Когда меня не стало

Анна Данилова

Чудом оставшаяся после взрыва машины вдова погибшего адвоката Изабелла пытается вычислить таинственного убийцу мужа. Неведомая рука убирает – одного за другим – возможных свидетелей, бывших клиентов адвоката. Буквально на полшага опережает Изабеллу безжалостный преступник. Удастся ли ей распутать этот кровавый клубок ненависти, ревности и предательства?

Глава 7

Дома уже надрывался телефон. Звонил Савельев.

— Я сейчас приеду, — сказал он.

— Белла, надо бы разогреть еду, он приедет голодный как волк…

Белла, пожав плечами, пошла на кухню. Звонок Савельева насторожил ее. Неужели он узнал что-то об Исханове? Так быстро?!

Когда раздался звонок в дверь, стол на кухне уже был накрыт. Григорий и Белла встретили оголодавшего следователя и сразу же провели на кухню. Савельев, энергичный и немного суетливый, сполоснув руки над раковиной, уселся за стол и некоторое время молча поглощал один из салатов, а потом, подняв голову, вздохнул и откинулся на спинку стула:

— Вы себе и представить не можете, в какую историю влипли сами и втянули меня. Исханов… И кто бы мог подумать?!

— Коля, не томи. Что случилось?

— Девица… та самая девица, которую мы нашли в сточной канаве… Вы помните, я прибежал в парк весь в мыле, едва не опоздал…

— Помним, конечно… — отозвалась Белла. — Вы еще сказали тогда, что она пролежала в этой самой канаве целую неделю, а была такая же красивая, как я…

— Так вот: это единственная дочь вашего Исханова… Кроме нее, у него никого не было…

— Господи, какой ужас! — Белла закрыла рот рукой и замотала головой.

— Оказывается, она вот уже десять дней как пропала…

— И Исханов молчал? Не заявлял в милицию?

— Не заявлял.

— Но как же вы узнали, что это именно его дочь?

— Думаю, что среди моих коллег у него есть кто-то свой. Этот человек, очевидно, позвонил ему и все рассказал… Дело в том, что Исханов сам пришел к нам и попросил показать ему девушку… И когда я спросил, откуда он знает, что мы нашли убитую, он только посмотрел на меня… Бррр… Что это был за взгляд! Так вот, он посмотрел на меня и ничегошеньки не сказал… И до сих пор не проронил ни слова… Мы возили его в морг, он опознал тело дочери. Вы себе представить не можете, что в такие минуты испытываю я… И как тяжело скрывать свои эмоции…

— Но почему же он молчал? И молчит до сих пор?

— Понятия не имею.

— Может, у него шок?

— Да нет, он же произносил какие-то слова, когда только пришел и просил показать ему тело…

— Я все поняла: он приходил к Максу из-за дочери, а дело с мукой и арахисом — это совершенно другая история… А я-то зациклилась на этом… И что же теперь делать? Убили его дочь! Но ведь не просто же так.

— Это-то нам как раз и предстоит выяснить.

— Ее изнасиловали?

— Пока ничего не известно. С нею сейчас работает Виноградов, ближе к вечеру позвоню, может, он что и скажет… Но лично я видел на шее пятна… А это говорит о том, что она удушена.

— Сколько ей лет?

— Девятнадцать…

— Как мне. Но все равно мы не должны забывать и про зама Исханова. Где он сейчас, кстати?

— Дома, где же еще! Отдыхает до суда. Ограничились подпиской о невыезде. Теперь по вашему списку, — Савельев придвинул к себе тарелку с жарким так, словно где-то среди кусочков мяса и находился тот самый список, о котором он говорил, — Снегин. Снегин-старший сидит. Снегин-младший бьется как рыба об лед, хочет, чтобы отца отпустили. Нанял аж трех адвокатов. Одним из которых и был ваш Лерман.

— Что там за взятка и кому?

