты не плачь, пожалуйста, — немного смягчился он, — Ты просто не забывай, что я твой начальник. В команде так себя не ведут! Ты показала себя не с лучшей стороны… да и меня тоже.

Губы Нины задрожали, она хотела возразить, но не смогла, потому что побоялась разрыдаться, только прошептала, опустив глаза:

— Ясно.

Кайши опять встал.

— Ну, а вообще, идея с Головами групп неплоха. И раз уж ты имеешь их список, вот ты и будешь этим заниматься, — он подошел к двери и повернулся. — Я поехал, много работы. А ты продумай, подготовь все по этому вопросу, ты знаешь, я тебя всегда поддерживал. Тем более куратору эта идея понравилась, он сказал тебя включить. Вот и включайся!

Кайши, помедлил немного, как будто раздумывая, потом вышел. Нина сидела, опустив глаза, и расплакалась только когда услышала, что дверь за Кайши захлопнулась.

Нина была очень перспективна — сообразительная, энергичная, она схватывала все на лету. Идея с законом о Социальных группах, который недавно приняли, принадлежала ей. Согласно закону, каждый гражданин обязан был вступить минимум в две официальные Социальные Группы. Это привело к созданию досье почти на всех в стране и в перспективе давало возможность неограниченного контроля над населением для тех, в чьих руках были определенные волшебные ключики.

В своё время, Кайши, как руководитель секретного «мозгового» отдела не мог признать, и даже самому себе признаться, что идея закатать всю страну в один большой компроматный документ и получить такой мощный рычаг управления, принадлежала не ему, а сопливой неопытной сотруднице. Они вдвоем обсуждали это с большим энтузиазмом, придумывая на ходу, какие действия необходимо предпринять, чтобы подготовить почву. Понимали, что для этого требуется провести сеть во все отдаленные уголки страны и, самое главное, сделать интернет бесплатным и безлимитным всегда и везде. Экономически — это было раз плюнуть, так как уже давно точки доступа стоили копейки, но гигантские корпорации зарабатывали миллиарды на абонентской плате, и, конечно, свою дойную корову забивать не хотели. Некоторые персоны «сверху» согласились на этот шаг и провернули хитроумные подковерные многоходовки после того, как Кайши убедил их в такой необходимости. Несколько голов в процессе всеобщей сетевизации все-таки слетело, причем в буквальном смысле этого слова. Но они добились своего — интернет был бесплатен как воздух, ешь, не хочу! После этого слепить закон об обязанности вступления в соцгруппы, напичканный словами о гражданской ответственности и прочей ерундой — было просто делом времени. Очень быстро закон был утвержден и подписан президентом.

Несмотря на то, что почти все население уже давно обитало в сети, такое официальное регулирующее вмешательство было необходимо. Благодаря закону, весь хаос социальных сетей начинал приобретать очертания чего-то стройного, расфасованного и упорядоченного, как шоколадные конфеты в коробке. Любое сообщество людей по интересам или политическим взглядам, или по любому другому объединяющему признаку (феминистки, художники, пожарные, учёные), должно было оформить и зарегистрировать надлежащим образом Социальную Группу. Конечно же, незарегистрированные группы методично изымались из сетевого пространства, что тоже было очень удобно.

Сразу определились сообщества-гиганты, самые популярные и многочисленные — «Биснес», «Врачи», «Студенты», «Зеленые», «Благо—дарить», «Творить» и так далее. Огромной популярностью пользовалась группа «Игра», в которой состояли любители миксовых on-line и on-life погружающих игр.

Не вступившие в сетевые группы граждане, а таких после переписи населения оказалось немного, автоматически вставали на особый учет, к ним применялись воспитательно-карательные меры. Закон есть закон.

Работа была выполнена колоссальная, но, если вернуться к началу, к идее! Это маленькая китайская девочка придумала и вдохнула жизнь в этот проект, и осталась неизвестной, а Кайши стал официальным творцом и мозговым центром в глазах верхушки.

Одним из ключиков влияния на население, конечно, можно было считать работу с Головами — руководителями соцгрупп, которые демократично избирались гражданами. Обычно это были уважаемые, добившиеся успехов в своей области личности.

Например, руководитель соцгруппы «Зеленые» — ярый активист, харизматичный, взрывной Паша Пирогов. В свое время он начинал с протестных акций против зоопарков. Куда только он не залезал! Сколько репортажей понаделал про условия содержания животных в неволе: устанавливал камеры слежения в крупных зоопарках, выкладывал в сеть видео, где обслуживающий персонал ворует мясо, положенное хищникам, заменяя его пожухлой, облитой мясным бульоном травой; снимал обгаженные клетки одиноких медведей в региональных парках отдыха, или трупы дельфинов, которые пытались тайно вывозить и утилизировать нерадивые владельцы передвижных дельфинариев.

