Последнее прибежище негодяя

Галина Романова, 2015

Александра Воронцова просто не могла скрыть своих слез – мало того что ее несправедливо обвинили в промышленном шпионаже на работе, чуть было не уволили, разругалась со своим парнем Сашей Горячевым, так теперь случилась самая страшная беда – умер любимый дедушка. А полиция обвиняет ее деда в убийстве его соседей Лопушиных на бытовой почве. И якобы после этого преступления дед сам и застрелился из своего трофейного наградного пистолета. Александра во все это поверить не может, не таким человеком был ее родственник, но никто ей не верит, рассчитывать приходится только на себя… Сложно было представить, что авантюрная идея изложить на бумаге придуманную криминальную историю внезапно перерастет во что-то серьезное и станет смыслом жизни. Именно с этого начался творческий путь российской писательницы Галины Романовой. И сейчас она по праву считается подлинным знатоком чувств и отношений. В детективных мелодрамах Галины Романовой переплетаются пламенная любовь и жестокое преступление. Всё, как в жизни! Нежные чувства проверяются настоящими испытаниями, где награда – сама жизнь. Каждая история по-своему уникальна и не кажется вымыслом! И все они объединены общей темой: настоящая любовь всегда побеждает, а за преступлением непременно следует наказание. Суммарный тираж книг Галины Романовой превысил 3 миллиона экземпляров!

Глава 6

Саша говорила по телефону с Горячевым, когда в дверь ее квартиры позвонили.

— Саша, ко мне пришли, — пожаловалась она.

— Кто? — мягким, нежным голосом спросил он. — Ты ждала кого-то в гости?

— Нет, не ждала.

Саша удивленно оглянулась на дверной проем гостиной. С чего-то звонок сделался непрерывным. И, как показалось ей, агрессивным. Дед к ней прийти не мог, они три часа назад говорили по телефону: он собирался разбираться в доме, а потом отдыхать. С Сашей Горячевым, который прежде бывал у нее нечастым гостем, они говорили по телефону, это тоже был не он. Кто же тогда?

— Пойди открой. Потом договорим. Я еще не сказал тебе самого важного, — произнес он все так же мягко и нежно и отключился.

Саша встала с дивана, где валялась последние полчаса, жмурясь от счастья. Глянула на часы: половина девятого вечера.

— Кто там? — спросила она, ничего не разглядев в дверной глазок.

— Сашка! Открывай! Беда!

Три слова в ответ. Хлестких, болезненных, жестких.

— Витька, ты, что ли?

Ей показалось, это хозяин дежурного магазинчика, что располагался под ее окнами, который вечно ставит свою машину поперек проезжей части и с которым она постоянно скандалит из-за этого.

Витя Ломов. Точно, он. Но зачем он тут? Что ему надо? Может, задел, паразит, все же ее машину, неудачно паркуясь на своей «Газели»? А что мог привезти так поздно? Он никогда так поздно ничего не выгружал.

— Вить, ты? — повторила она.

— Да я, я это. Открывай, беда, говорю!

Саша открыла дверь, уставилась на Ломова. Выглядел тот, как обычно, как будто только что его башкой подметали проезжую часть на проспекте. Заодно воспользовавшись и его штанами и рубашкой. То есть грязный, лохматый, потный. Теперь вот еще и бледный.

— Сашка, пошли! — потребовал Витя и шагнул в сторону от двери. И повторил: — Беда!

— Что без конца повторяешь! — возмутилась Саша и опустила взгляд на свои голые ноги.

Она была в коротких шортах, крохотной маечке, едва достающей до пупка, и босая. Вечер начала сентября не был теплым. Надлежало одеться. А если еще и патрульных ждать для составления протокола. Это на тот случай, что Витька все же впился громадным колесом своей машины в ее бампер.

— Надо одеться, — уточнила Саша. — Что стряслось-то? Машинку мою задел?

— Вот дура-баба! — возмутился Ломов. — Стал бы я к тебе подниматься! Протокол бы составили, тогда и позвали. Не задевал я ничего. Беда… беда с дедом твоим, Сашка.

Господи! Бабка! Она все же достала деда с того света! Она же напророчила, что дед не доживет до холодов.

Саша зажала рот ладонью и минуту смотрела на Витькину косматую голову, которую тот опустил, чтобы не встречаться с ней больше взглядом. И от того, что он не желал на нее больше смотреть, ей стало совсем худо.

