Кавалерист-девица

Дмитрий Дмитриев

Дмитрий Савватиевич Дмитриев (1848–1915)□– писатель, драматург. Родился в Москве в купеческой семье. Воспитывая сына в строго религиозном духе, отец не позволил ему поступить в гимназию. Грамоте его обучила монашенка. С 1870-х годов Дмитриев служил в библиотеке Московского университета, тогда же он начал публиковать рассказы, сценки, очерки, преимущественно бытовые. В 1880-е он сочиняет пьесы для «народных сцен», отмеченные сильным влиянием А. Н. Островского. С конца 1890-х Дмитриев пишет в основном исторические романы и повести (их опубликовано более шестидесяти). В 1908□г. после смерти единственного сына принял священнический сан. В данном томе представлен роман «Кавалерист-девица», повествующий об удивительной судьбе Надежды Андреевны Дуровой – первой в русской армии женщины-офицера и писательницы. Даже А. С. Пушкин был глубоко заинтересован личностью Дуровой, писал о ней хвалебные, восторженные отзывы на страницах своего журнала и побуждал ее к писательской деятельности.

XVIII

Кавалерист-девица, живя в доме своего отца, очень скучала; ее тянуло в полк.

Однажды, чтоб убить как-нибудь время, она отправилась пешком за город.

Надя очень любила эти прогулки. День был морозный, но солнечный; снегу выпало много, и санная езда была в полном разгаре.

Андрей Васильевич предложил Наде, чем гулять пешком, проехаться.

Надя отказалась и пошла пешком.

Она вышла за город и направилась по дорожке, протоптанной пешеходами.

Снег хрустел у ней под ногами; молодая женщина задумалась.

Она и не заметила, как отошла от города верст на пять; далее она не пошла и вернулась назад.

Не доходя несколько до Сарапула, Надя повстречалась на дороге с мужем, который ехал в санях, запряженных парой лошадей; с ним в санях сидели какие-то две не знакомые Наде личности.

— А, женушка, здорово! — громко проговорил Чернов.

Он вышел из саней и подошел к Наде.

— Здравствуй! — сухо ответила ему молодая женщина.

— Гуляла?

— Да.

— Домой идешь?

— Домой.

— Садись, подвезу.

— Спасибо, я люблю гулять пешком.

— Садись, говорю, прокачу! Кони лихие!

— Оставь меня! Поезжай с богом.

— Нет, тебя я не оставлю, садись!

— Сказала — не сяду!

— Так насильно посадим! — нахально проговорил Василий Чернов.

— Что такое? — Надя вспыхнула.

— Сама не сядешь, так посадим.

— Как ты смеешь так говорить!

— Вона! Чай ты мне жена. Ну, садись, не то ведь прикажу молодцам — мигом посадят! — пригрозил жене Василий Чернов.

— Прочь с дороги! Не то стрелять буду!

Надя быстро вынула из кармана небольшой пистолет и прицелилась.

— Ну, барыня-сударыня, ты этой игрушкой не шути! — грозно проговорил бывший вместе с Черновым Хлопушка.

И он, как клещами, схватил за руку молодую женщину. Пистолет выпал у нее из рук.

Василия Чернова кроме Хлопушки сопровождал приятель последнего — Ванька по прозванию Косой, такой же пьяница и вор, как и Хлопушка.

Чернов уговорился с ними похитить жену; его сообщники стали за ней следить, и вот, воспользовавшись тем, что Надя пошла гулять одна, негодяи напали на нее днем среди дороги.

— Разбойники! Я буду звать на помощь! — стараясь высвободить свою руку, крикнула молодая женщина.

— Кричи сколько хочешь, сударка, никто не услышит. Ну-ка, Косой, помоги мне посадить барыню в сани, — обратился Хлопушка к приятелю.

Сколько ни отбивалась Надя, а принуждена была уступить. Ее силой посадили в сани; с ней сели Хлопушка и Косой и крепко держали ее за руки.

Василий Чернов поместился на облучке и правил лошадьми. Несмотря на то что лошади мчали во весь дух, Чернов беспрестанно погонял их.

Ехали в противоположную сторону от Сарапула.

— Куда ты меня везешь? — спросила Надя у мужа.

— Куда надо! — грубо ответил ей тот.

— Что вы меня держите, не убегу!.. Пустите, — с презрением проговорила Надя и стала вырывать свои руки из рук крепко державших ее негодяев.

— Ты, сударка, не дури, не то свяжем! — погрозил ей Хлопушка.

Надя смирилась; она знала, что эта угроза может быть выполнена.

Отъехали верст тридцать от Сарапула, повернули направо и покатили по проселочной дороге.

Надя была легко одета; ее начинал пробирать мороз, она дрожала всем телом.