В итоге Паша официально вышел на политическую арену и неистово выкрикивал в микрофон лозунги на «зеленых» демонстрациях, которые в очередной раз вошли в моду и проходили с завидной частотой. Результатом деятельности Паши и его команды стали поправки в законе о защите животных, об уголовной ответственности за ненадлежащее отношение, а также закрытие почти всех зоопарков в стране. Цирковые программы с дрессированными собаками и бегемотами, в связи с активностью Паши, тоже были искоренены. Постоянные проверки и общественное порицание делали этот вид деятельности абсолютно невыгодным для директоров. Авторитету Паши в среде «зеленых» не было равных. Его избрали руководителем Социальной Группы подавляющим большинством голосов.

А сейчас «Зеленые» начали противиться соединению двух стран. В сети мелькала информация о масштабной непродуманной застройке территории России новыми китайскими заводами, в том числе в экочистых зонах. Деятельность «зеленых», например, набирающее популярность видео с массовой гибелью рыбы и загрязненной водой Байкала, была совсем некстати в условиях исторически важного глобального процесса объединения.

Грамотная работа с Головой группы была просто необходима. Если бы Паша, как руководитель, публично позитивно высказался о Соединении, его бы, так или иначе, поддержала вся группа (по последним подсчетам, около девяти миллионов человек). И это только одно сообщество! Впереди предстояла работа с группами «Родитель» и «Педагог», там тоже было много недовольных, в основном из-за языковых нововведений в системе образования. Головы школьных и университетских групп тоже являлись уважаемыми людьми, их поддержка объединения стран неминуемо привела бы к росту согласившихся среди остальных участников. Целенаправленная проработка Голов давала возможность оказывать влияние на все население.

Идея с Головами групп была очень хороша и при внятном финансировании и, главное, при толковом руководстве, светила блестящими результатами. Понятно, что нарастающая, как тайфун численность соцгрупп, особенно рейтинговых, обязательно привела бы к подобному решению. Но все—таки… идея снова принадлежала китайской девочке, которая одиноко сидела на кухне и слезами заливала свою горячность.

***

Через два месяца наступила осень, влажная как турецкая баня, хлюпающая дождями, но очень красивая в быстро созревшей охре, романтично раскрывающейся под низким темно-войлочным небом.

Основным событием октября был запуск первой линии вакубаса. Магнитную трубу проложили от западной части МКАД, где на месте бывшего торгового центра соорудили космического вида вакувокзал, путь от которого шел до Ржева с остановкой в Звенигороде. В последующем планировалась постройка девяти основных веток вакубаса, на схеме-проекте цветочными лепестками расходящихся в разные стороны от центра.

Почетными гостями для первого оправления капсулы стали мэры Москвы и Пекина, несколько их замов, журналисты от ведущих российских и китайских каналов, представители элиты, искусства, пара открытых миллиардеров, с которыми ехали создатели проекта и руководители инженерно-технических групп.

Кайши и Нина тоже были в числе приглашенных. Нина настояла также, чтобы пригласили Пашу Пирогова. Она понимала, что нужный человек должен был быть обласкан системой — участвовать в подобном событии однозначно тешило тщеславие Паши и делало его лояльным. Она уже активно с ним работала, и в сети начали появляться небольшие завуалированные позитивные видео об отношении Головы Зеленых к проблеме присоединения Китая.

Вокзал для вакубаса представлял собой вытянутое вертикально овальное сооружение ярко красного цвета на витых лианоподобных опорах, с просторной парковкой и широкими подъемниками-лентами, которые доставляли пассажиров в зал ожидания, находящийся на четвертом этаже.

Для первого запуска были приглашены симпатичные тонконогие девушки в серой униформе, похожие на стюардесс. Они прошли подготовку по технике безопасности и должны были объяснять пассажирам правила поведения в новом транспортном средстве. Планировалось, что девочки будут работать на линии около года, после чего, предполагалось, что потребность в них отпадет, когда люди привыкнут и приспособятся к новому поезду.

Нина приехала на вокзал с Кайши, но они недолго смогли пообщаться — он вынужден был оставить ее и уйти в компанию мэра с помощниками для обсуждения каких-то важных дел.

Нина немного расстроилась, но потом постаралась отвлечься. Она с интересом рассматривала вакубас — большую яйцеобразную капсулу, на которой им сегодня предстояло прокатиться с неимоверной скоростью.

Сверху прозрачная, снизу капсула была выстлана блестящим огнеупорным пластиком с шахматным черно-белым рисунком. Внутри можно было разглядеть мягкие черные кресла с высокими спинками. Капсула могла вместить тридцать восемь пассажиров. Нина оглянулась — народу в зале ожидания было значительно больше, вероятно, много провожающих. Сейчас полупрозрачное яйцо покоилась на специальных плоских подушках, охватывающих его снизу. Под капсулой блестели четыре коротких заостренных рельса, направленных в коммуникационный прозрачный тоннель, который червеобразно уползал вдаль, поддерживаемый промежуточными массивными опорами. В тоннеле рельсов уже никаких не было. Капсуле предполагалось передвигаться благодаря вакууму, созданному внутри.

