Извивы судьбы. Современный любовный роман

Геннадий Мурзин

Книга «Извивы судьбы» – современный любовный роман, события в котором происходят на излете двадцатого и на заре двадцать первого веков; это были бурные годы. Круглый сирота становится офицером и по воле судьбы впервые оказывается в столице. Там знакомится с коренной москвичкой. Молодые люди друг другу пришлись по душе. Но… Через пару дней расстались. Встретятся ли? Романист Геннадий Мурзин сделал все, чтобы сюжет развивался по всем законам жанра, в котором эмоций хоть отбавляй.

Глава 6

Помолвка

В течение всего полета Вера грустно смотрела в иллюминатор и, о чем-то своем думая, молчала.

Алексей не лез с расспросами, в какой-то мере догадываясь о ее душевном состоянии. Ему ведь также было не по себе: вот-вот и они расстанутся; предстоит разлука не на час и не на месяц, а, как минимум, на год.

— Товарищи пассажиры! — послышался голос из динамиков. — Пристегните, пожалуйста, ремни. Наш самолет сейчас совершит посадку в городе-герое Москва.

Легкий толчок и самолет мягко покатился по бетонной полосе.

Вера шумно вздохнула. Алексей спросил:

— Моей богине тревожно было?

Девушка кивнула.

— На земле все же спокойнее, чем в воздухе.

Трап подали не сразу, поэтому минут пять пришлось ждать, сидя в креслах.

Наконец, они ступили на московскую землю, точнее, на твердь аэродромного покрытия. И тотчас же послышался мощный бас:

— С благополучным приземлением, доченька!

Вера вздрогнула, поглядела в ту сторону, откуда услышала знакомый до боли и такой родной для нее голос. Кинулась и обняла отца.

«Боже мой, — замелькало в голове Алексея. — Подумать даже не мог… Что отец Верочки и… Однажды, да, о чем-то таком обмолвилась: отец, дескать, тоже служит… Однако… Попробовал тогда расспросить, а она? Замяла разговор».

— Неужели соскучилась? — иронично спросил Василий Николаевич Горовой, легонько поглаживая по спине дочь.

— А как же! — Вера, отстранившись, спросила. — Почему ты здесь?

— Решил встретить мою ласточку. Не ехать же на автобусе.

Вера, отпустив отца, опомнилась, что все еще не представила героя своего курортного романа.

— Папуль, познакомься, — мой Алексей.

Василий Николаевич первым шагнул в сторону совершенно сбитого с толку парня и протянул руку:

— Здравия желаю, гвардии старший лейтенант, шутливо произнес Горовой.

Обменявшись крепким рукопожатием, Василий Николаевич обернулся к смущенно стоявшей в сторонке дочери.

— Уже твой, доченька? С какого времени?

Дочь опустила глаза.

— Это… оговорка, папуль…

— Однако, как понимаю, оговорка по Фрейду?

— Н-н-наверное, — промямлила дочь.

— Разберемся… позднее… Теперь же, — он протянул широкую ладонь в сторону стоявшего метрах в десяти от трапа сверкающего черным лаком автомобиля, — прошу в машину.

Открыл перед молодежью вторую дверцу.

— Но…

Вера юркнула в салон, а Алексей что-то хотел сказать, однако Горовой прервал:

— Отставить, гвардии старший лейтенант!

— Слушаюсь, товарищ генерал-полковник!

— Вот, — Горовой, закрывая за собой переднюю дверь, довольно крякнул, — это уже по-нашему.

— Папуль, но Алёшенька хотел сказать…

— Знаю! — отрубил отец и заулыбался. — Алёшенька, значит? Отлично!.. Рад слышать.

Дочь ничего на это не сказала, а лишь покраснела и опустила глаза вниз.

— Так, ребятки, — потирая широкие ладони и продолжая добродушно улыбаться, сказал отец, — прямо по курсу… домой… Хозяюшка, пожалуй, заждалась, — Алексей хотел объяснить, что у него в гостинице забронирован номер, но ему не дали и рта раскрыть. — Вы, товарищ гвардии старший лейтенант, отныне поступаете в полное мое распоряжение и, слушать мое приказание, — ни на шаг от меня, ясно?

— Так точно, товарищ генерал-полковник!

