Дорога дорог

Дмитрий Строгов, 2022

Данная книга – это история обретения учения нового времени, философии космической эры. Помимо захватывающего сюжета в первой части, во второй приводится само учение, пришедшее к нам из глубины веков, – возвышающее человека, раскрывающее его творческий потенциал, напрочь исключающее порабощение личности и использование ее в неблаговидных целях.

Глава 1

С чего все началось? Началось все с проклятого старого бедуина, которого я повстречал где-то на краю Сахары и который всучил мне тот старый, потемневший от времени папирус. Точнее — потрепанную связку листов, прошитых по левому краю высохшей, замусленной веревкой, сделанной из кокосового волокна… Но обо всем по порядку.

1999 год оказался для меня особенно удачным. Бизнес был на подъеме, я наконец отремонтировал и обставил недавно купленную квартиру, разобрался с дантистом (к которому ходил, как на работу, почти месяц), уладил дела с неумеренным денежным аппетитом бывшей супруги путем заключения мирового соглашения относительно алиментов — одним словом, в миллениум я вступал без каких бы то ни было хвостов, долгов и невыполненных обязательств.

Наступление нового тысячелетия я решил встретить по-особому, ведь не каждый день происходит такое, поэтому приобрел тур не куда-нибудь, а в Лапландию, за полярный круг. Саамы, северные олени, красочное сияние в полнеба, специально отстроенный для туристов в недрах горы дом Санта Клауса — в общем, экзотика согласно прейскуранту. Однако наступающий год, видимо, обещал быть не столь удачным, как прошедший, поскольку за пару дней до отправления я где-то подцепил простуду и еще в самолете почувствовал себя не слишком хорошо. В продолжение всего пребывания на отдыхе пришлось лечиться, используя имеющиеся в наличии подручные средства: от дорогущих таблеток, выписанных местным, бестолковым и медлительным, словно ленивец, доктором, до чисто русских народных средств, вроде водки с перцем, водки с чесноком и просто водки безо всяких посторонних добавок. Катание на горных лыжах в свете упомянутого, накрылось медным тазом. Даже от походов в аквапарк, который располагался здесь же, в гостинице, пришлось воздержаться. Преисполнившись мизантропии и напялив толстый «хемингуэев-ский» свитер, я сидел в баре рядом с камином и лечился финской, почему-то 30-градусной водкой с длиннющим и труднопроизносимым названием. В преддверии Нового года, как многие помнят, наш тогдашний неравнодушный к спиртному президент выкинул свою последнюю «загогулину» — объявил всем, что уходит в отставку. Новогодний праздник был изрядно подпорчен, поскольку большинство наших соотечественников после этой новости ходило с озабоченными лицами и куда-то непрерывно названивало по мобильным телефонам. Наконец все кое-как выпили, закусили и пошли в тундру встречать Новый год: там было оборудовано специальное место с костром и ряжеными саамскими шаманами, которые плясали вокруг огня, непрерывно били в бубны и призывали духов гортанными ритмичными завываниями. До места пришлось идти пешком по каким-то снежным колдобинам, и я набрал полные ботинки снега, так что если бы не спасительная фляжка с коньяком, которую я предусмотрительно захватил с собой, болезнь бы меня окончательно скрутила. А так на следующее утро я встал почти здоровым. От отеля организовывались поездки по тундре на оленьих упряжках. Решив, что это развлечение не нанесет моему здоровью ощутимого ущерба, я оплатил поездку и отправился на базу, где паслись эти окутанные ореолом романтизма животные. До того дня мое знакомство с северными оленями ограничивалось сказкой Андерсена «Снежная королева», которую я читал еще в детстве. Там северный олень был описан как большое, гордое животное, идущее вперед сквозь снег и пургу, несмотря ни на какие преграды и происки темных сил… На деле это оказалось низкорослое, плюгавое создание, которое то и дело гадило, а во время бега хрюкало, как поросенок, и вываливало набок длиннющий, весь в перетяжках, будто булонская колбаса, язык. Сани оказались без полозьев, по сути это было просто большое корыто, в котором я вынужден был трястись почти час, ощущая пятой точкой все особенности местного рельефа. Погода во все время моего пребывания на «отдыхе» была по большей части хмурая, так что никакого северного сияния я так и не увидел. Кроме всего прочего в нашем отеле отдыхала группа работников небезызвестного «Норильского никеля». Веселились они на «полную катушку», в рамках, естественно, того, что им позволяла не сильно развитая фантазия. От этого отдых всех остальных изрядно страдал. Одним словом, начало года явно не складывалось.