Нина представила себя в этой механизированной пуле и почувствовала головокружение. Она отошла в сторону, к огромному панорамному окну вокзала, через которое видны были расположенные внизу старинные изящные, но видимо покинутые и обветшалые дома. Эта небольшая часть рублевских особняков прошлого века еще не была разрушена. Слева уже возвышался многоэтажный белоснежный гостинично-развлекательный комплекс, с разноцветными окнами, который построили под вакубасную линию. Постепенно обустраивали и другие туристически важные объекты: уютные рестораны, фонтаны, парковки, прогулочные зоны, игровые. Десятки старых дворцов с покатыми выцветшими крышами и острыми шпилями, кое-где отвалившимися, с заросшими бурьяном дворами, выбитыми стеклами, как дряхлые сварливые старухи, не вписывались в окружающее пространство молодости и движения.

— Ку-ку! — услышала Нина за спиной, вздрогнула от неожиданности и обернулась.

Перед ней стоял улыбающийся Нечаев в блестящем плаще «под кожу» и широкополой зеленой шляпе.

— Как дела? — подняв брови, немного смущенно спросил он. — Едем?

Нина украдкой посмотрела на Кайши — тот что-то тихо объяснял грудастой мэрше, наклонившись близко к ее лицу и четко проговаривая слова.

— Едем! — слегка улыбнувшись, ответила Нина.

Началось официальное открытие. Первым слово дали мэру Пекина — щуплому китайцу с заостренным, немного сморщенным от живой мимики подбородком. Господин Ли Сун прочел заготовленную речь с электронного планшета, который его помощники установили для начальника на специальный пюпитр.

— Дорогие друзья! — торжественно провозгласил китаец, — Я выражаю благодарность российским коллегам за приглашение и возможность участвовать в этом знаменательном событии! В свое время Россия оказала неоценимую поддержку Китаю в вопросе соединения двух государств, долгие годы отдельно существовавших друг от друга! Китайцы искусственно были разделены на «материковых» и «островитян»! Много лет все говорили — «два Китая». Это как разделить двух братьев, так нельзя было делать! Мы стали одним целым. И стал один, единый Китай! Как и должно быть. Россия помогла нам в этом! Я, ребенок Тайваня, и теперь — мэр Пекина! Никогда такого не было в истории Китая. И сейчас! Две великих страны Россия и Китай объединились в одну. Впереди нас ждут великие дела, во благо единого государства! Сегодня первый современный, надежный, быстрый поезд с высокой скоростью помчит нас всех вперед. И это будет олицетворением совместного труда наших изобретателей и инженеров, олицетворением создания новой, дружной семьи, в которой царят любовь и уважение!

Китаец оторвал взгляд от пюпитра и поклонился. Все зааплодировали. Его место заняла мэр Москвы, дородная женщина в синем платье, с очень большим, ярко накрашенным ртом и высокой модной прической. Она поклонилась своему коллеге, затем мягко заговорила.

— Есть такая китайская притча — когда отец на смертном одре позвал своих сыновей и попросил их переломить стрелу, и у каждого получилось сломать по одной стреле. Потом отец дал сыновьям колчан с двадцатью стрелами, и никто из них не смог сломать сразу двадцать стрел! Отец завещал сыновьям жить всегда вместе, тогда они будут сильны и недоступны для своих врагов. В России тоже существует подобная притча — когда отец так же проверял сыновей и давал им прутья, и они не смогли переломить связку прутьев. Как похожи притчи! Так и мы похожи! Мы очень близки — были всегда и есть сейчас, и нам нужно быть рядом! Наши государства теперь одно! — она повернулась, еще раз поклонилась Ли Суну и продолжила. — У нас уже много совместных проектов и жизнь показывает, что объединение во благо! Вакубас — очередное подтверждение плодотворного сотрудничества дружной команды российского и китайского народов! Поздравляю всех нас! Ура!

Снова раздались аплодисменты. Несколько операторов с прикрепленными на головах камерах плавно двигались между выступающими и зрителями, с разных сторон фиксируя историческое событие.

Следующим в торжественной программе были национальные танцы. Сначала выбежали пять мальчишек, лет десяти, в белых подпоясанных рубахах и черных брюках, заправленных в сапоги. За ними — румяные девочки в разноцветных сарафанах, кокошниках и красных туфельках на квадратных каблуках. Дети отплясывали калинку. Мальчики акробатически вытягивали стройные ноги с вытянутыми носками, девочки резко топали каблуками по мраморному полу и надрывно покрикивали в такт музыке.

После них сцену заняли три китаяночки, примерно того же возраста в розовых воздушных платьях в пол и с гигантскими перьевыми веерами в руках, закрывающими девочек почти с головой. Танцовщицы ловко управлялись с реквизитом, изящно поворачиваясь, изгибаясь и семеня тонкими ножками под умиротворяющую китайскую музыку.

Нине нравилось все, что происходило. Она чувствовала, что национальные костюмы, это очень правильно! Нужно делать акценты на самобытность каждого государства, и через исторические опорные точки вести к какому-то единению. Ближе к простым людям, показывать жизнь счастливых обычных людей! Что-то такое теплое, родное должно быть, с душистым запахом, без чего никто не сможет жить. Что-то такое, как хлеб!

