Девять жизней

Гумер Каримов

Открывая роман, читатель ждёт чего-то необычного и невероятного. И здесь автор не обманывает. Инопланетное посещение Павловского парка YULой и необычная встреча с Юркой вносит в произведение привкус фантастичности и сказочности. А ещё мечта о SAGITTARIUSе, которая обязательно должна осуществится. И она непременно сбудется – если не у героя, то у его потомков. Это роман о любви, о творчестве, о готовности человека к смерти. Это роман о жизни: от детства до смертельной болезни, из которой тоже бывает выход к ангелу или дьяволу, но выход. Это роман о смысле жизни, о счастье, которое само по себе такая тяжкая доля!

Глава вторая

Это случилось так давно, что люди уже забыли, где на Земле была Атлантида? И была ли она вообще? — люди сомневаются, вот, как давно это было. В нашем рассказе Атлантида обязательно появится, но не сразу. Прежде мы расскажем о том, что произошло совсем недавно, буквально в наши дни. Так что вам надо набраться терпения и выслушать наш рассказ от начала и до конца. Вот что произошло этим летом под Петербургом, слушайте.

Вдоль Павловского парка, что под Петербургом, бежал по дорожке мальчишка лет десяти, играя в футбол пустой банкой из-под пепси-колы. И где-то у Чугунных ворот так «запульнул» банку ловкой подсечкой, что она улетела за забор, в кусты. И надо же, какой не ленивый мальчик оказался: полез через забор за своей баночкой. Кое-кто может подумать, что он был просто жадный, но мы думаем — вряд ли. Во-первых, таких баночек валяется — хоть пруд пруди, а, во-вторых, мы довольно хорошо знаем этого мальчишку и ничего такого, в смысле жадности, в нем не замечали. Почему полез? А бог его знает? Душа ребенка — потемки, это я вам точно говорю. Словом, полез и все тут. Долго ее искал, ведь кусты в парке — что твои джунгли — густо заросшие. Однако нашел. Узрел как-то. Теперь надо было ее достать: раздвинул кусты, поцарапался малость и протянул руку… Но что это?

«У ТЕБЯ ЕСТЬ ГЛАЗ»

Держа под мышкой завернутые в газету рисунки, Герман вошел в художественную школу. Когда он разложил рисунки перед преподавателем — молодой женщиной, та задумчиво сказала:

— Глаз есть, но пропорции, линии… — Она поморщилась, покачала головой.

— Хочешь учиться?

— Это не мои рисунки.

Герман сбивчиво рассказал о своем друге.

— Мы должны получить согласие его родителей. — Преподавательница взяла лист бумаги и что-то написала. — Отдашь эту записку его маме.

Оза встретил Германа своей обычной тихой улыбкой. В руках у него была книга, которую тот ему оставил: «Луна и грош» Сомерсета Моэма.

— Ты правду сказал, что у меня есть талант?

— Это не я сказал.

— А кто?

— Одна художница. Она сказала, что у тебя есть глаз.

— Как это, глаз? — засмеялся Оза.

— Глаз художника. Тебе надо учиться…

Он вышел из салона и увидел свой родной город таким, каким знал прежде. «Я должен его увидеть»

…С того дня для Озы началась новая жизнь. И дело не только в том, что рисование стало целью и смыслом его жизни. Просто оно раскрыло перед ним дверь в жизнь, раздвинув тесные стены комнаты. Оза жадно учился, много читал, часто бывал на улице теперь с неизменным мольбертом и альбомом. Отныне не Герман Озу, а Оза Германа увлекал собственной жаждой познания. Он буквально проглатывал все приносимые ему книги и требовал новых.

— Ты прочел «Братьев Карамазовых»? — начинал он, к примеру, когда приятель не спеша катил его по парку на коляске.

— Угу.

— А «Записки из мертвого дома»?

— Угу.

— Что ты все «угу» да «угу», — сердился Оза. — Больше сказать нечего? Ты любишь Достоевского?

