Пока смерть не разлучит нас

Галина Романова, 2009

Бизнесмен Николай Бобров чувствовал себя полным дураком. Так долго присматривался к хорошенькой секретарше Виктории, даже о женитьбе подумывал и только теперь узнал, что она уже два года живет в любви и согласии с каким-то безработным Виктором. С досады Бобров решил организовать слежку за счастливым соперником. И… невзначай из законопослушного человека превратился в подозреваемого в убийстве. Потому что вскоре Виктор неожиданно покончил с собой, оставив записку: «Я сам». Только Вика в самоубийство не верила и убедила в этом следователя… Сложно было представить, что авантюрная идея изложить на бумаге придуманную криминальную историю внезапно перерастет во что-то серьезное и станет смыслом жизни. Именно с этого начался творческий путь российской писательницы Галины Романовой. И сейчас она по праву считается подлинным знатоком чувств и отношений. В детективных мелодрамах Галины Романовой переплетаются пламенная любовь и жестокое преступление. Всё, как в жизни! Нежные чувства проверяются настоящими испытаниями, где награда – сама жизнь. Каждая история по-своему уникальна и не кажется вымыслом! И все они объединены общей темой: настоящая любовь всегда побеждает, а за преступлением непременно следует наказание. Суммарный тираж книг Галины Романовой превысил 3 миллиона экземпляров!

Глава 5

Коллектив, с которым Грибову предстояло познакомиться, напоминал встревоженный улей. Все гудели, шипели, носились из угла в угол, задымили все лестничные пролеты, и, конечно же, толку от них не будет никакого. Так он почему-то сразу подумал, поймав на первом этаже перепуганную насмерть девушку и задав ей всего один вопрос. И вопрос-то был пустяковый, а она моментально голову в плечи вдавила, головой затрясла и начала мямлить, что ничего не видела, не слышала и знать ничего не знает ни о происшествии, ни о погибшем.

— Вы что же, и знакомы с ним не были? — не поверил Грибов, традиционно ухмыльнувшись, за такую вот ухмылку Елена Ивановна его просто ненавидела.

— Да когда же, если он только устроился недавно?! — вытаращила девушка серые глаза. — Может, пару раз столкнулись в коридоре.

— А обедали вместе?

— С какой стати?! — возмутилась она.

— А у вас обед у всех в разное время?

— Нет, не в разное, — девушка опустила голову.

— Обедаете где? Вижу, у вас тут столовая имеется для сотрудников. Там?

— Там… — Она тут же снова принялась защищаться. — Но я никогда с ним не обедала. Он приходил или позже, или раньше, я его не видела, вот!

Понятно…

Грибов приуныл. Теперь все начнут твердить в один голос, что парень был новичком, ни с кем не контактировал, никого не знал и ел свой суп за своим столом из термоса, принесенного из дома.

Такое случалось. Люди зачастую, мгновенно оценив опасность, начинают открещиваться от своих знакомств или контактов, лишь бы не быть запятнанными. Ну, ничего, что-нибудь он из этой серой гудящей массы да нацедит. А начнет, пожалуй, с руководящего звена. На труп вот только взглянет, экспертов послушает и еще тех, кто труп этот самый обнаружил.

Генеральный директор, когда Грибов к нему зашел, на него даже не взглянул. Как сидел в клубах сигаретного дыма, погруженный в чтение каких-то бумаг, так и продолжал сидеть.

— Здрасте, — раскланялся Грибов, медленно продвигаясь к столу директора, хотя приглашения и не получал. — Отвлечетесь, Вадим Сергеевич?

— А? — Тот дернул бычьей шеей, покрутил ею, потом ослабил узел галстука. — Вы из милиции?

— Да, — кротко ответил Грибов и растянул губы в улыбке. — С вами еще не беседовали?

— Нет. Пока нет. Хотя мне нечего сказать вам, — он недовольно сморщился. — Приспичило этому засранцу…

— Позволите?

Анатолий потянул от стола переговоров стул за спинку. Уселся на него. Поиграл бровями.

— Как давно у вас работал…

Он наморщил лоб, будто пытался вспомнить, хотя уже знал, что погибшего звали Виктором.

— Виктор Синицын, — подсказал с хмурым видом Вадим Сергеевич. — Его звали Виктор Синицын.

— Точно! — обрадовался Грибов. — Синицын! Так как давно он у вас работал?

