Акива и Рахель. История великой любви

Герцель Давыдов

Книга основана на истории высокой любви между раби Акивой и Рахель, описанной в Талмуде. Именно благодаря своей жене Акива сумел преодолеть путь от неграмотного пастуха до одного из величайших мудрецов в истории Иудеи.Эта история, произошедшая около 2000 лет назад, на протяжении веков передавалась из поколения в поколение как эталон высоких отношений между мужчиной и женщиной.

Глава 3. Отверстие в большом камне

Следующие несколько дней Акива не видел Рахель и после отдыха в шаббат приступил к своим обязанностям. Он вывел овец из загона и погнал их к реке. Сидя на берегу, он погрузился в мысли о Рахель.

Акива уже не надеялся встретить ее снова, продолжая размышлять о предыдущей встрече. Но в этот день девушка неожиданно пришла в поле. Она набралась смелости и произнесла:

— Мир тебе, Акива. Мне хотелось бы извиниться за свое поведение. Я в самом деле никогда не встречала людей, которые не умеют читать и писать.

Акива с грустью улыбнулся:

— Многие, когда узнают, что я неграмотен, начинают смеяться надо мной. Сначала меня это очень задевало, а сейчас я уже привык.

— Обещаю, что больше никогда не буду смеяться, — заверила Рахель.

— Благодарю тебя. — Акива действительно был ей благодарен за это.

Рахель выглядела немного усталой, и пастух предложил ей присесть на соседний камень. Она с удовольствием приняла его предложение и, постелив на камень поданную Акивой накидку, присела.

— Тебе удобно? — поинтересовался Акива.

— Да, спасибо, — с готовностью отозвалась Рахель. — В прошлый раз ты назвал свое имя, а я забыла. Это невежливо. Мое имя Рахель, я дочь Кальбы Савуа.

— Я знаю, — тихо произнес Акива. — У тебя очень красивое имя, в честь кого тебя назвали?

— В честь нашей праматери Рахель.

— Расскажи мне, пожалуйста, о ней, — попросил Акива.

— Тебе и в самом деле неизвестно, кто такая была Рахель? — удивилась девушка. — Она была женой праотца нашего Яакова. Надеюсь, кто такой праотец Яаков, ты знаешь.

Акива отрицательно покачал головой.

— Я тебе расскажу. Яаков был сыном праотца нашего Ицхака и праматери Ривки. Скрываясь от гнева своего брата, он отправляется к Лавану, брату своей матери. У Лавана было две дочери, старшая Леа и младшая Рахель. Яаков с первого взгляда полюбил Рахель и, чтобы жениться на ней, согласился служить пастухом в доме Лавана семь долгих лет. Семь лет прошли для Яакова как несколько дней, потому что его любовь к Рахель была сильна.

— Семь лет ради права жениться, разве такое возможно? — не поверил Акива.

— Да, Яаков согласился на это, и время пролетело для него незаметно, потому что он очень сильно любил Рахель.

Девушка немного помолчала, собираясь с мыслями, затем продолжила:

— Слушай, что было дальше. Когда срок истек, Яаков пришел к Лавану и попросил отдать ему в жены Рахель. Лаван согласился, назначил день свадьбы и пригласил много гостей. Яаков не доверял ему и договорился с невестой об условном знаке, который она должна была дать ему перед церемонией. Но, когда пришло время свадьбы, Лаван обманул Яакова и подменил Раxель на Лею. Яаков понял это только после свадьбы, когда она сняла фату, но было уже поздно. Позже он узнал от Рахель, что та, чтобы не опозорить сестру перед гостями, поведала ей об условном знаке.

Лаван предложил Яакову отработать еще семь лет в его доме, чтобы тот все-таки смог получить в жены Рахель. Яаков сразу же согласился, так как они с Рахель очень любили друг друга. Позже у них родился первенец, которого назвали Йосифом. К несчастью, при родах второго сына, Биньямина, Рахель умерла.

— Да, это очень печальная история, — задумчиво произнес Акива. — Думаю, редко кто сегодня смог бы так поступить. Я бы никогда не отдал своего. Если она так сильно любила Яакова, зачем отдала сестре?

— Наша праматерь Рахель была очень милосердной. Она сильно любила Яакова, но уступила его своей сестре, чтобы спасти ее от позора. Она плакала днями и ночами, что Яаков обнимает не ее, ради кого он служил семь лет, но не жалела о своем поступке.

До сего дня иудеи в трудные минуты приходят молиться к ее могиле в Бэйт-Лэхэм¹⁶, чтобы пробудить милосердие Вс-вышнего. А наша праматерь Леа вместе с праотцом Яаковым похоронены в Хевроне¹⁷.

— Ты бы смогла поступить как Рахель? — Акива испытующим взглядом посмотрел в глаза собеседницы.

— Не знаю, — честно призналась девушка, — я еще никогда никого не любила. Думаю, что в наше время нет таких людей, как Рахель и Яаков, которые готовы пожертвовать всем ради своих любимых.

Рахель продолжала задумчиво смотреть в сторону реки и любоваться ее течением.

— Иногда я думаю, — вновь заговорила девушка, — что Рахель недостаточно любила Яакова, раз так поступила, а иногда наоборот — до какой степени можно любить человека, чтобы пустить соперницу в свой дом.

— Как же сложилась судьба Яакова? — спросил Акива.

— История о Яакове и его сыновьях очень длинная, я поведаю ее тебе как-нибудь, но уже темнеет и мне пора идти. Про наших праотцов Авраама, Ицхака и Яакова можно долго рассказывать, — мягко улыбнулась Рахель.

— О праотце Аврааме я знаю, Шимон о нем много рассказывал, — сказал Акива.

