Крылья для демона

Евгений Орлов, 2012

«Свинцовые тучи зацепились меж «крейсеров» и опрокинулись чилимой – морось продрала до души. От остановки предстояло отскакать с полкилометра. - А что делать, Тёма, что делать? – Рома убеждал, по большей мере, самого себя. – Скоро белые мухи полетят, башмак надо покупать…. – Рома походил на Мефистофеля: огромная башка (волосы, похоже, не росли с младенчества), прижатые уши с острыми кончиками, недовольное лицо: уголки губ приспущены, как казацкие усы. Шарообразные плечи не вяжутся с цыплячьей шейкой и холеными кистями. – Уважаемый, закурить?.. – Рома зацепил очередного прохожего – невзрачный семьянин перепрыгнул по кирпичам на другую сторону. Рома глазами уничтожил жертву. – Что за горы, блин!..»

Глава 6. Артем.

На улице рубили дрова. Хряк! — топор отесывает чурбаны. Затем деревяшки музыкально колотятся о кучу. Хряк!

— Бля-а! — выругался прокуренный мужской голос. Опять — хряк!.. Голосисто расчирикались воробьи, тявкнула шавка — заливистый лай оборвался матом. — Гнида, заемал! — Топор расколол чурбан. Артем высунулся из-под пиджака, через щели в стенах льется серый свет. По углам: семейный хлам — такой копится легко, но выкинуть жалко. Кому, спрашивается, нужен бачок от старой стиральной машины или лыжики «Быстрица» с одной бамбуковой палкой? «Милый, лишь бы не было войны» — сам собой напрашивается куплет под этот очаровательный склад. Да пофигу война, когда в каждой сараюшке подобные запасы. Артем сел; всклокоченное ватное одеяло лежит поверх неструганных досок; чугунный шар догнал чумную голову.

— Хреново как, — пробормотал Артем. Как такие сараюшки называются. Сени? — Ах, вы сени, мои сени, сени новые мои… — Он спрыгнул на пол, поискал туфли. Один ботинок валялся оверкиль^[1] под полкой, второй стыдливо щерил нос у стены. Когда Артем обнаружил спаренные в кулек носки, не удержался хмыкнув. — Надо же…. — Сени должны быть новыми, кленовыми, решетчатыми. Эти были старые, пропахшие рухлядью, но дыры меж досками имелись. Артем, чувствуя себя мальчишкой, приник к одной. — Куда нас «белка» занесла?.. Поглядим. — Стебли засохшей полыни, доски вповалку, ржавое ведро. Несуразный пес, сделав стойку, таращится за угол. Оттуда снова: Хряк! — дровина звучно встретилась с кучей. Хозяина видно не было. Артем накинул на плечи пиджак, поежившись, подошел к двери, подергал. — Оп-па! — снаружи загремела цепь. Артем пнул дверь. — Хозяин, открывай. Ты чего беспредельничаешь? — Пес захлебнулся лаем, до хрипа. Повис на ошейнике. Хозяин, шикнул:

— Гнида, пошла! — Псина обижено взвизгнула. Цепь зажурчала о доски. Гнида, значит. Хорошее имечко — Шлюмкину в самый раз.

— Ой, еп! — Артем схватился за голову! Шлема — сидит сейчас у Моленки, струится слезами. Мурзилка резиновая! Не трещала бы голова, впору напугаться. Где хоть я? Некстати припомнился «огорченный» Питер — на бывшего Чикагского таксиста, в общем-то, плевать. А вот перед голосистым капитаном, что так старательно растягивал «Катюшу» становилось неудобно. Интересно, Вики знает, что по-русски значит «пососать»? Интуиция подсказывала — знает. Вспомнился Дашкин визг у самого уха. Что называется, произвел на барышню впечатление — не забудет никогда. Артем тревожно осмотрел свою «тюрьму». На душе кисло, по сердцу — заржавленной пилой. Прощения просить пристойно, если помнишь за что. За беспамятство — по роже. Да вроде, все без глупостей. Ага! — шевельнулось внутри. — Сарай, мужик, топор — логическая цепочка намекала об обратном. Артем примерил к плечу оборванный рукав, жалко признался ниткам. — Не помню!