Я останавливаюсь на этом так подробно для того, чтобы было понятно, почему я уже в конце марта вновь собрался отдохнуть. На этот раз я решил не оригинальничать и отправиться в проверенный неоднократными посещениями Египет. Северных красот с меня было довольно, поэтому я возжелал пальм, южных морей, дайвинга и прочих прелестей, столь близких русскому сердцу.

Поселившись в гостинице, я дня три пил, ел, отсыпался и тупо валялся на пляже. На четвертый я свел знакомство с симпатичной дамой из Петербурга, которая отдыхала здесь с маленьким сыном и была не прочь окунуться в небольшое курортное приключение. Еще дня через три мне окончательно надоело растительное существование, и мы, посовещавшись, выбрали из списка предоставляемых местными турагентствами экскурсий ту, которая привлекла наибольшее внимание. Это была экскурсия в деревню бедуинов. Путешествовать предстояло на квадроциклах куда-то в направлении Сахары.

На следующий день рано утром автобус доставил нас на большую базу, откуда отправлялись туристические караваны. Сразу за ней начинался унылый пейзаж, напрочь лишенный какой бы то ни было растительности.

Мы с дамой выбрали по квадроциклу, нам провели короткий инструктаж, после чего нацепили на голову местный клетчатый платок, который по имени бессменного лидера народа Палестины у нас в стране был прозван «арафатка».

Уложив рюкзаки, фляги и прочие припасы, мы расселись по машинам. По сигналу караван тронулся в путь. Ехали довольно быстро, поскольку основную площадь Сахары, как это не может показаться странным, составляют вовсе не пески, а достаточно плотная, словно цемент или бетон, крупнозернистая почва красного, «марсианского» цвета. Этакий здоровенный автобан природного происхождения. «Арафат-ка» неожиданно оказалась весьма практичной вещью, поскольку защищала и от солнца, и от ветра. Местами встречались участки, покрытые застывшими «волнами», которые обычно образуются на дне песчаных отмелей. Передвигаться по этой «стиральной доске» было не очень приятно, так как квадроцикл немилосердно трясло, и я боялся, как бы пацан (которого мне отдала на время путешествия не в меру доверчивая мамаша) не вывалился из седла. Странно, но факт: волны эти образовались в пустыне в силу тех же причин, что и песчаные «дюны» на дне морей и прочих водоемов. То есть причиной являлась вода. Узнал я об этом необычном обстоятельстве еще в свой первый приезд в Египет году эдак в 93-м. Попав в одну из самых экзотичных стран, о которой нам прожужжали все уши еще в школе, я, естественно, возжелал посетить Каир и музей древностей, доверху набитый разного рода мумиями, папирусами и прочими артефактами, включая золотой гроб Тутанхамона, статую Аменхотепа, фигурку писца из учебника по истории за 5 класс и прочая, прочая, прочая. Именно это я и сделал, потратив три дня от своего тура, приобретенного едва ли не на первую серьезную прибыль, полученную в результате своих начальных шагов в бизнесе. На четвертый день мы выехали из Каира в

Хургаду. С утра было пасмурно, а спустя примерно час после нашего отправления вдруг потемнело, и начался страшный ливень. Автомобильная дорога была здесь одна и тянулась вдоль пустынного побережья.

Справа, метрах в ста от нее, по невысокой песчаной насыпи змеилась железнодорожная узкоколейка, по которой, вероятно, перегонялись различные грузы для нужд новых туристических городов, возникших на берегу моря за последние 10 лет. В какой-то момент ливень стал настолько сильным, а молнии стали сверкать и бить в холмы то справа, то слева с такой частотой, что водитель предпочел остановиться.

Разгул стихии продолжался не более получаса. Дождь кончился так же внезапно, как и начался. Выглянуло солнце, открыв взорам жуткую картину. По мере нашего движения, мы то справа, то слева видели лежащие в заполненных водой кюветах перевернутые машины — легковые и даже грузовые. Насыпь из-под узкоколейки вымыло, рельсы местами вздыбились, и железная дорога приняла какой-то футуристический вид, став походить то ли на эстакаду для запуска космических кораблей, то ли на американские горки.

