Последнее прибежище негодяя

Галина Романова, 2015

Александра Воронцова просто не могла скрыть своих слез – мало того что ее несправедливо обвинили в промышленном шпионаже на работе, чуть было не уволили, разругалась со своим парнем Сашей Горячевым, так теперь случилась самая страшная беда – умер любимый дедушка. А полиция обвиняет ее деда в убийстве его соседей Лопушиных на бытовой почве. И якобы после этого преступления дед сам и застрелился из своего трофейного наградного пистолета. Александра во все это поверить не может, не таким человеком был ее родственник, но никто ей не верит, рассчитывать приходится только на себя… Сложно было представить, что авантюрная идея изложить на бумаге придуманную криминальную историю внезапно перерастет во что-то серьезное и станет смыслом жизни. Именно с этого начался творческий путь российской писательницы Галины Романовой. И сейчас она по праву считается подлинным знатоком чувств и отношений. В детективных мелодрамах Галины Романовой переплетаются пламенная любовь и жестокое преступление. Всё, как в жизни! Нежные чувства проверяются настоящими испытаниями, где награда – сама жизнь. Каждая история по-своему уникальна и не кажется вымыслом! И все они объединены общей темой: настоящая любовь всегда побеждает, а за преступлением непременно следует наказание. Суммарный тираж книг Галины Романовой превысил 3 миллиона экземпляров!

Глава 3

— Иван Сергеевич, Валентина Сергеевна, я вас категорически приветствую.

Фальшивая улыбка Филонова вряд ли смогла бы кого-то обмануть. Супружескую пару Лопушиных тем более. Ясно как божий день, что этот юный проныра, как называла его Валечка, не захочет их выслушать. Постарается как можно быстрее выставить их вон и вопроса не решит. А вопрос стоял остро! Более чем: зима на носу, а у них не меняется отопление. Хотя заявление лежит уже полгода в папке этого юного хлыща — так его Валечка тоже называла.

— Что привело вас в мою скромную обитель? — Филонов обвел руками тесный, но богато отремонтированный и обставленный кабинет.

— Евгений Леонидович, вы же знаете, что у нас проблема с отоплением. — Валечка недовольно поджала жухлые губы, помолчала для порядка, потом продолжила: — Мы уже полгода назад написали заявление. А воз и ныне там!

— Заявление, заявление, пыф-пыф-пыф, — запыхтел Филонов, принявшись рыться в папке с заявлениями.

Было, конечно, было от них заявление. На бесплатный ремонт отопительной системы во всей (!) квартире. Но кто станет заниматься этим бесплатным ремонтом?! Кому это надо, если у него все сотрудники на сдельщине. Станут ребята пахать на Лопушиных — заплатят по минималке. Это им надо? И ему не надо. У него тоже зарплата зависит от общей прибыли. Плюс левак. Взяли бы хоть по капле кинули ребятам и ему в том числе — давно бы уже с отоплением новым были. А так…

— Вот ваше заявление, — достал лист бумаги с самого низа папки Филонов.

— На дату посмотрите! — потребовала Валечка.

— Вижу дату. И что? — Все, его терпение заканчивалось.

— А то, что мы имеем право на бесплатный ремонт. Имеем! — вдруг тонко взвизгнула Лопушина. — Давно имеем. А уже полгода прошло! А вы не чешетесь!

— Чешется тот, кто не моется, — огрызнулся Филонов. И снова засунул бумагу под самый низ. — А я просто не могу оказать вам бесплатную услугу, и все.

— То есть вы нам отказываете??? — зашипела Валечка и ткнула кулаком в коленку молчаливо сидевшего мужа. — Ванечка, скажи ему!!!

— А что я могу ему сказать? — Тот лениво поднял и опустил покатые плечи, непотребно обросшие за последний год жиром. Поднял на Филонова ледяной взгляд: — Что он скот? Так он и сам об этом знает.