— «Скорую»… «Скорую» вызвали?! — прошептала она. И затараторила, хватая с вешалки куртку и вдевая ноги в высокие кроссовки: — Вить, у него сердце в последнее время барахлило. Вить, «Скорую» надо же! Чего молчишь? У него давление или сердце? Вить, чего, а?!

Она выскочила из квартиры в длинной пуховой куртке до голых коленок и высоких кроссовках на босу ногу. Заперла дверь, застегнула куртку на две кнопки снизу и пошла следом за Витькой к лифту. В кабине они встали бок о бок. Он молчал, и она замолчала. Задать ему самый страшный вопрос она все никак не могла. У нее язык не поворачивался спросить, жив дед или нет. Может, все-таки Витька ошибался? Может, не все так плохо? И сейчас она схватит деда за руку, когда его понесут на носилках к карете «Скорой помощи», и…

— Саш, его больше нет, — обронил Витя, когда лифт остановился на первом этаже и двери с металлическим лязганьем распахнулись.

— Что?! — Она шагнула наружу, привалилась к стене, глянула диковато на хозяина магазина. — Что ты сказал?!

— Твоего деда больше нет, Саш. Хотел как-то мягче… — Он замялся, снова низко опуская голову. — Но не приучен я к таким словам. Просто прими это как неизбежность, Саш. Так бывает. Наши старики уходят и…

— Вздор! — взвизгнула она и, оттолкнув его — он загораживал проход, — побежала к подъездной двери. — Он был жив и здоров три часа назад. Он собирался разбирать старые вещи! Мы завтра должны были… весь хлам выбросить! Мы… мы должны были…

Она нечаянно споткнулась о порог и еле удержалась на ногах. Или это Витька подхватил ее под руку, не дав раскроить ей лоб о железную подъездную дверь.

— Остановись, — попросил он тихо. — Отдышись.

Саша оперлась ладонями о подоконник, зажмурилась. Видеть вечернюю милую тихую улицу было выше ее сил. Мягкий свет уличных фонарей делал сентябрьский вечер уютно оранжевым. Спокойно прогуливались парочки. Мирно трусили собаки в сопровождении хозяев. Узкие тонкие листья ив, отражая свет, сверкали золотом. Все там, на улице, было замечательным и спокойным. Ничто не предвещало конца света, который наступил для нее.

«Да и нечего ему там, с вами, нечего делать…» — вспомнился бабкин монолог из недавнего сна.

«Пришло время. Видимо, пришло и его время», — упала тяжелой едкой каплей в сердце мысль о бренности бытия. Это неизбежно. Это рано или поздно должно было случиться. И Саша не смогла бы его укараулить. Не смогла бы.

— Его уже увезли? Кто обнаружил тело? — еле выдавила она через сухие рыдания, сотрясающие тело. — Сердце? Что сказали врачи? Почему он не позвонил мне, господи! Почему кто-то оказался рядом с ним в тот момент, а не я?! Ну! Что молчишь?! Кто его?.. Как он?..

— Его обнаружила полиция, — едва слышно проговорил Витька, встав рядом с ней возле подоконника.

— Он что, упал на улице? — Саша зажмурилась от слез, хлынувших внезапно. Оранжевая улица съежилась вдруг и поплыла в сторону, увлекая за собой Витькин магазин, как будто случилось наводнение.

— Нет. Его обнаружили дома.

— Кто-то из соседей вызвал «Скорую»?.. Погоди! А почему полиция?! — Саша стремительно вытерла глаза, щеки, уставилась на Витьку как на дурака. — Ты чего несешь?! При чем тут полиция?!

— Ее вызвали соседи.

— Зачем? Когда старому человеку плохо, кого следует вызывать, Витя?! — Она вцепилась в рукава его рубашки и тряхнула, разворачивая хозяина магазина на себя. — Кого следует вызывать, когда старому человеку плохо?! При чем тут полиция???

— Не ори, Саш, — лицо Ломова болезненно сморщилось. — Оглушила просто. И рубаху не рви. У меня их не так много.

— Что?! — Она опустила взгляд на свои руки, комкающие рукава его рубахи, тут же отпрянула. — Извини.