— Хорошо, что ты знаешь о праотце Аврааме, он приходится отцом Ицхаку и дедушкой Яакову, — обрадовалась Рахель. — Его огромный шатер стоял посреди пустыни. Авраам радушно встречал путников, проходящих мимо, и вводил их всвой шатер. Он давал им воду, чтобы они могли омыть ноги, а затем кормил и поил. Во времена Авраама люди поклонялись деревянным статуэткам, погрязли в язычестве. Праотец наш Авраам первым публично провозгласил о существовании Единого Б-га. Он еще в раннем детстве понял, что у мира есть Творец и что только Ему и нужно служить и поклоняться, — рассказала Рахель.

— Ты такая юная и так много знаешь! — восхитился Акива.

— Мой отец говорит, что каждый человек должен хорошо знать историю своего народа. Жаль, что ты так мало знаешь о жизни наших праотцов.

— У меня никогда не было возможности учиться, — оправдывался Акива. — Я всю свою жизнь провел в поле, пася скот, или в лесу, собирая сухие ветки, и сейчас уже, наверное, поздно учиться чему-либо.

— Учиться никогда не поздно, — возразила Рахель. — Если найдется время, я буду приходить и рассказывать тебе историю нашего народа. Сегодня канун шаббата, и в доме уже полным ходом идут приготовления. Мне нужно поспешить, так как я тоже должна помочь. Нам предстоит готовить до позднего вечера, а завтра утром делать работу по дому, а затем, с наступлением шаббата, я отправлюсь вместе с отцом в синагогу.

Пастух поблагодарил Рахель, и она, прихватив накидку, отправилась в дом. Акива погнал овец на ночлег. Завтра ему предстояло рано встать, так как в преддверии шаббата нужно было многое успеть. Лежа в постели, он продолжал думать об историях, рассказанных Рахель, и не успел оглянуться, как за окнами начало светать. Акива немного поел и отправился работать.

В имении Кальбы Савуа утром перед шаббатом всегда было много людей. Торговцы овощей привозили лучшие овощи, торговцы фруктов приносили ему лучшие фрукты, а рыбаки — свежую рыбу. Акива, привыкший к предшаббатной суете, уже спокойно воспринимал эту суматоху. Покормив и напоив овец, Акива направился в дом Шимона, предупредив заранее Эзру об уходе.

Рыба, пожаренная на углях, и свежие лепешки в доме господина Шимона были очень вкусными.

— Акива, я положу тебе еще кусок рыбы? — предложила госпожа Двора. — Ты много работаешь, нужны силы, хорошенько поешь.

— Возьми еще кусочек, — присоединился к просьбе жены Шимон.

— Благодарю, — сказал, поднося тарелку, Акива. — Нас в доме Кальбы Савуа тоже очень хорошо кормят, и работа в имении не такая уж и тяжелая. Господин Шимон, у меня к тебе просьба. Я бы тоже хотел произнести благословение после еды, научи меня.

Шимон обрадовался несказанно:

— Это замечательно, я с радостью тебе помогу. Если захочешь изучать Священное Писание, я познакомлю тебя с учениками ешив из Иерусалима, и они научат тебя основным молитвам и расскажут историю народа.

— Пожалуйста, научи меня ты, господин. С учениками ешив я не хочу иметь ничего общего.

— Почему ты к ним так относишься? — продолжая есть рыбу, спросил Шимон.

— Потому что они смотрят на таких, как я, свысока. Какова их основная роль: изучать Тору и помогать людям, верно?

— Да, Акива, так и есть, — подтвердил Шимон.

— А что происходит на самом деле? Они думают, что выше всех, и совсем потеряли связь с простым народом. Они любезны только с теми, у кого есть деньги, а над такими, как я, смеются и относятся с пренебрежением.

— Ученики ешив тоже разные бывают, — не согласился Шимон, — мало ли что про них рассказывают. Тебе стоит с ними познакомиться лично.

— Досточтимый Шимон, за свою жизнь я успел с ними достаточно познакомиться, и те ученики ешив, кого я видел, вели себя ужасным образом. Как только они слышали, что я неграмотный, что не умею писать и читать, они начинали насмехаться надо мной, вместо того чтобы предложить помощь. Они издевались надо мной прилюдно, когда видели торгующим хворостом на рынке, а другие ученики ешив, вместо того чтобы заступиться, остановить их, только смеялись. В те моменты мне было так стыдно, что я краснел и мне хотелось провалиться сквозь землю в ту же секунду, но я опускал голову и продолжал работать дальше. Вот поэтому, когда я вижу их на улице, мне хочется отомстить им, укусив их так сильно, как кусает осел.

Госпожа Двора внимательно слушала откровения Акивы.

— Акива, если ты их так не любишь, зачем тебе их кусать, и если даже кусать, почему ты хотел покусать их, как осел, а не как собака? — решил смягчить разговор шуткой Шимон.

— Когда собака кусает человека, она не повреждает его кость. А осел кусает так, что кость ломается. Теперь вы представляете, как я их ненавижу?

— Ненависть — это плохо, — посерьезнел Шимон. — Именно из-за ненависти между евреями и был разрушен Второй храм.

— Согласен, что ненависть — это плохо. А разве насмехаться над людьми — хорошо? Разве хорошо унижать людей на глазах у других?

Госпожа Двора только молча качала головой, сокрушаясь об услышанном. До нее и раньше доходили вести о непристойном поведении учеников ешив, но никогда не могла она и подумать, что это правда и все так ужасно. Она верила рассказу Акивы, который говорил от всего сердца, высказывая все, что наболело.

— Разве им позволено с пренебрежением относиться к таким простым людям, как я? Разве они имеют право смеяться над тем, что я не умею читать и писать? — продолжал Акива.

— Нет, Акива. — Шимон по-отечески дотронулся до плеча гостя. — Конечно, они не имеют права, они должны помогать всем — и богатым, и бедным — относиться с уважением ко всем, невзирая на достаток. Видимо, тебе попадались странные ученики ешив, — после небольшой паузы закончил Шимон.

— Таких учеников ешив очень много. Если не верите, можете спросить у других простых людей. — Акиву уже было не остановить. — Может, с вами и другими уважаемыми людьми они ведут себя иначе, но с простым народом они не церемонятся.