— Что-о-о? — Филонов поперхнулся. Его взгляд лихорадочно забегал по кабинету. Он срывался! Ему нельзя! Будут проблемы! Но, черт возьми, как же хотелось! Как же хотелось снова…

Будь у него сейчас ствол под рукой, он бы точно разрядил этому жирному козлу его в коленку. Будь у него сейчас воля и не будь в прошлом трех предупреждений от ментов и еще нескольких от братвы, он бы обхватил эту жирную дряблую шею руками и начал давить, давить, давить, пока этот старый козел не обмочился бы.

Но нельзя! Он теперь уважаемый человек. Начальник! Это статус, который ему следовало беречь. Иначе братва не поймет. Иначе зачем он тут сидит? Для того, чтобы влететь по-крупному, или для того, чтобы стеречь всякий старый и пьющий одинокий сброд, не имеющий наследников по жилью? Его сюда за этим определили, между прочим. С этой целью он тут и сидит. Ну и еще чтобы он не сел в другое место — уже за решетку.

— Скот ты, Женя, и еще какой скот, — продолжил говорить тихо и монотонно Лопушин Иван Сергеевич, не сводя с переносицы Филонова ледяного взгляда. — Я наводил о тебе справки. И знаю, что за знакомые у тебя есть. Знаю приблизительно, скольких денег тебе стоило занять это место. И догадываюсь, зачем тебе это место. В тридцатом доме вот-вот старуха помрет, наследников нет, дед ее пьющий. Не удивлюсь, если дед отправится следом за ней, переписав свою квартирку на твоих друзей-бандитов. В двадцать седьмом доме-то схема сработала, так? Кому досталась трешка? Твоему корешу Степану Мазиле?!

Вот тут Филонов сам чуть не обмочился. Ему сделалось так страшно, так безумно страшно, что этот старый козел возьмет их и всех заложит, что он взмок.

— Ссышь, Женя? — тихим, вполне миролюбивым тоном спросил Лопушин и кивнул в подтверждение своего вопроса. — Ты, Женя, ссышь. И правильно, между прочим, делаешь. Но мы не в претензиях с супругой. Все, что нам надо, — это поменять отопление в квартире… Бесплатно.

— Хорошо, — кивнул Филонов через минуту, сглотнул судорожно и снова кивнул. — Завтра рабочие будут у вас. В девять утра. Будьте дома. Все на этом?

Супруги поднялись, шагнули к двери. Но тут Иван Сергеевич вдруг спохватился:

— Да, Женя, забыл сказать. Радиаторы должны быть алюминиевыми.

— Какие радиаторы?! Наша же только установка! И стояки! Вся разводка ваша! — немного повысил голос Филонов, решив, что старый козел окончательно оборзел и его надо, надо приструнить, даже с учетом страха и его угроз.

— Алюминиевыми должны быть радиаторы, Женя, — утробно хохотнул Лопушин. — И… Степке Мазиле привет большущий. Идем, Валечка.

Он взял супругу за руку и вывел из кабинета. Но прежде чем окончательно скрыться в коридоре, вдруг похвалил:

— А вот за то, что подъезд моется каждый день, за то спасибо. Хоть на уборщицах не экономите, за то спасибо…

Они ушли.

Филонов еще пару минут сидел в оцепенении, а потом принялся швырять в дверь все, что попадалось ему под руку. Папки, авторучки, карандаши, степлеры, дырокол, пачку бумаги. Остановился, когда в руках оказался мобильник. И то не швырнул его потому, что он вдруг зазвонил.

— Да! — заорал он, нажав на кнопку.

— Чего орешь-то? — поинтересовался Степка Мазила.

— Ничего, — сбавил сразу обороты Филонов. — Вывели тут…

— Что хотят? Налоговая?

— Если бы! Пришли тут божьи одуванчики ко мне, семейная парочка, блин… — Филонов минут пять ругался матом. — Просят отопление бесплатно им поменять. Я — в отказ, не положено у нас по уставу.

— И че? — Степка слушал без особого интереса. — Послал бы.

— Так послал.

— И че?

— А то! Дед как начал мне тут говорить и про тридцатый дом, и про двадцать седьмой, и… и про тебя, Степа.

