Хроника кровавого века: Замятня

Евгений Петрович Горохов, 2019

История семьи уральских казаков Балакиревых на фоне кровавых событий начала ХХ века: русско-японская война, Кровавое воскресенье и убийства боевиками-эсерами царских чиновников.

Глава 2

«Нельзя допускать, чтобы нас давили как рабов, нельзя допускать, чтобы нашу кровь проливали как воду».

Из письма Егора Дулебова, объяснявшего его решение убить Уфимского генерал-губернатора Богдановича.

Март — май 1903 года.

В ясный, морозный, мартовский день, по заснеженной дороге скользили ямщицкие сани в сопровождении полусотни казаков. Это по казённой надобности ехал уездный исправник¹⁵ Николай Анисимович Ключников, весёлый, крепенький господин лет сорока. Компанию ему составил Сергей Митрофанович Мещеряков, податный инспектор¹⁶, болезненного вида, сухощавый, молодой человек, двадцати пяти лет, в пенсне и с бородкой клинышком, какие любят носить земские доктора.

Дело этим господам предстояло хлопотное и малоприятное — изъятие недоимок в деревне Ярославка. По этой причине и сопровождает их полусотня бородатых казачков. Сергей Николаевич в прошлом году после окончания курса в Московском университете¹⁷, получил место в податной палате Уфимской губернии.

Ключников стал уездным исправником недавно. Должности своей он был отнюдь не рад. Раньше Ключников служил становым приставом¹⁸, поддерживал порядок в своём стане, куда входило три волости, и забот не знал. Именно из-за таких мероприятий, какое им сегодня надлежало произвести, и не хотел Николай Анисимович становиться исправником, но начальство возражений его не пожелало слушать.

— Теперь уж немного осталось, скоро доедем, — сказал Ключников, разглядывая чернеющую в дали рощу, — в прошлое лето урожай в Ярославке неплохой был, да зимы у нас долгие, вот и начинают подъедать мужички запасы.

— Вы Николай Анисимович сказали, что в Ярославке хороший урожай был, так откуда в таком разе недоимки? — спросил, зевая Мещеряков. Он посмотрел на едущих сзади казаков и продолжил: — Откуда такая сумма, в тысячу четыреста тридцать рублей? Подушный налог с дворового хозяйства составляет двадцать четыре рубля. Это не такие уж и большие деньги.

— Эх, батенька вы мой, — горько усмехнулся Ключников, — землицы то у мужика десять десятин, ну две в аренду возьмёт под сенокос. Так глядишь в год рублей сто тридцать дохода и получит. А в семье детишек пять — шесть ртов, да ещё старики родители. Им всем есть — пить надо?! Да одна семья на себя почитай рубликов сто девяносто в год тратит. И то если мужик табака и водки не потребляет.

— Зимой мужику в деревне делать нечего, — продолжая зевать, отвечал Мещеряков, — чем на печи лежать, лучше бы на заработки в город подавался.

— И уезжают мужики, — кивнул Ключников, — так в городе на мануфактуре или на фабрике тоже много не заработаешь. Вот потому и живёт деревня впроголодь на хлебе и картошке. Летом хоть щи из крапивы сготовить можно, — Ключников поднял воротник шинели и продолжил, — однако жить мужичку стало легче. Он хлеб хоть чистый есть стал, не подмешивает туда лебеды как десять годков назад. Раньше как бывало: подбавит мужик лебеду в хлеб, а она ещё не вызрела, да квас на лебеде и луке настоянный попьёт, так как другой еды нет. От такой пищи ходит мужик весь день шальной, будто пьяный, да ещё и рвёт его частенько с лебеды. У меня матушка с этого и умерла. Мне тогда и семи годков не было. Осталось нас у отца шесть душ детишек, мал мала меньше. Решил тятька последнюю корову на рынке продать. Говорит: «Всё равно без мамки некому за коровой следить». Собирался он в Екатеринбурге извозчиком стать, а нас детишек на бабку, свою мать оставить. Продал тятька корову на базаре, да домой его лошадь мёртвым на телеге привезла. Убили и ограбили по дороге. Я в семье старшим был, подался в город на заработки.

