Яйца с камнями не танцуют

Евгений Шибаев

Название книги предопределило стиль изложения материала. Краткие, в несколько строк тексты дают представление о непростых отношениях главного героя и его друга с любимыми женщинами, а причудливо разветвлённые семейные хроники двух друзей проникнуты иронией, изрядной долей юмора и магией любви.

Как Эдик протиснулся в стройбат

Вместе со мной школу закончил и Эдик. Но время для него как будто остановилось. Он словно в пятом классе остался — маленького роста, щупленький, имел симпатичное личико, на которое спускалась тривиальная чёлочка, как у горниста-пионера с настенного плаката из прошедшей эпохи, и бесхитростный пытливый взгляд красивых карих глаз. Он производил впечатление мальчика, которого мама — а он жил вдвоём с мамой, — недавно стала отпускать самостоятельно погулять на улицу. Но впечатление это было обманчивым. Эдик был очень крепкий духом, обладал самурайской отвагой, и это делало его гораздо более успешным бойцом в любой дворовой схватке, чем если бы он обладал горой мышц. Сразу после школы он закончил курсы сварщиков и начал работать на стройке — там-то ему и вручили повестку в военкомат.

В военкомате его направили на медицинскую и призывную комиссии, которые, ради экономии времени, проводились одновременно в самом большом помещении дома культуры. В зале собралось множество обнажённых призывников, смущенно прикрывавших свои причинные места. Им впервые в жизни пришлось оголиться столь большой компанией и выстроиться перед значительным количеством одетых людей обоего пола.

Обе комиссии работали бойко, ребята проходили их быстро, нигде особо не задерживаясь. Задержка случилась лишь на этапе взвешивания, когда на весы вступил Эдик. Стрелка не шелохнулась.

Эдик закричал: «Стрелка на весах не шевелится!»

Шкафообразный старлей, помощник военкома, лениво поднялся со стула, подошёл к Эдику, смерил его взглядом, посмотрел на весы, и его лицо исказила брезгливо-кислая гримаса: «Какой материал приходит Родину защищать!» Стукнул костяшками пальцев по шкале весов, стрелка дрогнула, но тут же успокоилась, замерев на отметке «51». Старлей на всякий случай ещё раз стукнул по весам, но стрелка замерла окончательно.

«Охренеть можно, — воскликнул помощник военкома, — если бы ты посрал, то и в армию не попал бы!» (по закону, новобранцы с весом менее 50 килограмм призыву не подлежали.)

«А можно сейчас?» — сделал наивное лицо Эдик. Старлей аккуратно записал цифру в свой документ и ехидно улыбнулся: «Вот теперь — можно».

Дальше Эдику надо было по очереди подойти к каждому члену призывной комиссии и ответить на их вопросы. В комиссии за длинным столом сидели: с краю — высокоидейная комсомолка, первый год возглавлявшая районный ВЛКСМ и впервые увидевшая перед собой такое обилие голых мужских тел; важная от своей значимости, чопорная инструкторша райкома партии, дама средних лет; за ней — уже упомянутый здоровенный детина-старлей, помощник военкома; и — милиционер из уголовного розыска. Возглавлял комиссию военком, матёрый и хмурый подполковник, который, на основании медицинских карт и мнений членов комиссии, принимал решение, где кому служить.

У каждого из них были свои задачи. Милиционер выяснял, не было ли у призывников криминального прошлого, и если было, то какое. Комсомолка и партийная инструкторша, высокая идейность которых неплохо сочеталась с безыдейностью в политике пополнения кадров, спрашивали, не желают ли молодые люди вступить в партию или комсомол перед армией, намекая при этом на сразу возрастающие шансы попасть в «хорошие войска». В советской системе планового хозяйства даже в идеологических органах существовал план, и от его выполнения зависел карьерный рост бойцов идеологического фронта.

Отсутствие штанов у совсем зелёных пацанов не располагало их к проявлению излишней любознательности. Ребятам хотелось как можно скорее пройти эту унизительную процедуру, и они быстро соглашались «вступить», даже толком не осознав «во что». Некоторые от усердия писали заявления и туда и туда, внося изрядную неразбериху в отчётности обеих дам. Так в прежние времена в годы войны попы спрашивали у бойцов, не хотят ли они креститься перед боем, и все некрещёные моментально соглашались. Стресс быстро делает людей сговорчивыми.

