Россия, лихие годы: рейдерский захват

Дмитрий Николаевич Таганов, 2018

В лихие 90-е годы к частному детективу обращается директор завода: похитили его внучку, – очевидно, преступники, захватывающие завод, рейдеры. Через день директор убит. Его завещание не могут найти, а без него завод будет безнадежно потерян. При силовом захвате завода рейдерами, в суматохе зарезан еще человек из руководства. При вскрытии домашнего сейфа директора с целью найти его завещание происходит скандал между наследниками и новое убийство. Между наследницей, молодой вдовой директора, и частным детективом завязывается роман. Детектив Ник Соколов в сложной и опасной борьбе находит серийного убийцу, но тот бежит, захватив заложницу…

5. Собрание

Документы проверяли в проходной так, как будто это был не пыльный старый кирпичный завод, а военный объект. Мне пришлось полчаса отстоять очередь в бюро пропусков. У окошка поминутно возникали мелкие скандалы — многих не было в списках, поэтому им не давали пропуска и не пускали. Скандалы переносились к турникету, где оборону держали дюжие охранники. Похоже было на то, что этих мелких акционеров, совладельцев завода, если их еще и можно было так называть, старались отсеять и не пустить внутрь всеми возможными способами, была бы любая зацепка.

Наконец, я добрался до актового зала. Зал был полупустым, — выставленные на входе препоны удались вполне. Я оглядел зал, выбирая себе место: впереди сцена, на ней крытый кумачом стол и фанерная обшарпанная трибуна. У дверей — охранники. Под сценой — кучка начальства, их уважительно и с опаской обтекали, проходя к свободным местам, последние допущенные. Узнаю Софронова и нескольких, кто собирался у него в кабинете. Поклонился генеральному, но тот, скользнув равнодушным взглядом, мне не ответил. Первый ряд пустой, на спинках листы с крупным"Резервировано". Во втором ряду узнаю Портного. Слева от него женщина средних лет с резкими движениями и недовольным лицом. Рядом — охранник, тоже мне знакомый по вчерашнему скандалу.

От кучки начальства у сцены отделился мужчина и направился прямиком ко мне.

— Господин Соколов? — я кивнул.

— Я отец Танюши. Ничего нового?

Я поклонился, потом медленно и огорченно покачал головой. Хорошо одетый, моих лет мужчина, похожий на своего отца, но без уверенной директорской стати.

— Вы рассчитываете что-то узнать о ней в этом зале? — Я молча пожал плечами, отвечать было нечего.

Он достал из нагрудного кармана визитку и протянул мне.

Я кивнул. Он уже отвернулся, чтобы уйти, но я, наконец, прочистил горло и, взглянув на визитку, назвал вслух его имя.

— Игорь Иванович. — Рядом никого не было, но я понизил голос. — Вы знаете, — отца вашего прессуют, и ваша дочка оказалась, простите, разменной монетой. Это шантаж, на девяносто процентов: мне знакомы их приемы. Вы лучше меня знаете, что от вас хотят и кто хочет.

— Отца спрашивали?

— Беседовали. Он думает, подпишет бумаги, — и вернут ему внучку.

— Думаете, нет?

— Иногда нет. Вы в составе руководства?

— Зам по коммерции. Очень плохо у нас. Всех на улицу скоро. Доработались. Вот кто станет хозяином, — и он кивнул на второй ряд.

— Все решено?

— Формальности остались. Мне пора, — он прошел вперед и сел в первом ряду. Наверху, в президиуме за кумачовым столом, уже занимали места.

Я тоже садился, с краю, но услыхал за спиной:

— Эй, байкер! Боксер! Давай к нам! — это окликал меня позавчерашний скандалист из проходной. Я оценил выгоды и неудобства такого соседства, но решил протиснуться к нему ближе.

— Здорово, байкер, и ты встрял в это дело! Сейчас мы оттянемся по полной. Серегой меня зовут. Тебя?