Мазила минуту молчал, потом вкрадчиво так спрашивает:

— Ты че, паскуда, где спьяну разболтал?!

— Офигел, что ли? Я не самоубийца!

— Так откуда эта старая тварь обо всем знает?! Откуда на эту старую тварь снизошло прозрение, Жэка?!

— А я знаю! Где-то засветились. Бабки во дворе, может, трепались. Бабки, они ведь все знают.

— Н-да… — Степа молчал недолго и попросил вдруг: — Ты мне адресок-то ихний, этого козла, шепни, Жэка.

— Это еще зачем?! — Филонов обеспокоился.

— Так, для порядка. Узнаю, что за божьи одуванчики там справки о нас наводят. Может, и они в нашу схему пристроятся? — И, заржав по-жеребячьи, Степа отключился.

Филонов просидел еще какое-то время без движения, мысленно сочиняя историю оставшейся жизни Лопушиных по Степкиному раскладу. История выходила криминальная. Это печалило. Потом со вздохом все же он признал, что другого выхода у них просто-напросто нет. Эти Лопушины обнаглеют просто со временем и станут шантажировать их без конца. Вишь, уже и радиаторы им за свой счет покупай! Это уже сверх наглости. Это уже он никак не спишет.

Он достал из стола пузырек корвалола и принялся интенсивно им трясти над крохотным стаканчиком…

— Ты идиот! — зашипела на мужа Валечка, стоило им выбраться на улицу из душного жэковского коридора. — Ты просто идиот, Ванечка!

— В смысле?

Потяжелевший за последний год Иван Сергеевич медленно повернулся в ее сторону всем телом. Смерил супругу — тоже не молодеющую — с головы до ног неприязненным взглядом. Особое внимание уделил ее ногам с выпирающими во все стороны вздувшимися венами. Долго смотрел, пристально, заведомо зная, как страдает она от отвратительного вида своих икр.

Валентина взгляд уловила, все поняла, вспыхнула до корней седых волос.

— Сволота! Гнида! — принялась она шептать ругательства, тем не менее все же продолжая удерживать своего мужа за руку, когда шла с ним от ЖЭКа в сторону дома. — Как же я тебя ненавижу!

— Я тебя тоже, — коротко кивнул он, не отнимая своей руки у нее.

— Когда же ты сдохнешь наконец? Когда? Ненавижу тебя, гнида мерзкая!

— Я тоже, — снова повторил он, улыбнувшись одними губами ее раскрасневшемуся гневному лицу. — Я тоже дико ненавижу тебя, Валечка. И тоже жду твоей смерти. А ты? Ты когда сдохнешь, Валечка?

Какое-то время они шли рука об руку молча, не замечая никого и ничего вокруг. Потом одновременно вкинули головы на молодую уборщицу, выпархивающую из их подъезда с мусорным пакетом в руках. Улыбнулись ей синхронно.

— Уже уходите? — вежливо поинтересовался Ванечка.

— Нет, еще вымыть надо, — кротко ответила женщина. — Пока только мусор собрала. Очень мусорно, очень.

И ушла к контейнерам.

— Мусорно… — задумчиво повторил Ванечка, глядя ей вслед. — Где-то когда-то я уже это слышал.

— Мусорно! — фыркнула супруга. — Так вчерашняя корова этот мусор только по углам лестничных клеток разогнала, и все. Она и убирать-то не убирает. Вот и мусорно. Бардак! Полный бардак у этого Филонова! Кстати…

Они как раз вошли в подъезд. Тяжелая металлическая дверь за ними мягко шлепнулась о притолоку, щелкнул кодовый замок. Их никто не слышал и не видел, можно было не держаться за руки, не улыбаться и не таиться теперь.

— Кстати, Ванечка, — развернулась к мужу всем телом Валентина. — Ты за каким чертом потребовал радиаторы? У нас же с тобой все куплено! Зачем?!

— Пусть свои ставят. А эти я продам. — Иван медленно пошел к лифту.

