‎Красавица и чудовища

Данила Пархоменко

Сказка про власть(В книге имеется по меньшей мере одна Красавица и множество чудовищ довольно разного толка. Никакого особого обмана ожиданий на тему истории Красавицы и Чудовища не присутствует).

2

— Госпожа Беной, — постучался в переднее окошко кареты кучер.

К сожалению, Элиза не подумала о таких простых вещах. Пять человек — это вовсе не пять доверенных лиц в дополнение к слугам. Это просто «пять человек», не включая кучера.

— Слушаю.

— Госпожа Беной, ось как бы тут… в общем… Теперечи нету ее… Ну, то есть сзади еще ничего…

— Ты это уже говорил.

— Но теперь-то, госпожа Беной, ведь… совсем того…

Элиза отодвинулась в тень, так чтобы ее лица уж точно не было видно снаружи.

— Что скажете, лейб-медик? — холодно спросила она.

— Перестань, здесь не осталось места формальностям, — ответил сидящий напротив мужчина с обезображенным лицом.

— Святой отец будет против того, чтобы я назвала вас по-родственному, — напомнила Элиза.

— Его здесь нет… — он облизал губы и откашлялся, — тогда, о урожденная Бенуа, не оставите ли вы, наконец, формальности? Ради своего колдуна.

— Эрик, вы не колдун, — ответила она, — но мне интересны ваши соображения.

— Мои соображения… — задумчиво сказал он, приглаживая ус над разорванной губой, — мои тайные соображения состоят в том, что пора спешиваться и, скрываясь, бежать к границе. Нельзя ждать чего-то хорошего от подобных заданий. Я испытал не одно…

— Оставьте поучительную историю вашей жизни. Мне интересно, что говорит ваше чутье именно сейчас, — холодно сказала Элиза.

Его история была и так известна — делавший военную карьеру старший незаконнорожденный брат замахнулся слишком высоко и оттого должен был сгинуть адъютантом в нескончаемой бойне где-то в южных болотах. Так и вышло. Но лишь на время. Каким-то чудом, через полтора года, он объявился вдвоем с Шоном — генералом исчезнувшей там армии. Вид имел нездоровый, к тому же обзавелся татуировками. Генерал уверял, что его адъютант наловчился исцелять все болезни, от болотной малярии и тифа, до гангрены и ходатайствовал о даровании тому чина лейб-медика. Сам же Эрик все отрицал. Четыре месяца назад генерал все-таки скончался от сифилиса, и положение Эрика начало стремительно рушиться. Не удивительно, что он считал приглашение в экспедицию лишь очередной попыткой просто избавиться от него.

— Пусть, — ответил он, — но сперва надо помочь с починкой. До вечера недалеко, а там и ночь…

— Пусть кучер делает свою работу, — еще более холодно сказала Элиза, — а ты — свою.

— И какую же? — вскинул он подбородок.

— Слуге это должно быть очевидно.

— Пусть… Я отвечу, но сперва ответь ты, для чего тебе этот бесноватый инквизитор? И, что самое главное, эти… достойные… девчонки со стариком и старухой?

— Вот потому от тебя и хотят избавиться, — наставительно сказала Элиза, — мои фрейлины достойные дочери своих семейств. «Старик», что их сопровождает — бывший рыцарь императорской гвардии. Проследи за ним внимательнее, чтобы не задавать вопроса «зачем».

— Следил. Он слаб.

— Не на силу смотри, — гневно прикрыла рот веером Элиза, — а, как ты выразился, «старуха» — единственная, кто способна поддержать их быт в достойной для долгого путешествия форме.

Касательно «старика», должно быть, в нем говорила зависть. Жак был из той особой породы немолодых военных ловеласов, что успели растерять угрожающую стать, но тем только приумножили харизму поэтичного дамского угодника и умелого льстеца.

— Бенуа, ты не ответила, для чего тебе они? И этот бесноватый?

— Тише, если не хочешь отлучения, — шикнула Элиза, — представь, что это военное дело и поразмысли, для чего.

— Не для чего… — он отстраненно откинулся на спинку дивана.

Элиза подняла глаза.

