Россия, лихие годы: рейдерский захват

Дмитрий Николаевич Таганов, 2018

В лихие 90-е годы к частному детективу обращается директор завода: похитили его внучку, – очевидно, преступники, захватывающие завод, рейдеры. Через день директор убит. Его завещание не могут найти, а без него завод будет безнадежно потерян. При силовом захвате завода рейдерами, в суматохе зарезан еще человек из руководства. При вскрытии домашнего сейфа директора с целью найти его завещание происходит скандал между наследниками и новое убийство. Между наследницей, молодой вдовой директора, и частным детективом завязывается роман. Детектив Ник Соколов в сложной и опасной борьбе находит серийного убийцу, но тот бежит, захватив заложницу…

3. МегаФинанс

Утром я сел за компьютер. «МегаФинанс», финансовая компания, в Интернете она имела свой сайт. Любые финансовые услуги, все, что душа пожелает: выпуск или скупка акций, объединение предприятий — читай, и их захват, — биржевые и валютные операции. Разумеется, все законно. О стоимости услуг не упоминалось. Фамилии и имена также были излишни. Но номер телефона — пожалуйста.

Я набрал его. Вышколенный молоденький женский голос:"Компания МегаФинанс, доброе утро, чем можем быть вам полезны?"

— У меня проблема, но не для телефона. Когда я могу подъехать? Мне нужно высшее руководство.

— Вы представитесь?

— Пока нет.

— Вы можете назвать суть дела?

— Большой завод. Большие деньги. Вам это достаточно?

— Минуточку, — но ждал я несколько секунд, и опять приятный голосок: — Борис Михайлович может вас выслушать в два тридцать. Вам удобно?

— Вполне.

Снаружи офис был свеженький, с иголочки, — трехэтажный особнячок нежного сиреневого цвета. Но подступившие сбоку от пятиэтажки жестяные гаражи-тенты портили вид, заметно снижая задуманный первоначально высокий класс. Около них я и поставил свой мотоцикл.

На входе два охранника в форме. Оба — как быки. Один за столом, со списком, — и я ему протянул свое водительское удостоверение. Второй чуть поодаль — стоит в классической позе полицейского — руки скрещены на груди, ноги расставлены, гордый взгляд. Поразила меня их униформа — копия летней формы нью-йоркского полицейского. Все до мелочей: темно-синий индиго, покрой, ремни, открытая кобура с торчащей рукояткой пистолета, и даже над левым нагрудным карманом каждого — крупная белая звезда шерифа. Я сразу почувствовал себя, как в Голливуде.

Гостей в этой фирме одних не оставляли. Меня сопровождал второй из ньюйоркцев. Перед закрытой электронным замком стеклянной дверью — взмах магнитной карточки, — и она беззвучно распахивается. Под ногами ковры, над головой повсюду видео-глазки наблюдения, кондиционированная прохлада и тишина — именно такие условия любят большие деньги.

Но я до сих пор ничего не смог придумать для первых слов, — что-нибудь да подвернется на язык.

За дверью секретарша. Скользнула глазами по моему мотоциклетному пропыленному облачению, но ни малейшей удивленной реакции. Сопровождающий ньюйоркец отошел от меня к свободному креслу и присел.

— Директор ждет вас, — пропела секретарша.

Директор оторвался от своих бумаг на столе, когда я уже сделал несколько шагов от двери. Без улыбки он указал рукой на кресло и остановил на мне глаза.

— Слушаю вас, господин Соколов. — Можно было только подивиться, как у них поставлено дело: они узнавали имя каждого, кому назначали встречу.

Я присел, вынул из кармана книжку с врезанным диктофоном и небрежно положил ее на стол. Тот настороженно на нее покосился.

— Я у вас по чужому личному делу. Мне поручили одну работу, и она привела меня к вам.

Я окинул глазами кабинет. Все дорого, классно, изумительный дизайн — стекло, полированная сталь, и в контрасте с этим — антикварная тибетская бронза. Я намеренно тянул, и он, ощутив замедление своего нервного ритма, порывисто взглянул на часы.

— Почему вы решили, что мы можем вам помочь? — Я почувствовал, что начал раздражать его. Тонкий его нюх никаких серьезных денег за мной не ощутил. Он только терял со мной свое драгоценное время.

— Я выполняю работу для господина Софронова, вы с ним знакомы.

Он медленно откинулся в назад кресле и закинул обе руки за затылок. На лице впервые появилась легкая улыбка и интерес.