— Чуть больше месяца, — генеральный нервно ткнул сигарету в переполненную пепельницу.

— Что можете сказать о нем как о сотруднике?

— Что могу сказать, что могу сказать? Нормальный… А если честно, то программист от бога. Находка, а не сотрудник. Два раза повторять ничего не надо было. Если в выходной надо выйти поработать или задержаться — проблем никаких. И работу на дом брал, не считал, что приплачивать за это нужно. Одним словом, отличный работник.

— А как человек?

— Как человек?! — Генеральный хмыкнул многозначительно. — Мне ведь их личные качества, между нами, девочками, по барабану. Мне нужны квалифицированные сотрудники прежде всего. И некогда мне в их душах копаться, если честно! Вы лучше с нашим психологом побеседуйте. Она там тестированием всяким занимается, опросом… Глупая работа, считаю, но так решили акционеры, вот она и пристает к народу. К ней все вопросы, забыл, как вас по имени-отчеству?

— Анатолий Анатольевич, — подсказал Грибов, а он ведь и не представлялся, заведомо зная, что имени его никто запоминать не станет.

— Так что, Анатолий Анатольевич, к психологу все вопросы.

— Хорошо, спасибо. — Грибов поднялся со стула, пошел к двери, но потом притормозил. — Ну, а так, личное впечатление о Синицыне, Вадим Сергеевич?

— Да нормальный он мужик с виду! — крякнув, озадаченно выпалил тот. — Пришел, я с ним побеседовал. Мне он очень даже пришелся по душе. Глаз не отводит, говорит вроде бы искренне. Правда…

— Что?!

— Часто что-то увольняться ему приходилось.

— Как часто?

— Да за минувший год шесть раз место работы менял. Наши кадровики даже запаниковали, когда я заявление подписал. Глаза тут округляли, шипели! — Вадим Сергеевич побарабанил пальцами по столу, снова закрутив крепкой шеей. — Может, и правы были, черт его знает! Я вот на свое личное впечатление понадеялся! Оно ведь никогда прежде меня не подводило, а тут облажался…

Психологом в фирме оказалась женщина лет пятидесяти с ярким макияжем, который только прибавлял ей возраста. Представилась Нонной Андреевной и долго говорила на пространные темы, вовлекая Грибова в беседу. Тестировала его, понял Грибов минут через десять, жутко утомившись в ее душном кабинете.

— Виктор Синицын… — задумчиво произнесла она, сложив кончики пальцев перед собой. — На мой взгляд, адекватен и уравновешен. Причем весьма уравновешен. Производил впечатление порядочного, умного и грамотного человека. Его поступок полностью перечеркивает все мои представления… Понимаете, о чем я?

— Да уж конечно! — язвительно отозвался Анатолий, видимо, не произвел он на Нонну Андреевну должного впечатления. — На ваш взгляд, как психолога, что могло его заставить?..

— Именно заставить, Анатолий Анатольевич! Именно! — перебила она его. — Сам бы он никогда на такое не решился, мне кажется. Он был полон жизни, планов каких-то. Жениться собирался.

— Он не был женат?

— Официально нет, но уже продолжительное время жил в гражданском браке с Мальиной Викторией. Прекрасная девушка, работает секретарем у одного очень уважаемого человека. Так вот Виктор недавно поделился со мной одним своим секретом.

— Секретом?

— Ну, или сюрпризом… Он готовил его для Виктории. — Нонна Андреевна печально улыбнулась. — Он собирался сделать ей официальное предложение и даже просил меня проконсультировать его.

— В вопросе?

— Покупка кольца! Он не знал, что может ей понравиться. Вот и просил у меня совета. Теперь понимаете, почему я в недоумении? — Она покачала головой, перегнулась к нему через стол и прошептала: — А это не было насильственной смертью, нет?

— Разберемся, — пообещал Грибов, а сам тут же насторожился.

Заполучить еще один висяк в лице этого висельника он совершенно не желал. Их и без того хватало! Да и не было оснований так думать, абсолютно никаких. Предварительное заключение эксперта служило тому подтверждением. На теле ни единого следа, указывающего на то, что Синицына в петлю затащили насильно. К тому же хоть и кощунственно так говорить и думать, но, ко всеобщей радости, в кармане умершего отыскалась предсмертная записка.