С таким отношением они все умрут. Но они всегда и все умирают.

— Напомню, что на людях следует звать меня на «вы», — сказала она, выждав, надеясь немного узнать истинные рассуждения бастарда, — можете без титула.

Он не удостоил ее ответом. Элиза пересчитала складки веера пальцами левой руки, наблюдая за странностями его поведения, раз уж Эрик отказывался объясняться:

— «Вам, кажется, хочется покинуть меня? Отчего вы начали ерзать?» Хотя бы так, — холодно предложила она.

— Показалось, — пробормотал он и поднял стекло окошка.

— Нельзя так мне отвечать, — Элиза резко сложила веер. Что за дурья голова у него с собой?! Своя собственная, с которой он каким-то чудом успел выслужиться в столь молодом возрасте, определенно осталась где-то еще.

— Ответь, зачем ты здесь? — шипящим шепотом спросила Элиза.

— Охранять, — пожал плечом он, оглядывая придорожный лес сквозь поднятое окошко. Кажется, он прислушивался.

Сдержанно выдохнув, Элиза продолжила:

— Представь, что и здесь ты приписан к генеральской ставке. Зачем ты здесь?

— Охранять. Не мешайте.

— «Охранять» — это твои рядовые. Слуги. Ты-то…

— Тихо, — прервал он, — звук.

Элиза недовольно цыкнула.

— Как волки, — пробормотал он, — они, когда окружают, молчат, только подсипывают и подкряхтывают, если совсем голодные… Вот как-то так…

Он попытался продемонстрировать.

— Но? — поторопила она продолжение. Наконец-то он начал делать свою работу, но был слишком медлителен в объяснениях.

— Сейчас другие звуки… Мерещится. Я схожу, удостоверюсь. Оставайтесь здесь, — он бахнул кулаком в переднюю стенку. Элиза поморщилась.

Когда карета остановилась, она тоже услышала. Возня кучера и все прочие звуки притихли, оттого сипение стало ощутимо. Многоголосое и исходившее отовсюду.

Холод ужаса сковал поясницу. Как будто огромнейшая ледяная пиявка присосалась ко всей спине и готовилась втянуть в себя не застывшую кровь, а все похолодевшие и казалось размякшие кости, прямо до кончиков пальцев.

— Я не разрешала, — сказала Элиза устало.

— Я попробую отбить дорогу назад, хватайте лошадь по моему сигналу, а до того… — скороговоркой выдал приблизившийся вплотную Эрик.

— Я не разрешала, — холодно повторила она, — помогите встать.

Огромный пышный подол помогал скрыть ходящие ходуном колени. Верхняя часть тела была и вовсе почти без чувств.

— Это мой долг! — крикнул Эрик.

— Твой долг — слушаться меня, — холодно сказала она, сжимая изо всех сил край дверного проема выходя наружу, — ты умрешь, когда я прикажу. Не раньше и не позже.

Какой же кретин! Он сам смотрел на дорогу. Он должен был видеть обобранные кусты с ягодами и редкие, но заметные, человеческие следы. Впрочем, Элиза тоже могла ошибаться. Здесь было неведомо все.

— Феона, Мария! — крикнула она в направлении стоявшей в стороне кареты. Где-то вспорхнула птица. Зверей стало почти не слышно. Видимо, из-за шума крови в ушах.

Ждать, наверное, пришлось недолго, но каждое мгновение разворачивалось бесконечностью готового случиться ужаса.

— Феона, держи меня под локоть. Идем, — приказала она.

— Куда, Элли? — спросила Феона, но живо обняла ее сбоку. Высокая и нездорово худая, выглядящая лет на десять старше своего юного возраста. Выглядящая умудренной, но ослабевшей от тяжелых утрат. Хотя в действительности с ее натурой все обстояло ровно наоборот. Пока Феона держала, можно было не бояться оступиться на подгибающихся от страха ногах. И можно не бояться, что до такой фрейлины, как она, дойдет безвыходность ситуации.

Мария же…

Впрочем, они — просто свита.

