Вороны

Дарья Квант, 2022

Диме девятнадцать. Он из обеспеченной семьи банкиров. У Димы есть девушка, друг и лучшая подруга, а его внешность может открыть перед ним любые двери. Казалось бы, жизнь удалась, если бы не одно «но» – Дима не считает все это веской причиной для существования. Комментарий Редакции: Внешнее благополучие обманчиво, это маска, за которой нередко скрываются сильные переживания. Особенно, когда ты юн и не крепко стоишь на ногах, а крепость эта не зависит ни от денег, ни от чего бы то ни было. «Вороны» – роман тонкого психологизма, который помогает найти тот недостающий паззл, возвращающий опоры.

По моей комнате гуляют черные вороны

— Привет, чудило, — Соня стояла перед ним в длинном халате, взлохмаченными волосами и с телефоном в руках, и, судя по ее довольно-таки небрежному, но милому виду, она ожидала Диму немного позже, и тем не менее, как ни в чем ни бывало, привычно и бескомпромиссно назвала его своим любимым прозвищем. Многие считали, что Соня из тех, кто напрочь лишен чувства такта, и только один Дима знал, что это «чудило» ласковее всех прочих слов и розовых соплей. Тут Соня пригляделась получше, и ее выразительные осветленные брови взлетели вверх. — Господи, что случилось?

— Я упала с самосвала, — Диме хватило сил, чтобы шутливо процитировать заезженную в свое время фразу.

Сделавшись хмурой, Соня указала рукой в квартиру, мол, проходи.

— Когда ты звонил мне, ты сказал, что у тебя ма-а-аленькая проблемка, которая требует вмешательства моей руки и нитки с иголкой. Ты немного приуменьшил.

Они вместе прошли в просторную кухню, и Соня без вопросов сразу достала две бутылки пива из холодильника. На кухне у Сони Дима всегда чувствовал себя комфортно, а в его жизни в последнее время комфорт был редкой роскошью. Он ощущал, что находится в безопасности: то ли потому, что кухню спроектировали практически без острых углов и сделали ее светлой — под цвет нежно-розовой лилии; то ли потому, что большая часть его детства проходила именно здесь, когда вместе с подругой они решали задачки по математике, пытались найти суффиксы в предложениях, делали потуги целиком выучить «Бородино» и когда вместе просто пили чай и пялились в подвесной телевизор, что до сих пор находился над холодильником.

— Так что случилось? Рассказывай.

— Врезался. В дерево, — отрывисто доложил он.

— Не хочу быть занудой, но я уже говорила, что мотоцикл до хорошего тебя не доведёт.

В целом, Соня всегда была заботливой, но не имела дурной привычки нависать над человеком, как курица-наседка, и никому не указывала, как жить. У неё просто доброе сердце, но четкое понимание того, что каждый должен набить себе шишки — в прямом и переносном смысле, — чтобы потом быть умнее.

— В каких местах ты поранился?

Дима еле осознал вопрос, который ему задали, однако поспешил оклематься от туманного наваждения.

— Коленка, левая рука, губы и лоб соответственно.

— Нда, лоб у тебя действительно плохой, — хирургическим взглядом Соня «пропальпировала» его. — Помимо этого тебя ничего не беспокоит? Ты какой-то не та…

— Я в порядке, — на автомате перебил ее Дима. — Нужно только обработать раны.

— И зашить лоб, — добавила Соня, и в ее голосе Дима отметил ноту позитива. Что сказать, Соня любила свою профессию.

Первым делом она принялась за самые серьезные повреждения.

— Почему пошел ко мне, а не в больницу? — ловкими пальцами Соня просунула нитку в ушко специальной иглы. Такие обычно показывали в фильме, и в детстве Дима их очень боялся. Теперь же, ощутив, как обработанный спиртом участок кожного покрова оказался проколотым, он только сжал кулаки, претерпевая легкую боль. Сама рана болела сильнее в сравнении с комариным уколом иголки.

— Не хочу в больницу. Там все более… официально.

Увлеченная процессом, Соня понятливо промычала.

— Вот так, потерпи чуток, — она любила приговаривать, занимаясь чем-либо. — Готово. Теперь снимай одежду — посмотрим, что у тебя там.

Дима разделся и почувствовал себя смущенным не потому, что он разделся перед Соней, а потому, что он разделся на кухне, и теперь стоял с комком одежды в руках и не знал, куда ее пристроить.

— Пару синяков, коленка до крови… Знатно ты в столб вмазался, или во что там.

— В дерево, — поправил ее Дима, кладя рубашку и джинсы на стул рядом. — Я врезался в дерево.

Он уже начинал верить своему же вранью.

— Жди, сейчас я схожу за перекисью.

Дима с благоговением припал к горлышку открытого пива.

Соня вернулась быстро. В руках у нее была перекись водорода, вата и марлевые бинты.

— Сначала обработаем губу.

Это напомнило Диме, как однажды в детстве он подрался с одним парнишкой во дворе. Тот разбил ему губы, а так как дома родителей не было (к тому же, мама его обязательно бы наругала) он пошел к Соне, когда та сказала ему, что у нее дома большая аптечка — ее родители тоже были врачами. В их семье это потомственное. Тогда еще неумело, но решительно Соня промочила его губы какими-то обеззараживающими каплями и сверху наклеила пластырь. Сейчас, стоя перед Димой и склонясь над ним, Соня действовала с большим знанием дела, чем тогда, когда она была шестиклассницей, а ее глаза все так же горели.

От воспоминаний его отвлекло пощипывающее ощущение.

— Подуть? — улыбчиво прищурилась Соня.

Он помотал головой.

