Танк по имени Лютик

Денис Викторович Прохор, 2022

Россия в любую эпоху страна удивительная. Раз за разом жизнь и судьба бросают ей вызовы, а она не гнётся и не ломается. Течёт по реке времени в одном известном ей направлении. Мимо бед. Через беды. Из года в год. Из века в век. А вместе с Россией плывут люди. Многие по течению, но есть кто против. И хорошие и плохие, а вместе российские. О них об этих людях эти рассказы. Тех, кто жил в условиях ковида, кто живёт внутри Специальной Военной Операции. Такие как были. Такие как будут. Такие как есть…

Факингшит формальности

Корнеев вызвал к себе оперативников Желткова и Щедрика.

— Дело, значит, такое, пацаны. Тема не наша, но земля наша. Даю расклад. Сегодня конторские в Слуховицах нарколабораторию принимают.

— Ого. — удивленно отозвался Щедрик. Был он молод, сух и метафоричен.

— В Слуховицах Воронов участковый. Мы здесь причем? — спросил наличествующий в природе Желтков. Человек вокруг скучного, но значимого для любой вселенной пиджака.

— Вот за что ценю тебя, Желтков. — Корнеев поерзал внутри своего гробового полковничьего мундира. — Так это за твою овальность. Как это у тебя так получается, до сих пор не допираю. И в церковь ходить и меня бесить одновременно? У тебя что под носом?

— Что у меня под носом? — спросил в ответ Желтков. — Усы вроде как.

— Усы. — согласился Корнеев. — Но кроме, помимо и прежде всего у тебя там должна быть улица Емельяна Ярославского 17 в пгт Слухавицы. Как так, пацаны? Они курсуют, а мы не в курсе?

— А мы что, товарищ полковник. — поддержал Щедрик напарника внезапным Есениным.

— Русь теперь конторская, а не васильковая. Мимо нас да к ангелам по небу летит.

Корнеев полковник был жжённый. 90-е на плечах лейтенантских вынес и выбросил. После этого жил в гармонии с мыслями в собственной голове и портретом на стене. По-отцовски вразумил молодого Щедрика.

— Государство сложить, не стишки начирикать, Щедрик. Русь, слава богу, без нас разберется. Куда и чего. Дай ей бог, Владимировне, здоровья.

— Иногда стишки государства рушат. — умничал Щедрик. Он слушал «ГорГород» и темными ночами шел уверенно к медали Калабанова.

— Знаю. Я эту ситуацию так прожил, что еле выжил. — буркнул Корнеев. — Так что пусть уж конторская чем твоя поэтическая. Здесь хлебом кормят, а не словами. Поэтому.

Корнеев слегка загустил свой обеденный много позволяющий себе и другим голос.

— Поэтому. Базар философский приканчиваем. Возвращаемся на родную ментовскую колею. Где за словом дело или чье-то тело. Тьфу, ты! Привязался. Стих стих! Кому говорю. Поэтому… — Корнеев слегка пристукнул толстыми сильными пальцами по крышке стола.

— Руки-ноги и в Слуховицы. Поприсутствуете. Обыск. Предварительный опрос задержанных. Может по нашему ведомству грешки какие. И вообще… Демонстрация флага.

— Тема не наша, но земля наша — в тон начальнику продолжил Щедрик.

— Это то, что ты должен помнить в первую голову, Щедрик. Всегда и помимо. — согласился Корнеев.

— А Воронов? — очень не хотелось основательному Желткову пилить 30 километров по ноябрьской размазне на другой край вселенной. В призрачные Слуховицы.

— Ты Воронова видел? — спросил Корнеев.

— Нет.

— И я нет. А он, как ты понимаешь, есть. В зарплатной ведомости точно. У Воронова участок как Лапландия. А живут там совсем не лапландцы. Все больше кузьмичи, буровляне и немного дебилычи. Так-то, Желтков.

— Хорошо. Воронов не может. А ехать на чем? Все машины в разъезде. — практичный Желтков продолжал ковать будущее в настоящем.