Четыре девушки кандидатки на политический брак второго рода — на брак с подавленной мятежной аристократией. Для экспедиции Элиза выбрала двоих. Отмеченных теми самыми обстоятельствами. Если не считать проклятия, она вовсе не хотела спасти их от предначертанной происхождением участи, так как в этом самом будущем не было чего-то особенно страшного. Конечно, фактически, им суждено было быть выданными за побежденных и униженных сорвиголов, чьи амбиции и военные планы были растоптаны, но чей статус или местное влияние не приемлили казни. Им суждено было стать заложницами среди ненавидящих их людей. Но воспитание должно было нивелировать большинство проблем (хоть и не такое превосходное воспитание, как у Элизы). Подавляющее большинство из жен, чего не скажешь о сыновьях и дочерях мятежников, не могли похвастаться подобной «тяжелой судьбой». Первые — так и вовсе рекрутировались на совсем уж незавидные позиции в имперской армии. Вторые — входили в преданные низкоранговые дворянские семьи, где все претензии на величие безжалостно вымывал неизбежный быт.

Лучше было думать об этом, чем о проклятии и том, что ждет в лесу. Все, чтобы отвлечься.

Расчет был прост. Поначалу он казался безумным, но никаких других вариантов для «первого шага» плана она не смогла измыслить.

А уж когда она заметила обобранные кусты вдоль дороги, то только уверилась в правоте своей стратегии. Похоже, в Запретных Землях простые люди и впрямь жили как обычно. Собирали грибы, ягоды и травы в лесу. А уж у широкой дороги обирали вообще все, что было на виду.

Кто бы ни захватил замок владельца Запретных Земель, ему требовались люди. От кого еще ему откусывать себе средства на жизнь? (Конечно, если он умудрился найти иной способ поддерживать свои владения, то стратегия Элизы была бы не верна. Но в таком случае можно было бы ставить крест вообще на всей человеческой ойкумене — такого не случалось за все прошедшие века.) И потому владелец Запретных Земель должен был позволять своим людям жить достаточно нормальным образом.

В этом и состояло противоречие. Даже если допустить, что тщетность попыток империи пробраться сюда была вымыслом проворовавшихся военачальников прошлого (якобы они раз за разом теряли большие армии), то за последний век в Запретных Землях должны были появиться по меньшей мере банды. Но от местных жителей приезжали лишь редкие торговцы. В церковных книгах были сведения о действующем в безымянном городишке приходе.

При всем этом армии и бандиты не овладели Запретными Землями.

Потому единственный разумный шаг, который выбрала Элиза — вторгнуться без оружия. С откровенно плохой охраной. И без умысла навредить, потому как земли явно охранялись чем-то неестественным.

С умыслом была самая большая загвоздка. Но Элиза решила и ее.

Размышления и воспоминания помогли избавиться от страха. Впрочем, если бы не Феона, она бы вряд ли осилила больше, чем несколько шагов. Элиза представляла себе множество вещей, которые могли таиться в этом лесу. Таких, что могли бы остановить любые армии и любых бандитов. И каждая из этих мыслей все больше сковывала.

Все же удалось пробраться довольно глубоко.

— Мы по нужде? — нарушила молчание Феона, томительно вглядываясь в ее лицо. Судя по тону, ей показалось, что она смогла распознать замысел госпожи.

Элиза хотела ответить. Но посчитала это лишним — она заметила зверя, появившегося в чаще, прямо как ниоткуда.

С Марией дела обстояли еще хуже. Она была полной противоположностью Феоны во внешности и умении подмечать очевидное. Но это омрачалось иногда выходящим на поверхность безумием, проявившимся еще в совсем юном возрасте.

И сейчас, кажется, это было оно.

Мария, зардевшись, тоже пристально следила за зверем. Его шерсть была перепачкана чем-то вроде мха. Нос морды, сипло и с большим трудом втягивающий воздух перед Марией, вдруг, мокро щелкнув, начал выворачиваться наизнанку, вытягивая наружу вывернутые тонкие трубочки ноздрей. Они казались неправдоподобно длинными.

— Смотри мне в лицо, — резко сказала Элиза Феоне.