Повсюду в пустыне появились озера. Вода не впитывалась в плотную, слежавшуюся, будто цемент, почву, а собиралась там, где рельеф понижался. Вместе с рельефом под воду то и дело уходила дорога, и нам приходилось эти озера форсировать. А чтобы автобус не утонул, впереди шел сопровождающий и измерял глубину.

До этого я не мог представить, как можно в пустыне попасть в наводнение, но жизнь со всей наглядностью продемонстрировала мне, что, казалось бы, невозможные вещи тоже случаются. Потом местные мне уже объяснили, что такие дожди происходят здесь примерно раз в 20 лет. Так что «стиральная доска» на плотной поверхности пустынного «автобана» являлась не чем иным, как отпечатком когда-то прошедшего здесь дождя. Надо заметить, что воспоминания немного скрасили дискомфорт от тряски и беспокойства по поводу постоянно норовящего сползти с сиденья сына подруги.

Примерно через полтора часа мы прибыли на место.

Деревня бедуинов представляла собой несколько разборных домиков, состоящих из деревянных шестов и натянутых вокруг них потрепанных циновок. Неподалеку бродило штук пять коз, а под специальным навесом располагалось с десяток привязанных к столбикам верблюдов. По окрестностям слонялось несколько детей (ровесников сына моей знакомой), держа в руках большие полиэтиленовые мешки, в которые они собирали сухой верблюжий и козий кизяк. Как я потом понял, кизяк использовался в качестве топлива для костра, на котором готовилась еда и которым обогревалось жилище ночью. Как водится, нам тут же впарили какие-то тряпичные амулеты, циновки, бусы и прочую дребедень, рассчитанную на придурков-туристов. Потом показали, как на кизяке пекутся лепешки, после чего принялись исполнять хором «национальные» бедуинские песни. Однако чем дальше, тем больше меня одолевали сомнения. Все очевидней становилась простая мысль, что это все не настоящие бедуины, а ряженые, показывающие день за днем осточертевшее представление для приезжих бездельников. Я отозвал в сторону одного из сопровождавших нас «гидов».

— Скажи, это ведь не настоящие бедуины? — спросил я по-английски.

Гид округлил глаза.

— Как не настоящие? Самые что ни на есть.

Это было явным признаком того, что я оказался прав. Хорошо зная местную публику и ее способность юлить и выкручиваться до последнего, я решил сыграть на опережение.

— Дорогой друг, — я потрепал своего собеседника по плечу. — Я не собираюсь никому об этом рассказывать. И не собираюсь требовать деньги обратно. Я только хочу четко знать, как обстоит дело. А после этого я сделаю тебе очень выгодное предложение.

Пару минут гид (которого, кстати, звали Али) колебался. Но жадность и любопытство, как и следовало ожидать, победили.

— Да, это не настоящая деревня. Это для туристов.

— И бедуины не настоящие?

— Нет.

— И что, они каждый день сюда ездят на работу? — удивился я.

— Нет, они живут недалеко, в другой деревне. Километров десять. Работают посменно, по три дня.

— То есть это просто местные, которые работают бедуинами?

— Да.

— Неплохой бизнес, — я одобрительно помотал головой.

— А что за предложение? — тут же напомнил Али.

— Отвезти меня к настоящим бедуинам.

— Зачем? — искренне удивился тот. — Это может быть опасно.

— Хочу посмотреть. И за это я готов заплатить… двести долларов.

— Не знаю, есть ли поблизости группа бедуинов… Скорее всего, до них далеко ехать, — начал было возражать Али, но по алчному блеску в глазах я понял, что дело, скорее всего, выгорит.

— Узнай, Али, — сказал я, пожав плечами и, чтобы заранее пресечь его попытки затеять по восточной привычке торг, добавил: — Двести долларов — это первая и последняя цена.

С этими словами я отошел в сторону, где стояла моя питерская подруга. Краем глаза я продолжал наблюдать за гидом. Некоторое время он топтался на месте, потом подошел ко второму нашему сопровождающему и начал с ним что-то горячо обсуждать.

Минут через двадцать он подошел ко мне.

— Говорят, есть стоянка километрах в 50 отсюда. Это опасно. Бедуины люди дикие. Если что, убьют, закопают, и никто не найдет. Так что если поедем, слушаться меня беспрекословно.

— Когда едем?

— Как только о нас сообщат, — Али кивнул в сторону своего напарника, который куда-то звонил по мобильному телефону.

— Куда это он звонит? Бедуинам? — удивился я.

