Проект «Тревожные Небеса»

Гордей Егоров (2021)

«Граждане Великой Страны! Все мы помним, чем для наших соотечественников обернулись последние пять волн вирусной атаки со стороны наших зарубежных врагов — этих бесчеловечных агрессоров, готовых на всё ради захвата наших огромных ресурсов и бескрайних территорий! Конечно, все вы в курсе, что наше прогрессивное Правительство в рамках борьбы с новыми вирусными угрозами разработало полномасштабную программу защиты всего населения, которая носит название «Тревожные Небеса». Эта программа включала в себя строительство сверх-укреплённых бункеров с системами обеспечения населения всеми необходимыми для жизни благами. Реализация программы проходила под неусыпным контролем нашего Правительства, сверхчеловеческими усилиями армии и жителей нашей Страны последние три года. Сегодня мы готовы сообщить, что программа реализована! Каждый житель страны обязан прибыть в бункер, к которому он приписан до 16 часов дня. Опоздавшие рискуют подвергнуться смертельной вирусной атаке врагов» Сообщение Правительства

Глава 7

Дверь хрустит так, будто следующий удар будет последним. Но за ним грохочет ещё один, и ещё… и ещё. Лысый парень сидит не шевелясь со стеклянным взглядом несколько секунд, а потом внезапно роняет голову на колени и обнимает её руками.

— Ты что? С ума сошёл? — я хватаю его за плечи и начинаю поднимать со стула, — Давай шевелись! Нам бежать нужно отсюда!

— Отсюда некуда бежать, — он говорит это так спокойно, — Я знал, что однажды этот день настанет… сам виноват. Это вы их привели.

— Ты что несёшь? Больной что ли? — наверху слышно, как из двери выломалась одна доска и её вышибают ногами… парень поднимает глаза к чёрному бетонному потолку:

— Крепкая дверь… на совесть делали… — во мне закипает злость. Я толкаю его к стене, он делает несколько неловких шагов назад, ударяется в неё спиной и чуть не падает…

— Вадим, ты что делаешь? Зачем ты так? — шепчет рядом Сашка. Я беру автомат и бросаю парню, он ловит его чисто инстинктивно:

— Умеешь пользоваться?

— Я не буду стрелять в людей, — он расслабляет пальцы и автомат падает на земляной пол подвала. Сверху уже отчётливо слышны голоса нескольких человек. Они обсуждают, можно ли пролезть в образовавшуюся в двери дыру или стоит сломать её до конца.

— Вот олух, — шепчу себе под нос, — Сашка! Быстро всё по углам раскидай… на нашей стороне внезапность.

Я хватаю автомат, пихаю парня в правый угол комнаты:

— Не хочешь стрелять, не надо. Стой там тихо.

Сашка убирает вещи к стенам, приваливает старым тряпьём которого здесь в избытке. Лампа выключена. Я встаю в левый угол прямо напротив двери. Как только в её проёме появится фигура, открою огонь. Автомат за моим плечом. Выжить в такой перестрелке вряд ли сможем… хотя…

— Саша… залезь под тряпьё… будешь лежать тихо — получишь шанс остаться живой.

— Вадим нет… я без тебя…

— Вперёд! Без вопросов! Быстро накрылась и не высовываться мне!

Она зарывается в хлам… сверху доносится грохот очередной доски, выбитой из двери и летящей по бетонным ступеням.

— Эй ты, кришнаит… — в кромешной темноте подвала не вижу парня, но чувствую, что он повернулся ко мне, — Ты там смотри… без фокусов. Я уважаю твоё нежелание убивать… уважай наше желание выжить.

— Хорошо… но я не кришнаит.

Не отвечаю ему. Осознаю, что сердце колотится так, будто я бегу от стаи собак… как в детстве… будто бегу от стаи подростков… как в юности… дыхание поверхностное, частое. Слышу шаги по лесенке:

— Тут большой подвал, товарищ командир.

— Двое направо, двое налево. Проверять все комнаты — они должны быть тут.

Вытягиваю вперёд пистолет… для надёжности сжимаю его обеими руками… дыхание никак не успокаивается. Проклятье… кажется, что моё пыхтение слышит вся округа. Серый проём, ведущий в нашу комнату, ходит перед глазами то вверх то вниз, в нём начинают бегать светлые пятна подствольных фонарей… Нам не выжить. Их слишком много. Сейчас они проверят комнаты перед нашей, потом я положу первого, кто войдёт… Затем одна граната и нам всем конец. Я идиот. А может… мозг начинает самопроизвольно просчитывать варианты: выбежать им навстречу? Грохнут меня, потом найдут и добьют ребят. Увести их в другую комнату… бесполезно… бессмысленно… Шаги то приближаются, то отдаляются… они проверяют комнаты рядом… их всего три.