— Николай. Всех тут знаешь? Кто там на сцене?

Через несколько минут он и его соседки давали мне, персыпая метким матерком, исчерпывающую характеристику каждого.

Генеральный директор — "ворюга еще тот, побольше всех хапнул","живет с бывшей секретаршей, а она вон с тем трахается, с юристом".

Главный юрист завода, Гена, — "жох будь-будь, все их делишки обстряпывает, и себя не забывает","они с этой Аллкой еще до директора — шуры-муры крутили, да так и не могут остановиться"."Старик и рад бы его турнуть с завода, да, видать, боится, — тот их мигом на чистую воду выведет".

Председатель совета директоров, Глотов, — "старый коммуняка. Откроет рот, а ты закрой глаза, — и как на партсобрании опять сидишь. Но карман он свой успел набить, — и когда «прихватизировали», и нынче, когда еще акций понавыпускали, по закрытой подписке, — себе да своим"."Это верный ленинец. Он у нас на заводе партсекретарем был лет двадцать. Уже тогда мы его вдоволь наслушались. Про коммунизм-то. Но потом что-то не видать его стало, когда парткомы прикрыли. Но потом вынырнул, председателем заделался, — и снова шишка".

Сынок директорский, — "Гоша, зам папочки по коммерческим вопросам. Арендную плату с местных бизнесменов стрижет, только этому и научился в институте","С отцом на ножах, даром, что сын. Небось, деньги поделить никак не могут. Доработались мы до ручки с такими директорами".

Зам по режиму и общим вопросам, Стукалов, — "недавно он у нас, темная лошадка. Охраной командует, мордовороты все ему подчинены, только его слушают. Говорят, кэгэбэшник бывший".

Блиц-характеристики пришлось прервать: на сцене привстал председатель, пощелкал пальцем по микрофону и объявил внеочередное собрание акционеров завода бетонных и керамических изделий открытым. Председатель совета директоров был крупный, невысокий, но широкой кости человек. Голос у него был гулкий, внушительный, привыкший к частым выступлениям и к вниманию. Я узнал в нем одного, кто выходил при мне из директорского кабинета. Им оказался Глотов,"старый коммуняка».

— Товарищи акционеры! Собрались мы сегодня на внеочередное собрание по печальному поводу. Правление завода, переизбранное нами почти единогласно еще в мае, так и не справилось с охватившим завод кризисом, и только ухудшило общую ситуацию. — Зал притих: ни шепота, ни кашля. — Завод залез в долги, и теперь по искам кредиторов крупные суммы на наших счетах арестованы по определению народного суда. Работать в таких условиях становится невозможно. Вина ли в этом избранного нами руководства — решать вам. Но это теперь не важно. Предлагаю заслушать отчет генерального директора и его предложения по выходу из сложившегося положения. В повестке дня у нас голосование по предложенному руководством решению. Докладчика прошу к трибуне.

Софронов тяжело поднялся из-за стола и встал к трибуне.

— Товарищи. Тяжело говорить, но оправдываться мне перед вами нечего. Старались как могли, но обстоятельства складывались против нас. Навалилось все сразу: устаревшая продукция, старое оборудование, нехватка оборотных средств, долги, и всемирный кризис. Долги наши, как вы знаете, скупила одна фирма и неожиданно предъявила их в суд. — Зал после этих слов начал оживать: послышались недовольные возгласы, смешки. Председатель привстал и звонко постучал стаканом о графин. Софронов продолжил: — Но напрасно председатель совета директоров, товарищ Глотов, хочет свалить все на нас. Мы с ним старые друзья, еще в советские времена этот завод в передовые выводили, почетные грамоты да вымпелы до сих пор на заводе хранятся, да только времена теперь иные, и самому совету директоров, с товарищем Глотовым во главе, надо было в свое время другие решения принимать.

Зал зашумел, как хвойный лес перед бурей. Прорезали шум отдельные выкрики с мест:"Кончай завирать, Софронов», «Себя-то не обидел?».

