Исходный код

Владислав Жеребьёв, 2019

Высокие технологии шагнули далеко вперед. Окружившие людей линии связи, компьютерные сети и виртуальные миры уже почти стали враждебными, а то и смертельно опасными. Но майор Курехин не мог даже предположить, что именно ему предстоит безумный прорыв через виртуальные миры. Боевой опыт должен был помочь вырваться из капкана, но это оказалось не так-то просто. Собственные воспоминания и фобии стеной встали на пути, и, чтобы выжить, майору пришлось их преодолеть…

Глава 14

Тринадцать дней до часа икс. Реальность. Санкт-Петербург

Господина Ханкишиева привезли в отдел практически в пижаме, взбешенного и напуганного. Арик не любил органы правопорядка и по понятным причинам старался избегать контакта с их сотрудниками.

Хмурый и заспанный сын гор сидел на табурете, прикованный к батарее наручниками и, злобно поглядывая на собравшихся в комнате полицейских, сыпал угрозами сквозь стиснутые зубы.

— Вы еще не знаете, с кем связались, — шипел он, буравя широкую спину Всеволода взглядом. — Диаспора вам этого не простит, будьте уверены. Все с работы вылетите, или нет, еще лучше, пойдете ко мне в охрану, а я вас на ларьки с водкой поставлю. Будете следить, чтобы ваши алкаши стекла не побили.

— Заткнулся бы ты, — Курехин устало оторвался от папки с делом и, подмигнув Петрыкину, встал, хрустнув позвонками. — Пока тебя твои кореша найдут, ты у меня как птица запоешь. Мы всех подключим, и знаешь, на что они клюнут?

— На что же? — скорчил суровую гримасу Арик, елозя по паркету кривыми короткими ножками.

— На двести двадцать восемь. Чуешь, чем пахнет?

— Вы не сможете ничего доказать, — шипя, но на этот раз менее уверенно выдал арестованный.

— Я бы не зарекался, — на губах майора заиграла зловещая улыбка. — Зачитываю из твоего личного дела: «в отдел по контролю за оборотом наркотиков поступил анонимный звонок. Неизвестный сообщил, что на квартире у гражданина Ханкишиева Арика Вахтанговича, семьдесят второго года рождения, занимаются противоправными действиями, а именно продажей и изготовлением наркотических средств. Судом Октябрьского района был выписан ордер на обыск, в ходе которого под половицей обнаружился пакет с белым порошком, предположительно героином, который был изъят как улика и отправлен на экспертизу. В тот же день в заключении из лаборатории черным по белому написано: «В найденной субстанции обнаружены соляная кислота, керосин…» Мне продолжать?

— Бред, — Арик набрал в рот слюны и попытался попасть в усмехающееся лицо майора. Объема легких и умения не хватило, и желтоватый сгусток громко шлепнулся посередине комнаты.

— Зря, — подмигнул Курехин. — Убирать все равно тебе.

— Ладно, — вдруг легко сдался Арик. — Что вам надо?

— «Новый рубеж».

— Что — новый рубеж?

— Не морочь мне голову. Я ведь так тебя до утра могу продержать. Правда, не в кабинете, а на нарах вместе с уголовниками-националистами. Есть и такие, не поверишь. У меня как раз один в ближайшем отделении сидит, а подселить тебя к нему я могу ровно на сорок восемь часов.

В глазах пленника заплясали тревожные искорки.

— Что ты хочешь знать?

— Все.

— Ну ладно.

Перспектива ночевки со скинхедами явно возымела действие, и гражданин Ханкишиев запел соловьем. Предчувствовавший такой поворот событий, майор включил диктофон и теперь с интересом слушал исповедь Арика.

— Это даже не мое дело, — распинался тот, от избытка чувств размахивая свободной рукой. — Пришел человек полгода назад. Диаспора его рекомендовала. Понимаешь, русский? Диаспора! Старшие сказали, значит, все нормально. Да и дело-то было пустое. Отдать одно из своих помещений под их оборудование. Я подумал, склад делать будут. Зачем только им склад в центре? Деньги потом хорошие заплатили. Сначала за помещение, потом за то, чтобы я на себя контору оформил или человечка надежного подписал.

— И что? — удивился Всеволод. — Даже не спрашивал, чем занимаются? Ты же осторожный человек, Арик.

— Да, осторожный, — сконфузился Ханкишиев, — но, вай, сколько мне денег предложили, никак не смог отказаться… Слушай, а может, договоримся?

— Двести девяносто первая, — начал Всеволод, и Арик в ужасе отшатнулся.

— Да что ты, начальник! — нервно рассмеялся он. — Какая в моем положении взятка? Я же вижу, вы меня со всех сторон обложили. Дорогу я вам не переходил, из чужой миски не таскал, а значит, нужен вам крепко.

— Возможно, ты прав, Ханкишиев. — Курехин забарабанил карандашом по крышке стола. — И даже больше скажу, ты прав. Попал ты в нехорошую историю, и светит тебе сто пятая.

Подкованный в уголовном кодексе кавказец оторопел от услышанного.