Ключников рассмеялся и продолжил:

— Не поверите, Сергей Митрофанович, в первый раз я ел мясо в двадцать один год, когда меня в армию забрили, — Ключников вздохнул и продолжил, — в России мужику везде несладко.

Так за разговором и доехали до места. Ярославка по местным меркам село небольшое, дворов пятьдесят. Все избы крыты соломой, с покосившимися заборами. Деревянная церковь в центре села. Мещерякова этот унылый, убогий вид вогнал в тоску. Он всю жизнь прожил Москве, и сельские пейзажи для него исчерпывались загородной дачей в Томилино.

Для Ключникова процесс изъятия недоимок, хоть был делом неприятным, но обыденным, а для Сергея Митрофановича мероприятие оказалось шоком. Подъехав к дому старосты, потребовали у того созвать сход. Когда мужики собрались, Ключников попросил Мещерякова зачитать список недоимок, тот глядя на бородатых, одетых в рваньё мужиков, подумал:

«Что у этих людей можно взять?!» — однако достал из портфеля список и стал читать. При этом мужики кивали и горестно вздыхали.

— Год нынче уж больно тяжёлый был, — крикнул кто-то из толпы, — весь хлеб к крещенью подъели.

— Мужики! Месяц назад вы всем сходом постановили, что за недоимки отдельных дворов, отвечать будет всё общество, — крикнул Ключников, — вы просили дать отсрочки. Время прошло!

Опять начался ропот мужиков на тяжёлую жизнь.

— Так может до второго пришествия продолжаться, — покачал головой исправник.

Он дал команду казакам, и те начали ходить по дворам, собирать коров, лошадей и прочее имущество в счёт недоимок. Со всех сторон слышался бабий вой, роптали тихо мужики, а староста взмолился:

— Ваше благородие уйми ты казачишек!

После чего, мужики запрягли несколько саней и стали стаскивать на них мешки с зерном.

На обратном пути Ключников заявил:

— В этот раз легко управились, не пришлось у мужиков коровёнок забирать. Мы весь хлеб у них подчистую вымели. Что весной сеять будут?

— Губернское казначейство выдаст зерно для посева, — ответил Мещеряков.

— Так за зерновую ссуду опять нужно платить! — воскликнул Ключников. Он горько усмехнулся и продолжил: — Мужик ещё за прошлый год не рассчитался, а его уже в новую кабалу вгоняют. Не зря говорится: «Вот тебе бабушка и Юрьев день»!

— К чему здесь эта поговорка?! — усмехнулся Мещеряков. Он посмотрел на сани с зерном и закончил: — Поговорка эта совершенно не к месту.

Ещё как к месту уважаемый Сергей Митрофанович! Можно сказать именно с этой поговорки и начались беды Российской империи. До правления князя Ивана III¹⁹, крепостной крестьянин мог уйти от своего помещика, если был недоволен им. Сделать он это мог после окончания сельскохозяйственных работ, в конце ноября, за неделю до Юрьева дня и неделю после. Уходили крестьяне главным образом от того, что помещики загружали их непосильной барщиной²⁰, в ущерб хозяйству крестьянина. В 1497 году при Иване III вышел новый свод законов, именуемый «Судебник», в котором всякий уход крепостного от помещика был запрещён. «Вот тебе бабушка и Юрьев день!»

Именно с тех пор пошло закабаление крестьян, превращение их в рабов. Теперь помещик мог крестьянина запороть насмерть, изнасиловать его жену и дочь, и при этом он не нёс никакой ответственности. Можно было продать всю крестьянскую семью, либо поодиночке, проиграть в карты, все, что пожелает помещик, мог он сделать с крестьянином. Заполыхали по Руси крестьянские бунты.