— На Щедрике, Желтков. Такой лоб здоровый. — Корнеев потянул на себя верхний ящик. Бросил на стол кольцо с ключами.

— Мой Бухолет берите. В салоне пить, курить, но не умничать. Не ломайте карму. Она не ваша. Все. Ауф.

— Ауфидерзейн. — согласился Желтков, а Щедрик молча склонил голову.

Желтков и Щедрик бодро и спортивно пробежали по мокрому лужистому асфальту. Закрылись внутри настывшего УАЗа Патриот от мелкой и скучной дождливой сволочи. Очень раздражали Желткова ржавые пятна листьев на белом капоте. Но, в конце концов, при зрелом размышлении он решил, что их нет. А раз их нет, значит их нет. Желтков завел мотор и прогрел салон. Дворники едва справлялись со слезливой и серой мутью, возникающей прямиком из тяжелого и холодного, как мокрое залежалое белье, воздуха.

— Охо-хо — выразил общее впечатление Щедрик. — Поехали, что ли быстрее, Желтков. — Не пейзаж, а изжога.

Пока Желтков выруливал на улицу Ленина, Щедрик баловался с кнопками магнитолы. Искал подходящее радио.

— О, кажется, тепленькая пошла. — Щедрик прибавил громкости. Из динамиков пролился в салон и затопил все кругом, по самую желтковскую макушку, липучий, желейный звук. Одновременно с тяжеленным чугунным битом в нем забарахтались мужские суровые голоса, поющие о своем, о девичьем. Русский рэп. Хорошо, что Щедрик смилостивился и не врубил на полную, иначе Желтков утонул бы без остатка где-нибудь на великой русской дороге. Между Слуховицами и Большой Медведицей.

— В Ташкент свернем? — попросил Щедрик. — Беляшиков хоц-ца.

Желтков кивнул и сразу за пожарной станцией остановился у разбухшего от дождя и старости съестного вагончика на вросших в землю тракторных колесах.

— Будешь? — спросил Щедрик.

— Нет. — покачал головой Желтков.

— Чего? Опять пост?

— Два дня еще. — ответил Желтков. — В пятницу разговеемся.

— Алка у тебя, конечно, кремень.

— Я сам. — возразил Желтков.

— А я что? — ответил Щедрик. — Я ничего. Значит, не будешь беляшики? Такие они здесь солнышки. М-м-м…

Желтков промолчал, но пока Щедрик отсутствовал, громкость убавил почти до ноля.

— Едем? — спросил Желтков. Он смотрел как возили по стеклу дворники водяную чепуху. Очень уж завлекательно ел свои хрустящие, сочные беляши Щедрик. Запивал растворимым кофе из пластикового стаканчика.

— Сейчас. — Щедрик вытер салфеткой блестящие губы. Положил мятый стаканчик и разжиревшую салфетку в прозрачный пакетик.

— Сдай назад. — попросил Щедрик. — В мусорку выброшу.

В салоне остался мясной увлекательный запах. Желтков выехал на дорогу.

— Все это факингшит формальности. Я тебе говорю. — Щедрик сытно покуривал. Сбрасывал дым и пепел в едва приоткрытое окно.

— Ты о чем?

— О тебе. Обо мне. Обо всем. Смотри. Корнеев дядька же не дурак?

— И не дурак и дядька. — согласился Желтков.

— Вот. А это тогда ему зачем? — Щедрик почесал бумажную иконку на приборной доске.

— Может привычка?

— Привычка. — повторил Щедрик. — Беляшик не есть, когда хочется, тоже привычка?

— Это вера. — ответил Желтков. — Что? Не веришь?

— Кому? Автомобильной открытке? Я же говорю факингшит формальности. Как мы и Слуховицы? Чего?

— Да так. Ты же вроде молодой, Щедрик. Не твои это как бы звенящие вопросы.

— Интересуюсь. Не Топ Догом единым. Кстати, как думаешь, Рэгбист с Сульяновым засекутся?