— Да, Арик, убийство. Преднамеренное, плюс, возможно, и покушение на убийство сотрудника МВД при исполнении, что тоже нехорошо. Так, извини, я тебя перебил. Ты, кажется, предлагал договориться?

— Не докажете, — пошел в отказ ранее готовый на сотрудничество господин Ханкишиев. — И пошел бы ты, мент, со своими обвинениями. Ничего тебе не скажу. Адвокату хочу позвонить.

— Твое право, — улыбнулся Всеволод. — Но помни, пока ты к нему дозвонишься, пока он приедет, времени ой как много пройдет. Как ты думаешь, где у нас обычно находятся обвиняемые до того, как их посетит адвокат? Правильно, как раз там, где сидят те самые парни, о которых я говорил, и тут у тебя два выхода: либо ты поешь как на духу и выходишь на свободу с чистой совестью, либо извиняй, но я предупреждал.

Минуты ожидания, пока Ханкишиев шевелил мозгами, прикидывая варианты отступления, тянулись бесконечно долго. Всеволод успел заварить себе крепкого черного чаю, достать из ящика стола упаковку печенья и даже ополовинить его, когда Арик наконец прокашлялся и призывно помахал рукой.

— Что тебе? — Курехин оторвал взгляд от пустого дела и с недовольством глянул на задержанного. — Адвоката?

— Не глумись, мент, — хмуро выдал Арик. Всеволод благоразумно пропустил «мент», отставил стакан с чаем и скрестил руки на груди. — Все расскажу. Пришли люди, хорошо одеты, дорогие часы, крутые тачки. Сами тоже не из простых, и все европейцы. Европейцы, понимаешь? То ли шведы, то ли еще кто, я в них не разбираюсь. Сказали: Арик, вот тебе десять тысяч евро. Если будешь держать язык за зубами, а документы на контору в порядке, будешь получать каждый месяц вдвое больше. Я им отвечаю: если вы такие честные, то чего вам самим контору не открыть?

— А они?

— Засмеялись, да. Эй, Вася, говорят. Не твое дело. Хочешь легкие деньги, так не задавай тяжелых вопросов. И так авторитетно все это говорили, что охота настаивать как-то сама пропала.

— Дальше.

— Дальше оборудование какое-то ввозили, я еще на таможне принимал.

— Наверное, и документы остались? — бросил пробный камень Всеволод и тут же был вознагражден утвердительным ответом.

— Все у меня осталось, — закивал, как китайский болванчик, гражданин Ханкишиев. — Все до последнего чека.

— И где они? — осторожно поинтересовался майор.

— В сейфе.

— Где сейф?

— Да дома у меня. Если отпустишь, покажу.

— Ты особенно-то события не форсируй, — чувствуя, что инициатива окончательно перешла в его руки, бодро заявил Курехин. — Ты говори пока, а там уж решим, отпускать тебя или в обезьянник сажать.

— Каждый месяц ко мне приезжает человек, один из этих, из бизнесменов.

— Сам?! — ахнул от такого известия майор.

— Да. Они вроде с наличными больше дружат. Картам и банковским счетам не доверяют, да и любой электронике. Мобильников нет, ноутбуков тоже не видел. У одного только наушник в ухе торчал, но мне кажется, это был слуховой аппарат.

— Кажется ему, — усмехнулся майор. — Когда кажется, креститься надо.

— Мне продолжать? — поинтересовался Арик.

— Валяй, гражданин подозреваемый, все как на духу.

— Каждого двадцатого числа…

— Так это же?.. — Всеволод оглянулся на календарь, и губы его расплылись в довольной улыбке. Он даже позабыл о ссадине на голове и о том, что по возвращении домой ему предстоит еще один серьезный разговор. Появилась первая ниточка. Нет, конечно, Петрыкин, изведя банку растворимого кофе и став похожим на мультяшного программиста, нарисовал схему внедрения и распространения электронной заразы, но эта зацепка была живая. Код не обманешь, не подкупишь, ему невозможно угрожать или причинить боль. Человек же легко поддавался на все вышеперечисленное, а Всеволод знал, как разговаривать с людьми. Арика он мог расколоть гораздо раньше. Ханкишиев был труслив и сторонился любой проблемы, а о жадности его ходили легенды. Человек в дорогом костюме, избегающий современных гаджетов, мог оказаться крепким орешком, но дело касалось лично майора, и в средствах он церемониться не собирался.

— Свести вас? — Увидев проблеск надежды в задумчиво-мечтательном лице оперативника, Арик воодушевился.

— Не то чтобы свести. До двадцатого посидишь в одиночке. Попробуй пикнуть только…

— Но…

— Никаких «но». Мне не нужно твое внезапное бегство. Можешь потом писать на меня жалобы, натравливать свою диаспору и менять местами соль и сахар, но все это после двадцатого.

— А много они убили? — вдруг проявил странный интерес к происходящему Ханкишиев.

— Достаточно, — поморщился Всеволод. — Надо будет, и тобой займутся. Дома кто есть, кто в состоянии сейф открыть?

— Жена, — неуверенно признался Арик. Бледность, разлившаяся по загорелому лицу, совершенно не красила уважаемого бизнесмена. — Но она кода не знает, как, впрочем, и все остальные.