Об отмене крепостного права задумывалась ещё императрица Екатерина II, однако ей это не позволило сделать окружение. Даже самый гениальный и сильный правитель, обязан считаться с ним, иначе легко может получить табакеркой в висок как Павел I, либо быть задушенным подушкой, как его отец Пётр III.

В правление Александра II стало окончательно ясно, что крепостное право нужно отменять, оно тормозит развитие промышленности, фабрики и заводы требовали рабочих рук. Реформы Александра II были куцыми, он дал личную свободу крестьянам, но свои небольшие наделы те получили от государства в заём, должны были его покрывать, и ещё выплачивать подушный налог.

Основным продуктом импорта в Российской империи было зерно. Его давали как мелкие крестьянские хозяйства, так и крупные землевладельцы. Крестьянин, работая на своём земельном участке, не мог прокормить многочисленную семью, вот и голодал. А там где голод, всегда зреет недовольство и бунт. Ох и страшны бунты на Руси!

В свою очередь помещики, веками живя за счёт крестьян, не могли и не хотели правильно вести хозяйство на своей земле. Они так же разорялись и продавали спекулянтам землю, которой у них было значительно больше, чем у крестьян. В семьях этих разорившихся помещиков так же зрело недовольство. Если отцы произносили на банкетах патетические речи об «угнетении свободной мысли в Российской империи», то их дети начинали изготавливать бомбы, швырять их в губернаторов и царей. Становились они народовольцами.

Именно от взрыва бомбы, брошенной народовольцами Рысаковым и Гриневицким, погиб «император освободитель» Александр II. Его сын Александр III принялся «закручивать гайки», но было уже поздно, идеи террора завладели умами гимназистов и студентов. Однако пока ещё справлялись со своими обязанностями Охранные отделения полиции и Отдельный корпус жандармов. Бомбистов успевали вовремя выявлять и обезвреживать.

Мужик в деревне привычно голодал, поносил матерными словами исправника, который был рядом, и почитал царя — батюшку, до которого далеко. Рабочий в России по существу был тем же самым мужиком. Крестьянина участок прокормить не мог, и он зимой подавался в город на заработки. Таков был капитализм в России в конце XIX и начале ХХ века. Постепенно на фабриках и заводах рабочие начинали работать уже круглый год, стал понемногу мужик отрываться от земли.

Когда ехали обратно, всю дорогу Мещеряков и Ключников молчали. Дремали в сёдлах казаки, тихо матерились в санях мужики, везущие зерно, отобранное в счёт недоимок, однако под конец умолкли и они, задремав в санях. От того все вздрогнули от зычного крика казачьего вахмистра²¹:

— Прошка! Кромешников! Подь сюда!

Встрепенулись казаки в сёдлах, послышались шутки:

— Эх, Михеич, ну и голосище у тебя! Даже ворон на версту с деревьев распугал.

— Так верно говорят: «Кому булава в руки, а кому костыль». Прав я Михеич? — спросил рыжий урядник²² Степашин.

К вахмистру подъехал рослый, белокурый казак.

— Здесь я дядька Иван. Чего звал?

–Э! Э! Дура, — укоризненно покачал головой вахмистр, — уж год как служишь, а ума всё не нажил. Ты что к куму на блины приехал?! Какой я тебе дядька?!

— Виноват, господин вахмистр, — приложил руку к папахе казак.

— Учи его, учи орясину, — заржал Степашин.

— Ты вот что Михаил, подтяни-ка казачков, а то растянулись чуть ли не на версту, — ответил вахмистр.

Урядник повернул коня и поскакал назад с криком:

— Подтянись братцы, до города скоро уже. Приедем, может господин вахмистр водочки презентует!

— Вот показал чёрт морду, — усмехнулся вахмистр. Он взглянул на казака и спросил: — Что Проша из дома пишут? Как там сестрица моя, Наталья Михеевна поживает?

— Слава богу, жива, здорова маменька, — ответил Прохор, — кланяться вам наказывала.