— А за какой счет они тебе их поставят? За чей счет-то есть? Ты что, ветеран?!

— Ветеран, может, и что?

— Ух ты! — Она протиснулась мимо него в кабину лифта, уставила на него мелкие злые глазенки. — Ветеран чего, можно полюбопытствовать?

Двери лифта с легким шипением замкнулись. Иван повернулся к жене, процедил сквозь зубы:

— Ветеран, потому что слишком долго тебя терплю. Я ветеран твоей подлости! — закончил Иван со злостью и, вытянув руку, сцепил пальцы на ее шее: — Удавить бы тебя, гниду. Просто взять и удавить.

— Попробуй, — прохрипела она, задергалась, завозилась, царапая ему предплечье, пытаясь вырваться. — Только попробуй, и бумаги обо всех твоих подвигах сразу лягут на стол ментам!

Рука Ивана упала, повиснув плетью вдоль тела. Он отвернулся от жены, уставившись невидящими глазами в расписанную граффити стену лифта.

Они ненавидели друг друга уже давно. С тех самых пор, как закончили с бизнесом, считавшимся семейным. Сразу исчезли хорошие деньги, остались просто деньги. Потом и их не стало, остались гроши. Пенсионные гроши, на которые едва можно было сводить концы с концами, если бы…

Если бы не их запасы, которые они тщательно скрывали друг от друга, они бы давно влачили жалкое существование. А так складывались из месяца в месяц, тщательно следили за расходами, отчитывались друг перед другом с демонстрацией кассовых чеков.

Иван, конечно, подозревал, что супруга накопила финансов куда больше него, так как ему приходилось возить ее на отдых, платить за наряды, украшения. И за это он ее ненавидел.

Валентина подозревала, что она в сравнении с мужем нищая. Он распоряжался всеми средствами, когда бизнес велся на широкую ногу. Он принимал конверты с деньгами. Кто и сколько туда вкладывал, знал только он. И, конечно, накопил куда больше нее. И за это она его тоже ненавидела люто.

— Ладно, ладно, Валечка, — миролюбиво произнес Иван — упоминание о тайных каких-то бумагах всегда вгоняло его в ужас. — Не кипятись. Понервничали, и будет.

— Это ты снова во всем виноват! — надула она вялые синюшные губы. — И так много лишнего сболтнул этому Филонову, и еще обнаглел окончательно с этими радиаторами. Как он тебе их установит?

— Как-нибудь, — неуверенно произнес он и замолчал. Лифт подъезжал к их этажу. На площадке могли быть люди. — Как-нибудь спишет потом.

— Это нас с тобой спишут, дурак! — успела произнести Валечка, прежде чем двери лифта распахнулись.

Из кабины они выбрались сердитыми, надутыми, с невыплеснувшейся злобой. И тут красной тряпкой для них замаячила спина соседа возле мусоропровода. Старик, как всегда, наронял мусора на пол. Уронил скомканную пачку из-под сметаны, пару грязных салфеток, целлофан с какой-то упаковки. И вместо того чтобы собрать все это с чистого, только что вымытого пола, он стоял и растерянно таращился.

— Чего стоишь смотришь, старый пень?! — заорала тут же на него Валечка и ткнула в бок локтем мужа: — Смотри, Ваня, смотри! А мы все думаем, кто же это гадит и гадит возле мусоропровода?! Кто же та свинья, что гадит и гадит?!

Ванечка протянул обе руки, уложил их на старые плечи соседа и с силой придавил, пытаясь заставить нагнуться старика. Тот не поддавался. Настырно стоял, выпрямившись.

— Нагибайся, старая сволочь! Нагибайся! — пыхтел Лопушин, усиливая натиск. — Или заставлю тебя все это сожрать! Будешь жрать сейчас весь этот хлам с пола, слышишь?! Ну!

Колени старика согнулись и с грохотом опустились на бетонный пол. Старик застонал.

— Ну! Чего воешь? Подбирай, гадина! — громко шипела ему на ухо Лопушина, поддевая туфлей мусор старику на коленки. — Подбирай, а то и правда жрать станешь!