Саша привалилась спиной к стене, чтобы не видеть сентябрьского вечера, живущего за подъездным окном слишком неспешно и мирно. Подышала полной грудью. Надо было собраться. Надо было сжать себя всю, как пружину. Надо было перестать выть, плакать, орать на бедного Ломова. Надо было загнать поглубже слезы. У нее еще будет время нареветься. Еще будет время. Теперь ей его расходовать не на кого.

— Все… все, я в порядке. — Саша застегнула куртку до подбородка, затянулась поясом, который нашла в кармане. — Говори… Все говори, прежде чем мы пойдем туда. Нам… нам ведь надо туда, так?!

— Да. Тебя там ждут.

«Кто-то, но не дед», — вонзилась острая игла в гортань, мгновенно перекрывая дыхание.

— Говори, потом пойдем, — прохрипела Саша. — Я должна быть готова.

К тому, что рассказал Витька Ломов — этот странный, несуразный человек, имеющий магазин, но не имеющий лишней рубахи, — подготовиться было невозможно. Это было такой чудовищной фантазией, что в первую минуту Саша расхохоталась.

— Ты идиот совершенный, Витя, да?! — вытаращив глаза, как безумная, хохотала ему в лицо Саша. — Мой дед сначала пострелял соседей, а потом застрелился сам? Ты идиот? Господи, а я-то и правда поверила…

Он ее ударил. По щеке. Просто чтобы привести в чувство. И это подействовало. Смех прекратился. Саша замерла перед ним с открытым ртом и прижатой к щеке ладонью. И показалась ему такой маленькой, такой несчастной и беззащитной, что он не выдержал и обнял ее:

— Идем, Саня. Полиция велела тебя привести. Идем. Истерить будешь позже…

Она шла в обнимку с Ломовым через весь дедов двор. Нелепая, в длинном, перетянутом в талии, пуховике и высоких кроссовках на босу ногу. Несчастное, перекошенное от горя лицо, растрепавшаяся стрижка, вытаращенные заплаканные глаза.

Все происходящее в тот момент было как бы с ней и не с ней одновременно. Боль то накатывала, то казалась посторонней. Мысли то пронзали, то казались отстраненными и трезвыми.

Хорошо, что вечер, народу мало, думала Саша, неуверенно шагая с Витькой в ногу. Иначе от зевак, злобно шепчущихся вслед, было бы совсем скверно. Но возле подъезда народ все равно был. И машины полицейские с включенными мигалками. «Скорой» не было. Ах да, зачем она, если все мертвы. Деда увезли или нет? Он в квартире застрелился или…

Кого из соседей он застрелил? Наверняка ту мерзкую парочку, на которую постоянно Саше жаловался. Почему она не помогла ему приструнить их?! Почему не встала на сторону деда, а поверила им?!

Народ резко раздался в стороны, когда они с Виктором подошли к подъезду деда. Саша вскинула голову и шагнула к подъездной двери. И снова, если бы не Ломов, упала бы. Потом был очень длинный изнурительный подъем: лифт остановили, запретив им пользоваться. Ступенька за ступенькой, ступенька за ступенькой. Навстречу попадались какие-то люди, тут же прилипавшие к подъездным стенам и прятавшие от Саши взгляды. Слепили вспышки фотоаппаратов. Кажется, их была целая дюжина. Как будто кто-то устроил чудовищную по замыслу фотосессию в подъезде деда.

— Зачем все это?! — тихо простонала она.

Кивнула на мужчину, скорчившегося на корточках у открытой двери, той самой, за которой жили досаждавшие деду соседи, которых она сочла вполне милыми людьми. Человек что-то соскребывал с пола, чем-то, наподобие ушной палочки, и отправлял все в пробирку.

— Если все всем ясно, зачем это?!

Саша всхлипнула возле открытой двери дедовой квартиры. Там активно кто-то что-то делал, был слышен стук передвигаемой мебели и голоса. Целый хор голосов!

— Не могу! — Она уперлась пятками в порог квартиры, обернулась на бледного Ломова: — Витя, не могу!

— Надо, Саша, — довольно-таки грубо он втолкнул ее в квартиру, крикнув ей вслед: — Принимайте, господа полицейские. Это внучка убийцы…

Все вопросы, которые ей потом задавали, и собственные ответы — несуразные, сумбурные, никому не нужные — совершенно не вспомнились на следующее утро. Все тот же хор голосов остался в памяти, мелькание чужих лиц перед глазами. Калейдоскоп просто лиц! Симпатичных и не очень. Озабоченных и раздраженных. Ей даже представлялись, кажется. Даже кто-то жал ей руку, призывая держаться. Все комом, все смутно.