Фамилия у этого великана — казака была Балакирев. Родом он из станицы Чаганской Уральского казачьего войска. Отец его — Фрол Балакирев, бывало, напившись, на гулянках похвалялся, что род свой они ведут от Прони Балакирева, опричника царя Ивана IV Грозного. Далее своим слушателям Фрол объяснял, что понятие опричник, произошло от древнерусского слова «опричь», которое означает «кроме». Таким образом «опричник» означает на современном языке «кромешник». Он постоянно надоедал собутыльникам, разговорами про древность своего рода и опричнину, поэтому Фрола прозвали «Кромешник». Троих сыновей его: братьев — близнецов Прохора и Андрея, а так же младшего Федьку, звали Кромешниковы.

К шести часам вечера доехали до городка Златоуст. Заурядный, уральский городишко с несколькими каменными, двухэтажными домами, на мощёной булыжником центральной улице. Далее кругом деревянные постройки. Располагался Златоуст в живописном месте, в долине реки Ай. С двух сторон городок окружён хребтами Уралтау и Уреньга, с третьей — горой Мышляй. Центр городка размещался в котловине, а сам он раскинулся на отрогах гор. Летом, стоя на горе Мышляй, окинешь взором городок, и открывается прекрасный вид: утопающие в зелени домики, лютеранская кирха и католический собор. Находятся кирха и собор на Большой и Малой немецких улицах. Этот красивый пейзаж можно сравнить со Швейцарией.

Проводив Ключникова и Мещерякова с хлебным обозом до городской управы, казаки направились в казармы 214 резервного Мокшанского пехотного батальона, которые располагались в версте²³ от Златоуста. Казаки там стояли на постое.

Едва Ключников вошёл в здание городской управы, прибежал полицейский и сообщил, что господина исправника требуют в заводоуправление. В просторном кабинете управляющего горным округом Зеленцова, кроме самого хозяина кабинета, за длинным столом для совещаний сидели: адъютант уфимского губернского жандармского управления ротмистр Долгов и инженер Кихлер.

— Наконец — то вы объявились Николай Анисимович, — сказал Зеленцов, — у нас тут брожения среди рабочих.

— Всему виной ваша мягкотелость, Анатолий Александрович, — хлопнул ладонью по столу ротмистр Долгов, — бунтовщиков карать нужно, а вы господа инженеры пошли у них на поводу. Теперь получайте стачку!

В Златоусте располагался оружейный завод. Условия работы у рабочих здесь, так же как и везде в России были тяжёлые: низкая заработная плата и произвол администрации. В 1888 году сюда на работу приехали выпускники Уральского горного училища Рогожников и Тютев. Именно они первыми в Златоусте познакомили рабочих с нелегальной марксистской литературой, и организовали рабочий комитет. Начались стачки за улучшение условий труда на предприятиях Златоуста. Лишь в 1897 году полиции и жандармам удалось выявить и разгромить этот рабочий комитет, все его члены были арестованы. Однако рабочих было уже не остановить. В Златоусте они вскоре организовали «Союз социал-демократов и социалистов — революционеров». Одна за другой на предприятиях города шли стачки и забастовки, потом состоялась общегородская манифестация рабочих. Опасаясь остановки производства на предприятиях, Зеленцов пошёл на уступки. 12 декабря 1902 года на литейном, механическом, и прочих тяжёлых и вредных производствах, были введены восьмичасовой рабочий день, и повышена зарплата. Теперь она составляла двадцать рублей в месяц. К слову, это была средняя зарплата на таких же производствах, как и везде в Российской империи. За ту же работу в Германии рабочий получал втрое больше, а в США в пять раз. Однако для Златоуста, и двадцать рублей в месяц, было достижением. Но вот пришла грозная бумага из Петербурга — пересмотреть условия работы в сторону ужесточения.