— Озябла? — совершенно спокойно спросил у ней Хлопушка.

— Не хочешь ли согреться? У нас водка знатная есть, — предложил ей Косой.

Молодая женщина ничего им не ответила.

— Скоро приедем, успеешь согреться, — промолвил Чернов и стал хлестать лошадей.

Сказал он правду. Скоро вдали показалась какая-то деревенька, расположенная на крутой горе; они въехали в эту деревню и остановились около большой чистой избы, крытой тесом.

— Вот и приехали! — весело проговорил Чернов, выпрыгивая из саней.

Он стал стучать в оконце; на его стук ворота быстро отворились.

Мужик с окладистой рыжеватой бородой, в полушубке на плечах, с поклоном встретил приехавших.

— Добро пожаловать, добро пожаловать! — говорил он, широко отворяя дверь в избу и пропуская Чернова и его жену.

— Здорово, Гаврила, все ли у тебя приготовлено? — спросил у мужика Чернов.

— Все готово: горница вымыта, истоплена и прибрана.

— Ну и ладно!

Изба у мужика Гаврилы имела два отделения, переднее и заднее; в переднем обыкновенно Гаврила проживал со своей семьей только летом, а зимой передняя половина стояла пустой.

Василий Чернов был давно знаком с Гаврилой, который во всей деревне Марфино почитался за первого богатея. Чернов в трудную минуту занимал у него деньги. Гаврила охотно давал ему, помня оказанную Черновым услугу, а услуга состояла в следующем: Гаврила как-то раз уличен был в каком-то проступке. Хоть проступок его был и невелик, но все же его ожидала тюрьма. Василий Чернов стал хлопотать по его делу и совершенно «оправил» Гаврилу.

Гаврила это помнил и старался по возможности оказывать услуги Чернову.

Василий Чернов, задумав похитить свою собственную жену, не нашел лучше места припрятать ее, как у Гаврилы. От Марфина до города далеко, никто не догадается, что Надя находится в избе у мужика Гаврилы, под замком. Разумеется, Чернов предварительно побывал в Марфине и уговорился с Гаврилой, который и отвел для его жены переднюю половину избы.

— Вот твоя временная квартира, — сказал Наде Чернов, входя с ней в избу.

— Ты думаешь здесь удержать меня? — презрительно спросила она у нелюбимого мужа.

— Да, думаю.

— Что же, под замком держать станешь, как невольницу?

— Сама того захотела; волей ты ведь не шла ко мне.

— Так силой заставишь?

— И заставлю.

— Плохо же меня ты, Василий, знаешь! Нет такой силы, нет таких запоров, которые бы меня удержали.

— Посмотрим.

— Ах, Василий, как ты глуп! Как ты смешон!

— Что поделаешь, такой уж уродился!

— И долго ты думаешь держать меня в затворе? — совершенно спокойно спросила кавалерист-девица.

— До тех пор, пока ты не изъявишь согласия жить со мной.

— Ого! Долго же мне придется сидеть под замком!

— Сама виновата!

— Оставь меня, Василий, я спать хочу.

— А ужинать разве не будешь? — заботливо спросил Чернов.

— Спасибо, я сыта.

Выпроводив мужа, Надя заперла дверь на крючок и осмотрела свое новое жилище.

Передняя изба Гаврилы была довольно просторная и чистая; печь находилась за перегородкой, на стенах висели картины, в красном углу на полке стояли иконы, большой стол покрыт был белой скатертью. За перегородкой стояла простая дощатая кровать, покрытая стеганым одеялом, под пологом.

Осмотрев помещение, молодая женщина села к столу.

«Происшествие это напоминает мне французские романы, — думала Надежда Андреевна, — муж похищает свою жену, запирает ее в подземелье замка. Только Василий запер меня не в подземелье, а в избе. Жалкий человек! Воображает, что меня можно удержать, заставить вести семейную жизнь! Глупец, я не рождена для семейной жизни, и если я захочу что сделать, то сделаю; никакие преграды меня не остановят».

Легкий стук вывел ее из задумчивости.

— Кто стучит? — спросила Надя, подходя к двери.

— Я, я, — послышался за дверью голос Чернова.

— Что тебе?

— Если тебе, Надежда Андреевна, что потребуется, то постучи в стену, и к тебе придут.

— Хорошо. Какая предусмотрительность! — Надя засмеялась.

С дороги ее стал одолевать сон; она не раздеваясь легла на кровать и скоро сладко заснула.

Всю ночь ей снились хорошие, сладкие сны.

Кавалерист-девица видела себя во сне на ратном поле на лихом коне… Кругом ее смерть, ад, тысячи жертв, а она невредима… За храбрость и беспримерное мужество ее представляют к высочайшей награде.