— Якобы Виктор Николаевич — это Снегин-старший, директор химкомбината — получил взятку от своего бывшего работника, некоего Иванова Петра Васильевича, в размере десять миллионов рублей за то, что поможет ему приобрести по льготным ценам акции своего же комбината. Много акций, на триста пятьдесят миллионов рублей. Понятное дело, Иванов в этом случае представлял интересы своей фирмы, в которой он в настоящее время работает… Но Снегин утверждает, что никаких денег он не брал, что Иванов во время их разговора, который происходил в машине, просто передал ему папку с какими-то бланками, кажется, речь шла о бланках международных контрактов… И вот среди этих бланков и находился конверт с десятью миллионами рублей. Сумма-то, между нами говоря, ничтожная… Но стоило Снегину выйти из машины, как ребята из ФСБ, предупрежденные о передаче взятки, схватили его, что называется, с поличным. Бедолаге даже с сердцем стало плохо…

— Надо бы проверить Иванова. Так поступить мог только человек, у которого рыльце в пуху, — неожиданно громко и эмоционально вмешалась Белла, — такие вещи проделываются сплошь и рядом! Просто он сам где-то увяз по уши, и, чтобы отмыться, ему и предложили инсценировать эту взятку. Я в этом более чем уверена.

— Белла, да ты просто смотришь в корень! — вырвалось у Савельева. Он уже немного успокоился, еда явно пошла ему на пользу.

— А что касается выбора Снегина на роль жертвы, то и тут надо пораскинуть мозгами и подумать, КОМУ из администрации так помешал директор химкомбината. Я лично склонна думать, что это дело рук одного из замов Володарского, который находится в тесной дружбе с немцами… Разве вы не помните историю со стиральными порошками? Немцы собирались вложить деньги в создание комбината по производству моющих средств, но что-то у них там не получилось, и они вынуждены были приостановить дело… Об этом писали в газетах… Но некто Вагнер, вы, господин Савельев, не можете не знать, о ком идет речь, встал на защиту интересов немцев.

— Вагнер… Ты имеешь в виду заместителя Володарского Вагнера Владимира Оттовича?

— А кого же еще… Вот откуда ниточка тянется.

— Тебе об этом рассказывал твой муж?

— Нет, просто я знала, что к нему обращался Снегин-младший, а потом еще эта большая статья в «Губернских вестях». Да его подставили, этого несчастного Снегина. Конечно, Макс рассказал мне в общих чертах, что произошло тогда, но насчет всего остального мне пришло в голову только сейчас.

— Хорошая у тебя голова, ничего не скажешь. За обед спасибо, вы меня прямо ублажили… Не знаю, как теперь работать… Клонит в сон, и все такое… Но я что хочу сказать… В истории Снегина нет такого рычага, мощного рычага, способного спровоцировать убийство… Правда, может быть, за всем этим скрывается что-то еще… Вот такие мои соображения.

Белла воздержалась от комментариев, а Григорий Александрович как будто и вовсе не присутствовал при разговоре. У него был крайне рассеянный вид, да и думал он, казалось, о чем-то своем…

После ухода Савельева он внимательно посмотрел Белле в глаза и сказал:

— Знаешь, до меня только сейчас дошло, в какую опасную игру мы втянулись… Да и история с этим Наполеоном, который каким-то образом привез или принес, я уж не знаю, тебя на свалку, не выходит из головы. Может, нам стоит съездить туда сначала без Савельева, и ты покажешь мне тот шалаш? Если психологически тебе это сделать трудно, то я не стану настаивать. А вдруг у тебя в голове произошло что-то такое… Галлюцинации, например… Всякое бывает.

— А то, что я машину угнала, это уже ВАШИ галлюцинации? Или вы на самом деле видели новенький красный «Фольксваген» на борисовской даче?

— Нет, это уже реальность. Ну так что, мы поедем или нет?

— А почему бы и нет… Вот только переоденусь.

* * *

Когда проезжали посадки дикой смородины, Белла почувствовала дурноту. Неужели она действительно была здесь, да еще в чужих и грязных лохмотьях? Как же могло такое случиться, что Макс не уберег ее? Неужели он довел свои дела до того критического состояния, когда в ход идут бомбы или пули? Неужели он не чувствовал, балансируя на грани между жизнью и смертью, что ему грозит опасность? Почему не предупредил Зу-Зу об этом? Ведь он же мог ее спрятать, обезопасить, в конце-то концов!

Машина затряслась на ухабах: въезжали на свалку. Глядя на дымящиеся холмы и вдыхая тошнотворный запах испеченных нечистот, Белла вдруг вспомнила, что в день смерти Макса ему должен был позвонить из Москвы Борисов. Ну да, он так и сказал: «Пойдем скорее, заяц, Игорь должен позвонить в половине десятого…» И она его спросила тогда, неужели он поведет машину после выпитого коньяка, на что Макс ответил с присущей ему серьезностью, которую Белла всегда воспринимала как иронию: «А я, между прочим, не выпил ни грамма». Она не поверила ему. А почему?

