Дорога горлицы и луня

Дарья Зимина

Княжна Агафия, потерявшая земли, надеется обрести счастье в городе волколаков, кто, как и сама девица, и в человеческом, и в зверином облике ходит. Бортэ, спутница Агафии, отвергнутая родными, ищет способы воротить себе былые почет и силу. Честимир, дядя Агафии, готов принять княжескую власть. До места желанного надо еще добраться, а кое-кто из волколаков хочет склонить скитальцев к злодейству. Придется каждому что-то потерять, чтобы пройти испытания, выбрать важное, сберечь это любой ценой…

Глава 9

Сколько их? куда их гонят?

Что так жалобно поют?

Домового ли хоронят…

А. С. Пушкин. Бесы

Бортэ знала, что она красива, что есть в ее лице и осанке черты, которые мужчинам приятны и их женам, сестрам и дочерям не противны. Конечно, вдали от юрт у кередки не было ни шелков, ни золота, ни пудры, но разве это нужно не для того, чтобы добавить блеска, а чтобы заставить сухие кизяки гореть изумрудами? Вспомнив, что косичек-змеек по плечам и спине уже никогда не будет, Бортэ поняла, как ее приняли за юношу.

— Так я же девица!

— Еще и голос противный! — запищали из кустов на печи.

Кередка пошла на звук. Услышав ее шаги, что-то маленькое спрыгнуло вниз на те доски, на концах которых стояла гостья, и они под ногами в красных сапогах взмыли вверх. Бортэ упала назад, ударилась спиной об стену, охнула и быстро наступила на бок лежавшего в комнате сундука. Зверек или дух неведомый прыжком поднял другую часть пола. Вода из луж полетела в лицо девице, заставив гостью закрыть глаза рукавом. Что-то тем временем толкнуло расписные стенки ящика, и тот заскользил к другой стенке со скрипом, шорохом. Опасаясь за свою спину, Бортэ, не дожидаясь, пока сундук остановится, подалась на валявшуюся лавку, но не удержалась на узком ее боку, направленном к небу чистому да облакам пышным (крыши-то не было), и упала на пол лицом. Чуть-чуть до угла печки не долетела! Из носа и лба над одним глазом брызнула кровь. Враг неведомый прыгнул прямо на девицу, словно раздавить ее или пройти сквозь нее хотел. Голова у Бортэ кружилась. Из последних сил схватила она что-то, прислоненное к белому кирпичному печному боку, и швырнула в создание неведомое. Противник с писком и визгом отлетел назад. Когда Бортэ поднялась, пошатываясь, она своего врага увидела — крошечного человечка в белой рубахе до колен, перевязанной черным кушаком. Он был весь покрыт шерстью цвета волос Аксютки (заметила бы Агафия, будь она в той избе). На руках и ногах темнели когти длинные. Большие уши торчком стояли. Что-то пыталось вырваться. Ухват, брошенный Бортэ, прижал крепко-накрепко человечка за пояс к стене избы.

В дверь застучали. Послышался встревоженный голос Агафии, прибежавшей из-за шума услышанного на соседский двор:

— Аксютка, отопри!

Бортэ подставила нож к горлу врага своего и многозначительно молвила:

— Гм!

На большее сил не оставалось. Голова гудела, от солоноватого и железного привкусов во рту тошнота подступала к горлу. Человечек понял все. Он щелкнул пальцами, и щеколда упала на пол. Переступая через порог, Агафия окинула взглядом горницу, и корзинка из ее рук упала на пол.

Вскоре Бортэ уже сидела на поставленной правильно и придвинутой к печке лавке. Княжна, намочив утирку в луже на столе, прикладывала к щекам и носу подруги ткань сырую и прохладную. Человечек со стенки верещал:

— И так был страшен, а теперь и того пуще! У-у-у!

— Помолчи! — огрызнулась Агафия, а затем к кередке обратилась: — Бортэ, как же это получилось?

Та что-то пробормотала на своем языке с мрачным видом.

— Не поняла.

— Если я тебе это переведу, Честимир шкуру с меня спустит.

— Коли парень в бабьем платье здесь помрет, хоть за ноги, да вытащи его из избы. Мне покойник в горнице не нужен, — не унимался человечек.

— Рот закрой, — злилась Агафия еще сильнее.

— У меня хозяйка не ты, а Аксютка!

— Кого это я к стенке прибила? — спросила Бортэ.

Княжна задумалась и не сразу ответила:

— Домового. Мне про них рассказывал Честимир.

— Это он на хозяев крышу обрушил?

— Не я! Не я! Чтоб у меня глаза лопнули, коли вру! — завопил человечек.

Агафия отошла от Бортэ, подошла к стене и взяла пушистую лапку домового в руку.

— Мы не со злом сюда пришли. Я знаю, что ты не виноват, что ты, как положено, избу свою берег от всего дурного. У меня в корзинке пироги с капустой. Коли я тебя отпущу — поешь спокойно, не обидишь нас с подругой?

