Бюро Черных Кэбов

Дори Брим, 2021

Вы когда-нибудь задумывались о том, что прожили свою жизнь зря? Xj dc Эзра Браун, работающий таксистом в лондонском Бюро Черных Кэбов до определенного времени даже и не думал, что живет свою жизнь так. Впустую. Один день перед рождеством заставил мужчину изменить свои многолетние установки и взглянуть на жизнь не из салона уже надоевшего Черного Кэба.

Глава 2. Первый пассажир

Такой вот парадокс: мы совершаем подвиги для тех,

кому до нас нет абсолютно никакого дела,

а любят нас те, кому мы нужны

и без всяких подвигов…

— Куда Вы хотите поехать? — мужчина завел машину и таксометр негромко затарахтел.

— Думаю, в театр, — женщина провела ладонью по красному атласному платью, выправляя складки на ткани, — Шафтсбери.

Шафтсбери был театром, куда туристы просились не часто. Гораздо чаще они добирались на Черных Кэбах в Королевский театр или в Доминион. Они были куда популярнее и выглядели на их взгляд, по-лондонски. Эзра мельком взглянул на рыжеволосую женщину, которая смотрела куда-то вдаль. То, что это явно не турист, мужчина знал абсолютно точно. Платье было слишком уж не по погоде, босоножки на небольшой ступне сжимали тонкую кожу красными ремешками. К тому же первая посетительница его автомобиля вообще не рассматривала достопримечательности города. А значит, видела весь этот антураж много раз.

— Работаете в этом театре? — поинтересовался Эзра. Не смотря на всю свою скрытность по отношению к людям, он все же часто интересовался жизнью людей, которые оказывались в Черном Кэбе.

— Да, — женщина улыбнулась, сжав руки в замок, — Шафтсбери мой второй дом.

И Эзра знал, что она не лжет, хотя бы только потому что зеленые глаза загорелись каким-то слишком уж полыхающим огнем, того и гляди обдаст жаром, и кожа превратится в темную корку с гнойными подтеками, настолько ожоги могут оказаться сильными.

— Актриса? — Браун продолжал говорить, пока они стояли в очередной пробке, образовывающейся в центре Лондона в девять утра.

— Да, сегодня мой двадцатый спектаклю здесь, — женщина заглянула в небольшую сумочку, черт!

— Что-то случилось?

— Оставила телефон в машине.

Эзра кивнул, в таких ситуациях лучше помолчать. Женщина заметила его растерявшийся взгляд.

— Сегодня мы всей семьей ехали в театр, на премьеру. Хотела показать им место, где работаю. Где дышу и… И просто радуюсь жизни… Но машина попал в аварию…

Эзра открыл рот, чтобы что-то сказать.

— Нет-нет, не переживайте, авария не серьезная, небольшая царапина, она провела по тонкой шее длинными пальцами, задевая небольшую рану, — мой муж и сын подъедут позже. А мне надо было срочно ловить такси, чтобы приехать пораньше, и провести генеральную репетицию.

— Вы вижу, очень любите свою семью, — мужчина включил поворотник, и свернул вправо.

Женщина вдруг погрустнела.

— Вообще-то в нашей семье не все так гладко, как могло бы быть.

— И в чем же дело? — Эзра рукой показал водителю, пытающемуся перестроиться в другой ряд, чтобы тот проезжал.

— Это долгая история, — женщина поджала ярко накрашенные губы и отвернулась, наблюдая теперь за тем, как соседняя машина трогается с места.

Эзра привык, что сначала люди бывают неразговорчивыми. Закрытыми. И думающими, что они здесь единственные, кто понимает все в этой жизни. И Эзра полагал, что он тоже знает о жизни больше, чем люди, которые садятся в салон Черного Кэба. У него были на то причины. Он полагал, что лучше разбирается в жизни.

Но это проходит.

Для этого обычно требуется не один месяц, для осознания этого порой года бывает мало.

Женщина по-прежнему молчала, и даже когда Эзра мельком взглянул на нее, она продолжала смотреть в окно и делать вид, что ничего не происходит.

Молчание никогда не длится вечно. Рано или поздно человек начинает говорить. Когда — зависит только от ситуации. И обычно, если человек все-таки садится в такси к незнакомцу — ситуация располагает. Ведь гораздо легче открыться незнакомцу, нежели человеку, с которым тебя связывает что-то общее.