«Я сам», — значилось в ней. Пускай она не была написана от руки, а была распечатана на принтере, но ведь на его — Синицына — принтере, а не на чьем-нибудь. Это установили достаточно быстро, поскольку имелась характерная темная полоска прямо по центру листа. Картридж у Виктора в принтере издыхал и замене подлежал в понедельник. Так что…

Так что все намеки Нонны Андреевны, хоть та и считала себя высококлассным психологом, были совершенно неуместны. И коллектив в общем и целом производил впечатление вполне нормальных людей. Синицына и знать-то никто из них не знал толком, чтобы у кого-то на его счет имелся мотив для убийства, тьфу-тьфу.

После короткого совещания с коллегами, которое они провели прямо в холле на первом этаже фирмы, Грибов совсем уже было собрался позвонить Елене Ивановне, когда внимание его привлекла девушка в сопровождении здоровенного парня.

Девушка сидела на скамейке возле стойки охранника, а парень топтался рядом.

— Это у нас кто? — обратился Грибов к охраннику, всячески содействующему опергруппе.

— Это его девушка! — прошептал тот, трагически округлив глаза.

— Чья девушка? — не понял Анатолий и сместил взгляд на здоровяка. — Этого качка?

— Да нет же! Синицына девушка! — чуть повысил голос охранник. — Ее вызвали, фирма, где она работает, в соседнем микрорайоне. Нонна ей позвонила и сообщила. Она приехала, когда труп уже увезли.

— И чего она тогда здесь сидит? — не понял Грибов.

По его разумению, девица должна была сейчас мчаться вдогонку за телом любимого, а она сидит себе на скамеечке и с места не двигается.

— Да плохо ей было, нашатырь под нос совали, капли какие-то давали выпить. Теперь вот отходит.

— А-а, понятно.

И он тут же взял курс на парочку.

— Добрый день. — поздоровался Грибов, подходя к ним вплотную. — Старший оперуполномоченный Грибов Анатолий Анатольевич, вы можете сейчас говорить?

— Что? — Девушка вздрогнула и медленно подняла на него глаза. — Говорить? О чем?

— Вы девушка Виктора Синицына? — Он даже за удостоверением в карман полез, настолько растерянным был ее взгляд.

— Она его жена, — поправил здоровенный парень, тут же представился и пояснил: — Гражданская жена… Мальина Виктория. А я начальник охраны в фирме, где она работает. Нас вызвали звонком сюда.

— Вас или ее? — уточнил с глумливой ухмылкой Грибов.

Девушка была очень симпатичной, и проявленное сочувствие секьюрити стало Грибову вполне понятно.

— Вызвали ее, а я вызвался сопровождать, — набычился моментально тот, наверное, понял, куда клонит опер. — Нельзя же было ее одну отправлять в таком состоянии.

— Нельзя, — согласился Анатолий и присел рядом с Викторией на скамейку. — Как вы? Может, вам помощь врачей требуется?

— Нет… — она очень медленно покачала головой. — Они же не вернут Витю, врачи ваши! И никто уже не вернет!

Логично, конечно, но не мешало бы ей снова понюхать нашатырь, слишком уж заторможенной она выглядела. Плакала бы там, билась в рыданиях, орала, теряла сознание или цеплялась за своего сопровождающего, оно понятно было бы и объяснимо вполне. Но так вот сидеть недвижимо, глядя в одну точку, и не реагировать ни на что…

Реакция малопредсказуемая, за ней могло последовать все, что угодно.

— Слушайте, Виктория, давайте выйдем на воздух, — предложил вдруг Грибов и, не дожидаясь ее согласия, потянул девушку за рукав шубки на улицу.

Ему важно было поговорить с ней. И поговорить именно сейчас, когда она еще не успела собраться с мыслями. Когда каждое ее слово будет откровением, не успев подвергнуться тщательнейшему анализу. Вот поговорит с ней, а потом уже и Елене станет звонить. Заждалась небось звонка от него, потому что ее именинник заждался.

На ступеньках под навесом кучковались сотрудники, курили и что-то вполголоса обсуждали. Тут не поговоришь. Пришлось пройти до стоянки машин. Там было безлюдно, зато ледяной ветер хлестал, будто сбесился. Ему, Грибову, что, он в теплой куртке с капюшоном, карманы опять же глубокие, руки сразу спрятал. А вот Виктория в распахнутой шубке без шапки и перчаток промерзла до такой степени, что щеки посинели, но, кажется, даже не заметила этого. А этот оруженосец ее куда-то смылся деликатно! Пришлось Грибову застегивать на девушке шубку, поднять воротник повыше.