Они считают себя выше нас, а сами не работают, не воюют и вообще не делают ничего полезного. Я, в отличие от них, всегда сам зарабатываю себе на хлеб, а они живут на пожертвования таких людей, как Кальба Савуа, и вместо того чтобы выполнять свои обязанности, думают лишь о том, как бы разбогатеть и окружить себя роскошью.

Акива был в гневе.

— Мне неприятно их общество и их взгляды. Возможно, если бы они относились ко мне по-другому, я бы находил время для учебы, но я разочаровался и в религии, и в этих ученых мужах.

— Акива, уверяю тебя, по большей части они порядочные люди и занимаются очень важным делом — изучением Священного Писания, — пытался переубедить гостя Шимон, но это было не так-то просто.

Акива продолжал обличать:

— Они изучают Священное Писание с самого детства, и что, оно учит их унижать, оскорблять, лгать и насмехаться? Я может и не грамотен, но никогда не обману другого, не обижу словом и не пройду мимо человека, который нуждается в помощи, невзирая на то, беден он или богат. Случалось, когда после тяжелого рабочего дня мне удавалось заработать всего одну монету, я делился и ею, видя на улице пожилого бедняка, так как знаю, что у меня сильный организм и я смогу прожить, не поужинав один день, а что будет с ним, если он сегодня не поест, мне неизвестно. Зато сколько раз мне доводилось наблюдать картину, когда ученики ешив с полными сумками и гордо поднятой головой проходили мимо нуждающихся и не делились с ними даже яблоком.

«Да, — подумал Шимон, — может, Акива и прав и они плохо относятся к простому народу. Может, со мной и другими состоятельными людьми они ведут себя иначе, а над такими, как он, насмехаются и издеваются. Теперь я понимаю, сколько унижений пришлось перенести ему и тысячам таких, как он. Кто после унижений и оскорблений захочет пойти учиться грамоте?»

Акива, не обращая внимания на пребывающих в замешательстве супругов, продолжал свою речь:

— Такие люди должны подавать пример смирения, скромности, взаимного уважения, а не делить людей на богатых и бедных, грамотных и неграмотных. Вот поэтому я ненавидел всех религиозных людей, но после встречи с вами моя жизнь сильно изменилась, я многому научился и многое понял. Прежде я никогда не встречал таких людей, как ты, уважаемый Кальба Савуа и госпожа Двора. Вы с уважением относитесь к простым людям и стараетесь помочь каждому, вне зависимости от его положения. Ты, увидев меня на улице, предложил мне еду и ночлег, ничего не ожидая взамен, и я понял: не все так плохо, остались и порядочные люди.

Немного успокоившись и переведя дух, Акива произнес:

— Извините меня. Во мне накопилось много чувств и мыслей, а поделиться не с кем.

Шимон, немного подумав, сказал:

— Таких, как мы, в Иудее немало. Ученики ешив, с которыми я общался в Иерусалиме и других городах, говорили, что всегда рады гостям. И я уверен, что многие, следующие законам Торы и нашего праотца Авраама, сделали бы то же самое и с радостью предложили бы тебе ночлег.

Но Акива вновь возразил своему благодетелю:

— Говорить и делать — разные вещи. Я стараюсь почерпнуть знания из всего, что вижу и слышу, и ваше гостеприимство помогло мне понять, что люди должны своими поступками, а не словами показывать пример другим. И когда богатые и бедные будут поступать по совести, то народ Иудеи и в самом деле станет сильным и сплоченным.

После трапезы Шимон произносил благословение после еды, и Акива в этот раз все повторял за ним. По окончании шаббата Акива, как обычно, направился в дом Кальбы Савуа. Он уже забыл горячую беседу об учениках ешив, все его мысли были заняты Рахель. Старый Шимон и госпожа Двора долго оставались под впечатлением от рассказа Акивы. Они распознали в неграмотном пастухе мудрого и чистого сердцем и помыслами человека.

* * *

Дни сменяли один другой, но Акиве жизнь без встреч с Рахель казалась однообразной. В один чудесный весенний день, когда Акива по обыкновению пас овец и смотрел на реку, раздался приятный женский голос:

— О чем ты задумался, Акива?

Обернувшись, Акива увидел Рахель, как всегда прекрасную. Ее длинные волосы переливались на солнце, а глаза…

Акива слегка замешкался. Он смотрел на Рахель, как будто впервые видел ее, и не мог произнести ни слова.

— Акива, что с тобой? Ты снова разучился говорить? — весело, как пташка, прощебетала девушка.

— Нет, я задумался. С самого утра смотрю, как течет вода, и размышляю о жизни. — Речь наконец-то вернулась к Акиве.

— Я тоже могу часами смотреть на воду и костер, это успокаивает, — подхватила разговор девушка.

— Ты в прошлый раз спешила подготовиться к шаббату, как все прошло? — Акива старался справиться с волнением.

— Шаббат прошел замечательно, было очень весело! Как обычно, у нас гостило много родственников и друзей, они разъехались по домам только вчера вечером, после исхода шаббата. Я помогала работницам прибираться до полуночи, а затем, почитав перед сном молитвы в своей комнате, уснула и спала сладко-сладко! — Рахель кружилась, подняв грациозно руки, и ее смех звенел, как колокольчик.

Акива не мог оторвать от нее взгляд.

— Рахель, ты еще молодая и должна себя беречь.

Рахель перестала кружиться и теперь дышала немного глубже и чаще. Акива как будто чувствовал ее дыхание.

— Когда много гостей, ты уже не думаешь, как себя сберечь, а думаешь лишь о том, как побыстрее все закончить и пойти спать. Вот и вчера я так устала, что сегодня проснулась только в полдень. Но я не забыла прочитать молитву, позавтракала и решила погулять, — ответила Рахель и приветливо улыбнулась.

— Какие молитвы ты читаешь перед сном и утром?