— О! Огурчики солёные! Капустка квашенная! — раздаётся уже совсем рядом… солдаты в соседней комнате… перед глазами начинают плыть круги. Я чувствую жар…

— Отставить огурчики! Ты чо там, больной? — крик раздаётся так близко от нашего входа, что палец на курке начинает болеть от напряжения… кажется, мне уже проще спустить этот чёртов курок и бросится с криком к выходу, чем терпеть и ждать эти грёбаные, ужасно длинные, чудовищные миллисекунды, которые остались до того, как тёмная фигура появится в проёме двери и тогда уже всё это начнёт происходить, чёрт побери! Адреналин внутри меня так шкалит, что уже выбивает пробку и… мне кажется или я слышу вой сирены? Этот звук появляется плавно и нарастая становится всё громче и громче, потому в какой-то момент я уже не понимаю: может это я кричу во всю глотку? Может от стрельбы я оглушён и этот гул только в моей голове? Но нет… пятна подствольных фонарей убегают из нашего коридора…

Слышен топот берцев по бетонным ступеням… Они уходят? Я стою, направив ствол пистолета в серый проход, а дыхание никак не успокоится. Мне всё кажется? Руки дрожат всё больше и больше. Я пытаюсь опустить их и понимаю, что не могу. Всё тело дрожит крупной дрожью. Сирена всё воет. То громче, то тише… то громче, то тише… Я смотрю в серый проход и мне чудится, что это тянется всю мою жизнь… сирена, дрожь во всём теле, безумие… безумие и подвальный холод… Я облокачиваюсь спиной о стену и медленно сползаю на пол. Руки падают безвольными плетьми. Подбородок опускается на грудь и мою правую щеку вдруг обжигает горячая струйка… Всё моё лицо скукоживается как старый чернослив, а изо рта вместе с брызгами слюны вырывается только одно слово:

— Бо-о-о-оже…

Слёзы обжигают щёки так, словно это не вода, а серная кислота… я физически ощущаю боль, которая вытекает через моих глаза наружу. Весь мир орёт в мои уши натужной больной сиреной. Так проходит вечность.

Я открываю глаза и вижу перед собой Сашку. Она дрыхнет на куче грязного тряпья. Поворачиваю голову и слышу, как шея не фигурально скрепит. Я понимаю, что так и спал, привалившись к бетонной подвальной стене. В углу с фонарём сидит на раскладном стуле пацан и изучает карту и другие бумаги из офицерской папки. Я пытаюсь подняться… из глотки вырывается жутковатый хрип…

— Вы проснулись… — он смотрит на меня и в его взгляде я вижу сострадание.

— Давай на ты… и не надо меня жалеть! — терпеть не могу этого… ненавижу это мерзкое чувство, ненавижу эти унизительные взгляды.

— Я нет… вы что… — он осекается и сразу отводит глаза, — Я просто карту смотрю… и остальное…

— Я понял… Долго я спал? Есть что пожрать?

— Да… конечно, мы с Сашей перекусили немного… там макароны с тушёнкой.

Я беру раскладную табуретку и медленно сажусь… Нога чудовищно ноет… из моего нутра сам собой вырывается стон. Нет, чёрт… терпи, скотина… Я беру мятую алюминиевую кастрюлю и поднимаю крышку… Как же я голоден. Человек не может быть таким голодным… Когда человек так хочет есть… он скорее уже просто жаждущее пищи животное. Я не жуя закидываю в себя одну за другой ложки мерзотных переваренных дешёвых макарон… в той жизни, которой, кажется, никогда и не было, я бы такое есть не стал. А сейчас другая жизнь. Другой я.

— Слушай… — я вдруг останавливаюсь и смотрю на парня, — Тебя же Колей звать?

— Да…

— Коля. Ты извини, что… в общем… — я пожимаю плечами. Я вдруг понимаю, что это глупо. Бессмысленно.

— Всё норм, — он замолкает, очевидно, не решаясь что-то сказать.

— Говори, что ты… как не родной…

— Да… смысл? Я нашёл, как из города бежать… Но это уже так — в виде упражнения для мозгов. Типа логической задачки.

— Задачки… я понял. А почему?

— Потому что мы трупы. Как если бы эти зашли и просто расстреляли нас. Вот такие же трупы. Только не сразу.

— Понятно. А почему? Ты не думай, Коль, я не безнадёжно тупой… Просто в твоих объяснениях не хватает…

— Слов не хватает? — улыбается он.

— Например.