— Разве его можно любить? Пушкина можно, Тютчева… А Достоевского?!

— Как он людей знал! Не могу его спокойно читать. За человека обидно, сил нет! Тебе не хотелось отшвырнуть книгу?

— Но он же буржуазное общество описывает. Прогнившее.

— Ты прямо как по учебнику шпаришь, — засмеялся Оза. — Прогнившее… Неужели думаешь, что Достоевский это сознавал? Вот у Бунина, слушай, что сказано. — Оза открывает книгу, находит нужное место, читает: — «Я, как сыщик, преследовал то одного, то другого прохожего, глядя на его спину, на его калоши, стараясь что-то понять в нем, войти в него… Писать! Вот о крышах, о калошах, о спинах надо писать, а вовсе не затем, чтобы «бороться с произволом и насилием, защищать угнетенных и обездоленных, давать яркие типы, рисовать широкие картины общественности, современности, ее настроений и течений». — Верно сказано! — жарко шепчет Оза, закрывая книгу. — Спины, калоши… Вот что надо. И в живописи тоже.

Друзья молчат некоторое время.

— Почему Бунин на Родину не вернулся? — задумчиво спрашивает Оза. — Разве можно быть счастливым без Родины?

— Бунин — осколок. Он ведь не знал России после революции. Боялся ее.

— Думаешь, зря боялся? — Оза пристально взглянул на меня. — А если бы прихлопнули?

— Нобелевского лауреата?..

Теперь Герман удивлялся, вспоминая эти взрослые разговоры. Ведь они тогда были совсем еще зелеными…

— Ты счастлив? — спрашивает Оза.

— Не знаю. Что такое счастье?

— Как тебе объяснить… Вот я, думаю, счастлив. У меня есть друг, мама, живопись. Книги ты мне приносишь… Что еще нужно для счастья? Ноги бы, конечно, не помешали бы…

За двадцать пять лет ничего не изменилось на улице его детства. Герман попросил таксиста подождать. Вошел во двор. Некогда огромный, теперь он показался мне маленьким, невзрачным. За выломанными решетками садика копошились дети.

Он позвонил в дверь. Открыла незнакомая женщина.

— Пруль? Нет, не знаю. Когда мы сюда въехали, здесь жили другие.

Он добросовестно обошел квартиры друзей детства. Ему открывали незнакомые люди. «Хорошо еще, что такси не отпустил», — подумал Герман.

На одной из улиц мелькнул киоск «Горсправки». Он вышел из машины…

Оза поступил в художественное училище. Встречи Германа с Озой стали редкими. Но теперь это для Озы было не смертельно. Появились новые друзья по учебе, иные интересы. Однако они всегда были рады встрече. Однажды, классе в десятом, Герман пришел к Озе не один.

— Познакомься, это Люся.

Оза смутился, покраснел и стал извиняться за неубранную комнату.

— Можно посмотреть ваши картины? — попросила она. — Знаете, я впервые в жизни вижу живого художника.

Оза окончательно потерялся, лихорадочно стал протирать стекла очков.

— Да мне не жалко, — пробормотал он наконец, явно польщенный. — Только ничего интересного, уверяю вас.

Люся, милая девушка с томными глазами с роскошной косой. Она приходила к Герману на свидание со своей подружкой — маленькой серой мышкой… И они втроём ходили в кино на дневные сеансы и ели мороженое. Так продолжалось довольно долго. Что-то гнетуще неловкое было в их отношениях. Конечно, они нравились друг другу, но робели и словно чего-то страшились. Но однажды в темном кинозале Герман поцеловал Люсю. Ты отшатнулась от неожиданности, но потом вдруг схватила его руку и сжала её. Потом нежно поцеловала его. Они вышли из кинотеатра смущённые и растерянные, но уже другие. И в следующий раз Люся пришла на свидание без подруги…

Конец ознакомительного фрагмента.