«М-да, — подумал про себя Алексей, — в этой семье не рассусоливают».

Вывод Алексея оказался скоропалительным: как только грозный генерал, сопровождаемый молодежью, переступил порог своей квартиры, на глазах переродился. Перед вышедшей их встречать хозяйкой стал другим — на удивление добродушным.

— Докладываю, Клашенька, — мягко сказал он, шутливо приставив ладонь к козырьку генеральской фуражки, — поручение исполнил… Доставил обоих в целости и сохранности, — он обернулся, показывая рукой в сторону молодых, добавил. — Принимай сладкую парочку!

Вера вылетела из-за широченной отцовской спины и кинулась к матери, но тотчас же отстранилась.

— Мамочка, познакомься, — Алексей Осинцев…

Клавдия Ивановна улыбнулась, шагнула в сторону Алексея и подала руку.

— Приятно… Рада познакомиться.

Алексей галантно поцеловал протянутую руку, пахнущую домашними пирогами и еще чем-то вкусным.

— О, да вы хорошо воспитаны, молодой человек…

Хозяин по-мальчишечьи коротко хохотнул:

— А ты, Клашенька, как думала? Наша девочка кого попало не выберет.

— Проходите, пожалуйста, располагайтесь, а я, с вашего позволения, — к плите, — она повернулась к мужу. — Васенька, поухаживай.

В голове Алексея никак не укладывалось, как можно называть «Васенькой» генерал-полковника?!

— Как понимаю, ребята, оба в душ с дороги?

— Так точно… Однако… Моя богиня… То есть Верунчик…

Хозяин расхохотался.

— Ну, ребята!.. Вы, я вижу, зря отпускное время не теряли… Так… Оба в ванные… Там всё Клашенькой для вас приготовлено.

Алексей, покраснев, промямлил:

— Ну… это… пусть сначала Вера, а…

Генерал, а в ином чине Алексей хозяина пока представить не мог, пуще прежнего рассмеялся.

— Ха-ха-ха! Ты меня не так понял…

— Простите… А как я должен был понять?

— У нас, сынок, две туалетные комнаты — женская и мужская. Видишь, — он ткнул пальцем в одну из ближайших дверей, — табличку… тебе, значит, сюда.

От слова «сынок» на сердце у Алексея стало хорошо-хорошо, повеяло домашним, давно им забытым.

Через час все сидели в просторной гостиной, за накрытым столом: с одной стороны — хозяева, с другой — молодые. Алексей продолжал смущаться и краснеть, поэтому старался меньше говорить, чтобы не ляпнуть еще чего-нибудь, а больше слушать. Алексею показалось, что больше всех радовалась, суетливо бегая на кухню и обратно, Клавдия Ивановна. Чему именно? Только ли тому, что наконец-то вернулась любимица-доченька, о которой изболелось материнское сердце? Что-то Алексею подсказывало, что он хозяйке понравился. В какой мере? Об этом пока что судить рановато. Алексей с удовольствием ел домашнюю стряпню, запах которой и вкус выветрились из него. Казенная еда, какой бы хорошей не была, все-таки не та, несравнима с домашней.

Трапеза длилась больше двух часов.

— Хорошо, — сказал, вставая из-за стола, хозяин. — Благодарю, Клашенька.

Алексей тоже встал.

— Угощение, Клавдия Ивановна, было царское. Спасибо вам…

Клавдия Ивановна махнула рукой:

— До царского стола нам далеко.

— Клашенька, — поправив сбившуюся прядь начавших седеть ее волос, сказал хозяин, — мы уходим на мужской разговор… в кабинет, а ты… сама знаешь…

— Как не знать, — ответила она и улыбнулась. — Дело привычное.

Уединившись, мужчины устроились в глубоких финского производства креслах. Потом хозяин встал, придвинул низкий из толстого стекла с серебряным ободком столик, прошел к бару, открыл, достал стограммовые стопки из голубого чешского стекла, поставил, вернулся к бару.

— Что будем пить, Алексей?

— Полагаюсь на вас, товарищ генерал.

— Есть «Наполеон»…

— Нельзя ли чего-нибудь попроще?

— Попроще? — переспросил хозяин. — Тогда вот… Моя любимая… «Столичная»… Не возражаешь?

