Дорога дорог

Дмитрий Строгов, 2022

Данная книга – это история обретения учения нового времени, философии космической эры. Помимо захватывающего сюжета в первой части, во второй приводится само учение, пришедшее к нам из глубины веков, – возвышающее человека, раскрывающее его творческий потенциал, напрочь исключающее порабощение личности и использование ее в неблаговидных целях.

Глава 2

На следующий день я встал лишь часов в одиннадцать и на завтрак не пошел. Наспех умывшись, я уселся на квадроцикл и отогнал его на базу, после чего позвонил Али. Сообщив, что с машиной все в порядке, я поинтересовался, как здоровье нашего вчерашнего пациента.

— Все нормально. Главное, сказали, успели вовремя.

— Ну и отлично. Если пойдешь к нему в госпиталь…

— Не пойду, — поспешно отозвался Али.

— Почему? — удивился я.

— Как ты не понимаешь? Это же бедуины, а от них можно ждать всего, что угодно…

Так и не добившись от Али внятного объяснения, почему у него столь предвзятое отношение к бедуинам, я распрощался и повесил трубку. Некоторое время я размышлял над тем, откуда такое мнение о бедуинах могло появиться (я слышал его уже не впервые). Но в голову так ничего и не пришло. «Видимо, у людей есть органическая потребность в подобных страшилках. Обязательно должен быть кто-то непонятный и жуткий, кого следует бояться. Массовое подсознательное», — вспомнил я вычитанный где-то термин и успокоился. Затем в голове мелькнула мысль о папирусе. Более или менее тщательно осмотрев грязную, потрепанную тетрадку и не найдя ничего интересного, я бросил ее на дно чемодана.

Перед обедом я встретился с подругой и ее сыном, которые, как оказалось, тоже не ходили на завтрак, поскольку отсыпались после вчерашней поездки. Мы посидели в ресторане, и я рассказал им о своем приключении, постаравшись сдобрить историю выдуманными на ходу смешными подробностями. Затем мы сходили на пляж, сплавали к коралловому рифу, прокатились на надувном банане — одним словом, окунулись в расслабленную курортную жизнь. К вечеру я уже практически позабыл о досадном происшествии, обошедшемся мне в общей сложности почти в восемьсот долларов.

Оставшиеся три дня я веселился, развлекался и вообще — старался максимально отдохнуть перед возвращением к суматошной московской жизни и напряженной работе.

Наконец настал день отъезда. Ранним утром автобус отвез нас в аэропорт, и всего через каких-то пять часов я в Шереметьево уже прощался со своей растроганной спутницей, уверяя, что позвоню не позже, чем через пару дней. Звонить, естественно, я не собирался, да и дама, похоже, прекрасно понимала, что продолжение знакомства вряд ли последует. Однако мы усиленно делали вид, что расстаемся совсем не надолго: подобный ритуал избавлял нас от никому не нужных объяснений.

Наконец в отдалении я не без некоторого облегчения заметил длинную фигуру Ваки и, чмокнув на прощание даму в щечку, поспешил ему навстречу.

Ваке я набрал еще за день перед вылетом и попросил встретить (добираться до города на каком-нибудь местном таксере, жадном и хамоватом, у меня не было никакого желания). Пройдя к стоянке и уложив багаж в ваковскую «Тойоту», мы двинулись в сторону Москвы.

Минут десять Вака угрюмо молчал, и могло создаться впечатление, что ему совершенно не интересно, как я провел время в отпуске. Он то и дело теребил свой большой, почти бержераковский нос и что-то бормотал вполголоса. «Ругается, что ли?» — думал я, по возможности незаметно косясь на него. — Впрочем, он все время что-то бубнит себе под нос. Может, ведет дискуссию с воображаемым оппонентом по какому-нибудь важному научному вопросу».

Вака вообще был замечательной личностью. Впервые мы с ним встретились лет шесть назад. В ту пору я увлекся коллекционированием монет допетровской поры, или, как ее часто называют, «чешуи». Я даже написал статью по этому поводу в один толстый научный журнал. Именно в этом журнале я и познакомился с Вакой. Он там был завсегдатаем, поскольку постоянно публиковал материалы о предметах, которые изучал и собирал — то об орденах и медалях, то о монетах. Впрочем, иногда его интересы (и, соответственно, статьи) приобретали абстрактный характер. Так примерно через год после нашего знакомства он увлекся геральдикой и даже выписывал себе какие-то дорогущие специальные издания на данную тему из-за границы. Знания он имел обширнейшие, историческое образование и музейная работа этому способствовали. Впрочем, деньги он зарабатывал не этим, а в основном консультированием коллекционеров и экспертизой всевозможных ископаемых артефактов. Сколько раз я уговаривал его написать «нормальную» толстую книгу по какой-нибудь из означенных тем, соблазняя размером гонорара и широкой славой в узких научных кругах, но так и не смог заставить этого лодыря засесть за работу. Максимум, на что его хватало, так это на короткие научные статьи и экспертные заключения. Только один раз я сподвиг его написать что-то стоящее. Это была брошюра по допетровской «чешуе», своего рода справочник для увлекающихся предметом. Надо заметить, справочник довольно хорошо продавался. Но потом, сколько я ни уговаривал

