Алый проток

Владислав Есман, 2019

Когда-то давно он чуть не утонул в темно-синем омуте безумия. Его вытащили. "А может зря?" – размышлял он с похмелья, пока слушал новое задание, свой последний шанс. Как сказал начальник: «Нужно восстановить репутацию, начни с простого – найди пропавшего сотрудника управления!» Но где? В загадочных, давно забытых краях… где омут вновь попытается его поглотить! Ему нужно справиться и понять – а может, он уже побежден и на самом деле давно бродит во тьме безумия, в лабиринте алых речных протоков… Разгадайте непростую загадку в новом шокирующем мистическом детективе – "Алый проток"! Содержит нецензурную брань.

Глава 5

С виду деревня не отличалась богатством и зажиточностью, видимо, это касалось не только материальных благ, но и эмоций, добродушия и желания помочь, поскольку последние закончились уже на группе игравшихся мальчишек. К сожалению, на момент выхода Покровского из отделения Вирника мальчишки бесследно исчезли. Никто из жителей деревни больше не хотел общаться касательно пропавшего Егора, дороги к другим поселениям, состояния дел в деревне, да и вообще на какие-либо темы. Несмотря на то, что внешний вид Покровского, его одежда не отличались особым лоском и зажиточностью, а единственно подходящей для них характеристикой было «обычные», он все равно был здесь белой вороной, даже не белой, а скорее… прокаженной.

Первоначальное любопытство плавно перетекло в настороженность, опасение и даже страх… Завидев его издали, люди внезапно меняли направление движения, начинали куда-то быстро собираться, уходить в дома, спешно закрывая двери. Один дедушка даже на, казалось бы, безобидный вопрос: «Добрый день, не могли бы Вы мне помочь?» — замахал руками и, используя язык жестов, показал, что он глухонемой и быстро, почти побежав, поковылял в дом. Споткнувшись об крыльцо и знатно выругавшись, дедушка закрыл за собой дверь на замок.

Покровский обошел всю деревню, так и не найдя с кем поговорить. Деревня будто вымерла.

Лев достал сигарету, зажег и с жадностью последнего наркомана затянулся, немного затормозив процесс перехода чувства недовольства в открытую злобу и даже ярость.

— Сука, их что, запугали? Может этот горе-участковый всех тут настращал? Надо к нему снова наведаться, ненормально это все…

Дойдя до избушки, Лев обнаружил, что дверь была плотно закрыта, а на многочисленные призывы и оклики уже никто не отзывался.

— Твою мать, ошалел что ли? Баран… Ладно, поеду в другую деревню… Время уже четыре часа, скоро темнеть начнет, а где Егор ни хрена не понятно. А ведь нужно еще где-то переночевать…

Мобильный навигатор сошел с ума, он то показывал, что Лев находится в трёхстах километрах, то посередине соседней реки. Покровский попытался вручную найти свое примерное расположение, но навигатор не показывал ни одного населенного пункта… Интернет еле-еле прогрузил местность в режиме снимков со спутника и… бинго! В указанном Вирником квадрате видны были какие-то строения.

Машина тронулась и помчалась по направлению к ближайшей деревне, указанной горе-участковым. Пейзаж представлял собой бескрайнее поле коричнево-зеленого месива из пыли, грунта, редких деревьев и кустарников. Автомобиль ехал по краю пригорка, с правой стороны от которого растянулся безумно красивый, живописный и бесконечно уходящий за горизонт лабиринт водных ходов, речек и протоков, разграниченных многочисленными островками деревьев, земли, травы, лилий и стен из высоких камышей.

Покровский, увидев этот пейзаж, даже притормозил на секунду — полюбоваться.

Не было никого, ни одной живой души или лодки! Единственными заметными путешественниками этого лабиринта были яркое отражение заходящего солнца, очертания которого расплывались в закатных облаках, и кружащие над водой птицы, пристально следящие, чтобы отражение солнца не вырвалось из оков лабиринта. Зазеркальное светило пыталось сбежать, уплыть, найти выход, но безуспешно. Оно страдало и билось об края лабиринта и очевидно делало это с такой силой, что в какой-то момент по протокам медленно потекла алая кровь, свидетельствующая о неминуемой скорой кончине… конце сегодняшнего дня.