— Перед сном я благодарю милосердного Творца за прошедший день, за то, что я его прожила, а утром — за то, что проснулась, а затем читаю утренние благословения.

Такой ответ был для Акивы откровением.

— Все люди просыпаются утром, разве за это нужно благодарить?

— Да, Акива, мы должны быть признательными и благодарить Творца за все, что Он делает для нас. Мы привыкли, что просыпаемся по утрам, что солнце всходит и заходит, что день сменяет ночь, что деревья дают плоды, но мы должны понимать, что это все чудо. Все, что происходит в нашем мире, и весь мир существует только по милости Творца.

— О чем еще говорится в молитвах? — Как ново и удивительно было все, что говорила Рахель, и Акива не переставал удивляться.

— Если бы ты умел читать, я бы принесла тебе молитвослов, чтобы ты изучил его и другие религиозные книги.

— Мне уже поздно учиться грамоте и изучать религиозные книги. — Акива помолчал и неожиданно с горькой усмешкой добавил: — Рахель, ответь мне, пожалуйста, за что? За что мне благодарить Творца? За то, что в тридцать пять лет не умею ни писать, ни читать?

Рахель смутилась и ничего не ответила.

— У тебя есть все, ты молодая, красивая, богатая, умная, тебе есть за что благодарить Творца, а мне, у которого ничего нет, даже дома нет, за что мне благодарить Творца, ответь мне, Рахель? — все более распалялся Акива.

— В этом мире есть много чего, за что ты можешь быть благодарным, научись находить доброе во всем. К примеру, ты можешь быть благодарным за то, что видишь это прекрасное солнце, за то, что слышишь шум реки и трепет листьев на деревьях, за то, что можешь ходить. Да много за что. За то, что у тебя есть работа, за то, что есть крыша над головой. За то, что ты заботливый, внимательный и мудрый. Видишь, сколько всего, — как ребенку, ласково внушала ему Рахель.

— Ты называешь меня мудрым, — усмехнулся Акива. — Ты же меня совсем не знаешь!

— Необязательно много лет знать человека, чтобы понять, мудр ли он. Есть люди, которые много читают и с умным видом рассуждают на разные темы, но даже при большом желании их нельзя назвать мудрыми. Но есть и такие, кто, возможно, и неграмотен, но их мудрость видна на расстоянии. Мудрость — это дар Творца. Она или есть, или ее нет. Акива, если бы ты смог учиться, из тебя получился бы хороший раввин.

— Рахель, мне скоро уже сорок лет, а в школах дети учатся с самого детства. — Акива смягчился и уже не сердился. Рахель стояла на своем:

— Учиться никогда не поздно.

Девушка бросила взгляд на солнце, уже садившееся за реку. Пора было прощаться.

— Завтра ты придешь? — В голосе Акивы звучали одновременно надежда и отчаяние.

— Пока не знаю. Акива, постарайся открыть новую страницу в своей жизни и подумать над моими словами об учебе. Уверена, у тебя все еще впереди. Постарайся помолиться перед сном, — убегая, посоветовала Рахель.

— Я же не знаю молитвы! — вдогонку ей крикнул Акива.

— Ты просто произноси слова благодарности и говори о том, что у тебя на душе, — уже издалека раздался звонкий девичий голос.

После ухода Рахель Акива еще долго сидел у реки и размышлял над ее словами. И перед сном он продолжал думать о разговоре с Рахель. Поблагодарив Творца за прошедший день, за то, что у него есть работа и крыша над головой, Акива крепко уснул.

* * *

Утром Акива снова выгнал овец к реке, мечтая только об одном — чтобы снова увидеться с Рахель. Он снова и снова ловил себя на мысли, что не сможет дальше жить, не видя ее. Он уже не боялся лишиться работы.

Когда вдалеке послышались шаги, Акива повернул голову и увидел долгожданный силуэт. Девушка подошла и тихо произнесла, как в прошлый раз:

— Мир тебе, Акива!

— Мир тебе, Рахель! — затаив дыхание, ответил пастух.

— Совершил ли ты вчера молитву перед сном? — поинтересовалась девушка.

— Перед сном — да, но утром я забыл это сделать, — как бы извиняясь, он развел руками.

Рахель осталась довольна.

— Это тоже хорошее начало. Научись благодарить за все милосердного Творца.

— Почему ты постоянно повторяешь «милосердного»? — спросил Акива.

— Потому что Создатель милосерден к Своим созданиям.

— Рахель, если Он милосерден, почему тогда Он позволил римлянам разрушить Второй храм? — задал Акива непростой вопрос.

— Раввины убеждены, что римляне только инструмент в Его руках, это не они разрушили Храм, это мы своими поступками разрушили его. А римляне просто исполнили приговор Творца. Первый храм, храм царя Соломона, — продолжала Рахель свой рассказ, — был разрушен в наказание за три греха: кровопролитие, идолопоклонство и отступление евреев от законов, данных им Б-гом¹⁸. Сейчас, когда нет ни идолопоклонства, ни кровопролития, мудрецы приходят к мысли, что у разрушения были и духовные причины. Они склоняются к тому, что Второй храм был разрушен из-за беспричинной ненависти. Наверное, Ему, милосердному, не понравилось, как мы относимся к ближним, мы разучились прощать.

— В чем же это проявлялось? — Акива спрашивал и спрашивал свою добровольную учительницу.

Рахель терпеливо объясняла:

— Это проявлялось практически везде и во всем. Люди переполнили чашу Его безграничного терпения. Незадолго до разрушения Храма имел место такой случай. Один состоятельный человек в Иерусалиме устроил у себя пир и пригласил много гостей, в том числе и моего отца, но он не смог присутствовать, так как был в отъезде. У хозяина, который устраивал пир, был близкий друг, его звали Камца, а также заклятый враг, которого звали Бар Камца¹⁹. Он послал слугу с приглашением к своему другу Камце, но посыльный перепутал адрес и доставил приглашение Бар Камце. Бар Камца не понял, в чем дело, и еще раз переспросил посыльного, ему ли это приглашение, и посыльный подтвердил.