— Зато я помню, — заверил за дверью хриплый бас, цепь зазвенела.

В глаза ударил яркий свет. Артем зажмурился, дернулся назад.

Бить не стали. Грубо, но спокойно спросили. — Ты зачем мне дочь губишь, чудовище?

Артем ответил не сразу:

— С Дашей… с ней все хорошо? — с трудом выдавил он. Силуэт недобро ухмыльнулся:

— Чего хорошего? — он рассмотрел Артема с прищуром, неожиданно сжалился. — Болеет…

— Я не?..

— Ты б не здесь дрых, а в канаве! — оборвал мужик. Посторонился. — Ну, ты выходишь… кавалер?

— Ну, выхожу.

Посадили у печки, отец высыпал дрова под оштукатуренный бок.

— Свет опять отключили, — пояснил он. — Горшок с Крышей^[2] развлекаются. — Он приоткрыл дверцу, коротко зыркнул на гудящее пламя. — Чаю хочешь? — снял с конфорки зеленый чайник, плюхнул бурое варево в железную кружку с отколотой эмалью.

— Хочу, — кивнул Артем, натянув рукав пиджака на ладонь, взялся за кружку. Все равно прожгло. Он поморщился, подставил под донце другую руку и отхлебнул: без сахара; тяжелый «грузинский» задубил язык. Артем глянул на отца поверх кружки. Суровый мужчина, мелкий — такие «на раз» втыкают в печень и рубят по-стахановски уголёк. Седая, стриженная «под ежик» голова, натянутые скулы. Шея сухой веткой торчит из растянутого ворота водолазного свитера. Как у «черно-белой», но в разы древнее. Штаны «афганки» заправлены в потрепанный «кирзач».

— Куришь? — в руке отца оказалась половинка «Примы».

— Нет, — Артем снова отхлебнул, не удержался — скривился.

— Горький? — догадался отец. — А че сахару не попросишь?

Странно, но мысль, что у дядьки может водиться сахар не пришла в голову.

— Я без сахара, — Артем пытался сохранить лицо.

— И давно? — усмехнулся отец, встал, дотянулся до сахарницы.

Четыре кубика утонули в кипятке.

— Спасибо.

— Пожалуйста, — дядька дал ложку.

— Спасибо.

Отец вновь хмыкнул:

— А вчера резать обещал. Врал, значит, что герой? Нож тебе зачем, упырь? — Артем инстинктивно хлопнул себя по карману, едва не опрокинув кружку. Батя развеселился. — В нужнике пиковина твоя — поищи! А хочешь, новую сделаю? Краше прежней.

— Нафига? — Артем пожал плечами.

— Правильно, паря, — дядька, не смотря на крохотный рост, сумел нависнуть. В Артемкино лицо уставился тощий кулак. — Ты дочу мою не трожь! Понятно, соплячке любопытно, что за ангел нашелся…

— Отец!

— Я ей отец, а такого зятька мне даром не надо! — костяшки побелели. Неожиданно кулак разжался, дядька мягче спросил. — Ну, зачем она тебе? Мало мочалок по кабакам? Ты же видишь, блаженная она у меня. Жалко ее. Хапнет коротенького счастья, да овдовеет. Че молчишь-то? Мало вас дохлых по золоотвала^[3]?

— Кто про жениться говорил? — Артем захлебнулся негодованием.

Отец внимательно рассмотрел «дорогого гостя»:

— А иначе, убью! Если успею… Веришь? — Мутные глаза холодно пронзили Артема.

— Я ее не обижу, отец, — медленно произнес Артем. Пустая кружка звякнула о конфорку. Артем с трудом отвернулся, положил ладони на теплую печь. Батя подлил кипятка, небрежно кинул:

— Где она подобрала этакого воробья?

— Как и положено — в парке, — откликнулся Артем.

* * *

Дашка не удивилась. Она запахнулась в огромный махровый халат и поспешила отвернуться. На кухне стало тесно.

