Свингующие

Дарья Симонова

Каспар Ярошевский считал, что женитьба так же неизбежна, как служба в армии или медосмотр. Почему же для одних людей связующие узы священны, а для других – тяжкое бремя обязательности? Как же поймать тот ритм, ту мелодию, единственную, свою, дающую мир, спасение, надежду? Как различить ее в клиническом абсурде чужих судеб, рваном грохоте непристойных откровений и скромных аккордах всеобщего приспособленчества?..

Глава 1

Части тела

Из Сашеньки: «Единожды женатый, кто тебе поверит».

В детстве Каспар решил, что не будет жениться. На всякий случай. Но постепенно понял, что это неизбежно, вроде армии или медосмотра. Он и в армию пошел, чтобы доказать себе, что не малахольный, но с браком было иначе. Ребенком он пытался приоткрыть ларец с семейными ценностями, но тот прикидывался интригующе пустым. Родители личным примером убедили его, что брак — емкая тема для анекдотов, и это единственное, что его оправдывает. Впрочем, отец, упражняясь в сером юморе, — для полноценной черноты оного папе не хватало основательности, — чувствовал себя отменно. Мать представляла собой немотивированное непостоянство: она меняла прически, одежду, посуду, собачьи подстилки, по возможности мебель и настаивала на переездах. Ее организм требовал перемен как основного витамина.

Она была любимым в округе парикмахером. Каспар много размышлял над тем, что означает «легкая рука», это магическое и едва ли не главное свойство в куаферном деле. Он часто как бы ненароком взвешивал материнские ладони или искал на них особые отличительные знаки. Но они скрывались не в статике, а в движении. В резковатой сноровке, в продуманной небрежности, в чем-то одновременно неуловимом для зрения и явственном для осязания.

Но правильной парикмахерше важнее иметь длинные, ухоженные волосы и красивую грудь. Это располагает: ведь к собственному телу спокойнее допускать тех, кого природа не обделила. Кто может поделиться красотами. Тут сапожник не может быть без сапог. Вот и вся мистика Полишинеля! А нарастающая луна и прочий фольклор для профи необязательны. С длинными волосами у матушки был порядок, — она их только успевала перекрашивать из воронова крыла через махагон в русый и платину. На тело тоже пожаловаться не могла — напоминала валькирию в миниатюре. И имя у нее было подходящее — Аврора. В общем, клиентура к ней шла день и ночь и в парикмахерскую, и домой, она стригла и укладывала с сосредоточенным упорством, никогда не отказываясь от подработки. Чужие и попутно свои волосы были для нее смыслом и хлебом насущным. Вырез ее белой блузки-поло был оккупирован заколками-защипами, которыми она по-хирургически точно орудовала, создавая очередной шедевр. В свободное от шедевров время мама готовила однообразно простые блюда — жареная картошка, куриный суп, бараньи котлеты, смотрела детективы, убеждала Каспара сделать стоматологическую карьеру и ругала отца.

Мать была карательной и волевой составляющей семьи. Отца Каспар совсем не боялся, и в его компании чувствовал интригующую свободу. На фоне матушкиной занятости отцовский образ жизни казался таинственным и аристократичным. Встречи на ипподроме (не существующем в маленьком городе!), ночные телефонные разговоры с понижением тона, портреты западных рок-звезд в его маленькой студии звукозаписи, где он, как выражалась мама, вершит свои «темные дела»… — все это вкупе со смуглым обаянием создавало необычную харизму. К тому же отец был красив. Когда он сел в тюрьму на шесть лет, мать позвонила своей сестре и устало сказала:

— Я тебе говорила, что он подлец. Выбрал такой неподходящий момент. Мы на мели, а он…

Сестра — а для Каспара она была тетей Гулей или просто Айгуль — не вняла. И она, и все матушкины подруги находились под обаянием симпатяги. Хотя тетка была умнее всех, даже влюбленность в свояка не мешала ей шумно сочувствовать матери:

— Рорик, мы найдем тебе другого мужа. Перспективного архитектора.

Сама Айгуль побывала замужем три раза, но мятущаяся ее душа не знала покоя.