Ничего не вспомнилось с такой болезненной четкостью, только Витькины слова.

— Это внучка убийцы! — крикнул он почти с облегчением, видимо, от мысли, что миссия его завершена. Он и правда потом куда-то исчез. — Это внучка убийцы…

Саша заворочалась на диване, села. Обнаружила, что всю ночь проспала в тех же высоких кроссовках, в которых шла вчера через улицу, и в пуховике. Она даже не расстегнула его и пояс не развязала. Теперь у нее ныли все бока и живот. Или это не от пояса, а оттого, что не хватало дыхания? Как она очутилась дома?

Саша поставила на коленки локти, осторожно пристроила гудящую болью голову на сцепленные пальцы, постаралась вспомнить.

Она говорила с кем-то. Так? За ней записывали. Какой-то парень, высокий, веснушчатый, он смотрел на нее с сочувствием. И даже подал ей стакан воды, когда у нее перехватило горло. Потом она снова говорила, но уже с другим человеком. Среднего роста, с крепкими мышцами, цыганистого вида молодой мужик смотрел на нее без сочувствия. И зачем-то задавал ей вопросы про Соседову Аллу Юрьевну.

— При чем тут Алла Юрьевна? — возмутилась она в какой-то момент.

Конечно, он ответил ей, что здесь вопросы задает он, а ей следует не капризничать, отвечать и все такое. Потом спросил про Сашу Горячева. Когда она с ним в последний раз виделась.

— Давно, — честно ответила Саша.

— И не общались вовсе?

— Он звонил мне сегодня, — вспомнила она. — Мы говорили с ним как раз тогда, когда Ломов пришел мне сообщить…

Ей снова перехватило горло. И снова ей подал стакан воды тот парень в веснушках.

Что было потом? Потом она что-то подписала и пошла домой. Нет, не так. Кажется, ее кто-то провожал до дома. Она точно помнит, что чья-то чужая рука открывала ключом дверь ее квартиры. Кто-то ее провожал. Кто?!

— Ни черта не помню, — пожаловалась Саша своему смутному отражению в громадной плазме телевизора. — Кто это был?

Тот, кто провожал ее поздно ночью до дома, позвонил ей через час. Все это время она безуспешно пыталась найти выход своему горю в слезах, но они вдруг исчезли. Тошнотворные спазмы разрывали желудок, сотрясали грудную клетку, а слез не было. Саша приняла душ, сварила себе кофе, потом еще и еще. Пила чашку за чашкой, сидела в углу в кухне и тупо рассматривала сетку дождя за окном, накрывшую город. Почему-то от того, что шел дождь, было немного легче. Яркий контраст солнечного дня она бы точно не пережила.

— Александра? — Номер на мобильном был неузнаваем. Голоса она тоже не знала. — Воронцова?

— Да, — подтвердила она, не моргая, рассматривая заплаканное окно.

— Это Данилов, Сергей Данилов.

— Мы знакомы? — Она попыталась вспомнить, кто это, но не смогла. — Простите, но…

— Ничего, все в порядке. Я провожал вас вчера ночью до дома. Я руководитель следственной группы. Веду расследование по факту… — Он ненадолго замялся, но потом уверенно продолжил: — По факту трагедии, разыгравшейся вчера по известному вам адресу.

— А-а, понятно. — Саша допила остатки кофе пятой уже по счету чашки. — Простите, как вы выглядите? Я ничего не помню из вчерашнего. Простите.

— Я? — Кажется, он растерялся. — Обычно я выгляжу.

— Это вы с веснушками? — решила она ему помочь.

— Нет. Это Игорь Мишин. Мой помощник.

— А-а, понятно. Вы тот самый жесткий следователь, задавший мне вчера крайне много неуместных вопросов про мою начальницу Соседову Аллу Юрьевну. — Саша подперла щеку кулаком, не переставая таращиться на стекло. — Так и не могу понять, зачем? Кстати, а вашему помощнику передайте от меня большое спасибо. Он дал мне воды… Как раз тогда, когда я в этом особенно нуждалась. — И вдруг, совершенно без переходов, Саша спросила пугающе чужим голосом: — Когда я смогу похоронить деда?

Конец ознакомительного фрагмента.