— Нет, своему знакомому. А тот уже будет договариваться. Да, у бедуинов тоже есть телефоны. В наше время по-другому нельзя. Кстати, Магомету и тому знакомому тоже придется заплатить.

— Сколько?

— Еще 100 долларов.

— Хорошо, — согласился я.

Примерно через полчаса к нам подошел Магомет и сообщил, что можно ехать. Я отдал ему сотню и попросил лично сопроводить мою знакомую и ее сына до отеля.

Мы положили рюкзаки на квадроциклы и как следует их закрепили. Али принес запасную канистру с бензином и еще сумку, в которой лежала пара одеял и несколько платков-арафаток.

— Подарки, — пояснил он. — Без подарков в гости ходить не принято. С тебя еще 50.

Я не стал спорить и отдал ему купюру.

Взобравшись на квадроциклы, мы отправились в путь. Солнце уже перевалило за полдень и во всю шпарило с вышины. Накрыв бензобаки машин от перегрева одеялами и завязав концы своих арафаток, чтобы они не развевались по ветру, а как следует защищали шею от солнца, мы поддали газу.

Мы гнали вперед по бескрайней красной пустыне, оставляя за собой тучу пыли. У горизонта там и сям попадались неровные гряды пологих выветренных холмов. Из растительности не встречалось ничего, вокруг не было видно ни ростка — даже какой-нибудь верблюжьей колючки, как в пустынях Афганистана или Ирана. Только иногда высохшие шары перекати-поля, застывшие на месте, словно ажурные авангардистские скульптуры, нарушали однообразный пейзаж. Потом пропали и они.

Али периодически давал сигнал, мы останавливались, а он сверялся с картой и компасом. Минут пять мы отдыхали, пили, смачивали лицо и шею водой, после чего отправлялись дальше.

Ехали мы часа полтора.

Наконец Али остановился и указал пальцем вперед. Там, на небольшом холме виднелась маленькая темная фигура. На фоне яркого неба она была хорошо заметна.

— Кто это? — спросил я.

— Это нас встречают, — пояснил Али, и мы, помахав рукой, медленно двинулись вперед.

Встречающим оказался худой бедуин, с головы до ног замотанный в белые просторные одежды. В руках он держал старый, покрытый потертостями и царапинами карабин.

— А ружье зачем? — шепотом спросил я у Али.

— На случай, если дичь какая встретится. И обороняться от гиен и шакалов. Ну и от двуногих тварей тоже.

— Тут есть дичь? — удивился я.

Но Али не ответил, поскольку бедуин приблизился и молча сделал знак, обозначавший, что мы должны следовать за ним. Бросив на нас внимательный взгляд, он пошел вперед.

Стоянка располагалась неподалеку, в узкой полоске тени, которую отбрасывал невысокий холм, с одной стороны резко обрывающийся вниз. По тому, что у подножья лежала куча красноватых рыхлых кусков осадочной породы, можно было заключить, что когда-то здесь произошел обвал, который и образовал это укрытие. На первый взгляд сама стоянка мало чем отличалась от того, что я видел в бутафорской деревне. Разве только была еще более бедной и обшарпанной. Те же покрытые пылью и клочками шерсти верблюды, несколько коз и слоняющиеся в окрестностях двое маленьких детей в поисках кизяков для костра.

Мы слезли с квадроциклов, и провожатый пригласил нас в один из домиков, сооруженный из грязных, потрепанных циновок. Внутри было темно. Через пару минут наши глаза привыкли к полумраку, и мы увидели сидящих на ковриках вдоль стен нескольких бедуинов. Они не отрываясь смотрели на нас. Очень сложно было понять, какую эмоцию выражали их маслянистые глаза и темные, обветренные лица. В углу я заметил еще пару старых потертых карабинов. Али вышел вперед и протянул одному из бедуинов, который, судя по всему, был главным, наши подарки — пару одеял и несколько платков-арафаток. Пожилой бедуин поднялся с коврика, посмотрел на одеяла и платки и дал знак другому взять их. Затем сделал нам приглашающий жест рукой. Мы уселись на коврике у противоположной стены.

Старик произнес короткую гортанную фразу. В помещении тотчас появилась замо-танная в какие-то пестрые одежды женщина и разлила по чашкам чай. После чего бесшумно удалилась. Старик кивнул, и мы взяли чашки.

Прошло минуты две. Чай оказался сладковатым и, похоже, заваривался на каких-то травах. Я незаметно понюхал. Запах был определенно странным. Сделав пару глотков, я на всякий случай дальше только делал вид, что пью.