Мысли уже разноцветно кружились в ее голове, как вееры танцующих китаянок. Хлеб во главу угла, вот, что нужно! Показать, как рождается хлеб, сбор урожая. Россияне и китайцы вместе выращивают хлеб и кормят любимую страну. С хлебом в последнее время была раздражающая многих напряжёнка. А его должно быть много, благодаря объединению. Хлеб должен стать национальным продуктом, быть на каждом столе, в каждом ресторане, на улицах должно пахнуть свежей выпечкой. Нина улыбнулась своей идее, она показалась ей перспективной. Нужно будет поговорить с медийными, с них начать, как обычно.

Она оглянулась на Нечаева, стоявшего позади, и обнаружила, что тот с непроницаемым лицом мрачно наблюдает за танцующими детьми. Увидев, что Нина смотрит, Нечаев судорожно улыбнулся, расширил глаза и одобрительно закивал.

Мэры столиц шептались через переводчика, умиленно наблюдая за танцующими. Мэрша мучительно зевнула, не раскрывая огромного рта, раздувая подбородок, как лягушка, после чего продолжила профессионально улыбаться.

По окончании концерта управляющий вокзала предложил пассажирам пройти в капсулу. Двери бесшумно раскрылись, и важные гости начали загружаться внутрь.

Кресла посередине вагона заняли мэры с помощниками, еще пару почетных гостей и знаменитостей усадили на заготовленные места, остальные садились, куда хотели. Нина удовлетворенно отметила, что Паше Пирогову оказывают особое внимание.

В проходе между креслами сновали девушки-стюардессы, помогая пассажирам пристегнуть силиконовые крестообразные ремни. Нина прошла в самый конец и села у окна, через минуту рядом с ней возник Нечаев. Он плюхнулся рядом, не спросив, согласна ли она, и пояснил, почему оставил своего оператора:

— В капсуле будем снимать по прибытию, когда все разойдутся, сейчас могу отдохнуть.

Нина пожала плечами и тут же вспомнила про хлеб:

— Мне как раз нужно с вами поговорить!

Она осеклась и замолчала — идея с хлебом еще не была обсуждена с Кайши, опять чуть не вляпалась из-за своей самостоятельности!

— О чем? — поднял брови Нечаев, глаза его заблестели.

Нина не успела соврать что-нибудь — впереди послышались шум, на который все повернулись. У входа появилась Тина Шек. Опоздавшую актрису затормозили две девушки из персонала. Причиной была незатушенная сигарета гостьи в длиннющем деревянном мундштуке. Тина театрально закатывала глаза и громко оправдывалась, жеманно акая:

— Мааэнькие мои, я забыла совсем! Простите ради христа!

Она развернулась и преподнесла мундштук кому-то из провожающих, словно облетевший засушенный цветок:

— Я вернусь, милый мой! Я вернусь!.. Не потеряй, это из моей коллекции мундштуков! У меня такаааая коллекция!

Она снова повернулась в салон капсулы-вагона, оперлась широко расставленными руками в дверной проем и провозгласила:

— В космос полетим! Милые мои! Это космический корабль!

С Тиной никогда никто до конца не понимал — пьяна ли она, или под наркотиками, или сама по себе такая взбалмошная. Эпатажные выходки были ее коньком. Поговаривали, что Тина, несмотря на молодой возраст, вхожа в самые верха и имеет там серьезную связь, хотя не уточнялось, с кем. При этом талантливую актрису всё равно любили. В кино она играла на разрыв, как в последний раз, чувствуя всю суть и мысли своих героев. Также Тина потрясающе пела — грудным голосом с небольшой хрипотцой и с завораживающим тембром. Не раз она заставляла плакать во время выступлений даже самых закоренелых бездушных политиков и официальных лиц.

Одевалась Тина всегда эффектно и ярко. Мало кто мог отважиться примерить и повторить ее наряды, которые она называла образами, считая одежду лишь атрибутом для выражения своего душевного состояния. Тина была китаянкой, выросшей в России. Симпатичная девушка, с пропорциональной точёной фигурой, длинными шикарными волосами, которые она нещадно перекрашивала в разные цвета. Именно она стала законодателем моды на высокые королевские женские прически с начесом, украшенные цветами или драгоценностями. Хотя никто не удивился, если бы Тина, к примеру, обрилась наголо, пояснив, что именно так чувствует удивительное единение с окружающим пространством.

Нина с интересом смотрела на актрису. С ревностью она отметила, что Кайши тоже разглядывает Тину слишком уж увлеченно, как, впрочем, и все пассажиры в капсуле. Знаменитость была одета в светло-коричневый деловой костюм: широкие, бесконечно длинные закрывающие пятки брюки, из-под которых выглядывали узконосые блестящие зеленые туфельки на умопомрачительно высоких шпильках, и укороченный жакет с высокой стойкой на шее и вязаными рукавами. Из маленького кармана жакета свешивалась потертая золоченая цепочка. Тина дернула за нее и извлекла карманные часы, открыла, посмотрела на них, демонстративно вытянув руку и подслеповато прищурившись, и констатировала:

— Господа! Время! Время!

Она нарочито громко прошептала одной из стюардесс:

— Куда мне сесть, милая?!