— Так-то лучше, Вика, — пробормотал он. — А то простуду схватите, а вам сейчас на ногах надо держаться.

— Зачем? — не поняла она.

— Затем, чтобы проводить своего мужа в последний путь, — произнес Грибов. — У него есть родственники?

— Тетка в Иркутске, — шепнула она, часто заморгав. — Она старая, вряд ли приедет. Далеко и дорого!

— Понятно… Скажите, Вика, вы не ссорились?

— Мы?! Да вы что?! Мы не умели это делать! У нас все было… Все было так… — Голос ее задрожал, и губы тоже, и сама она вдруг начала сотрясаться мелкой дрожью. — Все было так хорошо! Мы никогда не ругались, спорили и то редко. Мир, покой и согласие! Эти два года, что мы жили вместе, были самыми счастливыми для меня. Вам не понять, как такое может быть, да?

— Ну… Ну, почему же, я все понимаю, — осторожно заметил он, а в душе подосадовал.

А ведь не понимал он, что такое может быть, не понимал! У него вот лично всегда находился повод для мелкой склоки. Всегда было место неудовольствию. Что-то да не устраивало либо его, либо ту, которая находилась с ним рядом. Какая-то червоточинка всегда появлялась в их отношениях, которые поначалу складывались вполне. И кончалось все только потому, что из крохотной червоточинка эта превращалась со временем в громадный уродливый нарыв. И происходило все это как-то стремительно. Уходило на все про все от месяца до полугода. А тут два года безоблачного счастья!

Грибову в самом деле понять и прочувствовать все это было сложно. И еще сложнее было понять, с чего это парень, будучи таким счастливым, вдруг в петлю полез. Может, его личное понятие счастья несколько разнилось с понятием счастья этой милой девушки? Как там у одной поэтессы: я придумала себе любовь и уверовать в нее сумела. Так, что ли, получается?

— Вряд ли вы поймете, — вдруг произнесла Виктория, глянув на него снизу вверх.

— Почему это?

Внутри у него тут же все вздыбилось возмущением, скажите пожалуйста, рожей он, что ли, не вышел?!

— Вы не производите впечатления счастливого человека, — грустным голосом ответила Виктория, пряча лицо в воротник, и пискнула потом оттуда: — Извините за прямоту.

А он тут же так разобиделся, так разобиделся, что едва сдержался от справедливого упрека.

«Чего же тогда, — хотелось ему сказать, — твой счастливый в петлю полез? От счастья величайшего? Или оттого, что таковым выглядел? Что заставило его поступить так с собой и с тобой заодно? Он же написал, что сам!..»

— Я знаю, о чем вы сейчас думаете, — вдруг проговорила она, внимательно глядя на него.

— О чем же?

— Вы думаете, что я вру! Вру про наше с Витей счастье! Если бы он был со мной счастлив, думаете вы, он не сделал бы с собой такое…

Она заплакала, пряча лицо в воротник шубы.

— А как я должен думать? — грубее, чем нужно было, спросил Грибов.

Ему хотелось встряхнуть ее, да и злился немного из-за того, что все его мысли на физиономии отразились. Разгадала ведь? Без труда разгадала!

— Как угодно, но только не так! — всхлипывая, отозвалась Виктория. — Он не мог! Это не он!

— Это самоубийство, Виктория. Он написал предсмертную записку…

— Дайте мне ее прочесть! — потребовала она. — Я узнаю его почерк из сотни других!

— Он распечатал ее на принтере, — помявшись, признался Грибов. — На своем рабочем принтере.

— Это чудовищно! — Вика внезапно встряхнулась, откинула воротник от лица и округлила глаза. — Это же чудовищно, как вы не понимаете!!!

— Что я должен понять?

Грибов уже начал томиться от бессмысленности беседы. Может, он в их отношениях разобраться не смог, но уж то, что у девицы вот-вот начнется истерика, понимал. Так что разговор пора было сворачивать.

Но она неожиданно удивила его здравостью своих суждений.

— Если имеется записка от Вити, то она должна быть адресована мне. Он никому, кроме меня, не мог ее адресовать. У него больше никого не было!

— Ну! Допустим. — Он начал замерзать.

— А мне Витя никогда бы не стал печатать записку на принтере. И уж точно назвал бы по имени. Или… малыш. Он так меня называл. — И она отвернулась, снова расплакавшись.