Зрелище это, как и любой живописный закат, было одновременно печальным и прекрасным. Оно, своего рода, лакмусовая бумажка. Опустив ее в человека или, наоборот, человека в нее, можно было определить, что у него на душе — радость или горе, веселье или уныние.

Протерев платком неожиданно зачесавшиеся глаза и заметно зевнув, Покровский тронулся дальше, вспомнив, что происходящее знаменует собой не только скорую необходимость передвинуть пластиковый квадратик на убогом настенном календарике в офисе, но и банальную нужду где-то поспать.

Попутных машин не было, как и людей. Хотя, судя по самой дороге, она была далеко не заброшена и по ней ежедневно проезжал не один транспорт. Наблюдая за окружающим пространством, Покровскому пришла в голову странная, на первый взгляд, мысль — с момента приезда в деревню он не заметил отвратительных признаков человеческой жизнедеятельности в виде валяющегося мусора, груд окурков, бутылок, пакетов и т. д. Лев, само собой, был в деревнях и ранее, правда располагавшихся недалеко от центра и не таких удаленных, но там ситуация была несколько иная. Конечно, в них не было гор неразлагающегося мусора и люди не выливали ведрами говно на улицу, как в средневековье, но такой идеальной чистоты, как здесь, он не видел нигде. Словно всего этого разноцветного пластика, сломанных игрушек, шелестящих оберток и полиэтилена в принципе не существовало. Но что это — последствие отсутствия цивилизации или щепетильная чистоплотность местных?

Проехав по пригорку несколько десятков километров, из-за горизонта, наконец-то, показались первые дома другой деревни. Правда, по мере приближения Покровского к деревянным и кирпичным строениям подступало стойкое ощущение, что его «проказа» пришла сюда раньше, чем он сам — вокруг не было ни одной живой души, люди и дома как будто вымерли…

— Что за хрень? Почему никого нет? Этот дурак говорил, что какая-то деревня почти заброшена… но все равно странно как-то. Ладно, надо проверить — насколько это «почти» соответствует действительности.

Все дома были жилые. Все дома смотрели в сторону речного лабиринта, все больше и больше наполнявшегося кровью умирающего солнца. Все дома и прилегающие к ним участки располагались геометрически правильно — три параллельных ряда вдоль реки, накрест разделяемые просеками, образующие кластеры по три дома друг за другом. Все дома были пустые. Все дома, как ограбленный склеп, ждали возврата своих костей — хозяев. А пока последние не вернулись, они наблюдали за закатом и случайно забредшей в эти края душой.

С каждым новым безлюдным кластером домов все больше камней тоски и одиночества падали в эмоциональную сумку Покровского, которая, поддаваясь гравитации, все сильнее и сильнее тянула его к земле. В какой-то момент начали добавляться новые камешки. Сначала они были маленькие и попадались очень редко, поэтому их было крайне сложно заметить, особенно за дымом сигарет, который должен был как-то остановить поток тоски и одиночества. Но потом они становились все больше и попадались все чаще, так органично вписавшись в общий поток, что их необъяснимая природа появления не вызывала вопросов. Хитрые камешки страха.

Поначалу Лев выходил из машины и осматривал калитки, ворота, наличие замков, где-то даже стучал в двери и звал жильцов. Но на восьмом — девятом кластере смесь страха, тоски и тревоги уже физически не давала ему выйти из машины. Он мог открыть окно, крикнуть, ненадолго остановиться. Но не мог заставить себя выйти из машины. Нет.

На улице было лето, теплое и жаркое. Но Покровскому очень хотелось совершенно другого тепла, того самого, которое согревает организм изнутри. Это не алкоголь, хотя выпить хотелось просто безумно! Это нечто лучше и сильнее. Это то оружие, которое является самым действенным против тоски, одиночества и страха. Человеческое тепло. Причем сейчас ему было необходимо любое тепло, любое общение, любое присутствие, любой разговор — о чем угодно, даже с человеком, которого он не знал, не любил, не тосковал так сильно… Любой отвлеченный, добродушный и простой разговор. Даже компания грузной Администраторши из отеля, которой, очевидно, хотелось не просто милой беседы, а банальной плотской любви, была бы сейчас как бальзам на душу.