Когда все были пристегнуты, управляющий вокзалом сделал небольшое техническое объявление. Поездка до Звенигорода должна была занять около пятнадцати минут. В середине пути капсула наберет максимальную скорость. Никаких неприятных ощущений у пассажиров быть не должно, и сама поездка немного похожа на перелет в обычном самолете.

Нина вздохнула с облегчением, авиаперелеты она переносила прекрасно. Прозвучал звуковой сигнал, девушки-стюардессы и управляющий тоже сели на свои места и пристегнулись. Раздался давящий на уши гул, после чего воздушные подушки, поддерживающие капсулу, с тихим шипением сдулись, и капсула тронулась, продвигаясь по рельсам и соскальзывая в прозрачный тоннель. Сначала ехали не очень быстро, и Нина успела увидеть проплывающие внизу разрушенные рублевские домики с раскрывшими рты, пустыми, заброшенными бассейнами, потом длинное шоссе с мчащимися машинами. Капсула начала набирать ход, и предметы за окном постепенно слились в яркую мелькающую размазню.

Неожиданно Нина почувствовала сильный приступ тошноты. Она отвернулась от окна и постаралась сосредоточить взгляд на одной точке, на спинке впереди стоящего кресла, но стало еще хуже. Нина подняла голову вверх и широко вдохнула открытым ртом. Тошнота стала нестерпимой, где-то в животе неприятно задвигалось. Нечаев, сидевший рядом, заметил, что Нина начала елозить на своем месте, и спросил, как у нее дела. Нина жалобно посмотрела на журналиста и тот, увидев ее позеленевшее лицо, все понял.

— Я…я сейчас спрошу! — заволновался он и уже вскинул руку, чтобы позвать стюардессу, но потом понял, что они не в самолете и отстегиваться никому нельзя. Нина схватила его за локоть и сдавленно прошептала:

— Не надо, пожалуйста!

Нечаев понял, что ей стыдно. Он взглянул на пассажиров, которые сидели слева от них через проход — его оператор и один из инженеров поезда. Они о чем-то увлеченно разговаривали и ничего не замечали. Алексей снова посмотрел на совершенно беспомощную Нину.

Девушка старалась часто дышать, но ничего не помогало — рот наполнился противной сладостью, язык онемел с боков, на лбу высыпали капельки пота. Она тихо икнула, мышцы шеи схватило спазмом. В отчаянии она зажала рот ладонью и заметалась. Нечаев в последнюю секунду по-джентельменски сорвал с головы свою зеленую шляпу и, перевернув, протянул ее Нине, которая немедля изрыгнула в шляпу весь свой завтрак. Пассажиры впереди начали переговариваться и искать источник странных звуков, оглядываться. Они могли обнаружить конфуз, и Нечаев совершил второй за день геройский поступок. Он чуть приподнялся, насколько могли позволить ремни, и громко крикнул, обращаясь к Тине Шек:

— Тина, дорогая! Как ты там?

Актриса повернулась к нему с передних рядов и, польщенная, взмахнула рукой:

— Я прекрасно, милый, просто прекрасно!

— Спой нам! — не отставал Нечаев.

Тина поморщилась:

— Тьфу на тебя!

Но остальные пассажиры подхватили просьбу Нечаева и зааплодировали. Актриса не смогла отказаться и протяжно затянула:

Не-еее для тебя придет весна,

Не для тебя Дон разолье-ооо-тся,

И се-эээ-рдце девичье забье-ооо-тся

С восторгом чувств, не-ее для тебя.

Уловка сработала, все внимание было привлечено к Тине. Нина благодарно посмотрела на Нечаева. Ей полегчало. Испорченную зеленую шляпу она свернула и держала на коленях, потом достала из сумки пакет, замотала в него комок, крепко завязав, и спрятала в сумку. Никто ничего не заметил. Нечаев с жалостью смотрел на девушку. Нина прошептала:

— Ни разу не укачивало, не знаю, почему так получилось! Извините, спасибо большое!

***

Нина восприняла известие о своей беременности внешне спокойно. На заявление докторши, которая, деловито шуровала ей снизу пальцеобразным ультразвуковым датчиком и со всех сторон показывала на экране монитора непонятного червяка, будто глинистого, как в старом пластилиновом мультфильме, Нина коротко ответила «ясно» и больше ничего не сказала.

У червяка уже билось сердце, быстро, неистово, как-то не по-настоящему. Докторша показала ей булавочную головку ребенка, проехалась датчиком по спинке и отметила, что позвоночник закрылся, все в порядке.

Нина задумчиво вышла из клиники. Странно было осознавать, что внутри теперь что-то живет, и радовалась на самом деле, просто не знала, как положено показывать эту радость. Она вдруг поняла, что хочет такого червячка. Осознание того, что теперь с Кайши все наладиться, мягко укрыло ее со всех сторон, заботливо согревая на осеннем холодном ветре.