— Хотелось бы. Я на Регбиста штукарик от Алки затихарил.

— Да ну?

— А то.

— Да ты реально зверь, братан. — рассмеялся Щедрик.

В Слуховицы въехали со стороны Медыни. Крутанули по кольцу рядом со стройной заводской церковью. Улица Емельяна Ярославского была совсем узенькой и волнистой. Желтков остановился у 3-го номера. Кирпичной автомойки. Сразу за серым Фордом Транзит. Дверь Форда открылась. Молодой, спортивного вида человек в бейсболке обошел Патриот и приветственно постучал по стеклу.

— Егор.

— Желтков. — Желтков обернулся и пожал приветливо протянутую руку. — Это Щедрик.

— Сосед. — Щедрик и Егор вместо рукопожатия стукнулись кулаками.

— Тепло тут у вас. — Егор снял бейсболку и держал ее между коленями.

— Значит, мужики. Минут через десять начнем. Сначала спецы отработают, а потом уже мы. Вроде там ничего серьезного. Ребятки фуфельные. Пару недель всего работают. Если наркоша местный обнаружится, претензий не имеем. Лады?

— Лады. — согласился Желтков.

— Гуд. — сказал Егор. — Тогда курим и вперед. Да. Маски не забудьте.

— А мы привитые. — сказал Щедрик.

— Мы тоже. Правила, мужики.

— Факингшит формальности.

— Прямо в пипку. — согласился Егор. — Давайте, мужики. На приёме.

Ровно в 16:30 Форд Транзит медленно поехал в глубину тихой и узкой улицы. Выждав какое-то время, Желтков поехал следом. Остановились у ребристого (бирюза в лазури) забора. Форд чуть дальше, а УАЗ чуть ближе. Между ними оказалась жестяная калитка с приваренной арматурной ручкой. В калитку спецы не пошли. Крепкие мужики в круглых черных шлемах, в комках цвета больного жирафа, закинули за спины свои АКСы, перешагнули через низенький забор и гуськом-гуськом по кирпичной дорожке мимо черных скелетов не хозяйских деревьев. Потом Желтков услышал громкие стуки, особый дрожащий звук выбитого стекла из тонкой мансардной рамы, а в бледные сумерки и паутину из яблоневых деревьев выкатился желтый аппетитный колобок электрического света.

— Вроде можно. — сказал Егор. — Идем.

Домик был обычный, щитовой и дачный. После мансарды кухня с грубо сложенной печкой и характерным мефедронным запахом. На дровяной плите банки, склянки. На полу синие пластиковые баки. Егор тронул рукой один из баков.

— Вот это я понимаю. Ответственные люди. — Щедрик подмигнул Желткову. — Наперед все продумали. На следующие 10 лет точно. А если нам повезет, а нам повезет, то и вся пятнашка.

Единственная комната светилась замечательным абажуристым светом. Золотисто-черным с прозрачными тенями и загадочными темными углами. Под пестреньким ковром широкая самодельная кровать с хорошим шелковым бельем. Круглый стол под зеленой скатертью. Бутылки и вчерашняя еда в бумажных тарелках. Пожалуй все. « А нет» — подумал Щедрик. — «Самое главное, как всегда. Под ногами».

— Поднимите их. — сказал Егор.

— Два абсолютно голых мужика. Руки за спиной в наручниках. Одному лет 25. На голове модные всполохи черно-синих волос и тонкий кожаный ремешок с голубым камнем на шее.

— Фамилия. Имя. Отчество? — спросил Егор.

— Сатанелли Аггел Ольгердович.

Желтков кашлянул. Щедрик хмыкнул. Егор как-будто не заметил.

— Это само собой. — продолжил он как ни в чем не бывало. — Паспортные данные, пожалуйста.

— А он и по паспорту такой. — спецназовец с открытым щитком на шлеме протянул Егору кипу разноцветных документов.

— Прям реально? — Щедрик смотрел через плечо Егора. — Аггел Ольгердович, 1997 года рождения. Город Курган. Вот тебя повело. Кукушка крякнулась.