— Знаете, он, мне кажется, никогда не относился ко мне… С должным уважением.

Вот оно. Из нее вырвался крик о помощи, крик, говорящий о том, что она была одинока. У нее был муж. Был ребенок. Но эта женщина была одинока. Ведь зачастую одиночество — это в голове, а не в пустой квартире, когда металлические ключи ударяются о стеклянный столик в темной прихожей. Одиночество — это когда не можешь сходить в кафе или в кино без компании, когда зависим от людей и ждешь, что они будут тебя ценить.

Но они не ценят.

А когда не ценят, в голову закрадывается одиночество. Обустраивается в хорошо-отлаженном мозгу и больше никогда не покидает его, из раза в раз напоминая о себе, когда вокруг тебя полно людей, а ты — один.

— О каком уважении речь? — Эзра взглянул на поджатые губы и бегающий по салону взгляд.

— Я не знаю, — женщина развела руками, — он был ко мне холоден что ли. Я так старалась стать хорошей женой и мамой, а он будто не замечал мои старания!

— Как мне известно, — Эзра включил дворники, потому что начинался снег, — люди не меняются.

— И что вы хотите этим сказать? — лицо девушки напряженно было развернуто теперь к Брауну и заинтересованно изучало изрытое морщинами лицо.

— Говорить ничего не хочу. Хочу спросить, неужели он всегда был таким? Неужели всегда относился к вам без должного уважения? Неужели был черствым, когда вы только встретились?

Женщина задумалась, закусив губу и забыв напрочь о помаде, которой было предписано высшим судом размазаться сегодня по тонким губам.

— Если он всегда был такой, к вам тогда второй вопрос, — Эзра продолжал, — почему же Вы выбрали его. Такого бесчувственного. Такого…

— Он таким не был, — женщина сложила руки в замок, и наверняка, сильно надавила на тонкую кожу длинными ногтями.

— Тогда что-же повлекло за собой такое разительное изменение?

Женщина молчала.

— Была ли в этом ваша вина?

— Нет! — воскликнула она, позволяя морщинам собраться на лбу.

Конечно.

Они никогда не признавали своей вины. Эзре приходилось разбираться, лгут они только ему, или нечестны сами с собой. Ведь это была разная ложь. Ложь, которая в случае вскрытия всего лишь поставит тебя в неудобное положение, не так страшна, как ложь самому себе. Ведь, когда ты сам уличаешь себя в море лжи, в котором ты утонул уже слишком давно чтобы выплыть, вот тогда приходит осознание того, что вся твоя чертова жизнь, это театральная бутафория. Бутафория, которая на самом деле не нужна в этом спектакле, где ты режиссер, а люди рядом — ничтожные актеры без должных качеств.

— И почему же Вы считаете, что в том, что Вы чувствуете себя одинокой, нет вашей вины?

— Потому что он просто был… Он был…

Скучным, странным, аморфным, недостаточно умным. Он мог быть каким угодно актером в ее захудалом спектакле, но он просто был плохим.

Он просматривал такие фильмы множество раз. И каждый раз приходил к выводу о том, что если жизнь театр, то каждый сам решает, какую постановку ему продемонстрировать сегодня. И как ни странно, но если каждый в своей жизни режиссер, то актеров он выбирает исключительно под себя. Захудалый подпольный театр на окраине Лондона никогда не пригласит Хью Лоррис в свою постановку, потому что этот актер просто не для их спектакля.

Неужели люди не видят этого с самого начала? Неужели не замечают за человеком всех отрицательных качеств с того момента, когда впервые при знакомстве смотрят в глаза, слышат голос и улавливают повадки.

Неужели в этот момент не понятно, что человек просто «не из вашей оперы»?

Эзра и сам был одинок на самом деле. Он был одинок в пустой квартире, в Черном Кэбе с пассажирами, и самое главное, был одинок у себя в голове.

Но никогда не вызывало это у него ничего, кроме безразличия.