Бедуин снова что-то сказал.

— Что вас к нам привело? — перевел Али.

Я пожал плечами.

— Хочу посмотреть, как живут люди.

— Зачем? — спросил бедуин. — Разве у тебя мало забот в своей стране, дома?

Али снова перевел.

— Забот хватает, — усмехнулся я. — Но думаю, это поможет мне понять что-то важное в жизни. Например, больше ценить то, что у тебя есть.

Бедуин покивал.

— Это правильно — ценить то, что у тебя есть. Я старый человек, и у меня есть все, что мне нужно. Молодым надо больше. Молодость глупа и самонадеянна. Она думает, что жизнь — это охота. Стоит только подстрелить добычу — и вот оно, счастье, — бедуин покачал головой. — Жизнь — это дорога. Мы лучше других это знаем. К мудрости путь долгий. Мой старший сын живет в городе. У него есть дом, много всяких нужных и не слишком нужных вещей. Стала ли его жизнь от этого лучше? — бедуин отрицательно помотал головой. — Он несчастлив, я знаю это. Ты тоже живешь в городе?

— Да, я живу в городе. В Москве, столице России. Это очень большой город.

— Я знаю. Мне рассказывали. И что ты там делаешь?

Я пожал плечами.

— Живу. Работаю.

— Кем?

— Бизнесом занимаюсь. Издаю книги.

— Книги дают знания. Только нужны ли все эти знания людям? Много знаний, много вещей, много суеты. Вот у меня — почти ничего нет. Только верблюды, дом из циновок, пустыня и небо.

Следующие минут десять прошли в молчании.

Неожиданно Бедуин встал и вышел наружу. Один из присутствующих кивнул Али, тот тоже поднялся.

— Хозяин хочет, чтобы мы вышли с ним, — шепнул мне.

Я последовал за Али.

Бедуин стоял неподалеку и смотрел куда-то вдаль. Мы подошли.

— Жаль что ты не врач, — сказал он.

— Почему? — удивился я.

— Мой сын сегодня утром сломал ногу. Мог бы посмотреть.

— Я тоже могу посмотреть. Кое-какие навыки в медицине у меня имеются, — ответил я, вспомнив свою студенческую подработку санитаром в больнице и армейскую службу. Бедуин внимательно взглянул на меня, потом двинулся в направлении хибары, находившейся ближе к краю селения. Мы вошли внутрь.

В углу на циновке лежал смуглый парень лет 14–15. Рядом на корточках сидела женщина и отжимала в воде, налитой в широкий горшок, какие-то тряпки. Парень лежал без движения, только глаза сверкали нездоровым блеском. Ноги его были вытянуты. Одна из них чудовищно распухла и была багрово-сизого цвета. В нескольких местах виднелись раны с запекшейся кровью. С первого взгляда было ясно, что травма очень серьезная. Я кивнул тем, кто находился в хибаре, и опустился на колени рядом с циновкой.

— Тебя как зовут? — спросил я парня.

Али перевел.

— Ахмад, — тот облизал запекшиеся губы.

Я потрогал его лоб. Тот был горячим. Похоже, рана была плюс ко всему инфицирована.

— И как тебя угораздило сломать ногу? — я постарался придать голосу непринужденный тон.

— Верблюд взбесился, — ответил парень и снова облизал губы.

— Понятно.

Я осторожно ощупал рану. Даже моих скромных медицинских познаний хватило на то, чтобы поставить диагноз. Голень была сломана в двух местах. В одном месте кость, по всей видимости, была раздроблена.

Я поднялся и дал знак бедуину и Али выйти наружу.

— Ему нужна срочная медицинская помощь, — выдал я им свое заключение.

— Послезавтра приедет его брат из города и отвезет в больницу, — невозмутимо ответил бедуин.

— Послезавтра? Это невозможно. Боюсь, как бы сейчас уже не было слишком поздно. Это надо сделать немедленно. У вас есть антибиотики?

Бедуин отрицательно покачал головой.

— Надо везти немедленно, — еще раз повторил я.

Бедуин опять покачал головой.

— Нет денег, чтобы оплатить больницу. Брат, возможно, найдет. Но станет известно только послезавтра, — перевел Али.

— Неужели нельзя никому позвонить, чтобы приехали и забрали парня? — удивился я, глядя на «переводчика». — Может, кто-то из ваших сможет?