Ему, конечно, и жалко девушку было, и утешить ее ничем не мог. Разве объяснишь ей, раздавленной горем, что человек, собравшийся свести счеты с жизнью, мог и не думать о ней вовсе в ту самую роковую для себя минуту. Он мог думать о чем-то другом. Или, поддавшись какому-то сиюминутному порыву, отчаянию, мог вообще ни о чем не думать. Шлепнул по клавишам, состряпав короткое сообщение для милиции, и умер.

Грибов с таким сталкивался, и не раз. Для нее это было новым, страшным, оттого и непостижимым.

— Ладно, я все поняла, — повернувшись к нему, но не глядя на него, проговорила Виктория. — Вы не станете разбираться в причинах его смерти. Всем очень выгодно считать Витю самоубийцей. Поэтому… Поэтому мне вам больше нечего добавить, прощайте…

И она пошла, сильно сгорбившись, к черному джипу, возле которого маячила фигура ее сопровождающего.

— Ты уже дома или на работе, Аля? — Грибов набрал номер мобильного Елены.

— Выхожу из здания, а что? — тут же насторожилась она. — Что-то есть?

— Да нет, все нормально, если можно так выразиться.

— Сам?

— Конечно, сам, а кто же еще мог в здании, полном народа, в петлю его сунуть и уйти незамеченным?! — фыркнул Грибов с чувством. — Уж побороться за свою жизнь парень должен был. Значит, пошуметь мог. А так никто ничего не слышал. От туалета этого, где он покончил жизнь самоубийством, до стойки охранника метров десять, не больше. Все видно и слышно должно быть.

— А никто не видел ничего и не слышал? — спросила Елена недоверчиво.

— Никто! Ничего!

— Так… Ясно… Послушай, если туалет неподалеку от вахты охраны, стало быть, туалет на первом этаже, правильно я поняла?

— Ох, вот не зря я уступил тебе свое место, не зря! — льстиво восхитился Грибов. — Ну, до того догадлива! На первом этаже, Аль, на первом.

— А окно там имеется?

— Имеется окно.

— Открыто было или закрыто?

— Окно-то? — Грибов хмыкнул, он тоже первым делом, между прочим, к окну тому сунулся. — Закрыто, милая. Окошко пластиковое, ручечка строго вниз. Заперто намертво.

— А кто его обнаружил?

— Мужчина, дорогая, его обнаружил. Не женщина же в мужской туалет пошла нужду справлять.

— Могла и уборщица туда зайти! Не умничай! — приструнила распоясавшегося подчиненного Елена Ивановна. — Если закончили там, то уезжай. И вот еще что, Толя… Хороших тебе выходных!

Это она ехидничала сейчас или от души пожелала?

Грибов озадачился. Она ведь знала обо всех его личных неудачах и знала, что выходные его грядущие могли быть только пустыми, серыми и неуютными, поскольку он сейчас пребывал в очередном поиске. И опять же, это он так всем говорил, на самом-то деле не искал пока никого. Решил отдохнуть немного, сил набраться и в желаниях своих немного определиться. Последняя дама сердца так и заявила ему, уходя с вещами: «Ты, Грибов, сначала определись, чего конкретно ты хочешь! И что конкретно можешь из того, что хочешь, определись!»

Нет, ни на какие его неудачи и промахи в сексе она, конечно же, не намекала. Вот в этом плане у Грибова все было в полном порядке. Ему даже иногда скучно становилось от того, насколько все в порядке. Дамы в полном восторге пребывали, а он скучал. До автоматизма ведь все дошло, до отвратительного, скотского автоматизма. Как игрушка заведенная, ей-богу! Ни тебе страсти истинной, ни тебе нежности, как робот!

«Сам сначала научись любить!» — верещала еще одна чаровница, покидая его жилище.

Может, правда, во всем только он виноват, а? Он не способен на чувства, которые ищет в других? Вот и Виктория его хоть и не напрямую, но упрекнула в равнодушии. И думает, что ему выгодно считать ее жениха или мужа, кем он там ей приходился, самоубийцей.

Выгодно, нет, Грибов? Равнодушен он или нет к смерти Синицына Виктора, которого все считали вполне нормальным парнем?

— Нормальный он, как же! — проворчал Анатолий себе под нос, волоча ноги к служебной машине. — Чего же тогда этот нормальный шесть раз за год место работы менял? Фобия? А коли так, мог и в петлю сигануть, как нечего делать. Да пошли вы все…