Решив, что враг желает помириться с ним, Бар Камца, ничего не подозревая, надел дорогие одежды и пришел на пир в дом врага. Он занял место среди гостей, как вдруг хозяин дома его увидел и закричал:

— Что ты тут делаешь, как ты смеешь являться в мой дом без приглашения?

Бар Камца понял, что посыльный ошибся, и произнес:

Я заплачу за свою порцию, только не позорь меня перед гостями, среди них много уважаемых людей Иерусалима. Как я буду смотреть им в глаза?

Хозяин ответил ему отказом. Тогда Бар Камца предложил оплатить половину всех расходов, но хозяин дома снова не согласился.

— Я готов заплатить за всех! — вскричал Бар Камца. — Только не выставляй меня из дома на глазах у людей!

Но и тогда хозяин дома ответил отказом и настоял, чтобы непрошеный гость покинул его дом. Разгневанный Бар Камца вынужден был уйти с позором.

— Что же, гости, наблюдая за происходящим, сидели и молчали? — спросил Акива.

— Да, среди них было много уважаемых людей и мудрецов, но они предпочли не вступать в конфликт. И тогда Бар Камца решил отомстить и хозяину пира, и его гостям, которые не вступились за него. Он пришел к императору и сообщил ему, что евреи готовят восстание против римской империи. В доказательство своих слов он попросил правителя отправить в Храм тельца для жертвоприношения. В дороге Бар Камца нанес тельцу небольшое увечье, зная о том, что, по законам Торы, животные с таким изъяном не годятся для жертвоприношения.

Во время обсуждения раввины долго спорили, можно ли приносить этого тельца в жертву. Многие понимали, чем грозит отказ принести жертву римлян, но тем не менее они отказали римскому императору. Император был в ярости и послал в Иудею армию. Римские войска вторглись в Иерусалим, сожгли Храм и разрушили город.

— Даже и не поймешь, кто прав, а кто виноват, — задумался Акива. — Богач, который устраивал пир и поступил с гостем неподобающе? Или мудрецы, которые видели ссору, но промолчали? Или Бар Камца, который из-за личной обиды навел гнев на свой народ?

— Да, это сложный случай. Но это, наверное, косвенная причина произошедшего, она четко отображает то отношение людей к друг другу, которое царило в Иерусалиме. Теперь мы остались без Храма, многих жителей Иерусалима римляне увели в плен, и мой отец очень волнуется за будущее нашего города и народа. Он утверждает, что без сильного лидера иудеев не будут воспринимать всерьез и римляне поработят нас, — сказала Рахель.

— Разве мало мудрых раввинов, которые могут стать лидерами? — засомневался Акива.

— Наш народ сложно объединить. Большая часть раввинов является лидерами только у горстки своих учеников, но в глазах других они себя опорочили, и поэтому нет одной мощной силы.

Акива, знаешь, о чем я часто думаю с тех пор, как познакомилась с тобой? Не знаю, почему, но у меня такое внутреннее ощущение, что если бы ты был грамотным, то смог бы стать лидером. Ты бы смог всех объединить! — призналась Рахель.

— Рахель, о чем ты говоришь? Если такие уважаемые люди не могут объединить народ, что смогу сделать я, простой пастух? — Слова Рахель прозвучали для Акивы как гром с ясного неба.

— Многие из них больше заняты собой, чем нуждами общины. Акива, я видела, как ты заботлив с овцами, у тебя доброе сердце, и думаю, из тебя получился бы отличный лидер, способный объединить вокруг себя много людей. Почему ты не хочешь научиться грамоте и Торе? — убеждала Рахель.

— Разве ты забыла, мне тридцать пять лет и поздно чему-то учиться, — не соглашался Акива.

— Еще не поздно, — убеждала девушка. — Если ты будешь много и усердно заниматься, то слова Торы смогут проникнуть в твое сердце.

— Рахель, и денег у меня нет, чтобы бросить работу и пойти учиться. Благодарю тебя за теплые слова, обо мне еще никто так высоко не отзывался, — грустно сказал Акива.

— Мне пора идти, но знай, Акива, что учиться никогда не поздно. Мудрецы говорят, что мы должны учиться всегда, до самой старости.

Они давно попрощались, но Акива продолжал думать о Рахель и о словах, сказанных ею в его адрес.

Ежедневно Рахель приходила к реке, и они подолгу общались и очень подружились. Акива еще никогда не был таким счастливым: он мог общаться с самой милой и самой лучшей девушкой!

Акива и в этот шаббат направился в дом старого Шимона, чтобы провести праздничный день с ним и его супругой.

В доме Шимона позвякивала посуда, это госпожа Двора убирала со стола после шаббатной трапезы. Шимон, встревоженный молчанием гостя, спросил:

— Почему ты такой молчаливый сегодня? Что-то случилось?

Акива не ответил.

— Мои глаза еще не обманывают меня. Расскажи же, что случилось.

— Хорошо, я расскажу, только выслушай меня, господин, и не сердись. Мы с Рахель очень сблизились в последнее время. Мы видимся практически каждый день и подолгу беседуем. Скажи, есть ли у меня хоть крупица надежды стать мужем Рахель, дочери Кальбы Савуа?

— Не послушался ты моего совета, не держался от нее подальше, — грустно произнес Шимон. — Акива, прошу как старший, забудь о ней, пока не поздно. Так будет лучше для тебя и для нее. Найди другую женщину, достойную тебя, и создай семью, зачем ты мучаешь и себя, и молодую девушку? Возможно, ты ошибаешься и принял ее беседы за особое внимание.

— Господин Шимон, я уверен, это нечто большее, чем просто беседа. За всю мою жизнь со мной еще никогда такого не случалось. Я не могу забыть о ней ни на минуту, я везде ищу ее, в каждом звуке пытаюсь услышать ее голос, — объяснял Акива.