Братьев и сестер Каспару заменяло общество Шерифа. Крови колли и немецкой овчарки в нем так удачно смешались, что создавалось впечатление удачно выведенной отдельной породы. Жизнерадостного пса привела Айгуль, имя ему придумал отец, предрекая свои проблемы с властями, кормила и чесала мама, а любил и выгуливал Каспар. Любил больше, чем кто-либо, или ему так казалось: он ведь относился к Шерифу, как к родне. Правда, порой Каспару не хватало в нем субординационной этики — беспечный четвероногий одинаково радовался всем домашним, а также чужим или одинаково всех игнорировал, в зависимости от ситуации. А ведь мог бы эмоционально выделять своего наперсника по затеям — все-таки в семейной иерархии Каспар мыслил себя непосредственным начальником над четвероногим. Причем начальником попустительствующим: любимейшей провокацией коварного дитяти было утреннее приглашение нарушить «диванное» табу. Шерифу запрещалось взбираться на человеческое ложе, и он не претендовал. Но Каспар сладостно и упорно вводил его в искушение, давая каверзную команду. Пес навострял локаторы и умильно наклонял голову, призывая прекратить испытание. Делал вид, что не понимает, чего от него хотят, тихо скулил от пытки соблазном и в конце концов одним легким и резким прыжком перечеркивал все условности воспитания.

Шериф всегда был опечален своим моральным проигрышем…

В отцовском исчезновении из жизни семьи была некая симметрия: когда он загремел в тюрьму, сыну было шесть лет, и отсутствовал он тоже шесть лет. Эти годы прошли в странном спокойствии. Этакая грусть в ожидании справедливого исхода, притом что воздаяние за печаль кем-то гарантировалось. По всем предметам Каспар успевал равнодушно хорошо. Это было время, когда самыми могущественными чародеями казались официанты. Они выполняют изысканные гастрономические желания и берут за это огромные деньги. Официанта Каспар видел раз в жизни, когда Айгуль с очередным мужем пригласили оставшуюся без кормильца родню праздновать чей-то юбилей. Юбиляра Каспар совершенно не запомнил. Зато молодой человек в галстуке-бабочке с непроницаемым лицом адепта вражеской разведки произвел неизгладимое впечатление на неокрепшую детскую натуру. Вот он, долгожданный шпион, приплывший из-за моря, которого так жадно ждала детвора маленького городка! Маленький городок — это неделимая мыслеформа из прошлого, как простое число, которое делится только на единицу или на само себя. Не распространяемая тема — и без слов все ясно.

Маленький городок был прекрасен своими закоулками и низким сиреневым небом, в котором обитали липкие неопрятные комья космического пластилина. По мнению Каспара, именно облака, а точнее, их форма являются единственным доказательством наличия Высшего Разума. И еще море, конечно, в котором вечно нельзя было купаться. Зимой холодно, и летом холодно. Были теплые дни, но их по пальцам пересчитать. Например, когда вернулся папа. Долгожданное гарантированное чудо приветствовала природа.

В отсутствие «подлеца» мать бережно поддерживала его авторитет и отпустила ему все грехи.

— Папа пострадал за другого человека. Папа ничего плохого не делал.

То же самое говорилось подругам и знакомым. Ореол мученика вкупе с располагающей внешностью подняли рейтинг вершителя темных дел на первые строки местного хит-парада. Отца теперь величали не иначе как Сашенька. Каспар впервые возгордился своим необычным именем: ведь его назвали в честь рано умершего прадеда по отцовской линии.