Старые морщинистые руки в артритных пятнах сильно тряслись, когда старик подбирал пачку из-под сметаны, грязные салфетки и скомканную упаковку с коленок. Он справился. Он все подобрал, выбросил. Мерзкие люди, напавшие на него сзади, отошли. Отстали. Через минуту щелкнул замок их двери. Они скрылись у себя. А он просидел еще, не помнит сколько, на коленках перед распахнутым зловонным зевом мусоропровода. Может, и умер бы там от боли и унижения. И не поднялся бы никогда. Но спасла молодая женщина, что стала с некоторых пор убирать в их подъезде.

— Не надо так переживать, — попросила она тихо. — Давайте я вам помогу.

Она помогла ему подняться, проводила его до двери.

— Вы не обращайте на них внимания, — уборщица кивнула на дверь напротив. — Они плохие люди. Не обращайте внимания. Берегите себя…

Она помогла ему переступить порог, захлопнула дверь, вскоре он услышал, как чавкает мокрая тряпка по полу возле его двери. Она снова начала убираться. «Чистоплотная девочка», — похвалил он ее про себя. Тут же вспомнил о другой девочке и трясущейся рукой набрал ее номер.

— Дед, ты чего? — переполошилась Саша. — Случилось чего?

— Случилось, — обронил он упавшим до шепота голосом.

— Что?! Сердце, давление, что?!

— Опять эти… эти сволочи… Я уронил немного мусора на пол, только собрался поднять, и тут они, — начал он жаловаться, не замечая, как обильно текут слезы по его морщинистым щекам. — Я еле сдержался. Еле сдержался, Сашок. Если бы не эта девочка, я бы точно разрядил в них всю обойму, Сашок!

— Дед! — прикрикнула на него Саша. — Еще раз такое услышу, заберу твой наградной пистолет, и ты его больше никогда не увидишь. А на этих сволочей надо написать заявление.

— Писал! Никто не обращает внимания на мои жалобы. Никто. Даже ты, — укорил он ее. — А эта вот девочка…

— Что за девочка-то еще? — устало поинтересовалась Саша.

Эпопея с соседями деда длилась не первый месяц. Дед на них без конца жаловался, хотя и не мог привести ни единого доказательства. Саша сама пыталась с ними поговорить. Поговорила. Поговорила и расстроилась. Оказалось, премилые люди. Пригласили к себе, напоили чаем, разговорились. Засиделись допоздна. Рассказала все деду, тот пришел в ярость:

— Ты! Ты мне не веришь?! — кричал он на Сашу. — Ты поверила этим проходимцам, а мне не веришь?! Все, больше не стану тебе никогда жаловаться, раз ты так!..

И не жаловался больше ни разу, хотя война с соседями не прекращалась. Саша об этом точно знала. Соседи докладывали.

— Девочка? — переспросил дед. — Так уборщица из подъезда.

— Люся? — удивилась Саша — той «девочке» было прилично за пятьдесят.

— Да нет, другая. Они у нас тут теперь каждый день убирают. Смены через день.

— А-а, понятно. — Саша помолчала, потом последовал заискивающий вопрос: — Дед, ну ты ведь не станешь ничего такого делать, нет?

— Что именно? — отозвался дед сердито.

— Ну, оружием бряцать, я имею в виду?

— Не буду, — буркнул он через паузу. — Я из ума не выжил еще. Вот бабка бы твоя покойная точно бы их пристрелила. Она бы терпеть не стала этих проходимцев… Что решила с работой?

— Пока ничего. У меня еще две недели, дед. А это четырнадцать дней. Думать есть когда.

— Думать она собралась! — фыркнул дед сердито. — Уходить оттуда надо, Саша. И не просто уходить, а драпать, рвать когти, срываться, как это принято сейчас у вас говорить. Плохо там как-то, нечисто. Это я тебе как кадровый военный говорю. Я тухляк за версту чую. Добром там не кончится, поверь. Добром не кончится…