Проклятые места

Дарья Гущина, 2023

Запели в Первый день весны колдовские реки, и от их голосов пробудилось то, что к ночи поминать не следует. Поднялось со дна колдовской протоки забытое зло. Треснули гробы на заброшенных кладбищах. Зажглись на островах зловещие голубые огни. А древние дома оскалились опасными тайнами.Проклятые места Семиречья ждут смельчаков.Праколдуны оставили своим потомкам не слишком приятное наследство.Четвёртая книга цикла «Семиречье».

Дело 1: Сорок восьмой причал

— Матушка, что происходит?

Вторую неделю Рьен заходил в чайную в разное время — и утром, и днём, и вечером, и даже между общепринятыми перерывами на обед, — и никак не мог застать матушку Шанэ на работе. А служанки отчего-то отводили глаза и дружно повторяли, что хозяйка очень занята. В конце концов пресловутая чуйка Рьена повела носом, навострила уши и напряглась.

Ибо лишь по двум причинам матушка бросала любимую чайную: первая — семья, вторая — призраки. В семье (Рьен не поленился заглянуть к Данэ) всё было в порядке. Значит, призраки. А если вспомнить, какими именно призраками занималась матушка Шанэ, повышенная её занятость указывала на несомненное: что-то грядёт. И явно неприятное.

Взвесив все «за» и «против», Рьен пошёл на хитрость и отправил матушке туманного содержания письмо с просьбой встретиться и обсудить один важный момент. Через час матушка коротко отписалась: жду, мол, после закрытия чайной — то есть после девяти. Рьен явился ровно в девять и застал матушку Шанэ непривычно взъерошенной, встревоженной и уставшей. Забеганной. И, конечно, с порога же строго спросил:

— Матушка, что происходит?

— Да ничего, сынок, — она легкомысленно улыбнулась, расставляя на столе поздний ужин — овощи с грибами, тушёную рыбу, дымящийся чайник.

— Меня-то не обманывайте, — упрекнул он, снимая шляпу. — Не первый год знакомы. Вы сейчас выглядите как в тот последний день Мёртвого времени, когда ждали нападения опасного призрака.

Матушка вздохнула и опустила глаза.

— Я ведь всё равно узнаю, — мягко предупредил Рьен, расстёгивая пальто. — Но позже. И поэтому не смогу вовремя вам помочь.

— Но ты и не должен, — неожиданно жёстко ответила матушка и поправила салфетки. — Это не касается убийств или нераскрытых дел.

— Уверены? — прищурился Рьен.

Матушка Шанэ упрямо вздёрнула подбородок, открыла рот, но не произнесла ни слова — поняла, что попалась.

— Некрасиво, сынок, — устало попеняла она и села за стол, налила себе чаю.

— Древние призраки, — Рьен кивнул. — Только они не касаются ни отдела убийств, ни иных нераскрытых преступлений. Так?

Он тоже устроился за столом, внимательно посмотрел на притихшую матушку и примирительно добавил:

— Не обижайтесь. Это ведь наши призраки. Это северная тьма. Это наши духи — и наши проблемы. И это неправильно, что большие северные проблемы решает одна маленькая и немолодая южная женщина. Да, у вас есть обязательства перед даром, да, вы любите Север и Семиречье, но это наши предки создали и накопили столько проблем. И вы не должны разбираться с ними в одиночку. Неужели мы вообще ничем не можем вам помочь? Не верю. Наверняка можем, просто вы или стесняетесь… или боитесь.

Матушка Шанэ размешала в чашке мёд и тихо предложила:

— Поужинай, сынок. Конечно, ты прав. Во всём. Поешь. А я подумаю, с чего начать.