— Мое дело. — шмыгнул тонким переделанным носом Аггел Ольгердович.

— Само собой. А вы из какой федерации? — спросил Егор второго задержанного. Тот был постарше и поуместней что ли. Вокруг сорока. Хорошая, солидная будка с ухоженной бородой. Правда все что ниже дрябленько, а еще ниже вдобавок и пугливое. Желтков лишь пробежался взглядом по столь откровенному непотребству и дальше старался смотреть прямо в лица.

— Кузнецов Сергей Петрович. И потрудитесь одеть маски. И нам тоже надо одеться.

— Само собой. — повторил Егор. Он сдвинул маску вверх с подбородка. Желтков поделился запасной маской со Щедриком, а спецназовец просто опустил щиток шлема.

— Получается… — Егор рассматривал документы и пытался найти правильное определение для двух голых мужиков в одной кровати.

— Вы интимные… партнеры. Так получается?

Тихие и воспитанные вопросы дали нужный эффект. Голенький Кузнецов начал ошеломительно быстро одевать на себя какой-то важный начальствующий сюртук. Видимый только ему одному.

— Что за оскорбительные намёки? Представьтесь. Кто вы такие? Потрудитесь выдать нам одежду и объяснить, что здесь происходит? Не понимаю по какому праву?

— А вы понимаете, Аггел Ольгердович? Изготовление и хранение в особо крупном…

Вдруг замолчал Егор. Желтков увидел то, чего и представить не мог в прошлой своей жизни. Льва-вегетарианца или разобранного на психологические детали фэсбэшника.

— Кузнецов это вы? Это разве вы? — Егор поднес к бородатому директорскому лицу нагого гражданина удостоверение. Такого же размера и цвета как у Желткова или Щедрика. Наверняка, такого же как у Егора. С гербом, фотографией и синими утвердительными печатями. Кузнецов бросил острый и хваткий взгляд на служивую книжицу в руке Егора.

— Это здесь ни при чем. Не имеет значения. Но учитывая мой уровень, вы понимаете какие это будет иметь последствия лично для вас?

— Мама вызывай ментов. — резкий и метафоричный Щедрик ознакомился с удостоверением. — Вот это человек. Не человек, а бездна. Еще и с крестиком, но без трусов. Хм.

— Это не ваше дело. — истерично выкрикнул Кузнецов. — Подумайте лучше, что с вами будет.

— К сожалению наше, архиепископ Веспасиан.

— Кто? — переспросил Желтков. Он посмотрел на Щедрика. Напарник от удовольствия едва на руках не ходил.

— Прикинь! Жаль нельзя… Или тиктокнем? — спросил Щедрик.

Егор покачал головой и добавил.

— Мы не они. Других уважаем.

— Кого вы уважаете? Опричники! У вас локти по руки в крови! — архиепископ с корочкой профессионально вознес вверх свои холеные длани. — Невинные души вопиют. Дьяволы. Бесы. Тьфу!

Егор лениво отклонил голову и священная слюна пролетела мимо, едва не поразив Желткова.

— Котя. Не надо. — попросил, чуть не плача, Аггел Ольгердович.

— Котя. — это гладкое и доброе слово Щедрик выбросил изо рта, как горячую картошку. Задорный и звонкий, по хорошему детский, смех поволок его вперед и бросил со всего размаха на стул рядом с круглым столом под зеленой скатертью. Поверх этого смеха Егор торжественно провозгласил:

— Брюки архиепископу и Аггелу Ольгердовичу.

Щедрик окончательно порвался. Он сложился пополам и уже из-под стола продолжил издавать громкие, булькающие звуки.

— Федя. Наручники снимите.

— Зря. — Щедрик выбрался наружу. В его голосе догорал искренний смех. — Аж в боку закололо. Надо, Егор, как они. Иначе не доходит.

— Поможешь? Предварилку оформим. — спросил Егор.