«Поженимся, уйду в декрет, буду воспитывать нашего ребенка, карьера не убежит!», — размышляла она. — «Зато не будет теперь споров с Кайши. Я же вижу, что его начинает раздражать, что я постоянно вылезаю со своими идеями. А так, полностью отдам себя семье, ему буду просто хорошей женой и другом. Захочет, может советоваться со мной по работе, а я буду гулять с ребенком, заниматься какой-нибудь гимнастикой для мамаш, научусь готовить, а он будет приходить с работы в уютный, созданный мною дом, и будет балдеть от своей жены и сына… или дочки».

Нина села в автопилотник и продиктовала адрес корейского ресторана на набережной, в котором они договорились встретиться с Кайши. Парочка давно приметила этот небольшой ресторанчик и часто забегала туда перекусить. Посмеивались, что российские китайцы, а едят корейское.

Нина пришла первой и выбрала столик в углу с небольшими, туго набитыми диванчиками с пестрыми подушками. Внутри все прыгало от радости. Пока ехала до ресторана, уже начала ощущать себя закоренело беременной, и очень хотела быстрее поделиться этим с Кайши.

Принесли стартовые закуски и травяной чай, которые здесь подавали по умолчанию. На большой квадратной менажнице лежали маринованные овощи, политые острым, красным от специй соусом — несколько видов свернутой в трубочку многослойной капусты, кусочки репы и половинки вымоченных перепелиных яиц с бледными желтками, здесь же были уложены хрустящая холодная лапша и жареный тофу.

Вдруг жадно захотелось этой острой вкуснятины, и Нина не стала ждать, развернула палочки для еды и торопливо схватила кусочек. Рот обожгло ядерными специями. Быстро управившись с половиной тарелки, она остановилась передохнуть, блаженно запивая жгучесть чаем из маленькой грубоватой пиалки.

Кайши подошел сзади и обнял ее за плечи:

— Вот обжора!

Нина радостно повернулась, встала и чмокнула его в щеку. Она лукаво поглядывала на Кайши, пока тот размещался на диване и нарочито медленно копался в меню, важно перелистывая страницы, хотя прекрасно знал весь ассортимент ресторана.

Кайши был в хорошем расположении духа, разговаривал о работе, в очередной раз пожаловался ей на Татьяну Духову — сотрудницу их отдела, которая начала качать права, постоянно отстаивать свои бредовые идеи и, вообще, выходить за рамки приличий, а также просто извела Кайши своим внешним видом. Каждый день какой-то фриковый наряд, короткие юбки, яркий макияж! Черт знает что! Он пытался не обращать внимания, но она как будто специально его провоцирует!

Нина улыбнулась:

— Может, влюбилась в тебя?

Мужчина фыркнул, скривившись:

— Ерунда!

— А я тебя люблю! — переменила тему Нина.

Кайши тоже улыбнулся.

— Ну, да… и я! — он с теплотой посмотрел на нее и вдруг предложил, — Давай в январе съездим куда-нибудь? На лыжах покатаемся? А? Или, наоборот, на море, погреемся. Надоело все. Надо отдыхать. Без отпуска почти этим летом! Мне уже по ночам снится Китай, Китай, один Китай, это объединение. Вчера снилось, что я нитками сшиваю флаги вместе — российский и китайский, представляешь? А у меня не получается, иголка не втыкается, измучился! — он засмеялся, и Нина поняла, как сильно и бесповоротно любит его.

— Слушай… я беременная. Выходи за меня замуж! — вдруг перебила она, и поправилась. — То есть женись на мне… что ли….

Кайши, улыбаясь, смотрел на Нину.

— Что?

Нина засмеялась:

— Я предлагаю тебе руку и сердце! — торжественно пояснила она. И повторяю! Я нас с тобой будет теперь ребенок. Вот так! — Она подцепила палочками кусочек маринованной репы.

Кайши медленно менялся в лице.

— Какой ребенок? — громко переспросил он, но тут же оглянулся и тише повторил. — Подожди, какой ребенок?

Нина все еще улыбалась и тщательно пережевывала острую закуску, периодически открывая рот, вытягивая губы и вбирая в себя воздух.

— Такой ребенок! — пояснила она весело, нараспев, — Твой и мой… мой и твой. Я сегодня ходила к врачу, все точно! Даже сердце показали, как бьется.

— Ты чему радуешься? — прошипел Кайши.

Нина удивленно уставилась на него. Лицо Китайца стало каменным. Опустив взгляд, словно рассматривая тарелку с закусками, Кайши медленно произнес:

— Нинель, мы так не договаривались!

Он поднял на нее глаза.

— Мы с тобой не договаривались! Ты почему опять… одна… все решила? Ты как вообще? Нет, ну молодец! — он с негодованием откинулся на диване.

Нина была ошарашена:

— Почему одна? Я не одна, так получилось! Я не собиралась вообще-то, — промямлила она.

Острота от корейских маринадов во рту начала превращаться в горечь. Кайши помолчал, пододвинул к себе чайник и покрутил его на столе, указательным пальцем придерживая за носик.

— В общем, так! — серьезно сказал он, не глядя на Нину, — Ни о каком ребенке даже не говори. Это глупость! Мы не готовы. Зачем это сейчас? Это твое решение? Тебе с этим нужно разобраться! Как, вообще, это получилось? Ну, как? — он резко отодвинул от себя чайник.