Рьен весь день мотался по совещаниям и хватал куски, поэтому не стал спорить и с удовольствием отужинал. А матушка закуталась в шаль, откинулась на спинку стула, подумала и начала издалека:

— Через три года Семиречью исполнится семьсот лет. Чудесная дата. Когда я обустроилась здесь и приступила к службе, то спросила у своей предшественницы, тётушки Лимэ, как давно южане присматривают и за Севером, и за Семиречьем. Тётушка сказала, что основательно, подбирая и обучая преемников, примерно лет четыреста. А началась наша служба с южанина по имени Зитрэ — его первым позвал город. В своих дневниках Зитрэ писал, что Семиречье снилось ему каждую ночь, и каждую ночь он духом прилетал в город, бродил по его улочкам, дышал реками. Однако Зитрэ ничего не знал о Семиречье, ни разу не был на Севере и никак не мог понять, что это за город, в котором скопилось столько неупокоенных.

Рьен взял чашку с чаем и тоже откинулся на спинку стула. Эту историю он ещё не слышал.

— Через луну Зитрэ понял, что покоя ему не будет — сны-путешествия высасывали из него силы, он слабел день ото дня. Тогда в очередном сне он попросил о передышке, пообещал прийти, и город отпустил. А Зитрэ поговорил со своими родственниками и друзьями, описал сны и узнал название города — Семиречье. В тот же день Зитрэ нашёл город на карте, собрал свои вещи и отправился в долгий путь на Север. Примерно так же, сынок, здесь появилась и я — меня позвали реки. А когда я приехала, тётушка Лимэ, хотя мы не родственницы и моё пламя ещё не определилось с направлением работы, уже обо мне знала.

Матушка Шанэ придвинула к Рьену корзинку с печеньем и снова зябко закуталась в шаль.

— Хочешь — верь, сынок, хочешь — нет, но у Семиречья есть душа — древняя, сильная, знающая. Предвидящая. И когда надвигается буря, город чувствует беду и зовёт на помощь тех, кто способен ему помочь. И восстанавливает на старых домах древнюю защиту от призраков, да столь мощную, что ей нипочём ни реки, ни туманы. Ты заметил, что с осени мы постоянно натыкаемся на древнюю защиту?

— Заметил, но не посчитал важным. А должен был, — признал Рьен.

— И я должна была, но тоже не придала этому значения, — кивнула матушка. — И совершенно случайно упомянула о защите в беседе со служителем храма. Вот он-то, да хранят его великие пески, напомнил мне об очень важных моментах. У Семиречья есть душа. Ему скоро семьсот лет. А мы присматриваем за ним всего-то лет четыреста.

— Девочка-хранительница из дела о картинах и слепках бережёт свой род около пятисот лет, — задумчиво сказал Рьен. — По словам Иххо, девочка обитает в колдовском портрете, то есть пятьсот лет назад хотя бы остатки умений для работы с призраками на Севере были. Но раз мастера Зитрэ так отчаянно позвали на помощь, то именно что остатки. Осколки прежних знаний и сил. И что скопилось в Семиречье хотя бы за те примерные сто лет, когда южанин ещё не приехал, а северные колдуны уже потеряли способность видеть призраков и противостоять им…

— Верно мыслишь, сынок, — улыбнулась матушка Шанэ. — Скопилось. И, к сожалению, забылось — потерялось во времени. Когда-то эти места называли проклятыми и обходили их стороной. И даже говорили о них шёпотом, а после вообще предпочли забыть, дабы не будить уснувшее. Но реки звенят по весне не только для колдунов. И однажды они всё-таки разбудят.

— Вы собираетесь опередить звон рек? — Рьен проницательно посмотрел на матушку. — Почему именно сейчас? Почему не год, не два, не пять лет назад?

— Мой дар затухает, — тихо ответила она. — Неделю назад реки зазвенели, а я их едва услышала. Я слишком долго живу вдали от дома. Нас, нездешних, затухание настигает всегда неожиданно… и всегда обязательно. Пришло и моё время. Ещё год-два, сынок… и всё. Сил останется лишь на бытовую мелочь да самых наглых припугнуть. Я так жалею, что боялась браться за эти проклятые места раньше…

— А город возрождает старую защиту от призраков, — Рьен старательно удерживал разговор в нужном русле. Зная, что гордая матушкина душа не нуждается даже в сочувствии, и ободрения с благодарностями ей не нужны. — Вы, конечно, уже нашли преемника, но оставлять его один на один с древней северной тьмой не дело.