Председатель опять погремел стаканом о графин и встал.

— Я попросил бы генерального не заниматься демагогией, а озвучить свои предложения. Что было, то прошло, а ты скажи акционерам, собственникам этого завода, как нам добро свое спасти, деньги наши кровные возвратить? Как на улице не оказаться?

— Теперь о наших предложениях. Коротко скажу. Продавать надо. Все продавать. Завод, землю под ним, все, что осталось.

Крики из зала:"И людей продашь?","Сколько тебе приплатят за это?"Председатель опять встал.

–Тише, тише, товарищи. Предложение генерального директора нам понятно. Если у тебя, Ваня, все, — присаживайся. Послушаем теперь нашего заводского юриста. Прошу, Геннадий.

Юрист был молод и высок, но жидок комплекцией.

— Господа акционеры, к сожалению, обрисованное положение дел действительно удручающее. Завод — банкрот. Если вы хотите что-то еще спасти из вашей собственности — то должны немедленно завод продать. Покупатель есть. Пока есть. На майском отчетно-перевыборном собрании мы докладывали, что завод полгода уже подвергается атакам недружественного захвата со стороны определенной организации. Но наши ответные действия, — и в судах, и выпуском дополнительных акций, чтобы усилить контроль, — к успеху не привели. Сейчас же, с арестованными по суду средствами и без тех акций, что скупили у наших работников, завод оказался на грани перехода в руки нового хозяина. Поэтому мне, как юристу завода, представляется вполне оправданными и целесообразными меры, предложенные генеральным директором. Продавать завод, и как можно скорее. Даже срочно. Спасибо за внимание.

— Понятна ваша позиция. — Сказал председатель, привстал и окинул взглядом неспокойный зал. — Прошу теперь на трибуну записавшихся ранее с краткими выступлениями. Строго по списку. Регламент — до трех минут.

Первым на трибуне появился вчерашний мой знакомый.

— Следующий по списку — акционер Портной Борис Михайлович. Прошу заметить, он представляет организацию, предложившую выкупить наш завод. Поэтому хотелось бы услышать от господина Портного, какие имеются у него планы по развитию нашего передового в прошлом завода.

— Друзья! Я такой же акционер, как вы. — Портной сделал пауза и оглядел притихший зал. — Что выгодно вам, то выгодно мне. Завод ваш был когда-то передовым: в пятидесятых годах четверть новой послевоенной Москвы построена его трудами. Московские «Черемушки» — ваших рук дело! Но времена изменились, жизнь ушла вперед, устаревшая продукция завода больше никому не нужна. Жители района требуют его переноса или закрытия: пыльное вредное производство не для столицы. Жители обращаются в суды, санэпидстанция их поддерживает, а теперь даже получена рекомендация префектуры. Их позиции совпадает. Но не все так плохо, и мы, акционеры не останемся в накладе. Конкретных планов еще нет, но все будет хорошо. Поверьте мне. Спасибо.

Следующие выступавшие оригинальностью не блистали — те же перепевы: продавать. Но вот появилась на трибуне измотанная немолодая женщина со скандальным голосом, и стала выкрикивать то, что больше понравилось залу:"Закрывать? Да я тут тридцать лет работаю, и куда вы меня? На свалку?","Захватили, каждый по жирному куску, а теперь деру? Почему уголовное дело заведено против директора? Кто объяснит? Молчок? Эй, юрист, или ты не в курсе?","Кто нас уверял в мае, — выпустим новые акции, и будто коммунизм на заводе наступит? Не ты ли, Глотов? Вижу, ты себе сумел коммунизм построить, личный, дожил-таки до светлого будущего?","В прокуратуру с этим делом надо, нечего с ними больше обсуждать. Ворье!"

Микрофон отключили, зал одобрительно гудел, но женщина на трибуне в этом общем шуме, что-то еще выкрикивала, махала руками. Председатель встал.