У Нины в голове зашумело.

— То есть как, не готовы? — переспросила она. — Тебе сорок лет почти, по-моему, пора готовиться…

Кайши медленно поднялся и прошелестел:

— Спасибо, что о возрасте вспомнила. Я тебе сказал — решай эту проблему! И в следующий раз, постарайся хоть немного меня в свои планы посвящать!

Он сгреб в охапку сумку и быстро пошел к выходу.

Нина осталась одна. Официантка бесшумно принесла и выставила перед ней две большие красиво оформленные тарелки с рисом, рыбой и лапшой с морепродуктами.

***

В Шанхае поздней осенью было тепло. Нина вышла из отеля и, повернув, пошла по Нанкинской улице в сторону набережной. Улица кишела людьми, Нина плотнее прижала к себе сумку и молча отмахивалась от пронырливых уличных торговцев, сующих ей в нос жареных осьминогов на палочках, напитки в длинных стаканах и разноцветные листовки, обещающие разнообразные утехи.

Гигантские витрины магазинов пестрели голографическими рекламами, показывая бегущих толстяков в модных спортивных кроссовках, черных моделей, демонстрирующих массивные золотые часы и прочие побрякушки. Чаще всего выскакивала реклама курортов Тайваня. Все это было немыслимо далеко и недостижимо. Неужели где-то люди беззаботно отдыхают?

Слез давно не было. Неспешно продвигаясь в толпе прохожих, она вспоминала, что плакать начала после второго разговора с Кайши. В кафе, в тот день, не поверила, что он говорит серьезно, решила, что от неожиданности так среагировал. Но когда Кайши снова доступно, четко, словно вырезая каждое слово, объяснил, что не хочет ни ребенка, ни продолжения этих разговоров и опять обвинил ее в самодеятельности, Нина начала плакать.

Она плакала много — перед ним, изматывая своими наивными планами на будущее, потом в одиночестве дома, по ночам. Через неделю Нина поняла, что выхода нет. Ей казалось, что она выплакала всю жидкость из организма. Кайши практически порвал с ней, хотя по умолчанию, подразумевалось, что в случае, если от ребенка получится избавиться, они смогут продолжить отношения.

Нина совсем запуталась. Кайши любил ее. Он несколько раз ей это говорил. Он не был женат, и по возрасту и статусу был готов для создания семьи. Оба были частично с китайской кровью, которая, казалось, еще сильнее скрепляла их, как невидимая связь. Оба работали над общим делом, понимали друг друга с полуслова, им было хорошо. Что его останавливало? Непонятно. Нина плакала и не понимала. Без мужа и придуманной ей семьи рожать она не хотела. Родить одной, значило потерять всё — Кайши, время, карьеру, всё.

В России аборты были запрещены давно. Нина знала, что есть неофициальные заведения, но понимала, что там за результат никто отвечать не будет. Маленький червяк внутри молча жил и увеличивался в размерах. Она поглаживала свой плоский пока еще живот и не могла поверить, что нужно искать место, где червяка убьют.

Нина решила лететь в Китай, где «процедуры» проводили официально, и можно было надеяться на адекватную помощь. Она взяла отгул на несколько дней и вылетела в Шанхай. Клиника, которую она выбрала, была достаточно опрятной, персонал говорил на китайском и на русском. Видимо, желающих из России «подлечиться» было немало.

Доктор попался маленький, тщедушный, с острыми локтями, торчавшими из коротких рукавов мешковатой хирургической робы. Он осмотрел Нину, кивнул и отправил ее в приемное отделение, оформлять документы. Выложив солидную сумму, Нина прошла в предоперационную палату с небольшим окном, узкой кроватью и тумбочкой. Не было даже раковины, чтобы помыть руки.

На кровати в упаковке лежала стерильная распашонка, одноразовые огромные, какие-то карикатурные бахилы, тапочки и шапка на резинке. Нина облачилась и села на кровать в ожидании. От синтетической резинки на шапке невыносимо чесался лоб.

За ней пришли через час, операционная располагалась в соседнем помещении. Нина прошуршала к креслу, не отрывая ноги от пола, чтобы бахилы не слетели, и, стараясь, не смотреть на инструменты, разложенные на столе рядом с доктором, вскарабкалась на кресло. Она откинулась назад и подала руку подошедшей сестре, которая ловко вошла иглой в вену и ввела лекарство, от которого стало дико хорошо и совершенно безразлично. Нина, прикрыв глаза, расплывчато видела, как доктор берет со стола какую-то прозрачную трубку, присоединяет к ней шланги и продувает со странным чавканием.

Потом Нина отключилась. Появившиеся в ее голове, и даже не в голове, а как будто где-то на внутренней поверхности глаз, маленькие разноцветные кружки и многоугольники составили странные узоры. Нина заинтересованно рассматривала картинку, которая вдруг разлетелась в разные стороны, а потом опять сложилась, уже в другой рисунок. Фигурки ловко соединились в ровную мозаику, выложив собой красивый цветок.