В марте 1903 года администрация Казённого оружейного завода сообщила рабочим, что вводятся новые правила. Отныне восьмичасовой рабочий день отменялся, длительность рабочей смены администрацией вводилась произвольно: от двенадцати часов и выше. Зарплата снижалась и одновременно вводилась новая система штрафов: за сбор больше трёх рабочих на территории завода, за то, что рабочий не снял шапки при обращении к мастеру, и так далее. Запахло новой стачкой.

— Нет господа, действовать нужно решительно! — ещё раз хлопнул ладонью по столу ротмистр Долгов.

— Казачья полусотня завтра должна отбыть в Самару, — заметил Ключников. Он посмотрел на Зеленцова и спросил: — Может отменить их отъезд?

— Зачем?! — вместо управляющего, спросил Долгов. Он встал и прошёлся по кабинету: — У нас целый пехотный батальон под боком. Найдём и без казаков, чем усмирить бунтовщиков.

— Вопрос оставлять казаков или нет, лежит целиком в вашей компетенции господа, — инженер Кихлер посмотрел на Ключникова и Долгова, — меня интересуют литейные печи. Они не должны останавливаться. В случае забастовки печи погаснут, и начнут остывать. Последующее доведение их до нужной температуры дело долгое и хлопотное.

— Не беспокойтесь Альфред Кириллович, печи не погаснут. Даю вам слово офицера, — усмехнулся Долгов.

— А может всё обойдётся! — неожиданно воскликнул Зеленцов.

— Тут Анатолий Александрович, как говорится: «На Бога надейся, а сам не плошай», — рассмеялся Долгов.

Не обошлось. Десятого марта завод забастовал. Кихлер всё причитал о своих печах, и перепуганный Зеленцов вышел к рабочим. Он предложил выделить для переговоров двух делегатов от рабочих. На переговоры вызвались идти члены подпольного комитета «Союза» Симонов и Фелюшкин.

Зеленцов по телеграфу связался с уфимским губернатором Богдановичем, и обрисовал ему ситуацию. Тот обещал подъехать, а начальник Уфимского ГЖУ²⁴ полковник Шатов, по телеграфу указал Долгову: «Выявить и задержать заговорщиков». К тому времени в Златоуст вошли две роты Мокшанского пехотного батальона.

Когда на переговоры явились Фелюшкин и Симонов, то Долгов их арестовал как зачинщиков, и отправил в городскую тюрьму. Тут всколыхнулся весь город. Около восьми часов вечера Ключников пришёл в заводоуправление, где Долгов устроил свой штаб, и сообщил, что в городе неспокойно. Ротмистр выделил пятьсот рублей из средств жандармского фонда. Для того времени это были большие деньги. Ротмистр послал полицейских Коноплёва и Варежкина в трактир Шишкина за водкой. Купец надолго запомнил этот день, такой богатой выручки у него ещё никогда не было. Всю ночь Долгов поил солдат, и сам с офицерами батальона не забывал прикладываться к бутылке.

Утром шеститысячная толпа рабочих собралась на городской площади около дома Зеленцова. Они требовали отпустить Симонова и Филюшкина. Не протрезвевший от ночной попойки Долгов, валял дурака, и говорил, что не знает где они. Тем временем на поезде, подъехали: губернатор Богданович, начальник ГЖУ полковник Штатов и товарищ прокурора²⁵ уфимского окружного суда Дьяченко. Они прошли в дом Зеленцова. Туда же хотел войти и Ключников, но толпа задержала его. Послышались крики: «Бей исправника! Нашу кровушку пил, теперь пусть своей умоется!»

На выручку начальству бросился полицейский Коноплёв, но ему пару раз стукнули по спине и сбили с ног. Однако члены подпольного комитета «Союза» быстро вмешались, и утихомирили толпу. Коноплёв и Ключников прошли в дом Зеленцова. Выйдя на балкон дома, губернатор Богданович крикнул, что с толпой говорить не будет, он предложил выбрать депутатов для разговора. В ответ рабочие ответили, что они выбрали депутатов, а тех арестовали. Богданович ушёл с балкона, и приказал Долгову разогнать толпу.