— Дались мне твои… А-а-а! — закричал человечек, когда Агафия выдернула ухват из стены.

Ловко, как кошка, приземлился на пол. Бортэ, ожидая худого, поджала ноги. Но княжна размотала лежавший в корзине рушник, достала румяный мягкий пирожок и протянула человечку.

— Ведьма! — выпалил тот, однако лакомство принял и отошел от девиц в дальний угол — есть.

— Домовые не злые, — объяснила Агафия подруге. — Живут на чердаке или за печкой. По ночам хозяйство стерегут, полы в избе метут, по воду ходят, зерно сушат, гривы и хвосты скотине чешут. Если беда скоро — предупреждают семью храпом, воем, топотом, мяуканьем, стуком в окно.

— И у Прасковьи такой есть?

— Да. Только там у домового хозяйство — проказничать некогда. А здесь запустение, даже Аксютка не ночует. Вот он и бесится. Коли Устинья с детьми и мужем в своей избе жить не начнут, будет и у них такое же горе.

Человечек доел пирог и, не опасаясь ничего, уже по пояс погрузился в корзинку Агафии, стоявшую на полу, и чавкал. Бортэ спросила:

— И его кормить будем?

— Всякой живой душе ласка нужна. А он, поди, оголодал — сколько лет на этом дворе ни крошки не было?

— Восемь ртов, — покачала головой кередка.

— Домовые маленькие, много не съедят.

Но в это время человечек поднял голову, довольно урча. Шерсть на руках и лице была в крошках и капусте, рубаха испачкалась, из большого рта два пирога торчало. Девицы не смогли сдержать улыбок. Новый знакомый проглотил пищу и сказал беззлобно:

— Вот уродины.

— Зачем ты так говоришь? Можно же похвалить, поблагодарить, попросить еще пирогов принести завтра, — заметила мягко Агафия.

— Еще чего!

— Нет ли здесь миски? Я хочу оставить поесть Аксютке.

Домовой прыгнул на печь и загремел там чем-то. Вернулся назад с грязным чугунком. Агафия, вздохнув, пошла к реке мыть посудину. Бортэ сидела на лавке у печи. Новый знакомый напротив нее на полу уселся и почти пропел:

— Нос распух, глаза заплыли. Родная мать увидит — испугается.

— Княжна придет — назовешь ее красавицей. Или ни один пирожок до тебя не доберется — сама все съем.

Домовой скорчил кередке рожу.

Агафию пришлось ждать долго. Воротилась она в мокрой рубахе, а Бортэ и человечку объяснила смущенно:

— В Смородину упала. В первый раз чугунок мыла.

Кередка чувствовала себя совсем слабой. Оставив пирожки на столе, княжна в одну руку подхватила корзину, а другой обняла подругу и велела:

— Обопрись на мое плечо.

Когда девицы кое-как спустились с крылечка, голос из окна пропищал им вслед:

— Благодарствую, милые! Еще приходите!

— И все-таки как ты лоб об печку не пробила? — ворчала Агафия, когда они, покачиваясь, вышли со двора на улицу.

— Может, это печка бы разбилась, а я была целехонькая? Да и раны у волколаков заживают быстро. Ах, если б кто увидел наш бой! Сказку бы сочинили.

— Я тебе сколько угодно сказок насочиняю, только себя береги.

— Будто я сама виновата, что у вас под каждой кочкой кто-то могучий и неведомый?

— Это потому, что тебе только бурю подавай. Да держись крепче. Чуть-чуть… Почти пришли, Бортэ!

Девицы были уже на своем дворе. Воик сидел на лавочке под окошком избы. Заметив спутниц своих, он помахал рукой, но потом наморщил брови и встал удивленный. Почему одна за другую так хватается? У кередки лицо стало сине-желто-красным, все распухло. У Агафии волосы были мокрыми, прилипли к щекам и лбу, а коса висела плетью. Да и что алело на рубахах у обеих?! Бортэ не нашла ничего лучше сказать, чем:

— Худо ты, Воик, за нами приглядываешь! Уже первая кровь пролилась.

Княжна подтащила кередку к лавке.

— Унеси ее в избу.

Паренек с охотой обнял девицу раненую за плечи, а вторую руку потянул к коленям, но Бортэ мягко отстранилась и на то место, где прежде юноша сидел, шлепнулась.

— В избе душно. Я лучше здесь побуду.

— Принеси ей воды. Я пока в лесу соберу крапиву — опять кровь пошла, — распорядилась Агафия, протягивая Воику корзину. — Бортэ, голову назад не закидывай. Плохо будет.

Княжна ушла по тропинке к реке Зарянице. Кередка сидела на лавке, закрыв глаза. Паренек с сожалением смотрел на изуродованное лицо девицы и заметил вдруг, что ничем его она не прикрывает от его взгляда. Доверяет! Сердце стало биться чаще. Почему не дала себя понести? Смущается! То ли любит уже, то ли вот-вот полюбит. От радости у Воика дух захватило. Прижав к груди корзину, он побежал в избу за водой.