Ваку написать что-то более фундаментальное по фалеристике или геральдике, он категорически отказывался, мотивируя это тем, что данный вид работы предполагает слишком много возни, и что все это не для него. «Вакой» его звали абсолютно все, и я поначалу решил, что это такое странное имя — армянское, или, скажем, грузинское (нос Ваки определенно толкал мысли именно в эту сторону). Но затем выяснилось, что это вовсе не так. Имя у моего нового знакомого оказалось вполне прозаическое — Сергей, а «Вака» — было прозвищем, начиная еще со школы. Сам обладатель прозвища объяснял этот выбор так. Во-первых, фамилия его Викулов, а во-вторых, в перестроечные времена на ТВ появилась какая-то дурацкая передача, где ведущий выступал в компании попугая, которого звали Вака. «Поскольку с интеллектуальными способностями, а заодно с фантазией у моих одноклассников наблюдался напряг, вариантов особо не было», — вполне доходчиво растолковал он.

Знал Вака чрезвычайно много, оттого с ним поговорить было приятно — хоть по телефону, хоть в пабе за кружкой пива. Только, разумеется, не тогда, когда он бубнил себе под нос что-то нечленораздельное.

Наконец Вака закончил свой внутренний монолог.

— Ну, как съездил? — соизволил поинтересоваться он.

— Нормально. Море-солнце-дайвинг-пляж-верблюды — все по прейскуранту.

— И рыжеволосая красотка? — хмыкнул Вака. Несмотря на свою погруженность в научные вопросы, противоположным полом он всегда интересовался довольно живо.

— Есть такое дело. Только не рыжеволосая.

— А какая?

— Шатенка.

— Не. Мне больше рыжие нравятся. Вот и в литературе о них еще со времен средневековья пишут: мол, ведьмы, в каждом глазу по сто чертей сидит… Опять же фольклор: рыжая — бесстыжая…

Пока Вака предавался нескромным мечтаниям вслух, я вспомнил о бедуинах. Видимо, упоминание о верблюдах потянуло за собой ниточку ассоциаций.

— Слушай, Вака, тут со мной одна история забавная приключилась. Сейчас расскажу.

— С шатенкой?

— Ну, можно сказать, да.

Вака заметно оживился и приготовился слушать.

Я стал рассказывать и уложился аккурат до того момента, когда мы подъехали к моему дому.

— Поднимешься? — поинтересовался я.

— Уговорил. Заодно и папирус этот пресловутый покажешь.

Мы поднялись в квартиру. Внутри жилища царила унылая чистота: баба Лена, которую я периодически, где-то пару раз в неделю, приглашал сделать уборку, постаралась, похоже, на славу. Запах, тем не менее, был как в давно не проветриваемом и не жилом помещении. Наверное, навела чистоту сразу после моего отъезда (у бабы Лены был свой собственный ключ). Открыв чемодан, я вынул папирус и отдал Ваке, а сам пошел на кухню — сварить кофе и заодно посмотреть, что у меня имеется из съестного. Кроме упаковки яиц и нескольких обрюзгших помидоров в холодильнике ничего не было. В морозилке я нашел большой кусок копченой грудинки, и очень скоро соорудил яичницу, сдобрив ее томатами и хорошей порцией черного и красного перца.

— Ау! Обед на столе! — позвал я Ваку. — Только хлеба нет, — прибавил, когда тот зашел в кухню.

— Хлеб? Да бог с ним, — отозвался Вака и уселся за стол.

Признаться, я был весьма голоден, поэтому в один момент проглотил свою порцию яичницы и только тут заметил, что приятель мой как-то не в меру задумчив.

— Ты чего замечтался? Все о рыжей бестии грезишь?

— Рыжая бестия — это хорошо. Даже очень. Только тут другое.

— И что же? — поинтересовался я, разливая по чашкам кофе.

— Да папирус этот, похоже, настоящий.

Я сделал приличный глоток кофе и только тут смысл сказанных Вакой слов дошел до меня.

— В смысле — настоящий? Что ты этим хочешь сказать?

— То, что эта лохматая тетрадка, похоже, видела Иосифа, его братьев, Моисея, все двенадцать колен Израилевых, а то и Тутанхамона с царицей Хатшепсут.

— Шутишь?

— С чего вдруг? О таких вещах не шутят. Я хоть и не египтолог, но о чем-то все же судить могу. Как ты вообще провез это через границу?

— Как? В чемодане! Я и понятия не имел, что это не банальная подделка, которые для туристов там производятся на каждом шагу.