Находясь уже на грани какого-то необъяснимого отчаяния, Покровский вдруг заметил недалеко, в паре кластеров домов от себя, слабо подсвеченный двухэтажный дом — островок жизни в этом безлюдном кладбище. Подъехав к калитке участка, на котором располагалось это строение из белого кирпича, Лев увидел сидевшего на крыльце пожилого, лет шестидесяти пяти, мужика в потрепанной серой кепке, старом темно-коричневом вельветовом пиджаке, серых брюках и темно-красной футболе. Из образа пожилого денди выбивались только дешевые черные резиновые тапки, надетые на ноги поверх плотных черных носок. На лице светилась искренняя улыбка, озаряющая своими лучами как до появления Покровского, так и после. Зелень его глаз с возрастом подувяла, но оставила заметный отпечаток — отражение былой энергии и силы.

В отличие от жителей прошлой деревни дедушка никак не отреагировал на непрошенного гостя: ни один его мускул не шевельнулся, выражение лица не изменилось, никакого удивления, только взгляд переместился с растущей на участке высокой и широкой темно-зеленой ели, несвойственной для данного региона, непосредственно на лицо вышедшего из машины Покровского.

— Здравствуйте! — дружелюбно начал беседу Лев.

— Здравствуйте, — совершенно спокойно ответил улыбчивый дедушка, не отрывая своих глаз от Покровского.

— Как поживаете?

— Прекрасно, а Вы?

— Тоже хорошо.

— Уверены?

— В каком плане? — немного удивился Лев.

— Вы уверены, что так же хорошо, как и я? Я вот в своем доме, скоро пойду спать, мне будет комфортно и хорошо, никуда не надо бежать или суетиться. А Вы, если я не ошибаюсь, неместный?

— И?

— Вам негде ночевать! Я бы чувствовал себя не так комфортно на Вашем месте.

— К чему Вы клоните?

— Ни к чему. Просто говорю, что Вам не также хорошо, как мне. Вот и все.

— Эм, ладно… может быть… Слушайте, я хотел бы у Вас спросить…

— Можно ли у нас переночевать?

— Что? Нет!

— Мне надо подумать, я Вас не знаю, вдруг Вы меня обворуете… Или того хуже!

— Простите, я другое хотел спросить, я ищу своего…

— Мне еще нужно посоветоваться со своей бабкой, она сейчас не здесь, собирает шалфей, но посоветоваться надо. Ей не всегда нравится моя откровенность и дружелюбность. Говорит, мир сейчас слишком жесток, много плохих и лживых людей. Вот Вы у меня уже подозрение вызвали, говорите Вам хорошо, а это вовсе не так!

— Так, подождите, мне не нужно ночлега, я не за этим приехал, я хотел у Вас спросить…

— Пойдемте! — опять прервал его дед, резко встав.

— Что?

— Пойдемте на крыльцо. Я из-за Вас закат забыл посмотреть, а он почти прошел, — дедушка вышел из калитки и пошел в сторону края пригорка, где виднелась одинокая лавка.

Лев стоял как вкопанный, размышляя: «Это у деда маразм или я что-то не догоняю?»

Дед же, пройдя половину пути, обернулся и спросил:

— Вы идете?

— Понимаете, мне нужно только узнать…

— Буду Вас ждать там, мне некогда. Не хотите закат смотреть, не мешайте другим!

— Сука, что за идиотизм, — тихо прошипел Лев, закрыл машину и побрел за старым чудаком.

Они присели на лавку, с которой открывался прекрасный и умиротворенный вид на речной лабиринт протоков и заходящее солнце. Небо почти полностью стало алым. Лев решил избрать другую тактику в этих переговорах.

— Почему в деревне никто не живет?

— Как никто не живет? — удивленно спросил дедушка.

— Я объехал почти всю, встретил только Вас.

— Это не значит, что никто не живет.

— В смысле?

— Может Вы плохо смотрели? Хотя… А сколько сейчас время и какой день недели?

— Восемь часов вечера, среда.