Офицеры Мокшанского батальона дали команду солдатам: «К стрельбе изготовиться».

Солдаты вскинули ружья. В первых рядах толпы стояло очень много женщин с маленькими детьми, но это ни офицеров, ни Долгова не остановило. Ротмистр махнул рукой и грохнул залп. Попадали убитые и раненные, а толпа застыла в шоке. Грохнул ещё один залп, люди вновь упали. Городская площадь маленькая, а народу собралось много. Люди стали разбегаться и образовалась давка. Солдаты тем временем перезаряжали ружья и стреляли по толпе.

Сидевший в доме товарищ прокурора Дьячков, вспомнил о револьвере, который он недавно купил. Он захотел его опробовать. Дьячков подошёл к окну, и стал стрелять из револьвера в людей. Стрелком Дьячков оказался плохим и в толпе никого не задел, но шальной пулей убил бабу на соседней улице, которая несла воду в вёдрах.

Некоторые рабочие, не испугавшись солдатских пуль, стали швырять камни по окнам зеленцовского дома. Один из таких камней, по касательной, оцарапал лоб полицейскому Коноплёву. Впоследствии на суде, обвинение доказывало, что у рабочих было оружие.

Итог этой бойни: около шестидесяти человек было убито на площади, ещё пять человек погибло от шальных пуль, они случайно оказались на других улицах, и к демонстрации не имели никакого отношения. Раненных было более ста пятидесяти человек, причём многие из них скончались уже в больнице.

Через три дня начались похороны убитых, и Богданович приказал не препятствовать траурным митингам. Однако в арсенале оружейного завода, на всякий случай, был укрыт Мокшанский пехотный батальон.

Глядя на похоронные процессии, шествующие мимо заводоуправления, инженер Кихлер заметил:

— Печи всё же остановить пришлось, и теперь потребуется неделя, что бы завод заработал в полную мощность, — он посмотрел на чиновников, столпившихся около Богдановича, — и чего добились, пролив столько крови?

— Государь император, выслушав доклад министра Плеве, одобрил мой поступок, а это меня успокаивает, — сухо заметил губернатор. Он махнул рукой в белой перчатке и продолжил: — А впрочем, для разгона этой толпы, хватило бы и полусотни казаков с нагайками. Зря уральских казаков тогда отпустили из города.

Богданович развёл руками и закончил:

— Ну, ничего, теперь эти смутьяны будут думать о последствиях своих поступков.

О последствиях лично для себя губернатор Богданович не задумывался.

Примечания

15

Уездный исправник — глава полиции в уезде Российской империи. Уезд — административное деление соответствующее современному району в губернии.

16

Податный инспектор — чиновник казённой палаты в губернских городах Российской империи.

17

То есть, окончил Московский университет.

18

Становой пристав — полицейское должностное лицо в Российской империи, возглавляющее «Стан» — полицейский орган, осуществляющий надзор в нескольких волостях. Волость — нижнее территориально — административное деление в Российской империи. Обычно в волость входило несколько деревень.

19

Иван III — великий московский князь Иван Васильевич, правивший с 1462 по 1505 годы. Первый московский царь.

20

Барщина — принудительный труд крепостного крестьянина, работающего личным инвентарём на помещичьей земле при крепостном праве.

21

Вахмистр — старший унтер — офицерский чин, аналог современного звания «старшина». Помощник командира сотни в казачьих частях. В мирное время чин вахмистра был только у казаков. В остальных родах войск он вводился в военное время.

22

Урядник — унтер–офицерский чин. Были младшие урядники, урядники и старшие урядники. Аналог современным званиям: младший сержант, сержант и старший сержант.

23

Верста — русская единица измерения расстояния. Равна 1066,8 метра.

24

ГЖУ — губернское жандармское управление. Такая аббревиатура была принята в служебной переписке того времени.

25

Товарищ прокурора — заместитель прокурора.