— Ну-ну. А зря, между прочим.

— Елки… До меня только что дошло. Ведь если бы меня на границе с этим накрыли, то…

— Ага. Ничего бы не доказал. Лет десять без права переписки. В египетской тюрьме. Грязной, душной, с местными злобными бандюками…

Я живо представил себе эту картину и внутренне содрогнулся.

— Черт! Но ты уверен?

— Для надежности могу проконсультироваться у знакомого египтолога. Он, кстати, и перевод может сделать. Не бесплатно, конечно.

— Отлично. Сколько времени это займет?

— Думаю, зависит от суммы вознаграждения, — хмыкнул Вака.

— Это понятно. Только пусть твой приятель не слишком зарывается. Я не Рокфеллер!

— А жаль! — съехидничал Вака и принялся, чудовищно перевирая мотив, насвистывать известную эстрадную песенку.

Я сходил в соседнюю комнату за фотоаппаратом и стал переснимать по очереди растрепанные листы.

— Это зачем? — спросил через минуту с интересом наблюдавший за процессом Вака.

— Отошлю ему по мейлу.

— Э, нет, — отозвался тот. — Так у нас не делается. На экспертизу, дорогой мой, отдается оригинал. А то на изображениях такого можно наваять… Фотошоп и прочие чудеса технического прогресса.

— Не понял. Какой мне смысл что-то ваять?

— Может, смысла и нет. Да только кто тебя знает. Для квалифицированного заключения надо и материал, на котором все это написано, тоже проверить.

— Да мне для начала хотя бы понять, что тут написано, — попытался я слабо возразить.

— Ну, предположим, узнал, — Вака отхлебнул кофе и причмокнул от удовольствия. — И что? Что ты с этим будешь делать?

— Не знаю, — честно признался я. — Как-то еще не успел об этом подумать.

— Вот. Зато я успел. Если это стоящий артефакт, то его можно продать за хорошие деньги. Но только с экспертизой. Похоже, твой бедуин тебе царский подарок сделал.

— И сколько эта штука может стоить?

Вака пожал плечами.

— Кто ж ее знает. Сто тысяч баксов плюс-минус бесконечность. Зависит от возраста и от того, что там написано. В любом случае, это не двести рублей. Кстати, я тебе уже говорил, что десять процентов мои?

— Нет, не говорил. К тому же хватит с тебя и пяти.

— Как пяти? Пусть будет хоть восемь.

— Шесть и ни рубля больше.

— Ладно, уговорил.

— Выходит, фотки оставляю себе?

Я взял большой полиэтиленовый пакет и поместил в него папирус. Аккуратно заклеил пакет скотчем.

— Ну, давай, звони своему эксперту.

Вака набрал номер приятеля. На том конце провода довольно быстро ответили. Поздоровавшись, Вака тут же принялся трепаться бог знает о чем. О каком-то неведомом мне Володьке Сапелкине с женой, о предстоящем отпуске, о моторной лодке… Вообще эта манера Ваки меня всегда дико раздражала. Видит, что ты ждешь от него чего-то, так специально тянет, делает вид, что не понимает ситуации. А сам внимательно за тобой наблюдает и знай про себя посмеивается. Словно какой-то эксперимент над тобой ставит.

Не желая показать, что меня хоть сколько-нибудь занимает его поведение, я встал и принялся разбирать чемодан. Вынул и аккуратно повесил на вешалки в шкаф рубашки, спортивный костюм, шорты и брюки, рассовал по ящикам другой полезный и не очень скарб. Чемодан успел практически опустеть, когда Вака наконец перешел к делу.

— На, говори, — протянул он мне трубку.

Я взял. Голос на том конце провода показался мне довольно приятным. Его обладатель был, похоже, мужчиной средних лет и, если бы не небольшое заикание, вполне бы мог работать где-нибудь на радио диктором.

Оказалось, что знакомого Ваки зовут Евгений Васильевич Хохлов, что он доцент, кандидат наук, что его экспертиза будет стоить примерно столько-то и что весь процесс займет около недели, поскольку он сейчас относительно свободен. Для полноценного заключения позже надо будет еще сделать несколько экспертиз, но это уже, так сказать, предпродажная подготовка. Я ответил, что условия меня вполне устраивают. Мы мило попрощались, и я повесил трубку.

Тут я почувствовал, что все-таки чертовски устал с дороги, поэтому, выпроводив Ваку вместе с папирусом, залез в ванну, включил гидромассаж, немного подремал под монотонное бульканье, после чего вытерся, надел халат и улегся перед телевизором. Через некоторое время, поняв, что меня вот-вот сморит сон, я выключил бессмысленный ящик.

«Да, жизнь, — думал я, засыпая. — Вот была бы штука, если бы меня сцапали на границе с этой древней тетрадкой. Доказывай потом, что ты не верблюд.

Сильная штука. Посильнее, как говорится, «Фауста»

Гете…»