— Кальба Савуа выгонит тебя из имения тотчас, как узнает о твоих чувствах, и ты снова будешь скитаться по Иудее в поисках заработка, — увещевал подопечного Шимон.

— Пусть, мне ничего не страшно. Я хочу быть с ней вместе, и пусть он выгонит меня, я не могу без нее жить, — твердил свое Акива.

«Разговоры бесполезны», — подумал господин Шимон и тяжело вздохнул.

— Господин Шимон, ты думаешь, я не понимаю, что она для меня несбыточная мечта и мы никогда не сможем быть вместе? — продолжал Акива.

— Раз ты все сам прекрасно понимаешь, то зачем продолжаешь видеться с ней?

— Я пытался прислушаться к твоему совету, но ничего не могу с собой поделать, это сильнее меня. Я не могу описать, что она для меня значит. Я никогда раньше ничего подобного не испытывал, до встречи с ней я ненавидел эту жизнь и все на свете. Пускай у нас ничего не получится, но я мечтаю только об одном — чтобы это длилось как можно дольше, так как даже за минуту, проведенную с ней, я готов отдать свою жизнь. Я прожил серую жизнь, но теперь мне будет хоть что вспомнить перед смертью, будет хоть какое-то светлое воспоминание в моей жизни, — грустно произнес Акива.

Шимону стало жаль Акиву, он видел любовь и уважение, которое пастух испытывал к Рахель, и, немного подумав, произнес:

— Я вижу, что ты уже все для себя решил и никакими уговорами тебя не остановить, но я прошу тебя, обдумай все еще раз.

— Уважаемый Шимон, я уже все обдумал и принял решение. Если она предначертана мне судьбой, то мы будем вместе.

— Рахель очень хорошая девушка, может, она и в самом деле согласится стать твоей женой и вы проживете достойную жизнь. Знай, в жизни многое зависит от жены. Если рядом с тобой будет мудрая женщина, которая сможет вызвать твое уважение, то и ты будешь стараться стать лучше, чтобы не огорчать ее.

— Благодарю за добрые слова, уважаемый Шимон. Мне они сейчас необходимы.

— Ох, Акива, не забывай, — вслух сокрушался Шимон, — ты почти вдвое старше ее и вы совсем разные люди, разного положения и достатка, подобная связь часто заканчивается трагично.

— Выходит, что простой человек, как я, не достоин быть счастливым и Рахель не может стать женой бедного пастуха? — Глаза Акивы блестели. — Но я хочу попытаться: если она моя судьба, то мы будем вместе. А если нет, то я так и проживу остаток моей жизни в одиночестве, — уныло закончил пастух.

— Акива, Акива, — тяжело вздохнул Шимон. — Видимо, уже ничего не поделаешь, я с самого начала пытался отговорить и всячески запугивал тебя, чтобы ты оставил эту затею. Вижу, намерения твои серьезны, и я уважаю их.

Господин Шимон помолчал и затем уверенно произнес:

— Если бы я был на твоем месте и мне нравилась девушка, знаешь, что бы я сделал? Я бы не стал слушать такого старика, как я, а пошел бы и поговорил с ее отцом.

— Я с тобой согласен, но мне очень страшно, страшно потерять Рахель. Ты же понимаешь, уважаемый Шимон, если Кальба Савуа не даст согласия, то мы с Рахель больше не сможем видеться.

— Я могу сам пойти поговорить с Кальбой Савуа, пусть даже испортятся наши с ним отношения, — предложил старик.

— Нет, это самое главное в моей жизни дело я должен сделать сам, — твердо отказался от помощи Акива.

* * *

Акива вернулся в имение Кальбы Савуа и приступил к своим обязанностям. Ранним утром он пригнал овец к реке и стал ждать прихода Рахель. Он оборачивался на каждый шорох, но Рахель все не было. Уже темнело. Акива в надежде увидеть любимую захотел задержаться у реки дольше обычного. Но, прождав еще некоторое время, решил вернуться обратно и погнал скот в загон.

В столовой ужинали рабочие, но Акива направился в свою комнату. Зажег свечу и лег. Его мысли были заняты только Рахель, и они напрочь вытеснили из его головы мысли о еде. Он не чувствовал никаких признаков голода, несмотря на то что не ел с самого утра. Он задавал себе только один вопрос: почему Рахель сегодня не пришла, — но не мог найти однозначного ответа. Акива старательно отгонял от себя грустные мысли и мечтал только о новой встрече с ней. В его мечтах они, взявшись за руки, прогуливались вдоль реки, беседуя на разные темы. И когда солнце начинало свой путь назад, они, усаживаясь на высоком камне, наблюдали за прекрасным закатом. В его фантазиях они молча смотрели, как солнце плавно утопает в реке, а облака медленно движутся вдаль. Вокруг стояла упоительная тишина, и только шум листвы и пение птиц изредка нарушали ее.

Стук в дверь прервал мечты Акивы. Он медленно встал, чтобы открыть. В дверях стоял Эзра.

— Мир тебе, Акива, почему ты не пришел ужинать? — спросил управляющий.

— Я немного устал и решил отдохнуть, — ответил пастух, несколько удивленный приходом Эзры.

— Я обеспокоился, не заболел ли ты, и принес тебе ужин. Поешь, — и Эзра протянул работнику тарелку.

Акива поблагодарил за заботу и поставил поданную тарелку с едой на стол.

Эзра ушел. Акива, не притронувшись к ужину, снова прилег, продолжая думать о Рахель и мечтать о новой встрече. Он хотел заснуть поскорее, чтобы наступил новый день, который обязательно принесет ему встречу с любимой Рахель.

Но и на следующий день надежды не оправдались, и Акива вернулся к себе, так и не повидав Рахель. Он метался по комнате, не находя себе места, перебирая в голове разные варианты происходящего. Так и не сомкнув глаз до самого утра, пастух вышел из комнаты и пошел к загону.