— Никак нет, товарищ генерал… Наш, русский напиток…

— Получается, что мы придерживаемся одних вкусов… Хорошее совпадение… Для начала знакомства.

Василий Николаевич отвинтил пробку (подобное новшество появилось недавно и пока что только в Москве), наполнил стопки до краев и опустился в кресло. Вошла, прежде постучавшись, Клавдия Ивановна с подносом в руках, поставив перед мужчинами салатники и тарелки с закусками, вышла.

Хозяин поднял стопку.

— За гостя! — он выпил до дна. — Извини, Алексей, но у офицеров принято: тостующий пьет непременно вот так.

Алексей также в стопке не оставил и капли. Потому что… Ожидая разговора, ему хотелось расслабиться и не чувствовать себя скованно. Это для старшего лейтенанта в обществе генерал-полковника трудно, но он обязан постараться.

Василий Николаевич наполнил стопки.

— Позвольте, товарищ генерал, и мне произнести тост.

— Позволяю, сынок.

— За гостеприимность семьи, с которой имел честь познакомиться!

— Спасибо… — они выпили. — А теперь передохнем чуть-чуть… — хозяин улыбнулся. — А иначе свалимся под стол, так и не поговорив по душам.

Алексей позволил себе впервые возразить генералу.

— Русских не так-то просто свалить с ног.

— Все так, Алексей, но на здоровую голову и разговор получается здоровым, — Алексей, взяв крохотный бутерброд с черной икрой и сливочным маслом, отправив в рот, согласно кивнул. А Горовой продолжил. — Конечно, мы кое-что о тебе знаем, но всего лишь «кое-что»… Дочурка не из болтливых, поэтому информацию дозирует…. А нам бы хотелось знать больше… У вас что-то завязывается серьезное, если мы не ошибаемся…

Алексей кивнул:

— Не ошибаетесь… Более, чем серьезное… С моей стороны, уж точно…

— Ну так вот… Расскажи поподробнее о себе… Сам понимаешь, одна она у нас и дороже ее у нас никого нет и уже не будет никогда… Конечно, я мечтал еще и о сыне, однако… Не получилось… Бог даст, внук появится и тогда… Да что загадывать… Не стоит… Внимательно слушаю.

Алексей выполнил просьбу. Рассказал в деталях, не скрывая ничего. Собственно, и прятать у него нечего, обычная, как сам он считает, жизнь обычного человека: счастливое раннее детство, когда был любим отцом и матерью, школа, гибель отца в Афганистане, определение в суворовское, преждевременная смерть матери, сиротство, танковое училище, которое закончил с отличием и получил красный диплом…

Парень развел руками.

— Вот, собственно, и все, товарищ генерал.

Горовой поморщился.

— Да ладно… Какой я тебе дома генерал?

— Самый настоящий, — усмехнувшись, заметил Алексей.

— Хм… Называй по имени и отчеству и этого вполне достаточно.

— Слушаюсь, тов… То есть Василий Николаевич.

Горовой тряхнул головой и на лоб упал непокорный, покрывшийся легкой сединой, чубчик. Вернув его на ему положенное место и пригладив для верности ладонью, сказал:

— Судьба, парень у тебя… — Горовой, вздохнув, наполнил «Столичной» заскучавшие было стопки, поднял свою. — Помянем, Алексей, родителей твоих… Выпьем, не чокаясь… Как говорится, пусть земля им будет пухом.

Они выпили, отставили в сторону стопки.

— Родители могут гордиться… — закусывая, продолжил Василий Николаевич. — Ты сделал себя сам и ни перед кем не в долгу… Давно был на могилках?

— Больше года, — ответил Алексей.

— Надо попроведать отца и мать… Грех запускать могилы своих предков.

— Собираюсь, Василий Николаевич.

— Когда?

— Завтра… В Свердловске — плановая посадка и дозаправка самолета… Выйду… отмечусь в военной комендатуре, что… Думаю, проблем не будет.

— Не будет, — подтвердил Горовой.

— Вот… Перерегистрирую проездные документы на следующий день…. Надо еще заглянуть, так сказать, попутно и в суворовское, и в военное училище.

— Правильно… Когда должен быть в части?

— Послезавтра… Успеваю…

— Как служба?

— Нормально… — коротко, стараясь не вдаваться в подробности, ответил Алексей.