Вернувшись из тюрьмы, отец застал Каспара окрыленным будущим предназначением. Тот пережил увлечения моделированием, резьбой по дереву, легкой атлетикой, футболом и понял, что всем перечисленным он еще в жизни побалуется, но его истинное призвание — ветеринарное дело. При школе был открыт живой уголок, которым руководила энергичная метресса биологии. Каспар и несколько ребят немедля вступили в зоологическое братство. Для обыкновенной школы заштатного города масштаб затеи был не мелким: в небольшом загоне, выстроенном на скорую руку, обитала даже пожилая косуля, забредшая из ближних лесов. Кроме нее, самой крупной подопечной, были взяты в оборот лисенок, кролик, белка (очень самодостаточное создание), сурок, щенок и группа мелких грызунов. Сашенька не мог оправиться от удивления: ведь он планировал для отпрыска немного иную карьеру. Но, уповая на бренность детских мечтаний, оставил Каспара в покое. Ему хватало забот о себе. К счастью, его взял к себе в магазин старый друг дядя Марик. И папа нырнул с головой в новые приключения. Утром одновременно включал радио, кофемолку, электробритву (борода должна была иметь строгие контуры). Очертить ее границу Сашеньке еще дозволялось, но саму бороду стригла и холила только Аврора. Все-таки мастер своего дела! Она даже пыталась умаслить брутальную растительность благовониями, но это отец считал перебором. Матушка с пониманием отнеслась к Сашенькиному крену в щегольство, пусть-де залижет тюремные раны. Кофейный дух благотворно влияет на неуступчивых. Аврора терпеливо сносила поиски подходящего галстука цвета увядания. А лучше пьяной вишни!

— Сегодня мне нужно обаять одну девушку от тридцати до шестидесяти… Надеюсь на милосердие зрелости. Но… ты же знаешь, как мне нужна ассистентка! Мужчины доверяют женщинам, женщины тоже доверяют женщинам. А мне надо выглядеть безупречно, бе-зу-пречно. Считай, что у меня первый бар Наташи Ростовой!

У Каспара зародилось стойкое ощущение, что самые важные посты на Земле занимают строгие девушки-старухи, непримиримые к погрешностям бороды. Наиважнейшая задача в любом деле — обаять стражниц-монстров, охраняющих неведомые сокровища. И казалось очевидным, что сам Каспар, достигнув определенного возраста, тоже научится папиным уловкам. Правда, неизвестно зачем. Но в этом и прелесть: одно дело, когда маленькому человеку кажется, что к тридцати годам у него, само собой, будут жена, дети, квартира, скипетр и мантия. Это обычный путь земных иллюзий. Но совсем другое дело — уверенность во врожденном умении. В способности к процессу вне зависимости от того, принесет ли он материальное благо или нет. Такая уверенность — приданое от Бога, с которым не пропадешь.

Притом что, как ворчала мама, отец «взялся за старое», семейство никак не богатело. А ведь темные дела вроде как приносят больше прибыли, чем светлые, так говорят все. Значит, отец чист, успокаивал себя Каспар, и брал велосипед напрокат. Его восхищала возможность брать что-то на время. Он не был одержим собственническими страстями. Ему нравилась смутная власть спасителя. От того и тяга к врачеванию. Мама парадоксально поощряла Каспарово кредо:

— Вот, может, и вправду станешь доктором. Стоматолог — очень нужная профессия. Занимайся, милый… — и давала с собой кулек печенья, чтобы детвора устроила чинное чаепитие и обязательно угостила добрую зоологическую фею. Чтоб и она зубы попортила — сыночку больше работы будет…

Каспар совершенно не желал быть дантистом. Он только потом понял, что мать имела в виду статус и обеспеченность. Но у мамы были и другие приоритеты. Например, она любила Лермонтова.

О тюрьме отец старался не вспоминать. В Каспаровой голове заточение родителя укоренилось как неизбежная издержка его многотрудной стези. Ведь папа называл себя «партизаном экономической свободы». Обыденных ярлыков, вроде «цеховик» или «фарцовщик», Сашенька избегал. Тем более тех, что намекали на противозаконность. Тем более что он не был заправилой в этих затеях, а только ироничным, как и полагает жанр, оруженосцем. Каспар среди своих сверстников ревниво оберегал отцовскую репутацию. Точнее, бдил — случай вступиться представился, но позже и в стане чужаков. Его окружение уважало импозантного сидельца с неравномерно поседевшей бородой. Если приглядеться, то можно было заметить, что она полосатая, как тигровая шкура. Однажды Каспар услышал, как девочки шептались о ее красоте. Наступала новая эра отцовского успеха: на смену матушкиным подругам приходили Каспаровы одноклассницы. Воистину Сашенька был непотопляем.