— Понятно.

— Так, где все жители?

— Не знаю, надо у старухи моей спросить. Может сегодня праздник какой?

— Праздник? Да вроде нет…

— Ну да, какое сегодня число?

— Третье.

— А месяц?

— Месяц?

— Да, месяц.

— Июнь.

— Хм, не помню даже, какой праздник… Наверное пошли на цветочный вечер какой-нибудь… а может и нет… Я отлыниваю уже давно… позабыл все… старый уже, да и здоровья не хватает… вон бабке вообще тяжело во всем этом участвовать… — пробормотал Дед.

— А что за праздник? Не припоминаю такой. Старинный или у Вас тут свои какие-то, деревенские?

— Какие-то глупые вопросы Вы мне задаете! Праздники наши много где отмечают, а если Вы о них не знаете, то пропащий Вы человек, однако.

— Эм, понятно. Слушайте, может Вы видели здесь еще неместных, кроме меня?

— А Вы не отсюда, да?

Лев на мгновенье опешил от масштаба старческого маразма.

— Да шучу я! Конечно же Вы неместный! — рассмеялся дедушка.

— Фух! Я думал Вы совсем не соображаете, — облегченно вздохнул Покровский.

— Хахах, конечно, многие так и думают! Знаете, это очень удобно, я Вам тоже советую. Когда ты не от мира сего, то люди относятся с такииим снисхождением. Ничего от тебя не требуют, не ожидают и даже помогают чаще обычного! Разговаривал бы нормально, давно бы взгрели или послали, а тут: «Ути бедный сумасшедший дедуля, совсем из ума выжил? Ути-пути. Как тебе помочь?»

Он снова засмеялся, достал самокрутку и закурил. Покровский достал сигарету и тоже закурил.

— Значит, Вы в здравом уме? Просто притворяетесь?

— Конечно в здравом, просто немного старый. А старость по-разному влияет на людей. Кто-то сходит с ума от беспомощности в борьбе с приходящей немощностью, кто-то подстраивается, кто-то начинает видеть мир по-новому, а чьи-то мозги просто плавятся! Я не притворяюсь, я подстроился… может быть с немного подплавленными мозгами! — он опять рассмеялся и продолжил: — Так Вы кого-то ищете и видимо не из этих краев?

— Да, своего друга, Егора.

— Хм, задачка интересная.

— Почему?

— По кочану! Ну, во-первых, сюда особо никто не заезжает. Кому этот край нужен? Забыт давно! Причем забыт всеми, брошен на произвол судьбы… Из первой причины вытекает вторая — чужих здесь особо не жалуют.

— И как это влияет на чужих?

— Ну допустим, если на рыбалке пьяные утонут или еще чего, никто искать особо не будет. А лучше вообще, конечно, с местными не конфликтовать и уезжать к себе восвояси. Мест для рыбалки у нас в стране много.

— Хм, понятно. Я уже прочувствовал на себе местное гостеприимство. Жители другой деревни, Головник, очень странно на меня реагировали… Особенно после моего разговора с местным Вирником.

— Кем?

— Вирником, участковым местным, так его в деревне называли. Василий… Васька его зовут.

— А, ну да, Вирник, да, вспомнил. А как реагировали?

— Начали избегать меня, по домам прятаться, разговаривать отказывались. Может этот чудила что-то вроде местного авторитета или корчит из себя такого, не в курсе?

— Ой, да не обращайте внимания, тут многие с причудой.

— С причудой?

— Да, долбанутые! — рассмеялся дедушка. — У них мозги еще более расплавленные, чем мои, — усмехнулся дедушка. — Не обращайте внимания. И Вирник местный, он тоже странный. Ленивый, но говорят, свою работу делает. А что Вы, простите, хотели в такой глуши? Вы, наверное, еще и из центра, судя по Вам?

— Нет, я не из центра, живу в… — начал было Покровский свою легенду, но его сразу же перебили.

— Ой, хорош заливать, по Вам видно ж сразу! Что, надели простую одежду и все, решили, что слились с толпой? Да, конечно! Иногда вы столичные такие туповатые, конечно, диву даешься.

— Это в чем же?