— Ну… Вадим, — он мнётся. Вижу, что ему не удобно звать меня на «ты», — Понимаешь… Мой отчим — не последний человек. Он типа шишка в правительстве. Не очень большая, но всё же… многое как бы знает… — Коля делает паузу, — Ненавижу его.

— Он тебя отправил служить?

— Не без этого. Матери сказал, что мне такое на благо. Скотина.

— Согласен с тобой.

— Так вот, я немного в теме…

— В теме, как спастись? Золотой миллиард? Мировая война чтобы очистить землю?

— Нет… это всё бред и теории заговоров. А вот мировая война реальна. Но не банальная война… Это уже не борьба стран, как это было в прошлом… Даже не борьба между несколькими крупными экономиками, как всего десятилетие назад. Крупные и дальновидные дядьки неожиданно поняли, за счёт чего растут сумасшедшими темпами молодые экономические титаны. Они осознали, что именно отличает Китай, Японию, Индонезию от Европы, Америки и России…

— Что же?

— Что… В Японии когда у самурая умирал сёгун, он делал себе харакири или же навсегда становился ронином — отщепенцем, носящим на себе проклятье. А вот в Европе, когда оруженосец рыцаря видел гибель хозяина в бою, то думал о том, как забрать его добро. Когда китайца выгоняли с земель — он погибал со всей своей семьёй. А когда нашего крестьянина гнали с земель — он шёл на Дон и становился Стенькой Разиным или Емелей Пугачёвым.

— Не всё так однозначно… но к чему ты клонишь?

— И американо-европейская и российская культуры очень эгоцентричны, они личностно-ориентированы… Провозглашают торжество индивидуальности и уникальность личного опыта. Ценность частного и вторичность общего. До поры именно эта культурная тенденция сумасшедшими темпами развивала наши страны во всех направлениях. Но… Возможно мы достигли пика этого витка эволюции…

— Сложно как-то всё это…

— Если проще, то для нас личность важнее системы. И личность может устроить революцию, разрушив систему. Для нашего менталитета это норма. В азиатском социокультурном коде нет личности. Есть только система, которая не на первом или втором месте. Она одна на всех местах. Именно это даёт ускорение экономике. Именно потому, что у нас этого нет, мы отстаём. Индивидуальность перестала быть движущей силой эволюции…

Он молчит несколько секунд… Я тоже жду…

— Я читал одного социолога… мутного. Он считает, что мы сильно заблуждаемся, когда говорим, что в том или ином событии виноват некий политик — президент, там, мэр или ещё кто-то. Он говорит, что в современном политико-экономическом социуме глупо и по-детски наивно приписывать промахи или достижения какой-то одной личности просто потому, что связей взаимно действующих друг на друга в информационном, энергетическом, социальном и физиологическом полях настолько много, что просто невозможно это многообразие учесть. Он сравнивает социум с мозгом, в котором нейроны имеют мириады связей друг с другом, образуя самостоятельный мыслительный механизм. Ни один нейрон в мозгу ничего сам не решает. Так же и в нашем социуме — решение происходит как реакция организма «в целом» в том виде какой он есть на текущие события вокруг или внутри. Так вот он — мутный социолог — как раз говорит, что переход на азиатскую модель «без личностного» или даже «безличностного» общества неизбежен и продиктован нейронным решением социума, как оптимальный шаг в борьбе за существование страны.

Я сижу и смотрю ему в глаза. Он начинает смущённо улыбаться…

— Несвязно всё, да?

— Да всё понятно… Только одно не ясно мне. Коль, ты скажи, почему мы трупы и бежать из города бессмысленно? Ты же про это хотел сказать?

— А… — он снова улыбается, — Чёрт… ну сирена же. Биологическая атака.

Я молча киваю и засовываю в рот ещё одну ложку с дрянными макаронами. Потом поворачиваюсь к Саше — она мирно сопит.

— Не знаешь… долго умирают от этой заразы? — киваю куда-то вверх, где с ветром уже должны разносится смертельные порции вирусов или бактерий.

— Нет…

— В таком случае, у нас всё же есть выбор, — я встаю со стула. Нога начинает резко болеть… в глазах темнеет, но я стискиваю зубы и прилагаю все усилия, чтобы устоять…

— Какой выбор? — он удивлён… а я знаю, что делать дальше:

— Как ты говоришь, мы точно умрём. Хорошо. Пусть. Но мы можем решить, где нам умереть. Я не хочу умирать в этом подвале. Я ухожу. Думаю, что Сашка тоже… проснётся — спросим. А как ты, Коля?

Он смотрит на меня серьёзно и медленно кивает.

— Да… Да, Вадим.

— Вот и славно…

Голова кружится. Нога пульсирует. Интересно, невидимая смерть уже проникла в наши лёгкие и начала свою работу?