Аврора тоже была непростым корабликом. Популярность мужа она принимала с ироническим стоицизмом, нередко советуя обратить свою благосклонность к кому-то из достойных претенденток.

— Вот она бы тебе подошла, Сашок, — заводила речь матушка об очередной одинокой мечтательнице.

— Она — ничего. Задроченная разведенка, неправильный прикус, квартира малогабаритная, образование высшее. Бывает хуже. А еще кто у тебя на примете? Нужно ознакомиться со всем списком, прицениться. Нет в тебе систематического подхода, Рора…

Отец любил подчеркнуть их с матушкой интеллектуальное неравенство. Но, полагая мужчину более высокоразвитым существом, чем женщину, во многом он оставался консерватором и любой союз разнополых людей считал мезальянсом. Такая аксиома приводила к его полной пассивности по части возможных адюльтеров: зачем менять шило на мыло? Каспар, конечно, не мог поручиться за Сашенькину верность, но мама никогда не упрекала отца по этой части. Точнее, она была изначально готова к «левым» неприятностям и, готовясь к неизбежному, торопила его. Это — свойство всех самолюбивых натур. Но гораздо живее она интересовалась другим неизбежным, а именно будущей женитьбой сына. Профессию она для него уже выбрала, но не была уверена, что сможет с такой же легкостью решить матримониальную задачку. Словом, Каспар рос между двумя полюсами. Отец проповедовал тщету семейных уз, матушка — их сакральность. Ни тот ни другой не следовал своей философии: Сашенька не удалялся с посохом к обетованной свободе, Аврора не берегла свои кандалы. Оба хотели, чтобы за них осуществил декларируемое отпрыск.

А Каспар никак не мог понять, почему вокруг свитого гнезда столько шума. Внутри него сплошная обыденность. Лишь Новый год да матушкин день рождения могли с натяжкой претендовать на роль семейного праздника, куцего фейерверка жизни: семья в сборе, сдобренная гостями, и великая радость, если кем-то из сверстников, — обычно сыном Айгуль. Руслан на два года старше и лет на десять порочнее. С годами разница и в возрасте, и в порочности не менялась. Но Каспар был очарован не порослью запретного, а всего лишь сладостью совместного хулиганства. Во всяком случае, так было, пока хулиганства у кузенов не стали слишком разниться.

А что же до дня рождения отца? Он никогда не отмечал его дома, уходил к тем, кто тоже вершит темные дела. К дяде Марику, например. А тот уже успокаивал Аврору, звонил и отчитывался о чинном ходе праздника. Матушка успокаивалась, потому что Марик был не просто таинственным теневым воротилой. Он окончил университет, исполнив волю родителей-физиков. Он цитировал Лермонтова — про камень в протянутую руку. Подарил Авроре итальянские сережки. Огнестрельную дыру в его черепе закрывала титановая пластина. И однажды он был Дедом Морозом и пришел поздравить Каспара. От Деда Мороза пахло тмином. И чем-то еще. Он вручил Каспару магазин от пистолета ТТ, наказав стрелять только в Господа Бога (его все равно не достать, а Каспар еще и добавил про себя: «Тем более что он злой»). Авроре достались сережки, а Сашеньку наградили мужским ароматом.

— Тебя давно надо было огуччить!

И семья в кои веки была единодушна в своих симпатиях, хоть отец и с подозрением относился к благовониям. Про Гуччи, кстати, Каспар тогда слыхом не слыхивал. Но понял однажды, что сел папа из-за Марика.

И какой можно было сделать вывод? Семья маленькая и разрозненная, а мир огромен и един. Но, в сущности, они очень похожи, колесики и шестеренки их внутренних механизмов работают одинаково. Отец и мать с Каспаром, но редко, чтобы оба сразу. В мире примерно так же: редко-редко составляющие нашего «я» в сборе и все довольны происходящим. Человек словно морковка, нарезанная соломкой для плова. И он привык радоваться частями. Легкая рука, тяжелое сердце…