Горовой вновь поморщился.

— И что за молодежь нынче?.. Девочку попытался как-то порасспросить о том же, а она мне также: нормально и на том поставила точку. Что значит «нормально» — хорошо или плохо?

— Удовлетворительно, Василий Николаевич.

— При оценке «удовлетворительно» раньше срока звания не присваивают.

Алексей усмехнулся:

— Иногда, наверное, и это случается.

— Скажи прямо: с желанием служишь? Не по нужде?

— Я же выполнил посмертную волю отца…

— И что с того? Волю выполнил, а, возможно, сердце все-таки не лежит.

— Что вы?!

— Я — ничего, а ты…

Алексей позволил себе прервать столь грозного собеседника, не по-армейски эмоционально воскликнув:

— Без ума от армии! Это мое и сейчас, после года нахождения в строевой части, не осталось никаких сомнений.

— Тогда — все в порядке. Главное, чтобы чужое место не занимать; служить, а не делать вид, что служишь.

Алексей кивнул:

— Понимаю, поэтому стараюсь…

— Месяца полтора назад дочурка как-то так, невразумительно намекнула и про повышение по должности.

— Есть такое… Назначен командиром роты в том же полку.

— Вот тебе на! Это уже не «удовлетворительно», а «отлично»… Служишь-то по-настоящему всего-то год и… За что заслуги?

Алексей стыдливо опустил глаза.

— Думаю, что аванс, вроде как долг, и его обязан еще отработать… Придется доказывать, что не зря, что командование во мне не ошиблось.

Горовой недовольно хмыкнул.

— Скромность — украшение офицера, но не до бесконечности. Себя тоже надо уметь ценить…

— Ценю, Василий Николаевич, но не переоцениваю.

— Не финти, понял? Жду подробности… Или это секрет государственной важности? — он громко рассмеялся. — Уж не твоих ли рук очередной военный переворот в Коста-Рики?

— Никак нет, Василий Николаевич.

Ироничный подкол Алексей понял и оценил. Он с каждой минутой общения все больше расслаблялся, чувствовал себя раскованнее и раскованнее, чему бесконечно удивлялся. Еще вчера представить себе не мог, что будет сидеть tet-a-tet и за одним столом с генерал-полковником, пить водку и свободно общаться обо всем на свете.

— В таком случае, какая проблема?

— Короче говоря…

Горовой прервал:

— Не «короче», а во всех подробностях.

— Слушаюсь… Были корпусные тактические учения… Перед моим взводом стояла задача: проявив смекалку, без потерь личного состава и боевой техники, выбить с высотки условного противника и закрепиться… Ну… Приказ взвод успешно выполнил. Вот и все. Наверное, за это и… Комполка так и сказал перед строем: за умелое руководство подразделением…

Горовой, восхищаясь, озорно щелкнул пальцами:

— Все идет к тому, что из тебя, Алексей, со временем получится неплохой вояка. Налицо — задатки. Порадовал меня, по-настоящему порадовал.

— Хотелось бы… — заметил, вновь потупившись, Алексей.

— Все в твоих руках…

— А также, Василий Николаевич, в руках судьбы, — уточнил парень.

— Судьба, сынок, вещь такая: слабаков ломает, а сильных духов, смело идущих к намеченной цели, лишь закаляет. Такие вот дела… Я слишком хорошо знаю молодые армейские кадры… То, что происходит в обществе, отрицательно влияет на их качество. Увы, но вынужден признать. Офицерство утрачивает былую славу. Многочисленные анекдоты и байки на эту тему — лишнее доказательство.

Алексей кивнул:

— Приходится слышать…. Обидно…

— А мне не обидно, мне, человеку, отвечающему за кадровую политику?.. — Алексею хотелось спросить, в качестве кого «отвечает за кадровую политику» и где конкретно, но не посмел. — К сожалению, даже мне не все в этом по силам. Учебные заведения клепают офицеров, а толку? Многие, получив дипломы, тотчас же смываются, оставляют ряды вооруженных сил. А остаются? По большей части, неудачники, для которых нет места на гражданке. Отсюда и байки… Например, такая…

Горовой стал — сочно и смачно — рассказывать…

…Из округа в дивизию пожаловали социологи. Пожаловали, чтобы исследовать морально-психологическое состояние военнослужащих, в частности, офицерского состава.