— Знаете, я вдруг вспомнила, что в тот вечер Максу должен был позвонить из Москвы Игорь Борисов…

— Это хозяин той самой дачи?

— Да. И друг Макса.

— А по какому поводу намечался звонок, не знаешь?

— Нет.

— А что этот Борисов так долго делает в Москве? Чем он занимается? Бизнесмен?

— Нет. Вернее, я не знаю точно… Кажется, он занимается ценными бумагами. При нашей администрации есть какой-то отдел, осуществляющий покупку акций у юридических лиц…

— Тсс… — Григорий схватил ее за руку. — Узнаешь местность?

Белла всмотрелась в открывшийся ей дымный серо-зеленый пейзаж — дымящиеся горы мусора и мусороуборочные машины, напоминающие больших и неуклюжих жуков, медленно проплывающих по холмам, — и закрыла ладонями лицо.

— Видите там, слева, возвышение? Это и есть шалаш.

— Какой же это шалаш? Нагромождение фанерных ящиков.

— Говорю же: шалаш, — повторила она уже с раздражением. — Вот там они и живут.

— Выйдем?

— Придется. Для чего же мы тогда сюда ехали, спрашивается…

Они вышли из машины и направились к шалашу. Было тихо, если не принимать во внимание шум подъезжающих и отъезжающих мусоровозов да какой-то неприятный хруст под ногами.

Белла остановилась перед рогожей, которая заменяла дверь, отвела ее в сторону и заглянула внутрь. В душной темноте пахло яичницей.

— Лиза, — позвала Белла слабым голосом, все еще не веря в то, что она видит шалаш НАЯВУ.

Послышался какой-то шорох, после чего ей в лицо ударил тонкий луч света.

— Кто там? — услышала она недовольный высокий голос и тотчас узнала, кому он принадлежит.

— Наполеон, это ты?

— Ну, я…

Она набрала в легкие побольше воздуха и шагнула внутрь. Свет сделался ярче: это Наполеон зажег керосиновую лампу. Он сидел на постели, свесив ноги, и чесал свою взлохмаченную голову.

— А, это ты? Чего тебе?

— А где Лиза?

— Нет ее. А зачем она тебе?

— Поговорить хотела.

— Так говори.

— Я не одна.

— Ментов привела? — нахмурился он. — Кто там еще?..

— Мой знакомый. Понимаешь, мне никто не верит, что я дошла сюда пешком… У меня какие-то провалы в памяти… Когда я несколько дней тому назад ушла отсюда, я полдня добиралась до трамвайной остановки… Как могло случиться, что я в туфлях на высоких каблуках пришла сюда? У меня что, был приступ лунатизма?

— Тебе не стоило сюда приходить, — вдруг неожиданно жестко произнес Наполеон и встал. — Уезжай. Я тебе все равно ничего не скажу.

— Я не уйду до тех пор, пока все не выясню… Это сейчас я пришла без ментов, но, если ты будешь так разговаривать со мной, я приведу сюда целый взвод… У меня проблемы, неужели ты не понимаешь? Скажи, я действительно видела взрыв или это ты мне рассказал? Это важно, пойми…

— Все ты видела…

— А где я была во время взрыва? Я никак не могу вспомнить, выходила ли вообще из ресторана… Иногда мне кажется, что в последний раз я видела своего мужа в банкетном зале… Помоги мне восстановить ход событий… Его убили, но могли убить и меня. Я не смогу теперь спать спокойно, пока не пойму, закончилась охота на нашу семью или она только началась…

Когда она произносила последние слова, Наполеон стоял уже совсем рядом, и она в сердцах схватила его за грудки. Григорий, наблюдавший всю эту сцену, сделал шаг вперед, чтобы в случае, если Наполеону не понравится подобное с ним обращение, обезопасить Беллу.

— Мы нашли тебя в кустах, возле машины, — ледяным тоном произнес подросток, — мы подняли тебя и повели…

— Куда?

— Сюда. Все, больше я тебе ничего не скажу.

— А где Лиза?

— Тебе это зачем? Уж она-то точно ничего вам не расскажет… Мне пора за ней идти, так что не стойте на пороге… — Он оттолкнул Беллу и вышел из шалаша. — Только не надо за мной ходить… Это наши дела.

И он стремительным шагом направился в глубь свалки.

— Я не пойду туда, — сказала Белла, с отвращением вдыхая теплый и едкий дым, принесенный в их сторону легким ветром. — Мне кажется, что я и так знаю, где Лиза. Она у Татарина. Она спит с ним, а он платит ей за это. Вернее, платит-то скорее всего Наполеону. Вот скоты!