Да, он был из тех людей, кто вещал про судьбу и говорил, что если чему-то суждено сбыться, то оно сбудется. А если злодейка-судьба решит вдруг, что сбываться этому совсем необязательно, мечты так и останутся загаданными в темной ночи желаниями, не имеющими ни единого шанса на то, чтобы стать когда-то частью реального мира. Но не смотря на высказывания подобного рода, он все же оглядывался по сторонам, переходя дорогу.

Не смотрел правда, на светофор, но на это у него были совсем другие причины.

— И как же вы решили эту проблему?

— Я не решила, — женщина провела рукой по лицу, — не смогла.

— А пытались? — Эзра снова остановился на перекрестке, пропуская толпу еще спящих пешеходов.

Зеленые глаза посмотрели со злостью. Но Эзра не сомневался, это всего лишь злость на самого себя.

— Не пыталась, — процедила женщина, сверля взглядом профиль Брауна. Но тот не обращал внимания. Для него было вполне нормальным, что люди злились. Это же люди. Они не могут быть тихими и покорными всегда. Некоторые даже иногда не могут такими быть.

— Он меня не любил, и я… И я нашла любовь на стороне.

— Только поэтому?

— Да, — женщина кивнула.

Эзра продолжал смотреть в зеркало заднего вида, наблюдая, как в машине сзади семейная пара ругалась между собой.

— И все же спрошу еще раз, вы изменяли ему только потому что он не любил?

Женщина зарылась пальцами в рыжую копну волос.

— Нет, — прошептала она, — я тоже не любила.

Эзра и так знал это, но почему-то хотел услышать это от нее. Изменяют не тогда, когда есть ощущение, что тебя не любят. Изменяют потому что не любят сами. И как бы партнер не любил сильно, если ты не любишь, измена — заключительная сцена в вашем жалком театре. Эзра и сам не понаслышке знал, что такое измена. Он был, как и все, человеком, у которого есть прошлое.

Он старался жить настоящим, но прошлое часто накрывало его с головой. Часто становилось тяжело дышать и хотелось вынырнуть из воды, что затекала в уши и нос. Он пытался смотреть в будущее и дышать настоящим, но так хотелось хотя бы иногда оборачиваться и наблюдать за собой — прошлым.

У него была его Мэри.

Мэри, которую он любил с того самого момента, как будучи подростками они лежали на песочном пляже и придумывали имена чайкам, гоготавшими так громко, что двое влюбленных подростков иногда закрывали уши, чтобы хотя бы на минуту послушать собственный шум в ушах, а не крик чаек.

Он любил ее, когда будучи выпускницей школы она подарила ему его первый поцелуй, тогда, чуть больше тридцати лет назад, под дождем и с обещаниями, что все будет хорошо. Он любил ее, когда она закончила университет и в своей выпускной речи сказала, что благодарна Эзре Брауну, мальчику, который помог ей стать лучшей версией себя, она сказала это будущему мужчине, который стоял через несколько лет стоял перед ней на одном колене в небольшом кафе и говорил о любви, что та была способна подарить.

Он любил ее, когда она набрала вес и забеременела ребенком, которого не смогла родить, ведь тогда, сидя в ее палате после неудачных родов он клялся, что будет любить ее если не до конца жизни, то хотя бы вечно. Он любил ее, когда она пыталась скрыть морщины, сидя за туалетным столиком в спальне. Он любил ее…

Но он не заметил.

Она его больше не любила.

А дальше, молчание, пробирающее до костей и ощущение пустоты после того, как в его жизни больше не стало Мэри. О ее имени теперь напоминало лишь свидетельство о разводе и фотоальбом, который по-прежнему хранился теперь в его холостяцкой квартире.

Ему было сорок, когда она ушла.

Ему было сорок, когда он пообещал себе, что больше никогда в своей жизни не подпустит к себе никого, кроме боли, страха и одиночества.

— Вы о чем-то задумались? — теперь уже женщина задала вопрос, заинтересованно смотря на Эзру.

— Думаю, как проехать без пробок побыстрее, — соврал Браун, быстро приводя свои мысли в порядок.

— Ничего, я не тороплюсь, — отмахнулась женщина.

— И все же ваш муж, он должен знать правду, я не советую, не говорю… Что нужно сказать об этом… Но все же было бы хорошо, если бы вы сказали…

— Если бы измена была моим единственным грехом…

— И что же вы совершили еще? Не думал, что бывает что-то хуже измены, — Эзра сжал челюсти. Каждый раз, когда он произносил это слово вслух, становилось дурно и появлялось желание открыть окно.