Гремел гром, и небо было затянуто темными тучами. С самого утра лил проливной дождь. Но, несмотря на это, Акива снова вывел стадо к реке и с нетерпением ждал появления Рахель. Прождав несколько часов и поняв, что дождь только набирает силу и от раскатов грома стадо может разбежаться в разные стороны, Акива был вынужден загнать овец в загон раньше обычного и возвратиться в свое жилище. Ужин и в этот раз не прельстил Акиву. Мысли сменяли одна другую, становясь грустнее и грустнее. «Неужели я потерял ее, и она будет принадлежать другому? — думал Акива, и скупые слезы готовы были заблестеть росинками на его ресницах. — Если я ее больше не увижу, то не смогу жить».

Акива отгонял от себя навязчивые мысли о расставании с Рахель. «Она не пришла на пастбище, как приходила раньше, может, причиной всему этот непрекращающийся дождь», — утешал он себя.

«Да, точно! Сегодня из-за дождя мне пришлось и овец загнать пораньше», — подумал Акива и немного успокоился.

«Вдруг Рахель все же решила прийти, несмотря на ненастную погоду? — посетила Акиву мысль. — Она ждет меня там, а я, дурак, сижу здесь, в тепле. Немедленно побегу к реке, Рахель, наверное, вся промокла и замерзла».

Акива, ничего не накинув, как был — в тонкой рубашке и холщовых штанах — выбежал из комнаты и ринулся к реке. На улице было темно, и проливной дождь хлестал Акиву по лицу. Он бежал по мокрой, скользкой дороге, падал, но вставал и продолжал бежать. Его одежда испачкалась в грязи, но он не обращал на это внимания и торопился к реке… Подбежав к беседке и не встретив там Рахель, Акива понял, что ее сегодня здесь не было, и почувствовал горькое разочарование.

Акива предположил самое для него страшное: Рахель уже ответила согласием на предложение одного из учеников ешив, и они уже вместе празднуют это событие. Грустные мысли овладевали им все с большей силой. Он был на грани отчаяния, мысль, что она уже принадлежит другому и он ее больше не увидит, разбивала его сердце.

Он мок под дождем, но долго не сводил взгляда с пустующей беседки в призрачной надежде, что Рахель вот-вот появится. Он ждал и не терял надежды, но, осознав, что Рахель не придет, впал в безумное отчаяние, и слезы соленым ручьем потекли по его щекам. Непрекращающийся дождь смывал их с лица взрослого мужчины, но они лились с еще большей силой. Акива, который в последний раз плакал в раннем детстве, ничего не мог с собой поделать. Слезы текли все сильнее и сильнее.

— Ты что плачешь? — упав коленями в грязь и подняв руки к небу, обратился Акива к дождю. — Ты же не любишь, как я. Ты даже не представляешь, какая она девушка и что такое прожить день, не видя ее. Сколько дурных мыслей посещают мою глупую голову, и я ничего не могу с этим поделать. Почему мы не виделись сегодня? Может, из-за тебя она сегодня не пришла? Может, ты всему виной? Почему ты льешь и льешь? Почему ты хочешь нас разлучить? Разве ты не видишь, как я страдаю, разве ты не понимаешь, что я умру без нее? Она — это все, что есть у меня в этой жизни, она моя последняя надежда обрести счастье. Акива сделал несколько глубоких вдохов и снова заговорил:

— Дождь, ты когда-то сделал мне самый большой подарок в жизни — подарил встречу с Рахель. Ты и в тот незабвенный день лил не переставая, и мы с Рахель встретились в беседке, которая сейчас передо мной. Этот день был самым счастливым в моей жизни, но теперь ты разлучил нас… До встречи с Рахель я жил как слепец, который ничего не видит и не знает радостей этого мира. Но после встречи с ней я прозрел. Я наконец-то понял, что жизнь бывает и прекрасной, понял, что существует такой человек, ради которого я готов расстаться с этой жизнью. Теперь ты снова хочешь лишить меня зрения? Зачем ты показал мне свет, а теперь хочешь ослепить меня? Лучше бы я навсегда остался слепым и никогда не видел ее.

Знаешь, если человек с детства лишен зрения и не имеет никакого представления о видимом мире, ему легче жить. Но если когда-то он имел зрение и мог любоваться всеми красками мира, но потом ослеп, то ему нестерпимо больно.

Акива затих и, припоминая голос Рахель, пробормотал:

— Она называла меня по имени, и из ее уст оно звучало сладкой музыкой. А теперь по твоей вине я не только не слышу ее, даже не вижу…

Набрав в легкие как можно больше воздуха, Акива, несмотря на сильный дождь, устремил взгляд в небо и крикнул изо всех сил:

— Дооооооождь! Как я тебя ненавижу! И весь мир ненавижу! — Акива криком разрывал себе грудь, но дождь заглушал его слова. — Разве мне совсем отказано в праве быть счастливым? Разве я виноват в том, что беден и должен зарабатывать себе на жизнь тяжелым трудом? Я понял, ты плачешь из-за того, что мы оба раньше были одиноки и несчастны, но теперь у меня есть Рахель, моя Рахель, и я самый счастливый человек на свете. Ты мне просто завидуешь, тебя никто не любит, как только ты появляешься, люди скрываются от тебя в своих домах, а меня наконец-то кто-то полюбил, и тебе не удастся все испортить! Знаю, ты тоже думаешь, что я простой пастух и принял ее вежливые беседы за внимание к себе, а сострадание — за любовь. Да, может, оно и так, может, я все выдумал.

Акива сделал паузу, в то время как дождь продолжал лить все сильнее. Промокший до ниточки, он не обращал на это никакого внимания, поскольку уже решился на отчаянный шаг ради любимой.

Я больше не могу ждать и терпеть неизвестность, я сейчас же пойду к Кальбе Савуа и поговорю с ним, и будь что будет. Может быть, он поймет меня и согласится отдать за меня Рахель, а если нет — я готов расстаться с жизнью… Мне не нужен мир без нее.