Глаза зверя открылись, но из прогалин за веками только вспорхнули какие-то мушки.

Не отрывая взгляда от животного, Элиза, на сколько позволяли дрожащие пальцы, наматывала взятую с собой ленточку к себе на мизинец правой руки.

Запасной козырь, к которому она решилась прибегнуть.

Ведьминых проклятий обычно боятся только простолюдины. Любую ведьму можно просто убить или, на худой конец, уговорить снять порчу. Но иногда, все усложняется. Особенно если твой собственный отец по настоянию церкви одобрил и подписал указ о казни отлученного. И если оный отлученный — уже изгнанный из священного сана и имеющий неоднозначную репутацию владелец сиротского приюта, коий он организовал вместе с никем иным, как со старой ведьмой, как говорили слухи. Еще хуже, если оная ведьма проникла к тебе на чаепитие в саду, пока отец в отъезде. И уже совсем плохо, если она взяла у каждого из собственных воспитанников jusjurandum о твоей невыразимо ужасной смерти и принесла оных в огненную жертву во исполнение проклятия. И, повязав ленту, отдала и собственную жизнь. И, вдобавок, вовлекла обеих присутствующих на чаепитии фрейлин.

Мир крайне забывчив. Он легко засыпает песком многие клятвы, хоть в вечной любви, хоть в ненависти. Только волшебство отчего-то держится нерушимо, сколько не шли бы года. В особенности, темное волшебство. Вероятно, Запретные Земли тому подтверждение. Пока не исполнится заложенное ведьмой условие, пока не исполнится задуманное, мир не подумает исцелить этот изъян в своей плоти — заставит страдать и гибнуть хоть целые народы. Стирая людские жизни и память о них, он не трогает однажды заложенные причины страданий и зла. Как будто бы он сам — не больше, чем незаживающая рана в небытии.

Да, он не подумает исцелить этот изъян, но не помешает, скажем, тому, как у этих повстречавшихся животных вскрываются и произрастают заново глаза (хоть и не в изначальных местах), как нетерпеливо способны двигаться кости и когти их лап, даже когда остатки шкуры болтаются над ними, как бесполезная накидка.

Но сейчас в этом была большая выгода для Элизы.

Проклятье, наложенное на нее и фрейлин, было не меньшей силы. Законы бытия должны были исполнить его самым страшным образом — то есть вовсе не в каком-то лесу. Элиза твердо чувствовала это каждую ночь, когда ей снился горящий домишко. Она видела лишь пепелище, но во снах она слышала голоса каждого из воспитанников. И тех, с кем они разделяли судьбу в будущем и прошлом. Голос казненного, голос нянек, голос поджегшей себя ведьмы.

Грязно-сиреневая лента казалась холоднее и горячее всего, чего Элиза когда-либо касалась. Рука будто бы отказалась сообщаться с обычными чувствами, как если бы она погрузилась во что-то запредельное. А затем и все тело выпало из реальности. Она все еще стояла, опираясь на Феону, но казалось, что за тонким покровом собственной кожи бушует чудовищный ураган, жар и холод. Ощущение сродни лихорадке, когда привычные предметы и привычные источники тепла и прохлады ничего не могут поделать с тем, что творится внутри.

— Уходите, — тихо сказала Элиза зверям.

Они должны были почувствовать, что добыча уже давно схвачена. И вовсе не ими.

С того злополучного дня чаепития она чувствовала, что ее судьба больше не принадлежит ей. Ведьма не пожелала им легкой смерти. От этого нельзя было избавиться просто умерев заранее. Земля, по которой ходила Элиза, с тех пор казалась иллюзией, скрывающей бездонный океан, ждущий своего часа, чтобы разверзнуться и поглотить ее. А внутри нее самой затаилось что-то, чему невозможно перечить. Огромное, безмозглое и пугающее, ждущее своего часа, чтобы в нужный момент проклятье сработало безошибочно. Возможность быть разорванной какими-то зверями в безымянном лесу противоречила предназначению этого спрута.

— Кое-кто может обидеться, — чуть громче, но все так же холодно, проговорила Элиза, оглядывая морды, — если дернетесь дальше. Вы не чувствуете? Очень обидится. Уверяю.