— Я подставила человека, но если я вам расскажу, — она как-то невесело ухмыльнулась, — боюсь, вы отправитесь в полицию.

— Во-первых, не все в этом мире решает полиция, во-вторых, истории своих клиентов я не распространяю, хотя бы только потому что не хочу, чтобы водителей Черных Кэбов считали самыми главными сплетниками Лондона, собирающими коллекцию грязного белья своих клиентов, — Эзра совершил очередной поворот налево, и женщина ухмыльнулась, Браун добавил, — не буквально, конечно.

— Вам почему-то хочется доверять, — она даже, кажется, улыбнулась, — человек, которого я полюбила… Он не совсем хороший человек… — начала говорить женщина.

Но, помните? Мы сами выбираем себе актеров, подходящих под список качеств, которыми по нашему мнению он должен обладать. И раз уж она его выбрала…

— И чем же плохой отличается от другого, тоже, правда, плохого?

— Он… В прошлом году он сбил мужчину на дороге, на окраине Лондона. Какой-то мужчина переходил и не смотрел по сторонам, хотя следовало бы…

— И это все?

Женщина молчала. Говорить правду всегда было задачей не самой простой, можете спросить кого угодно.

— Не все, — она в привычно для себе манере сжала руки в замок, — тогда Габ был в нетрезвом состоянии, и он был… Под наркотиками. Мы поругались, и он… — она нервно выдохнула. — И он сбежал из собственной квартиры и поехал, вероятно, за добавкой алкоголя, будь он проклят.

Эзра молчал, пытаясь переварить информацию.

— А потом этот мужчина, которого сбил Габ, он попал в кому. И был суд, весь Лондон говорил только об этом, или мне просто так казалось. Я выступала свидетелем и утверждала, что он не был пьян. И мои знакомые юристы… Они сделали так, что Габ оказался невиновным. Ведь он очень хороший режиссер, и…

— И что же, хорошим режиссерам позволено решать за других?

— Нет, просто… В общем, посадили человека, который не виноват. Его бывшего друга. Он сел на долго. А Габ… С ним мы расстались.

— И давно вы не общаетесь?

— Около полугода, но мы постоянно встречаемся на репетициях, а еще… Вчера вечером он начал писать мне сообщения, а сегодня утром и вовсе позвонил в присутствии мужа!

— Но неужели вы не хотели возобновить с ним свою связь?

— Хотела, — честно ответила женщина, скрывая дрожь в руках, ведь они приближались к пункту назначения.

— И вы до сих пор любите его?

Она коротко кивнула и снова отвернулась к окну. Что ж, тут она говорила правду. Если даже после мерзких и отвратительных поступков люди не перестают любить, нет сомнений — это любовь.

— И хотели бы вы что-то изменить?

— Нет, — рыжие волосы заколыхались из стороны в сторону, когда женщина покачала головой, — я люблю его. И мы с этим разберемся. У нас еще есть время…

— Иногда целой жизни не хватает, чтобы разобраться, хватит ли Вам «времени»?

— Вы правы, конечно, но у меня вся жизнь впереди, чтобы исправить свои ошибки, так что…

— Это была весьма познавательная поездка, — мужчина остановился прямо у здания театра, — прошу, Шафтсбери.

— Сколько с меня?

Эзра взглянул на таксометр, тот показывал тридцать пять миль.

— Сто фунтов.

— Женщина достала из сумки купюры, сложенные вдвое и протянула Эзре:

— Вы не расскажете никому об этом?

— Ваши тайны умрут со мной, — кивнул мужчина и, когда дверь такси открылась, лампочка на таксометре замигала красным светом.

— У вас мигает лампочка? Прибор сломался? — из явно чистого любопытства поинтересовалась она, выйдя из такси и теперь заглядывая только через дверь.

— Бывает, барахлит, когда открывается дверь. Если вы закроете дверь, она погаснет.

— Спасибо, мистер Браун, — женщина улыбнулась в последний раз и захлопнула дверь Черного Кэба.

Эзра выдохнул, и оперся руками о руль автомобиля.

Это было тяжелое начало дня.

В эту же секунду раздался звук телефонного звонка.