— Привет, — поздоровался Артем.

— Угу, — пробубнила Даша. Презрительно зыркнул из-за порога кот, желтые глаза прищурились, всклокочилась шерсть.

— Кис-кис, — Артем показал, будто в руке что-то есть. Кот по-человечески фыркнул, спрятался за косяком.

— Лучше не трожь — в ботинки нассыт, — посоветовал отец.

— Так на мне ботинки… — Артем продемонстрировал туфли.

— На тебе и нассыт!

— Папа-а! — протянула капризно Дашка, оставив зубную щетку.

— Ох, ты! — восхитился отец, но от комментариев воздержался.

Даша поймала взгляд, дернулась обратно к зеркалу. Зажурчала вода в умывальнике.

— В школу пойдешь? — отец оперся локтем на колено, поворошил угли в печке.

— Угу.

— Твоя сисястая названивает…

— Папа-а!

— В курсе, что ли?

Дашка опять обернулась:

— Чего? — не поняла она.

— Твоих приключений… Вместе были… с этим?

— Ну, па-а! — Дашка смущенно косится на Артема.

— Чего «папа»? А пьяная домой — не папа? Хмыря с собой привести — не папа? — отец вдруг переключился на «гостя». — Ну да, это он тебя донес. Милая, ничего по дороге не потеряла — совесть например?

— Отец, полегче… — заступился Артем, за что немедля «получил леща»:

— Полегче?!! — отец уставился, поиграл желваками, рука невзначай прикоснулась чайника. Артем сдал назад:

— Я виноват, Дашка здесь причем? — странно, но хотелось спасовать перед папашей.

— А баба всегда причем — ей даунов рожать, если по-пьяни матку вывернуть. — Что возразишь? Артем вздохнул, глянув на дрожащую спину — еще слез не хватало!.. Виновато выдавил:

— Простите… Не знаю, как получилось.

— Не знает он… — отец оттянул ворот свитера, покарябал шею.

Неудобная пауза — весьма кстати. Бьется о таз струйка воды, еле слышно бормочет радиоточка. Издали, по нарастающей, засвистела электричка. Колеса ритмично заколотили в рельсы. Треснуло в печке пламя. Отец приоткрыл дверцу, пошерудил кочергой — лицо озарилось. Он приподнял глаза, спросил невзначай. — За что хоть морду подставлял?

— Так, бакланка, — пожал плечами Артем.

— Правда, американца бил?

Артем поймал Дашкин взгляд — застыла с зубной щеткой во рту.

— Ну… — признался он.

— Оно и правильно, — неожиданно быстро согласился отец. — Ты, говорят, офицер?

— Бывший.

— Болван, в отставке! «Бывший» бывает «в употреблении». Сбежал?

— Сбежал, — кивнул Артем.

— Дезертир, значит?

Артем поймал колючий взгляд, еле сдержался, чтобы не нагрубить. Память ехидно напомнила сумку-раскладушку с ЗИПом^[4]. Ржач в кондейке, когда делили с мичманом чистоган.

— Я Союзу присягал, — пробурчал Артем.

— А-а! — с притворным пониманием протянул батя, дверца печи шумно встала на место. — Тогда конечно, Союзу… Эка, Даша, словила звезду — бела кость! Мне, неумытому крановщику, даже неудобно. Милай, а ты на рояле, часом, не играешь?

— Нет, — Артем растерялся.

— Ладно, ваше благородие, не тупи. Наклонись ка… Не ссы — куда мне, старому пню до тебя. Шепну по-отечески — не прогонять же голубу. Ишь, ушки навострила! — Дашка фыркнула и сплюнула зубную пасту в таз. Артем пододвинулся к столу вместе с табуреткой.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Оверкиль (англ. overkeel) — опрокидывание судна вверх килем (днищем). Здесь: перевернут.

2

Горшок и Крыша: мэр и губернатор. Бонзы мерились у кого толще и длиннее.

3

Золоотвал — традиционное место пропажи конкурентов.

4

ЗИП — Запасные части, Инструменты, Принадлежности.