Она подняла руку с привязанной ленточкой.

— Инсатте ха и’гхерра! — проговорила она, зажмурившись, стараясь вспомнить слова, чтобы до зверей наконец дошло. Она не старалась вспомнить их полностью. Долгие часы она мысленно вглядывалась в поселившееся в ней пятно проклятия — в некого спрута, пытаясь почувствовать, какой именно язык описывал его бытие. От этого в голове всплывали самые разные конструкции, противоречащие друг другу. И все они лишь отдаленно напоминали то, что она тогда услышала в саду…

А теперь вокруг был слышен только шелест листьев. Дыхание зверей умолкло. Шли минуты.

Пятно спрута лениво переливалось своим непонятным телом где-то в глубине сознания или плоти. Хотя она так надеялась, что он покажется и отвадит чужих зверей.

Скучно.

Конечно же! Ему было скучно. Может быть, он, не получив новых жертв, отказался от возложенного на него долга и просто ждал, пока его ничем более не полезные игрушки окажутся съеденными.

Тогда надо просто принести ему жертв?

Элиза ощутила приятное покалывание и открыла глаза. Это было правильное решение — направление мыслей сменилось. Столкнувшись взглядом с Феоной, кажется, начавшей понимать ситуацию, Элиза пришла в себя.

— Нас зовут, — повторила Мария.

— Я слышу, — кивнула Элиза, окончательно взяв себя в руки. Только сейчас она поняла, что звери куда-то скрылись, а какие-то люди звали со стороны дороги, — мне нужно по нужде. Феона, помоги мне. Хочу вас поблагодарить, дорогие мои. Только прошу, на всякий случай, не распространяйтесь о случившемся.

— Конечно, — подхватила Мария, — у меня, так и вовсе галлюцинация случилась. Я о таком никому, кроме вас, не распространяюсь!

— Ой, так это галлюцинация была! — встрепенулась Феона, — то-то я думаю… Хоть и не видела, а ближний был фунтов шестьсот. По сто… сто семьдесят пять фунтов на каждую лапу, — с трудом прикинула она, — потому как деревцо, что там раньше стояло, не сломалось, а раздавилось. Звук оттого совсем другой. Видишь, Мария, я тоже на что-то гожусь!

— Что за платок ты госпоже подаешь? — нехотя сказала в сторону та.

Элиза была безумно благодарна свите. Лучших фрейлин и пожелать было нельзя. Они ни словом не намекнули на то, как она тряслась от страха. И сами не сплоховали.

— Госпожа Беной! — раздался крик чуть ближе. Это был кучер. И с ним кто-то еще, незнакомый. Хотя Элиза требовала не разделяться без приказа. Вот ведь своенравные создания!

— Госпожа Беной! Тут стая медведей! — показался он из-за деревьев.

— Сам-то слышал, что сказал? — сказала Мария.

— Да, госпожа Мария! Мы пересеклись с патрулем! Говорят, они отпугнули каких-то медведей! Возвращайтесь назад срочно! Молю вас, благородные госпожи!

— Что за медведи? — надменно спросила она.

— Тутошние. Сказали, они из спячки под землей иногда выходят, если много пришлого народу начинает дорогу топтать.

Дела были плохи. Ее рудиментарных познаний в зоологии было достаточно, чтобы понять, что это утверждение было не вполне здраво.

— Мария, Феона, идемте, но не приближайтесь к нему. Держитесь со мной, — тихо приказала она, — кстати, вы понимаете, что он бредит?

— Да, — придвинулась к ее уху Мария и прерывисто прошептала, — великая, великая, великая мощь, что смоет начисто все: что усталость, что слабость, что смерть тех, кто был призван хранить покой замысла, коему настанет время воплотиться в этих землях. Настанет. Неумолимо настанет. Лишены они дара сна, не то, что спячки, лишены они покоя смерти…

Элиза облегченно вздохнула. Мария пока была в порядке и, хоть и беспокойно, но трезво оценивала ситуацию.

А вот Феона непонимающе бегала глазами вокруг, не проронив ни слова.