«Полковник Сердющенко, командир части, презрительно скривился, но промолчал: чтобы не накликать на седую голову очередную беду, отказался от идеи выразить своё «фэ». Однако замполиту строго-настрого наказал: «Ты мне тут ворон не лови — бди, понял?»

Подполковник Сироткин приказание принял к неуклонному исполнению. Исполняя, решил для себя, что в данном случае лучше перебдеть, чем недобдеть.

Социологи среди офицерства распространили некие анонимные опросные листы, а после заполнения собрались было покинуть пределы части, но Сироткин был начеку.

«Э, нет, — по-отечески ласково сказал он, — вы не в колхозе имени Буденного, а в строевом воинском подразделении, а посему, голубки мои, дозвольте лично мне одним глазом глянуть в опросные листы. Мало ли чего мужички сдуру могли накарябать».

Социологи согласились отсрочить убытие на пару часов.

— Подполковник Сироткин, — ухмыляясь, продолжает рассказ Василий Николаевич, — сидит и шуршит опросными листами, сидит и вслух комментирует: «Так… Отлично… Головастый… Умно отвечает… А этот… себе на уме… Вон, как заковыристо ответил: ни нам, ни вам… Философически… Не зря мужика учили… Далеко пойдет… Высоко взлетит…» Второй час пошел. Почти сотня опросных листов Сироткин благополучно переместил из стопки слева в стопку справа. И тут его острый глаз уперся в нечто.

«Это еще что за хрень? — он обратился к началу опросного листа, чтобы найти ответ на свой собственный вопрос, но там, к его несказанному удивлению, — ничего. — Эй, вы там, — в сердцах крикнул он, — охламончики! — пулей влетел один из них, ну, то есть один из помощников его. — Графолога сюда! — прибыл графолог. — Кто? — спросил он и ткнул жирным пальцем-обрубком в опросный лист. — Сколько минут потребуется?» «А нисколько, товарищ подполковник. Из вновь прибывших. Не успел забыть». «Сосунок, значит?» «Так точно». «М-да, — Сироткин недовольно качнул головой. — Беда с молодыми… Зелень… И кто же этот ублюдок?» «Лейтенант Гаврилович». «Сюда, этого подонка, не медля!»

Вот и Гаврилович. Стоит, а поджилки трясутся. Впервые перед Сироткиным и не знает еще, чем все может закончиться. Сироткин тычет пальцем-обрубком в бумагу: «Ты?!» «Я, товарищ подполковник!» «Ты что написал, а?!» «Ответил, как на духу, товарищ подполковник… Как есть…» Заместитель командира дивизии нервно бросает в его сторону опросный лист: «Читай вслух!» «Ваше социальное…» «Да, не это, дурак! Ниже!» «Сколькими языками владеете? — читает Гаврилович. — Я честно… не соврал». Подполковник заёрзал на стуле. «Ну? И что ты ответил? Читай так, как написал». «Я написал: тремями. А потом расшифровал, какими именно». «И какими же?» «В совершенстве владею русским, командирским и матерным». Сироткин бросает в его сторону ручку: «Зачеркни, олух, и сверху напиши, как надо, правильно… Диктую: в совершенстве владею двумями языками, а именно — русским и командирским».

Гаврилович исполнил приказание. «Но, товарищ подполковник…»

«Молчать, сосунок! — рявкает Сироткин, вскакивает и топает ногой. — Пора бы знать, что командирский и матерный — это один и тот же язык, — подполковник садится. — Свободен! — Гаврилович уходит, а Сироткин в след ему ворчит. — И чему в этих училищах учат? Вот раньше… Нет, нынешних учить — деньги на ветер».

Закончив рассказывать, Горовой недовольно покрутил головой.

— Дураков, извини, в армии много — должен признать. Причем, замечу, становится больше и больше. Следовательно, Алексей, командование обязано к таким, как ты, относиться особенно бережно, чтобы нам не остаться с одними тупицами.

— Василий Николаевич, в нашей части много хороших офицеров…

Горовой рассмеялся.

— Значит, Алексей, тебе здорово повезло со службой.

— Сам выбрал.

— Тем более… Ладно… По части армии мы всё выяснили… Как говорится, порядок в танковых войсках… А вот дела личные еще не прояснили… Ну, там планы, цели, стратегические и тактические задачи… И прочее. Как считаешь?