Они сделали вид, что ушли, и даже отогнали подальше машину, а затем, спрятавшись за какими-то закопченными канистрами и коробками, стали ждать возвращения Наполеона.

Он появился не один. Опираясь на него, к шалашу брела худенькая и простоволосая Лиза. На ней была длинная синяя юбка и красная вязаная кофта. Белые волосы развевались на ветру.

— Ты будешь с ней разговаривать?

— Да, но только не сейчас. Вы можете мне пообещать, что на днях мы вернемся сюда и увезем Лизу домой? Я поговорю с нею с глазу на глаз, идет?

— Хорошо.

Они вернулись в город. Григорий сразу же сел звонить Савельеву.

— Его нет на месте, и трубку никто не берет.

— Наверно, он поехал в морг. А я почему-то всегда считала, что такие, как он, сидят в своих теплых кабинетах и лишь отдают приказания…

— Так оно и есть, но ты не забывай, что мы загрузили его по уши бесплатной работой. И он пашет, можешь мне поверить, за троих. Ты не смотри, что он такой толстяк, в нем энергии знаешь сколько! Поэтому и ест много, надо же как-то компенсировать растраченное.

Белла взяла на колени телефон и набрала СВОЙ номер.

— Куда ты звонишь?

— Домой, — сказала она, грустно улыбаясь. — А вдруг телефон не сгорел? Если бы вы знали, какая красивая и стильная была у нас квартира… Как много сил и времени я потратила на то, чтобы отремонтировать ее по своему вкусу, заказывала мебель из Италии, светильники из Франции… Мы специально ходили на выставки местных художников, чтобы купить картины. Я жила как в раю. Знаете, какой ковер был в нашей спальне? Нет? Он был совершенно белый и вот с таким толстым ворсом. Я любила ходить по нему босиком. Наша квартира была нашим миром. И Макс… Занято… Вернее, мой телефон погиб. Короткие гудки…

Они опустила трубку, откинулась на спинку дивана и закрыла глаза. И в это время зазвонил телефон. Григорий Александрович взял трубку, но, услышав что-то, побледнел и протянул трубку Белле.

— Тебя, — сказал он, с недоумением глядя на нее. — Какая-то женщина.

Белла попыталась руками изобразить свое недовольство по поводу того, что он сразу не сообразил повесить трубку, но любопытство было так велико, что она не выдержала, приложила трубку к уху и спросила глухим голосом:

— Кто там?

— Изабелла, это ты?

— Я… Но с кем я говорю?

— Ты говоришь, милочка, с Изабеллой Лерман. Я думаю, что пора заканчивать этот дикий спектакль. У тебя было достаточно времени, чтобы решить все свои проблемы. Макса все равно нет, он погиб. Зачем только ты все это устроила, непонятно…

— С кем я говорю? — Белла почувствовала, как лоб ее покрылся испариной. Было действительно дико слышать по телефону СВОЙ голос.

— Повторяю. Я — Изабелла Лерман. Но Макс звал меня нежнее… Зу-Зу. Это ты убила его, и ты ответишь за это. Оставь в покое Пасечника и возвращайся туда, откуда приехала. Все, что могла, ты уже сделала.

И гудки. Короткие гудки.

Белла трясущимися руками положила трубку и повернулась к Григорию.

— Скажите, разве я похожа на сумасшедшую?

— Пока нет. А что случилось? Это звонила какая-нибудь из твоих приятельниц? Тебя выследили?

— Это вы во всем виноваты… Зачем вы сразу не бросили трубку?! Как вы могли вот так просто, после всего, что я вам рассказала и о чем просила, выдать меня…

— Извини, я совершенно потерял бдительность. Хотя и у меня, по правде сказать, волосы на голове зашевелились, когда я услышал в трубке твое имя.

— А как она меня позвала?

— Очень просто: позовите, пожалуйста, Беллу Лерман.

— Я никогда, слышите, никогда вам этого не прощу… — Зу-Зу отвернулась и заплакала. — Она сказала, что ОНА и есть Изабелла Лерман. А кто же тогда я?

— Ты соображаешь, что говоришь? Как это она могла назваться твоим именем?

— Вот так… Она сказала, что это я убила Макса… А еще она сказала, что ЕЕ Макс называл Зу-Зу… Наверно, мне не следовало вам этого рассказывать, теперь вы точно будете считать меня ненормальной. Но я все это не выдумала…

— Успокойся… Ты сильно нервничаешь… Возможно, тебе давят на психику… Ты должна быть готова ко всему.