— Да во многом! Большинство — эгоистичные, самовлюбленные и самоуверенные! Вам будто с пеленок внушают выдуманную мантру о вашем якобы родстве с великими богами древности, знающими какую-то сокровенную «истину», смысл которой в двух словах можно описать как: «Мы лучшие». Вы так и относитесь к другим, живущим за пределами вашего рая — как к тупым плебеям. Правда, знаете что? Что вы там себе придумали, нафантазировали, вдыхая пары собственных испражнений в конвульсиях самодовольства — всем плевать.

Вот приезжаете вы, значит, как-то к плебеям и горланите свою мантру. Но вдруг случается что-то неожиданное. Не работает, мантра не работает! Вы снова повторяете ее и приказываете, именно приказываете и приказываете, а не просите жить других только по вашему указу и воле. Но никто не слушает! Больше того, это все очень злит плебеев, которые начинают вести себя с вами иначе, совершенно для вас необычно — как равные! И вот, вы остались без вашей мантры, истины. Ваш выдуманный статус не сработал. В этот момент оказывается, что у многих центровых ничего на самом деле и нет, кроме одной дурацкой идеи, без которой они ничего из себя не представляют! В подобной ситуации, без всю жизнь державшего на плаву фундамента, человек внезапно становится беспомощным и немощным. Ведь ощущение собственного превосходства рушится настолько быстро и неожиданно, что психика не выдерживает. И человек возвращается в свое первозданное состояние — младенчество! — дедушка закончил свой продолжительный философский монолог легкой усмешкой.

«Что за бред несет этот старый хрыч?» — подумал Лев и после небольшой паузы продолжил беседу:

— А причем здесь я? Я не городской даже! Я из маленького пригорода в трехстах километрах отсюда.

— Ой, че заливаешь? Ты центровой. По тебе же видно! Ты посмотри — одежда простая, но недешевая. Машина тоже простая, но новёхонькая! Ты ее прям с завода взял и поехал сюда что ль? Впереди много мошек прилипло. Так много, что сразу видно — проехал ты где-то тысячу километров или больше… «Я не из центра, я не городской», — передразнил его старый, но проницательный чудак.

— Так, о чем мы вообще разговариваем? Дело вообще не во мне, а в Егоре!

— И в нем тоже!

— В смысле?

— Он, видимо, тоже из центра. А страх довел его до младенчества, а маленького ребенка сложно найти, если он не орет конечно…

— Что, простите? Вы к чему клоните? — с ноткой возмущения спросил Лев, которому уже начинал надоедать этот маразматический, псевдо-интеллектуальный аттракцион.

— Да напился он, скорее всего, самогона местного, ни бе ни ме не может связать, прям как младенец! — рассмеялся дедушка. — Слушай, не обижайся, юморок у меня такой… В общем, я догадываюсь, где может быть твой, как ты говоришь, друг…

«Новый приступ маразма или зацепка?» — подумал Лев и ответил:

— Внимательно.

— Вспомнил, что как-то в карты играли с мужиками. Ну нормально сидели, говорили за погоду, о делах в деревнях соседних. Вдруг Петрович, мясник из деревни Иванушки, говорит, что в доме старухи Аксиньи, царство ей небесное, поселился бомж какой-то. Вот прям бомжи, конечно, редко бывают здесь в округе, в основном это некоторые местные «отличившиеся» на самогонном поприще — иногда из Иванушек, иногда из соседних деревень. Никто шумиху не поднимает из-за этого, людям в душу стараются не лезть — вдруг человек подумать просто решил или горе какое залечить. Вот и залез, так сказать, пожить подальше от своих стен. Обычно никто не вмешивается, дают человеку немного времени, но на всякий случай держат на контроле — а кто, а откуда, а чего?

— Очень интересно, конечно, но причем здесь Егор? — спросил Лев, подумав, что старика снова «занесло».