— Что, если конкретно, вас интересует?

— О, Алексей, многое. Прости, но я, повторяю, отец, а потому обязан знать все определенно… Ты уже не ребенок и не юнец, а мужчина, который видит перспективы… Я в смысле семейной жизни… Девок нынче много, а ты жених видный. Быстро приберут к рукам. Не успеешь и опомниться. Что скажешь? Хочу знать, что думаешь по этому случаю?

Вопрос ожидаем. Вопрос неизбежен и он должен был всплыть в их мужском разговоре — это Алексей прекрасно понимал. Но, с другой стороны, он не готов к чему-либо определенному и считал пока преждевременным делиться планами; ему не хотелось выглядеть болтуном, который, не обдумав, сразу ляпает, а потом отказывается от произнесенного когда-то, идет на попятную. Серьезный мужчина тем и отличается от легковесного вертопраха, что готов всегда нести полную ответственность как за сказанные слова и данные обещания, так и за практические действия. Алексей считает: мало того, чтобы спешно выразить благородные свои устремления; важнее не забывать напрочь об их осуществлении. Романтичность для женщины первична, а для мужчины вторична; мозговая деятельность, здравомыслие — вот что первично для сильного пола. Не мужчина, а дурак, если искренен в своих чувствах и не способен скрыть эту искренность. Хотите поумнеть? Тогда срочно научитесь прятать природную искренность за лоском вежливости.

После паузы, в течение которой промелькнули все эти мысли, Алексей заговорил:

— Если честно, Василий Николаевич, не думал всерьез об этом…. Наверное, рано… Еще не так тверда почва под ногами, чтобы брать на себя ответственность за другого человека…

— То есть? Отвечать за роту солдат — это не рано, а за семью…

— Не сопоставимое… Молод еще… Нет своего угла… Денежное содержание не то, чтобы… Как только почувствую себя готовым, так сразу… Также про глубину чувств не должен забывать, то есть про любовь… А иметь всего лишь гарантированную постель — не мое. Женюсь, но только на любимой.

— Так-так-так… Если правильно понял, на твоем горизонте нет подходящей кандидатуры… Иначе говоря, не встретил на своем пути любовь.

— Не совсем…

Горовой нахмурился.

— Не понимаю… Сделай одолжение, объясни.

Алексей покраснел: не хочет, но ему придется приоткрыть душу, впустить внутрь пока еще чужого человека. Чревато, но что делать?

— Если вы настаиваете…

— Именно: настаиваю.

— Говоря вашими словами, Василий Николаевич, подходящая кандидатура появилась, даже более чем подходящая, но…

Горовой догадывается, кого Алексей имеет в виду, однако не понимает, в чем проблема, поэтому спросил:

— Что еще за «но»?

— Не уверен, что любовь…

— С твоей стороны или?..

— С той стороны… Я-то люблю и еще как люблю! А вот… Кто я такой? Без роду и племени…

— Кто тебе дал право так говорить о родителях? — возмутившись, сердито спросил Горовой. — Как я понял, ими должен гордиться… Вон, отец твой, голову положил…

— Не в этом смысле я…

— А в каком же, молодой человек? — ядовито усмехаясь, с откровенным сарказмом спросил Горовой.

— Я — из простых, а она… Понимая, полюбил и… Любовь, как какая-нибудь хворь, настигла, навалилась внезапно, поэтому и избавление от нее, выздоровление (предвижу) пойдет мучительно долго, с болями и страданиями.

— Господи! — воскликнул Горовой. — Что за чушь несешь? Как возможно, не успев насладиться этим чувством, проверить временем, уже говорить о каких-то там «хворях» и «избавлениях»?

— Василий Николаевич… я запутался.

Горовой недовольно замотал головой:

— Не пристало гвардии старшему лейтенанту выглядеть великим путаником. Давай распутывай…

— Да, но вот…

— Ходишь, сынок, вокруг да около, но я спрошу тебя прямо и ответь честно: намекая на некую любовь, кого имеешь в виду?

— Замечательную девушку…

— Ответ не принимается: назови, кто она?! Не та ли, которую недавно назвал «моей» и «богиней»?

— Д-д-да, — с трудом выдавил Алексей.