— Никто не поедет, — убежденно ответил Али. — С бедуинами охотников связываться нет. Слишком много предрассудков. Все боятся. Тем более деньги надо платить. Кто захочет? И через пару часов уже стемнеет. Нам тоже надо ехать. Если поедем сейчас, есть шанс успеть до захода солнца. После захода в пустыне очень холодно. Да и дорогу искать трудно.

Возникла неловкая пауза.

— Ладно. Я внесу первоначальную сумму, — сказал я, прикидывая про себя свои финансовые возможности. — До приезда брата хватит. Но везти надо сейчас.

Али еще о чем-то поговорил с бедуином. Наконец решение, по всей видимости, было принято.

К сидению одного из квадроциклов прицепили что-то вроде плетеного стула со спинкой. На него усадили больного. Я настоял, чтобы к сломанной ноге парня приделали шину из двух досок: дорога предстояла неблизкая, а тряска могла ухудшить положение. Покрепче привязав парня кусками длинного полотна к плетеному стулу, мы собрались в путь.

Вокруг образовалась небольшая толпа обитателей деревни. Наконец появился отец мальчика. Он обнял его и что-то с минуту шептал на ухо. Затем он посмотрел на меня и отозвал в сторону. Когда Али сделал пару шагов в нашем направлении, бедуин знаком остановил его. Мы зашли за одну из хибар. Убедившись, что нас никто не видит, бедуин вынул небольшой сверток и протянул мне, знаком дав понять, что это подарок. Я развернул сверток и увидел потрепанную связку листов папируса, испещренных полустертыми иероглифами. По левому краю они были прошиты засаленной веревкой. Надо сказать, я был немного разочарован. «В принципе, мог бы дать что-нибудь и поинтересней, — подумал я. — А то какие-то убогие поделки, которых в Каире да и здесь продается на каждом шагу тьма-тьмущая». Не подав вида, я поблагодарил бедуина и собрался было вернуться к ожидавшей нас толпе. Но тот остановил меня и знаком дал понять, что сверток следует спрятать. Я удивился, но засунул сверток под рубашку, не придав этому особого значения. Затем бедуин внимательно посмотрел на меня и приложил палец к губам. Вероятно, это должно было означать, что о свертке не следует никому рассказывать.

«Какие-то местные суеверия, — рассудил я. — Все же люди дикие. А может, просто цену своему подарку набить хочет, как, собственно, и принято на Востоке». Я кивнул, показывая, что понял.

Оседлав квадроциклы, мы двинулись в путь.

Ехать пришлось едва ли не в два раза медленнее, чем раньше. Вести машину, где располагался больной, было сложно, поскольку ее почему-то все время вело влево. Несколько раз мы с Али менялись местами, чтобы водитель «санитарного» квадроцикла не слишком уставал.

Часа через два пути солнце начало клониться к закату, окрасив окружающий безжизненный пейзаж в багровые тона. Еще минут через двадцать оно нырнуло за горизонт: как известно, в южных широтах сумерек почти не бывает. Тотчас стало темно, только свет фар освещал пространство впереди метров на 10–15. Температура стала падать, и очень скоро холод стал довольно ощутимым. Поднялся не сильный, но постоянный боковой ветер. Примерно еще через полчаса я почувствовал, что продрог до костей. Руки плохо слушались, «арафатка» соскочила у меня с головы и улетела куда-то в темноту. Я даже не стал останавливаться.

Когда мы наконец добрались до госпиталя, у меня было ощущение, будто я мамонт, которого только что извлекли на свет божий из вечной мерзлоты. Нашему больному пришлось немного легче, так как предусмотрительные родственники снабдили его шерстяным одеялом. Мы сдали его с рук на руки врачам. Я оплатил три дня его пребывания в стационаре (что обошлось мне еще примерно в 250 долларов), после чего клятвенно заверил Али, что пригоню квадроцикл завтра утром на базу, и распрощался.

Кое-как доехав до гостиницы, я припарковал «железного коня» на стоянке, поднялся в номер, сбросил с себя просолившуюся от пота и пропитанную красной пылью одежду, залез в душ и открыл теплую воду. Я блаженствовал под душем минут тридцать — пока тело не приобрело былую гибкость, а по коже не перестал пробегать озноб. Насухо вытершись и надев белый пушистый гостиничный халат, я наконец-то почувствовал себя человеком. Тем не менее, на всякий случай я залез в минибар, откупорил «мерзавчик» виски и выпил его. После чего, облегченно выдохнув, лег спать.