Акива поднялся и как был — в грязном одеянии — решительно направился к дому Кальбы Савуа. Он вытирал слезы рукой и мысленно складывал слова, которые скажет отцу Рахель. Слезы не переставали течь по его щекам, и он смахивал их облепленной глиной ладонью. «Откуда они берутся, проклятые слезы, я же с самого детства не плакал, — думал Акива, — наверное, после встречи с Рахель моя душа отогрелась и в ней проснулось все, что спало так много лет».

Подойдя к дому, пастух увидел, как преклонных лет слуга запирал двери дома на ночь. Акива обратился к нему с просьбой провести его в дом для встречи с Кальбой Савуа. Слуга, увидев пастуха в таком неприглядном виде, попытался выяснить, что произошло, но Акива настаивал, чтобы тот провел его в дом. Рахель, чьи окна выходили во двор, услышала спор двух мужчин и выглянула в окно. Увидев, что старый слуга не пускал Акиву в дом, она быстро оделась и спустилась вниз.

— Что случилось? — обратилась Рахель к слуге.

— Пастух Акива хочет говорить с твоим отцом, госпожа. Я ему говорю, что сейчас неподходящее время и Кальба Савуа отдыхает, — объяснил растерянный слуга.

— Иди в дом, я сама с ним поговорю, — приказала Рахель.

Девушка подошла к измазанному грязью и дрожащему от холода Акиве. Вода стекала с его одежд, а из глаз все еще текли слезы, но это уже были слезы счастья, а не печали.

— Акива, — Рахель с тревогой взглянула в его лицо, — что произошло? Почему ты хочешь видеть моего отца, тебя кто-то обидел?

— Нет, — смиренно ответил Акива, низко опустив голову, чтобы Рахель не видела его слез.

— Ты весь промок, ты же заболеешь… Подожди, я принесу тебе теплые вещи, — произнесла Рахель.

Акива, не обращая внимания на слова девушки, задал самый главный для него вопрос:

— Рахель, мы не виделись три дня, и я очень волновался, думал, что с тобой что-то случилось. Почему ты не пришла к реке, я тебя чем-то обидел?

— О чем ты говоришь, Акива! Чем ты можешь меня обидеть? Я уезжала из Иерусалима с отцом.

— Куда вы ездили?

Рахель, обеспокоенная видом Акивы, не ответила на его вопрос, но сказала:

— Подожди здесь, я сейчас принесу тебе одежду, попить и поесть.

— Мне ничего не нужно, — строго проговорил Акива. — Ответь мне, куда вы ездили? Твой отец взял тебя с собой, чтобы познакомить с будущим мужем? Он уже договорился и о вашей свадьбе?

— Акива, о какой свадьбе ты говоришь? Мы с отцом по приглашению раби Йоханана бен Закая ездили в город Явне, чтобы принять участие в торжествах по случаю обрезания²⁰ новорожденного сына одного из раввинов, и вернулись только сегодня вечером. Мне не хотелось ехать в Явне, но отец настоял, чтобы я сопровождала его в этой поездке.

— Обрезание только повод, он взял тебя, чтобы поскорее выдать замуж! — крикнул Акива.

— Зачем ты так говоришь о моем отце? — Рахель испуганно отпрянула от Акивы. — Ты его совсем не знаешь. Если ты будешь говорить о нем в таком тоне, мы больше не увидимся.

Рахель хотела уйти.

— Прости меня, не уходи, прошу тебя. — Акива осознал, что позволил себе лишнее. — У меня выдались очень тяжелые дни. Я бы никогда не пришел сюда, зная, что с тобой все в порядке. Я все это время думал, что ты заболела и тебе нужна помощь. Мне важно знать, что ты в полном здравии и не нуждаешься в моей помощи.

— Акива, если ты сейчас же не переоденешься, то помощь понадобится тебе. И мне тоже, если отец узнает, что я в поздний час не в комнате, — улыбнулась Рахель.

Акива счастливо рассмеялся:

— Теперь, когда я знаю, что у тебя все в порядке, я пойду к себе!

— Ты уходишь не попрощавшись, — весело произнесла Рахель.

— Я боюсь, что если попрощаюсь с тобой, то больше не увижу никогда, — уже серьезно сказал Акива.

«И я не хочу с тобой прощаться», — мысленно сказала Рахель. Пожелав Акиве спокойной ночи, девушка направилась в дом.

— Я завтра буду целый день у реки, если сможешь, приходи, — сказал ей вдогонку Акива и направился к своему жилищу.

* * *

— Мир тебе, Акива! У меня много дел, но я пришла узнать, как ты себя чувствуешь, и пожелать тебе хорошего дня!

— Благодарю тебя, Рахель! Как видишь, я здоров. Расскажи о твоей поездке в Явне, — попросил Акива.

— На обрезание приехало много уважаемых людей, практически со всей Иудеи, и было очень весело. Раввины рассказывали интересные жизненные и философские истории. На следующий после обряда день мы с отцом посетили ешиву. Я была удивлена, что в ешиве обучают так много людей, всех возрастов. Они целыми днями молятся и изучают Тору.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

16

* Бэйт-Лэхэм — букв. «Дом хлеба». Русский вариант — Вифлеем.

17

* Хеврон — один из наиболее древних городов мира. Находится рядом с Иерусалимом (в 30 км к югу). Иудеи считают Хеврон священным городом, наряду с Иерусалимом, Цфатом и Тверией. На краю Хеврона находится Меарат а-Махпела (Пещера Патриархов), где покоятся наши праотцы и праматери — Авраам и Сара, Ицхак и Ривка, а также Яаков и Леа.

18

* Талмуд, трактат Йома, 9б.

19

* История о Камце и Бар Камце приводится в Вавилонском Талмуде, в трактатe Гитин.

20

* Обрезание (на ивр. — Брит мила), обряд, который, согласно традициям иудеев, символизирует завет, договор между Б-гом и народом Израиля.