— Но, молодой человек, я тогда понял так, что имелась в виду моя дочь… Это правда или я ошибся?

— Вы… не ошиблись, Василий Николаевич.

Горовой покачал головой.

— Ну и дела…

— Прошу у вас прощения…

— За что, Алёша?

— Что вот так получилось…

— Получается: тормозит неуверенность, что тебя любят?

— Так точно.

— Искренне считаешь, что тебя не за что любить такой девушке, как моя дочь?

— Так точно.

— Парень, ты не здоров… Очевидно, перегрелся на южном солнце.

— Нет, я здоров…

— Как бы не так! Мелешь, извини, всякую хрень.

— Откуда вам знать?

— Оттуда, парень: свою девочку знаю, как свои пять пальцев… Давно чувствую, что, как говорили в старину, девка по тебе сохнет.

— Возможно, но не уверен, что по мне… Она — красавица, а я таежный медведь.

Горовой в который раз громко расхохотался.

— Ты и комплексуешь? Такого, как ты, «медведя», каждой бы девчонке. Верунька моя — девчонка самостоятельная, возможно, излишне суха и сдержанна, к тому же, чего не могу отнять, горда, но… В женской красоте скрывается великая сила, но без гордости она не имеет смысла, потому что становится уж слишком доступной.

— Согласен… Но все равно не уверен…

— А ты мою девочку об этом спрашивал?

— Нет.

— Давай спросим… Прямо вот сейчас… А?… Я позову и… Не против? — Алексей промолчал. — Понял… Иду за дочерью… Чего откладывать и оставаться дальше в неведении? Сейчас все и выясним. Интуиция мне подсказывает, что… Нет, не будем забегать вперед.

Горовой встал, открыл плотно закрытую дверь кабинета и крикнул:

— Сюда, Верунька! Мужчины тебя хотят видеть.

Вышла хозяйка.

— Что случилось?

— Клаша, ты — потом-потом.

Хозяин вернулся в кресло и откинулся на спинку, сложив на груди руки. Вошла дочь, остановилась, оглядела стол, потом мужчин, стараясь по их лицам догадаться, для чего ее позвали. Потом прошла к отцу и прижалась, обвив шею своими красивыми ручками.

— Что, папуль?

Отец, чуть-чуть отстранив от себя дочь, стал глядеть ей в лицо.

— Алексей, вот тут, сильно сомневается… насчет тебя… Он мне признался, — парень опустил глаза в стол, — что влюбился в тебя и теперь места себе не находит…

— Да? Я что-то всего этого не заметила, — покрывшись румянцем и посмотрев в сторону парня, — сказала она.

Не поднимая глаз, Алексей тихо сказал:

— Это, моя богиня, абсолютная правда.

— Странно: мне ни слова, а отцу…

— Ты и так знаешь.

— Откуда?

Горовой решил дело довести до конца и окончательно прояснить ситуацию.

— Короче, доченька: Алексей тебя любит, а ты его?

Вера приникла к отцовскому уху и что-то горячо прошептала, а потом из глаз ее закапали на щеку отца крупные слезы.

Отец притянул дочь, крепко прижал.

— Чего плачешь, дурочка? Радоваться надо, а ты… Алёша, видишь ли, сомневается, поэтому прошу повторить вслух все, что ты прошептала мне.

— Люблю…

— Нет-нет, давай все, что мне сказала.

Вера, по-прежнему смущаясь, подняла мокрые от слез глаза и, глядя на парня, повторила:

— Алёшенька, я сильно-сильно люблю… Буду всегда любить!

У парня онемел язык, поэтому промолчал, хотя грудь разрывало бесконечное счастье и рвались наружу слова благодарности. Ему также очень хотелось заплакать, но разве имел он, мужчина, на это право?

Горовому все ясно.

— Итак, вижу двух любимых и любящих молодых людей. Верунька, ты можешь быть свободна…

Алексей вскочил с места.

— Ни в коем случае!

Горовой поднял на него глаза.

— То есть?

— Хочу сказать… Очень серьезное и важное.

Горовой побледнел и еле слышно спросил.

— Не хочешь ли сделать моей красавице предложение руки и сердца?

— Да!.. Конечно!.. Сейчас же!..

Конец ознакомительного фрагмента.