— Ах, вот оно что…

— Откровенно говоря, я пришел не говорить, а выслушать вас.

— Забавно. Мне он о вас не упоминал…. Мы с ним обо всем договорились. Или нет? Что-то еще осталось? Не понимаю! — возбуждаясь, он загибал нотки своего голоса вверх, заканчивая почти фальцетом.

— Вы очень на него давите. Отпустите слегка.

— Вы что, новый переговорщик? Свой иск мы заберем из суда, когда увидим подписи на договоре. Вы в теме?

— Не в деталях.

— Чем быстрее мы с ним договор подпишем — легче будет затормозить. Уголовное дело — это серьезное дело. Затянет — посадят. В тюрьму посадят. Его, лично! Я ему все объяснил!

Об уголовном деле я не был наслышан от Софронова. Но это было обычным сопровождающим ходом, — липовое уголовное дело, открытое купленными ментами для пущего напряжения, — авось нервишки не выдержат. Передо мной сидел типичный хищник, агрессор. Рейдер за чужим добром. Плохой персонаж. Хотя, пожалуй, все в природе нужно, как и волки — санитары леса, и щуки в озере, чтоб караси не дремали. Так было и в мутных водах нашего дикого капитализма. В его заводях было полно жирных, заворовавшихся красных директоров, не умеющих работать в рынке, разваливших и разворовавших налаженное при коммунистах дело, — в недавнем прошлом самих коммунистов-ленинцев, а теперь откровенных хапуг. Но только что за манеры, господа волки!

— Вы, может быть, возьмете деньгами? — Я начал импровизировать. Во мне тот видел и слышал кого-то другого. Меня это вполне устраивало: где-нибудь он да приоткроется.

— Таких денег, какие мне нужны, у Софронова нет. И никогда уже не будет. Проворовался он со своими, с позволения сказать, менеджерами, — так теперь сядет. Не хочешь сидеть? Тогда отдай. Не ты завод строил, не твой отец, и не дед. Ты у родной страны оттягал его втихую, а теперь еще у акционеров воруешь. Попался на аренде — так не пикай. Печатай договор и подписывай, пока я согласен. Слушайте, зря мы месяц битый толковали, время теряли? Завтра же собрание!

— Вы свое заявление заберите сегодня. До собрания. — Меня несло куда-то, но он сам мне выкладывал панораму поля «боя».

— Э нет, дружок. Пока рыбка в воде — крючок в губе. Завтра с работягами вашими разберемся, во вторник подпишем, по бокалу выпьем, — вот тогда.

— Слишком давите. Нехорошо это.

— Столько, сколько требуется. Все в его руках, я ему полгода объясняю и тороплю: живее, живее!

— Внучку его отдайте.

— Кого? Не понял. О ком вы? — Что-то я заметил в его скосивших на миг глазах, Точно, было, — или мне показалось? — Да кто вы такой!

Нет, не показалось. Собственно, я для этого только сюда и приехал, — любой бы знак мне сгодился, любая зацепка, — только бы почувствовать, где искать эту внучку. Миллионы и заводы меня не интересовали, я обещал искать только девчонку. Мимо миллионов я прохожу совершенно спокойно, в нашей стране бедняков они часто приносят горе, а иногда и гибель их владельцу. А несвободу и страх — всегда.

— Я уже сказал, — частное лицо.

— Ах, вот что! Детектив… Интересная профессия, впервые встречаю. И вы у меня его внучку ищете?

— У вас.

— За такой базар, знаешь, как отвечают, — глаза и тон его менялись мгновенно, это был серьезный и очень крутой человек в своем мире.

— Угрозы оставьте для слабонервных с деньгами. По-хорошему девочку отдайте. — Я спокойно отследил, как его нервная рука опустилась под крышку стола и нажала сигнал тревоги.

— Убирайся! — На лице его читалось только глубокое презрение ко мне. За моей спиной щелкнула дверь. Тяжелые шаги по мягкому ковру остановились в метре от моей спины.

— Вы не нервничайте, — сказал очень спокойно я. — Но я вас убедительно прошу не давить так на моего клиента.

— Ты уберешься, шваль, отсюда?

Я встал из кресла.

— Лишение свободы человека — тяжкое преступление, Борис Михайлович, одумайтесь… — я не закончил фразы. Хозяин за столом кивнул, и сразу две руки, как тисками сдавили мне руки под заплечьями. Сопровождавший меня ньюйоркец дождался настоящей работы.