— Кстати, где Алиса? Я думала, сегодня ты будешь с ней, а ты вон, оказывается, в одиночку лихачишь по дорогам.

При упоминании Алисы Диме стало еще хуже, но он не показывал этого. Старался не показывать. Он знал, что Соня спросила как бы между делом, чтобы подержать разговор, однако интересный факт состоял в том, что Алиса и Соня на дух друг друга не переносили. Это понятно — разный уровень благосостояния, разные взгляды на жизнь, разные приоритеты. Однажды они пошли гулять вчетвером — Дима, Саша, Алиса и Соня. Боже, как же это выглядело нелепо, мало того, что разговаривать девочкам было не о чем, так еще вдобавок они выглядели настолько контрастно, как будто произошел какой-то сбой в матрице: Алиса как всегда была одета в женственное трикотажное платье с оголенным животом и в каблуки, Соня же шагала рядом в любимой рубашке, рваных джинсах, кедах и — вишенка на тортике — берете, из-под которого торчали короткие блондинистые волосы, окрашенные на концах красным цветом. Без разговоров они как-то интуитивно поняли, что они обе, как ни старайся, друг другу не только неинтересны, но и были вполне раздражены присутствием друг друга.

— Алиса сегодня занята.

Соня нахмурилась. Видимо, она заметила, как односложно Дима отвечает на вопросы и вообще как он сегодня немногословен. Благо, можно все было списать на аварию.

Сейчас Диме снова хотелось расплакаться. И он обязательно бы сделал это, спроси Соня у него еще раз это участливое «ты в порядке?».

Конечно не в порядке, настолько не в порядке, что в голове какой-то несмолкаемый гул. Диму постепенно настигал шок от того, что буквально несколько часов назад он осознанно собирался распрощаться с жизнью.

Что ж, молниеносно проскочила одна мысль, по крайне мере мои друзья знают, под какую песню я хотел, чтобы меня проводили.

Это была не «Show must go on», которая, бесспорно являлась классикой, — это была песня «Город, которого нет». Дима никогда не обращал внимания на то, что она очень и очень старомодна, потому что ее смысл перечеркивал отсутствие всяких современных битов и словечек. Он хотел, чтобы на похоронах все вдруг поняли, что этот шаг, который длиннее жизни, наконец сделан им, и что он, возможно, теперь нашел этот приют, который так нужен страннику, приют, где его «наверняка помнят и ждут». При жизни, думая о смерти, все мечтают о небесах обетованных. Дима тоже мечтал.

Тем временем, они с Соней обработали коленку, синяки и прочие ссадины.

— Увидишь Сашу — передай ему, что он козел. Он знает, за что, — это были последние слова Сони перед тем, как она проводила Диму до лестничной клетки.

Дима кивнул. Спустя мгновение он понял, что, наверное, нужно что-то ответить и сказал:

— Да, конечно.

Дима не хотел домой. Куда угодно, только не домой, где он рухнет в кровать и будет пялиться в одну точку на стене. Сам себе он напоминал мертвеца с амбициозными потугами снова сделаться живым. Он хотел жить и ощущать себя как раньше: уверенным в себе парнем, не лезущим за словом в карман даже при разговоре с родителями; он хотел снова нащупать в себе то маленькое зерно здорового нарциссизма, которое заставляло его радоваться своему виду при взгляде на какую-либо отражающую поверхность. Теперь он просто забил на свою внешность и прикладывал неимоверные усилия, чтобы хотя бы помыться. Дима не знал, сколько он не мылся. Должно быть, дня два-три. Он носил одну и ту же одежду и ему было все равно, что скажут об этом окружающие. Одновременно с этим ему парадоксально казалось, что все попадающиеся ему на пути люди пристально смотрели на него словно с укором. Откуда взялось это стойкое ощущение — непонятно.

Дима гулял по центру ночного города два с половиной часа, совсем забыв про оставленный у дома Сони мотоцикл. Диму окружала Москва, даже в такое время суток остающаяся бурлящей, кипящей, будто для людей жизненнонеобходимо тусоваться в клубах до утра или выходить покурить целой компанией без верхней одежды. Июльские вечера в этом году отчего-то были на редкость холодными.

Дима тоже был в одной футболке, но сигареты у него закончились. Он понял это, когда ощупал все свои карманы.

Его не покидал вывод, что занятые только собой люди изо дня в день проходят мимо друг друга и даже не догадываются о том, какие мысли крутятся в голове у случайно встретившегося прохожего. Каждый человек за свою жизнь хоть раз да столкнется в толпе взглядами с тем, кого спустя час или два найдут мертвым. От него останется только равнодушный медицинский отчет с таким же равнодушным «повесился» или «передоз» или еще что. От него останутся только эти печатные буквы. Обидно и иронично одновременно. И, возможно, все потому, что этому потенциальному самоубийце не хватило самой мало-мальской участливости в чужих, но все же не бездушных по природе своей глазах.

Диме стало ещё хуже. Он пришёл домой, покормил своего кота Ириса и завалился в постель, игнорируя разрывающийся от звонков и смс мобильный. Может, это были родители, которые хотели поинтересоваться, почему сегодня он не пришёл на семейный ужин. Это могла быть и Алиса, которая обязательно возмущалась бы, что Дима продинамил ее со сроками, хотя обещал, что смонтирует видео в день съемки. Возможно, это Саша, который был не прочь выпить со своим другом.

Дима не хотел слышать ничей голос. Его собственного голоса, которым он кричал в себя, было достаточно. Он пресытился этой деструктивной эмоцией, был наполнен до краев, словно на грани передоза. Он хотел выплеснуть эти чувства, но не знал как.

Конец ознакомительного фрагмента.