— Диктуй код, — пожал плечами Курехин. — Скатаемся, посмотрим. Документы точно там?

— Клянусь! — Сказано это было со всем пылом.

— Ты смотри у меня, — майор кровожадно оскалился и покачал головой. — Если соврал…

Квартира встретила Семена привычной тишиной. Жил он один, животных не держал, семью заводить не спешил, и теперь, попав в щекотливую ситуацию, задумался о своей жизни.

— Вот так и буду бобылем свои последние две недели, — бубнил он, вытаскивая из холодильника замороженную пиццу. — Все люди как люди, дети там, семья, рыбалка по выходным. Чем я, спрашивается, хуже?

Давно заученным движением Давыдов закинул свой скромный ужин в микроволновку, нажал на кнопку разогрева и потянулся за пивом. И тут в голове аналитика сверкнула, будто алмаз в куче навоза, внезапная и до неприличия шальная мысль. Позабыв все на свете, он бросился к компьютеру в спальне, щелкнул кнопкой пуска и едва дождался, пока загрузится операционная система. Дальше действия были просты. Социальная сеть, логин и пароль, поиск по школе.

Страничка одноклассницы Нины Артемьевой всплыла после трех минут поиска, когда Давыдов догадался ввести возраст. На его счастье, в статусе предполагаемой избранницы все еще значилось «в активном поиске».

В Ниночку Давыдов был влюблен (или он предполагал, что те чувства, которые он испытывал к Артемьевой, были той самой любовью) еще с младших классов. Смешливая, с косичками и забавными веснушками на носу, она никогда не обращала на Семена особого внимания. Так делали все девочки из его класса, предпочитая мальчиков постарше. Спортсменом Давыдов не был, учился так себе, и заявить о своем существовании мог разве что на субботниках, когда всем классом они отправлялись на сбор металлолома или убирали школьную территорию от бычков и презервативов. Странная привязанность к Артемьевой преследовала маленького Семена вплоть до седьмого класса.

Вернувшись из пионерского лагеря, Семен узнал, что его родители погибли в пожаре. Умерли страшно, сгорев заживо в заблокированном огнем коридоре. И пока его дядя Антон не приедет с севера, ему предстояло жить в детском доме.

Брат отца, Антон Давыдов, работал на буровой и уезжал раз в полгода куда-то на холодные моря. Следующие шесть месяцев стали самыми страшными в жизни Семена, и о детской влюбленности пришлось забыть. Антон прибыл через полгода, рассчитывая забрать ребенка, а ему сдали на руки звереныша, боящегося и ненавидящего все вокруг. Много сил и стараний стоило Давыдову-старшему вернуть племяннику самообладание и уверенность в себе. Шесть месяцев в приюте искалечили сознание подростка и разрушили мирную картинку восприятия мира, а остальные воспитанники этому существенно поспособствовали.

Потом Давыдов с интересом следил за судьбой своих бывших недругов и радовался, когда кого-то из них постигала неудача. Многие спились или скололись, другие получали сроки и садились, и каждый свершившийся факт грел душу и давал повод поверить в высшую справедливость. О жизни в приюте Семен никому не рассказывал, даже дяде Антону, ставшему ему, по сути, отцом.

Но время лечит, раны затягиваются, пускай плохо и неохотно, и вновь всплывающий образ косичек и веснушек опять будоражит кровь. Что не сделаешь, если тебе осталось жить две недели?

Семен улыбнулся, отметив про себя, что Нина превратилась в замечательную барышню. Не обрюзгла, не располнела, как большинство его знакомых, а главное — не вышла замуж. Вернувшись к холодильнику, аналитик выудил оттуда запотевшую бутылку пива, вытащил из микроволновки тарелку с пиццей и вновь поспешил за клавиатуру.

«Привет, — вбил он в окошко чата. — Ты меня помнишь?»

«Привет, — к радости Семена, почти мгновенно ответил желанный контакт. — С трудом».

«Мы в школе учились. Помнишь? Я Семен Давыдов. Сидел от тебя через две парты».

«Это темненький? У тебя тогда что-то с семьей случилось?»

«Да, папа и мама умерли в пожаре».

«Прости, я не знала».

«Да ладно. Родителей все равно не вернуть. Как поживаешь?»

«Работаю».

«А я вот дома и решаю, как провести этот вечер. Ты как?»

«Даже не знаю, — Семен зарабатывал себе на жизнь тем, что фильтровал интернет-контент и просматривал логи переписки с деловыми партнерами, и ложь или блеф чуял за версту. В жизни у него это не выходило, но отображенные на экране монитора буквы приобретали какой-то сакральный смысл, с потрохами сдавая автора фразы. Нина была заинтересована, если уж не во встрече, то в разговоре. — Расскажи о себе».

«Что рассказать? — довольно прихлебывая пиво, застрочил Давыдов. — Живу один, в центре. Работаю помаленьку». — Удочка была заброшена, оставалось ждать реакции, и она, разумеется, пришла. Давыдов довольно улыбнулся и занес руки над клавиатурой.