— Товарищи, спокойнее! У нас демократия, все вопросы решит голосование. Счетная комиссия, во главе с нашим регистратором, хранителем списка акционеров, как полагается по закону, определит решающее желание подавляющего числа… — дальнейшего было не расслышать, — не только гудел зал как рассерженный улей, но и сосед мой Серега вскочил и заорал над ухом:

— Я еще в списке, я! Моя очередь выступать! Слышь, Глотов, не мухлюй, всех будем слушать! — он начал протискиваться по ряду, отдавив мне по пути ноги, и продолжая выкрикивать: — Мне теперь говорить, я записывался!

Он взлетел на сцену к столу президиума и сначала кричал им что-то, каждому в лицо, размахивая руками, пока, наконец, председатель Глотов сам не замахал на него, но примирительно, и уступая. Микрофон включили, Серега подскочил к трибуне. Охрана подтянулась к краям сцены, заблокировав лесенку, и поглядывая назад, на президиум, ожидая команд.

— Ребята, братцы…. Эй, акционеры хреновы! Нас же дурят, вы что, не понимаете?! Да никому не нужны ваши голоса, мандатами своими можете подтереться. Мы ж сами в мае-месяце свой завод отдали, вот этим, за столом которые. Весь завод, с трубой, со всеми делами. У них теперь контрольные пакеты. Эх, сказал бы я вам, что мы тогда наделали с этими новыми акциями, да в микрофон неудобно. Вы теперь своими мандатами хоть за Ленина-Сталина голосуйте — им это по барабану. У них все схвачено: закрытая подписка у них же была, они себе еще акций по мешку на каждого напечатали, по копейке за штуку, — теперь этот завод их личный, одурачили вас, идиотов… — микрофон с щелчком вырубили, и на мгновение Серегин голос потонул в гуле. Но зал быстро среагировал, утих, прислушиваясь, а Серегу это только раззадорило, он теперь резал зал, перемежая угрозы и оскорбления матерными словечками, и народ одобрительно хлопал и хохотал над этим представлением.

— Сами отдали, на тарелочке поднесли, развесили уши — защита от захвата, от рейдера…. Вот вам, защита. Теперь могут хоть рейдеру, хоть кому: землица под заводом — золотая! Московская! Сообразили, нет? А, скажите, где протокол того собрания, когда нас дурачили? Где? Не дают и поглядеть! Липа там все! Так слушайте сюда, дурачки! Не их теперь надо слушать, а в прокуратуру с заявлением, — или где там у них эти аферы с акциями рассматривают. Поняли? Теперь, значит, так, слухайте! Собираемся сразу у проходной, пишем заявление, найдем своего юриста, а не Гену, эту шавку продажную…. Слышь, Глотов, коммуняка вшивый, ты в парткоме двадцать лет сидел, нас дурил, теперь в капиталисты заделался и опять за старое? — во тебе, сядешь за решетку с Софроновым за компанию, со всей шайкой…

Я не заметил, кто подал охранникам команду, — те одновременно, с обеих сторон сошлись к трибуне и выдернули Серегу из ее фанерного чрева. Он скрылся за могучими плечами в черной форме, и широкий черный комок отплыл за дверь. Зал бушевал, но как-то весело, забавляясь, и председатель опять загремел графином.

Наконец, ему удалось успокоить зал и объявить о начале голосования по вопросу о продаже активов завода. Появился фанерный ящичек, под цвет кумачовой скатерти на столе, — как будто то и другое попало в рыночную стихию из навсегда закрытого парткома. Счетная комиссия засуетилась вокруг регистратора — улыбчивой и какой-то очень домашней дамы. Было ясно, что будет дальше и какой окажется результат, я видел это на таких собраниях множество раз. Но сейчас я был тут не в качестве эксперта по корпоративным конфликтам, а посторонним человеком в поиске пропавшей девчонки, и дальнейшее меня не касалось. Я попрощался с притихшими и встревоженными спутницами Сереги и протиснулся к выходу.