Здоровенные руки поволокли меня назад, я едва успел, чтобы не упасть, отставить ногу. На лице хозяина я видел расползающуюся презрительную усмешку. Внезапно меня охватила обида, — я и сам уйду, не надо рук, что у тебя, Борис Михайлович, за манеры со всеми!

Я запомнил этого полицейского еще у входа — здоровенный, моего роста, но тяжелее и шире. Поэтому я знал, на какой высоте может быть его нос. Не потеряв еще окончательно равновесия, я резко ударил затылком назад, надеясь, он сам найдет его. Нашел, — мягкий, хрящеватый, — его нос влажно и упруго остановил мой затылок. Оттолкнувшись затылком, я восстановил равновесие. Тиски-руки на миг свались с моих плеч, и я развернулся. В полуметре от меня ньюйоркец жалким образом сжимал себе лицо, из-под пальцев текла на подбородок кровь. Я только подставил ему под пятку свою левую ногу, и легко толкнул ладонью в грудь. Он мягко упал, его голова подпрыгнула на мягком ковре, и кровь из носа веером окропила рубашку.

Я повернулся к хозяину, и он откатился от меня назад в своем кресле на шариках. На лице была не усмешка, а страх. Рука давила и давила под столом сигнал тревоги.

— Борис Михайлович, вы меня поняли? — я поднял со стола свой блокнот и положил в карман. За спиной опять щелкнула дверь. — Теперь вы думайте, но времени в обрез. Тем более — для девочки. Как вы это говорите, — живее, живее!

После этого я обернулся. В двух метрах, с дубинкой наготове, а с другой рукой на кобуре, стоял второй полицейский, незнакомый. В дверях маячил третий крутой мужик в летней рубашке, с помповым дробовиком в руках. Но без команды они ни на что не решались и ждали, поглядывая на хозяина.

— Я ухожу. Или вы хотите еще одну свалку? — Я обращался к хозяину кабинета за своей спиной. Ответа не услышал, и вдруг меня возмутило его хамство. Я с силой отпихнул спиной его изящный, но жиденький стол, тот заскользил по ковру, зазвенели опрокидывающиеся дорогие вещицы, и столешница с маху въехала в кресло хозяина. Рук-ног ему, похоже, не прищемило, иначе голос был бы выше:

— Пусть убирается! Пропустите его!

Я шагнул мимо размазывающего по лицу кровь охранника и подумал, что в Нью-Йорке за это с человеком в такой форме мне дали бы лет пять, без разговоров. Но этот был только ряженый. От дверей нехотя отступил еще один, тоже с сине-розовыми тату на широких бицепсах, сильно курносый. Ствол его дробовика смотрел мне точно в живот.

Я сел на мотоцикл в отвратительном настроении. Завелся, поехал вперед без определенной цели. Увидал кафе на улице, остановился, заглушил мотор. Надо поесть, поразмыслить. За столиком включил диктофон, прослушал все с самого начала, от входа до выхода, почти с четверть часа. Понятным становилось почти все об этом так называемом корпоративном конфликте. Кроме главного — где внучка Таня?

Классический, азбучный, и неотразимый прием рейдеров. Состряпать уголовное дело на генерального, и с прикормленными ручными ментами — давить его и давить, пока не запросит пощады. Поводов найти — никогда не проблема: у этих красных директоров рыльце не только в пушку, оно в густых перьях. Этот Портной упомянул об аренде, значит, на ней он его и поймал. В заводоуправлении на двух этажах бизнес бурлит, еще наверняка есть что-то в самих цехах. Арендная плата по бумагам, как всегда, — копейки, остальное черным налом, генеральному и замам. За все годы — сумма со многими нулями. А это уже растрата, статья…. до пяти лет, — если подзаняться, да хорошо раскрутить от имени обиженных, обворованных акционеров.

Классика, старая как наша «перестройка», и по-прежнему работает, как часы в умелых руках. Неоднократно проверено: не выдерживают у многих нервы, все эти воры очень скоро бегут сдаваться рейдеру, — мол, забирай все, только не сажай. Но зачем ему еще и внучка? Захват, похищение, удержание — работа для серьезных бандитов, а с ними свяжешься — можно не только испачкаться, а что похуже. Не бытовое ли, действительно? По тому, как мать с отцом о ней пекутся, да никто об ее парне ничего не знает, — беспризорная она девчонка. А ведь как это бывает у молодых в наши времена: любовь, секс, потом наркотики — дальше, кому как повезет.