— Посмотрите мне в глаза… и скажите: вы-то не сомневаетесь, что я и есть Изабелла?

— Белла, не раскисай…

— Вот и вы тоже разговариваете со мной, как с ребенком… Слишком уж много на меня навалилось за последнее время… Может, мне все бросить и уехать?

— Если тебя интересует мое мнение, то да, это было бы самым мудрым решением. Но это не ты сейчас об этом сказала, это в тебе заговорил инстинкт самосохранения, а он будет послабее, чем жажда мести. Ведь ты хочешь отомстить?

— Я уже и сама не знаю, чего хочу… Вы можете мне не поверить, но я не могу простить прежде всего Максу, что он меня бросил…

— Так говорить нельзя.

— Я знаю, но ничего не могу с собой поделать.

— Есть еще один вариант, он, конечно, небезопасный, но, с другой стороны, он позволит тебе более свободно добывать информацию. Ты еще не догадываешься, что я имею в виду?

— Пока нет… У меня, очевидно, действительно что-то с мозгами…

— Я имею в виду твое возвращение в мир. Явись к тому же Марку Фишеру и объясни все, что с тобой произошло. Если он действительно был другом твоего мужа, он захочет помочь тебе во всем разобраться. А так: был человек, то есть Макс, были проблемы, нет человека — нет и проблем. Это закон.

— Вы что-то не то говорите. Какие такие проблемы были у Марка с Максом? Абсолютно никаких.

— Может, я не так выразился…

— Конечно, не так. Все будет более примитивно: появлюсь я и создам целую кучу проблем Марку. Вот и все, чего я добьюсь. Марк не поможет мне найти убийцу Макса. Мне вдруг захотелось покоя. Я устала от внутренней дрожи, от того, что при каждом резком звуке, стуке, звонке, шорохе меня бросает в пот и я вся покрываюсь мурашками… Но для того, чтобы зажить более-менее спокойно, мне просто необходимо узнать, КОМУ была нужна наша смерть. И вот пока я этого не узнаю, я не смогу спать спокойно.

Григорий Александрович взглянул на нее с недоверием.

— Вы совершенно напрасно так смотрите на меня, я говорю серьезно.

— Ну раз так, то давай действовать.

— Но как?

— Вернемся к нашему списку. Пока Исхановым занимается Савельев… О Боже, произнес эту фамилию и сразу же вспомнил о его дочери… Я как-то забыл о ней.

— Я не забыла… Но пока Савельев будет раскручивать Исханова и пытаться выведать у него причину его столь долгого молчания, мы бы могли навестить Снегина-младшего.

— Ты говорила, что он был у вас дома, как ты думаешь, он мог запомнить тебя, твое лицо?

— Трудно сказать. Они разговаривали у Макса в кабинете, я только принесла кофе и сразу же ушла. Думаю, что с помощью парика я могла бы слегка изменить свою внешность и заявиться к нему как журналистка. Ведь такие, как он, ищут справедливости… Думаю, что появление журналистки, да к тому же еще и по следам статьи, будет вполне логично, как вы считаете?

— Не могу сказать, что это решение оригинально, скажу прямо — оно тривиально, но как иначе можно его разговорить?

— Можно познакомиться с ним вообще на нейтральной почве. Скажем, явиться к нему на работу и грохнуться в обморок прямо в его кабинете… Ведь он, кажется, работает в каком-то конструкторском бюро чуть ли не главным специалистом…

— Если ты собираешься его соблазнить, то хочу предупредить, что мужчина, находящийся в подобной ситуации, неспособен воспринимать женщину как таковую… В лучшем случае он вызовет «Скорую», а то и вовсе ограничится нашатырным спиртом и помощью своей секретарши.

— Тогда остается одно: стать на время журналисткой. Более того, я просто уверена, что после разговора с ним у меня действительно получится статья, которая впоследствии может сослужить ему неплохую службу. Отправлю ее в «Губернские вести» под псевдонимом…

— Не увлекайся… У тебя несколько другая задача…

Но она уже не слышала его.

— Григорий Александрович, — раздался ее голос из прихожей, — поедемте скорее… Я, кажется, знаю, где в нашем Богом забытом городе продаются неплохие парики… Кроме того, неплохо было бы купить диктофон, который наверняка пригодится нам не только для встречи со Снегиным… Только бы он был на работе, ведь уже шестой час…