В общем, дело по приёму новых членов у проворных дамочек шло бойко, пока очередь не дошла до Эдика. Тот подошёл к столу и, не зная, перед кем первым держать ответ, вежливо спросил, куда идти дальше. Милиционер, до этого не раз отпускавший шуточки в адрес раздетых призывников и слышавший разговор старлея с Эдиком, решил в очередной раз показать своё остроумие и широким жестом указал — заговорщицки подмигнув старлею, — на зазор между столом и восседающими за ним членами комиссии.

Эдик, способный на мгновенные и нестандартные решения, предпринял неожиданный для всех ход. Сделав вид, что не понял шутки, он изобразил на своём лице маску идиота и начал старательно протискиваться между массивным столом и комиссией, расположив своё голое тельце к столу задом, а к специалистам по призыву передом. Сначала он переполз через ноги залившейся краской и сделавшей круглые глаза комсомолки. Затем замешкался и начал ёрзать в полных ногах потерявшей дар речи и свою чинную важность инструкторши.

Его отважный переход через ноги идеологов остановил побледневший гигант-старлей: «Ты чего? Дебил? Совсем больной на всю голову? Ты куда со своими яйцами лезешь?!»

Эдик, с крайней степенью кретинизма на лице, растерянно спросил: «А куда мне их девать-то?» — бережно взял их в ладони и тупо уткнулся печальными глазами олигофрена в колени обалдевшей чиновницы, с намерением продолжить путешествие, но уже держа тестикулы в руках.

Обе дамы, решив, что их ждёт продолжение посягательств этого явно нездорового парня на их «комиссарские тела», если он решит двинуться обратно, шарахнулись от голого Эдика как от чумного и, забыв отодвинуть стулья, дружно завалились на пол.

«Да тебя, придурка, не в армию, тебя в психушку надо!» — молвил старлей, перегнулся через стол, сгрёб Эдика и как игрушку переставил по другую сторону стола.

Комсомолка в ужасе поправляла задравшуюся юбку, а партийная инструкторша, растерявшая весь свой годами обретаемый лоск, тут же начала судорожно шарить руками под столом, пытаясь отыскать выпавший во время падения шиньон из её причёски «а-ля пирамида Хеопса». Наконец, она его нащупала, выдернула из-под сапога милиционера и выскочила, как ошпаренная, из зала.

Новобранцы, наблюдавшие весь этот цирк и сгрудившиеся возле противоположной от стола стены, давились от смеха и злорадно переводили глаза то на растрёпанных женщин, то на шутника милиционера. Последний виновато поглядывал на военкома, который, в свою очередь, злился на мента, по вине которого случилось всё это представление. Подполковник уже рисовал в своих мыслях, в каких выражениях и оценках инструкторша нажалуется первому секретарю райкома партии, и тот будет звонить военкому и отчитывать его за «непартийное» поведение и нанесение урона авторитету партии.

Вопросов Эдику никто не задавал. Военком быстро принял решение: «Этого — в инженерные войска!». Эдик, было, заикнулся: «А в комсомол принять?» — но все сделали вид, будто не расслышали вопроса.

Не чувствуя подвоха, Эдик удовлетворённо вздохнул и улыбнулся, довольный тем, сколь безошибочно оценили его способности и сразу в «умные войска» определили. Но через пару минут его хорошее настроение уступило место беспросветной тоске. Он сидел на скамье среди бывших уголовников — с синюшными от лагерных татуировок руками и общающихся меж собой на своём блатном языке. Всех их тоже определили в «умные войска» под названием «стройбат», которые командиры, в издёвку, называли «инженерными».

По прибытии в воинскую часть, Эдик получил новенькую форму и сапоги. Ему отвели место в казарме по соседству с каким-то служивым, более похожим на уголовного авторитета, который тут же приглядел новенькую обувку Эдика и уверенным движением ноги подвинул сапоги к себе.

Эдик подсел к нему — и тихо, чуть ли не в ухо, произнёс вкрадчивым голосом: «Верни на место сапоги. Я ведь сварщиком работал, с электродами дело имел, у вас тут этого добра хватает. Я ночью встану, заточу электрод и тебе в сердце воткну. Дырочка будет маленькая, а несчастье твоё будет большое, так как там, где ты окажешься, сапоги тебе мои не потребуются. Бахилы там нужны будут белого цвета, а их у меня нет», — произнёс это Эдик таким тоном, что трудно было не поверить, что именно так он и поступит.

Конец ознакомительного фрагмента.