— Ты подожди, не торопи меня, а то забуду еще… И так не могу вспомнить, когда мы в карты-то играли с Петровичем… Так… все-таки сбил… Так… Вот! Как-то к ним в деревню неизвестный пришел и залег в этом доме. Никого особо не трогал, видели его несколько раз бухого у дома. Здесь тоже решили не вмешиваться. А тут он пару раз учудил: на дороге обоссанный лежал, орал какую-то ахинею. В общем, решили выселить этого пьяницу, а потом уже дом снести — хватит этот притон держать! Но сперва надобно узнать откуда этот пьяница — вдруг с соседней деревни. Тогда спровадить куда полагается! Вот Петрович у нас и спросил: «Не запил ли кто?» Но у нас, слава богу, все хорошо здесь, в этом плане. Петрович говорил, что почти все деревни опросили — пока безрезультатно. Вот думаю, а не твой ли дружочек?

— Хм, может и так… В этом даже есть какой-то смысл, Дед.

— А как же, конечно! Ты думаешь, что Дед дурак, а он умный самый!

Оба рассмеялись.

— Хорошо, что-то прояснилось. Поеду проверю. Дед, где эти Иванушки?

— Куда? Сейчас? — удивился старик.

— Да, сейчас. Мне поскорее его нужно найти.

— Туда ехать километров пятьдесят да по такой дороге, что от твоей модной машинки ничего не останется!

— Ничего, ты же говоришь, что на ней муха не сидела. Вот и приведу ее в должный вид. Так, где эта деревня, в какой стороне?

— Хм… Ладно, конечно… Ну смотри, проедешь до конца нашей деревни по пригорку, свернешь налево на дорогу, она тебя к реке должна вывести, речка будет по правую сторону от тебя, переезжаешь реку. Потом поворачиваешь налево и едешь вдоль реки, проезжаешь березовый лес, как лес кончится — поворачиваешь… так, а куда поворачивать… туда… эх память, конечно, не всегда со мной в ладах… Точно! У меня же карта была в избушке, пойдем посмотрим.

— Да ладно, я уже сам найду.

— Да не найдешь ты ничего!

Лев открыл телефон, чтобы посмотреть на онлайн карте. Сеть отсутствовала в принципе.

— А у вас тут вообще связь не ловит?

— Вышки не строят. Я же говорю, всеми забыты, брошены, но как-то живем.

— Ладно, пошлите в дом, посмотрим карту.

— Я же сразу говорил, а ты не слушаешь. Старших нужно слушать и уважать! А вы центровые только и делаете, что себя слушаете, да людей из телевизора и интернета, а там столько обманщиков, столько лгунов и манипуляторов, что вы уже не различаете — что хорошо, а что плохо; что черное, а что белое? Выдумали себе цвет — серый и покрасили в него весь мир, а что это за цвет-то такой?! Ни рыба ни мясо — говно это! А вы в этом говне как сыр в масле катаетесь…

Дед продолжал причитать всю дорогу до избушки, но Покровский ушел в себя и не слушал. Его не интересовали дедовские бредни. Льву никогда не нравилось, когда его учат жизни, играют перед ним в учителей, наставников, гуру. Осталось всего пару людей, к которым он еще мог со скрипом прислушаться. Поэтому, как только кто-то начинал подобный разговор — он либо прерывал собеседника, либо уходил в себя, в зависимости от ситуации. Дед же все вел свою философско-мотивационную речь, у которой было ноль просмотров и лайков, хотя возможно, что она заслуживала большего внимания.

Перешагивая порог избушки, Дед спросил:

— Ну что стоишь? Заходи!

— Да ладно, я здесь подожду.

— Кто сказал, что я потом выйду, в такую темень? Я старый человек, уже устал за сегодня!

— А Ваша бабка одобрит, что меня в дом пускаете? Вдруг мне доверять нельзя? — подколол его Покровской.

— Хм, ну да, ты прав. Тогда хорошего вечера, странник! — после этих слов Дед внезапно захлопнул за собой дверь. Три коротких щелчка прозвучали в замке. Дверь была заперта.

— Сука. Это сейчас че, на хрен, было? — удивленно спросил Покровский то ли у вселенной, то ли у проходящего мимо кота. Раздалось еще три щелчка и дверь также резко открылась.

— Хрен через плечо! — рассмеялся Дед. — Вы центровые юмор, видимо, не понимаете. Да еще и ругаетесь как сапожники. Заходи!

Конец ознакомительного фрагмента.