Как в калейдоскопе, вспомнила Нина старую игрушку, которую разглядывала в детстве, так давно, что совсем забыла про нее. Сейчас калейдоскоп резко и головокружительно менял цвета и форму составных частей, словно демонстрируя все возможности своей переменчивости и многоликости. Цветные строения всё быстрее разрушались, потом вновь собирались и разлетались опять. Вместе с нарастающей скоростью беснующихся фигурок появился зудящий, распирающий челюсти, неприятный звук. Стало страшно, Нина хотела закричать, но не смогла. Она с усилием открывала рот, и напрягала мышцы живота, но получалось только слабое «х-х-х», как будто на морозе дышала на ладони, пытаясь согреться.

Вдруг, калейдоскоп остановился, и шум в голове прекратился. Девушка почувствовала, что падает вниз, вздрогнула, но потом поняла, что падает на самом деле мозаичная картинка. Она судорожно вытянула руки, пытаясь схватить ее, но было поздно. Мозаика ударилась о невидимую поверхность, раздался тупой неприятный звук, как от удара тяжелым по голове, и весь узор калейдоскопа перечертили длинные неровные трещины. Нина в последний раз напряглась, чтобы закричать и с протяжным стоном очнулась на узкой койке в своей маленькой палате.

Все прошло без осложнений, как сказал врач, зайдя осмотреть пациентку перед выпиской. В тот же день Нина вернулась в гостиницу, мрачно осознавая, что тощий доктор вычистил вместе с червяком что-то еще, что-то важное и жизненно необходимое для Нины, то, чего теперь нет и никогда не будет в ней.

Выйдя на набережную Вайтань, Нина подошла к перилам, посмотрела на мерно дышащую реку и перевела взгляд на блестящие башни района Пудун, торчащие, как ракеты, на противоположном берегу и интимно прижимающиеся друг к другу. Новой постройкой Пудуна, была самая высокая башня в виде бутылки.

Нина повернулась и увидела позади огромного блестящего быка — старинный памятник, посвященный рыночной силе Шанхая. Слева, метрах в пяти, был расположен другой памятник. Железные фигуры оборванных людей. Пять человек — трое мужчин, женщина и маленький ребенок. Фигуры были истощенные, в оборванных одеждах, с неровными отверстиями по всему телу. Голова ребенка была неестественно наклонена вбок, будто отрезана. Юбка женщины была изодрана и металлическими лохмотьями свешивалась, еле прикрывая израненные худые бедра. Люди будто медленно брели куда-то, направив лица в сторону старого города. Нина подошла ближе и прочитала надпись на табличке перед монументом «От правительства Японии. С печальной и скорбной памятью о Нанкине». Нина внимательно осматривала застывших железных людей. У них не было глаз. Памятник был устрашающим, однако рядом привычно останавливались туристы, чтобы сфотографироваться с измождёнными жертвами.

Нина вздохнула, пустота переполняла ее, и она будто видела себя рядом с этими рваными металлическими людьми — грязной, лохматой и глубоко одинокой.

Внезапный протяжный скрежет заставил ее оторваться от своих размышлений. Нина повернулась в сторону рядом расположенной аллеи с двумя рядами редких, воткнутых в маленькие квадраты газона деревьев. Она не поверила своим глазам — вся аллея вдруг медленно поехала в сторону, издавая тот самый громкий стонущий скрежет. Деревья наклонились чуть назад, будто сопротивляясь непонятному движению.

Старая китаянка, проходившая мимо Нины, истошно закричала и упала, распластавшись, ища точку опоры и цепляясь за землю. Нина повернулась в сторону набережной — толпа туристов нестройно разбегалась, люди начали кричать на разных языках. Аллея не переставала беспардонно елозить туда-сюда, будто сломанный конвейерный механизм.

Нина с ужасом перевела взгляд на реку — раньше спокойная, Хуанпу начала раскачиваться, расплескивая большие неестественные, упрямые волны, которые разбивались о крутой берег набережной и снова нападали на нее, как собаки.

Неожиданно где-то внизу, Нине показалось, что это внутри нее, бабахнуло и затряслось. Она потеряла равновесие и упала, но быстро вскочила и тоже побежала. Удар из-по земли повторился, потом все стихло, но через несколько минут аллея снова поехала в сторону. Нина подбежала к большому старинному зданию, не зная, куда деться и повернулась к набережной. Снова сильно грохнуло, и Нина увидела, как верхние этажи башни «бутылки» на другом берегу медленно и торжественно съехали в сторону и, разлетаясь крупными кусками, обрушились вниз.

Река продолжала беспокоиться, некоторые волны уже достигали высокого берега набережной и выплескивались на мостовую. Паника вокруг нарастала. Нина повернулась и бросилась бежать в сторону гостиницы.

Землетрясение в Шанхае было небольшим по магнитуде. Пострадало двести человек, погибло около пятидесяти. Так, по крайне мере объявили по всем сетевым каналам. Основным разрушениям подверглись новоиспечённые небоскребы района Пудун. В старом городе провалились под землю и разрушились все пять металлических фигур памятника жертвам Нанкинской резни. Железный бык лишь немного накренился в сторону и совсем не пострадал.