Сначала Желтков взял у Егора допросные бланки. Сел за стол рядом со Щедриком. Разложился. Приготовился делать привычное дело. Аггел Ольгердович помогал одеваться своему интимному другу. Делал это, не смотря на раздраженные замечания и упреки, так же заботливо и ласково как Алла Желткова для собственного мужа. Желков встал.

— Я пойду… Пожалуйста. — сказал он Егору.

— Хорошо. — Егор посмотрел на Желткова и ничего больше не спрашивал.

Во дворе, внутри черного и тесного, неприятного на ощупь, как холодный свиной жир, вечера Желтков сорвал с лица маску. Разорвал ее на мелкие части. Потом на микронные и, наконец, добрался до абсолютной пустоты в собственных руках. Очень захотелось домой, но потом расхотелось. Алка не поверит, а если поверит будет хуже. «Позорище» — подумал Желтков. — «Гребаное позорище. Ведь эта архиепископская сука на бабулях миллионы зарабатывает. На мне зарабатывает. На моей правде. На вере моей… Обман. Лохотрон факингшит… Чтоб ты… Тварь. И те, кто тебя таким сделал. Меня таким сделал!»

Пока ждал Щедрика, слушал Желтков в машине «Сектор Газа». Хоеву тучу нескладных и белоснежных песенок. Выжигал химически чистым панком лютую праведную злость из мыслей и души. «Какой души?» — Желтков пару раз хорошенько двинул по рулевому колесу. — « Есть нейроны в башке и эта сука беструсая. Навсегда».

Желтков увидел Щедрика, выходящего из калитки. Выключил магнитолу.

— Едем? — спросил Желтков.

— Ага.

— Едем. — повторил Желтков. Не то, чтобы он боялся, хотя кого он обманывал? Конечно, боялся того, что Щедрик всю дорогу будет вымучивать свои идиотские шутки. Повод был. Но Щедрик подвел. Ничего не говорил. Копался в своем телефоне.

— Прикинь. А ведь он реально архиепископ.

Желтков отвлекся на секунду от пустынной дороги. Увидел на экране Веспасиана в шелковой рясе и огромным крестом на холмистом пузе. Отвернулся.

— Знаю. Это «Божья тропинка». Каждое воскресенье всей семьей смотрим. Смотрели…

— Прямо так круто? Навсегда?

— Как иначе… Ты сам все видел. — сказал Желтков и добавил. — В Ташкент поедем.

— За беляшиками?

— Именно.

— Тогда за Медынью топи безбожно. Имеешь право. Равиль в 8 закрывается.

Они успели. Желтков себя порадовал. Умял три своих и еще один Щедрика.

— Вот теперь хорошо. — сообщил он Щедрику.

— Ага.

— Может по пивку? — предложил Желтков.

— Само собой. — согласился Щедрик. — Слушай. Я тут подумал. Там у вас как?

— Где?

— Ну в церкви. Когда приемные дни?

Желтков посмотрел на Щедрика. Черт его разберет, шутит или нет?

— Не гони.

— Серьезно.

— После этого мудака. О чем ты, Щедрик?

— Я о том, что есть в этом что-то…. Живое и грешное.

— Это да. — усмехнулся горько Желтков.

— Ведь он же не первый такой Веспасиан?

— Это да. — повторил Желтков. — Все ложь. Все ради бабок. Бумажных и кожаных.

— Само собой. Но не всегда. А, значит, это просто жизнь.

— Просто жизни и в жизни выше горла. Вера это про не нашу жизнь. Другую жизнь. А раз ее нет… — Желтков замолчал.

— Разобраться надо… — сказал Щедрик. — Раздразнил меня этот архиепископ… А что если наша жизнь и есть вера. В любых мирах одна и та же.

— Разбирайся… А я на родную колею. Так легче. Пивко будешь? Или уже нельзя?

— А то? — рассмеялся Щедрик. — Когда я еще разберусь.

Они немного поспорили, но решили ехать в «Светофор». Щедрик слышал, что там Балтика экспортная по 30 рублей бутылка. Какой-никакой, но дар.