— Я хочу успеть найти и вычистить хоть пару гнёзд, — взгляд матушки Шанэ снова стал жёстким. — И я найду и вычищу. Пару я знаю. А остальные служители храмов обещали поискать.

Рьен наконец-то взял печенье и улыбнулся:

— Легенду рассказать? От моего деда-колдуна? Мьёл, кстати, тоже в курсе. Все колдуны слышали об этом проклятом месте.

***

— Внуча, у нас такое дело! — мастер Гьюш, как обычно, возник из ниоткуда. Светлые глаза призрака сияли и искрили возбуждением.

Иххо собиралась уходить, но при виде архивариуса развязала шарф и взялась за пуговицы уже застёгнутого пальто.

— Какое дело? — спросила она осторожно.

— Идём за мной, — мастер Гьюш махнул рукой. — Я кое-что подготовил, но одному мне всё это не унести. Да и наверх из-за защиты от призраков не подняться.

Иххо стало не по себе — это что же за преступления, если неутомимому призраку не справиться с папками в одиночку?

— Это потеряшки, внуча, — успокоил архивариус, первым устремляясь по коридору к отделу общих правонарушений. — В Семиречье много-много потеряшек. Тех, кто однажды ушёл из дому да и сгинул без следа. Заявления о пропажах у нас столетиями копились. А теперь мы можем закрыть сразу столько дел…

— Вы знаете, где все эти люди пропали, да? — девушка едва поспевала за шустрым призраком.

— Сорок восьмой причал, — со значением ответил мастер Гьюш и замедлил шаг. — Слыхала?

Сорок восьмой, сорок восьмой… Иххо повторила про себя номер причала несколько раз и с удивлением поняла: да, слышала. А спустя пару минут поняла, от кого и где — от девочек из музыкального училища, когда они собирались по вечерам в развалинах, жгли костёр, жарили на прутиках хлеб и рассказывали страшные истории. Правда, вспомнилось только название страшилки. А вот суть…

— Что-то слышала, но давно, — призналась она смущённо.

Архивариус кивнул и начал:

— А дело, внуча, такое. Одна из обязанностей Речного ведомства — весной обследовать причалы и составлять причальную карту для лодочников. Воды-то беспокойные, уровни подъема всегда разные. Бывало, из двадцати причалов десять напрочь затапливает, и даже к лету их не видать. А бывало, давно затопленные подымались и признавались годными. Или же новый удобный участок под причал находился, но сейчас это уже большая редкость. Все берега речниками наизусть выучены. И все причалы, даже затопленные, помечены. И все, на каждом острове, давным-давно подсчитаны.

Впереди замерцали жёлтые светильники отдела общих правонарушений. Мастер Гьюш остановился, серьёзно посмотрел на Иххо и закончил:

— Так вот. На самом большом нашем Втором острове ровно сорок семь причалов. Ни больше ни меньше. Как думаешь, откуда он взялся — сорок восьмой?

Иххо подумала, поёжилась и неуверенно предположила:

— Это Призрачный причал?

— Близко, — улыбнулся архивариус. — Догадок много, и большинство думает как ты. Что это Лодочник иногда показывается — не даёт смертным забыть о себе и о Мире вечных вод. Напоминает, что жить надобно праведно, честно, и тогда загодя зашумит, предупреждая о скором отбытии, твоя река, и дела свои сделать успеешь, и Лодочник тихо во сне заберёт.

— А на самом деле? — насторожилась девушка.

— Сорок восьмой причал забирает живых, — твёрдо сказал мастер Гьюш. — Все, кто его видит, пропадают бесследно. И посему вряд ли это Лодочник. Духу-хранителю тела не нужны, он души, своё отжившие, забирает. Нет, внуча, это чьи-то тёмные происки. Чья-то злая воля. Причал всегда появляется в разных местах. Табличку с номером многие видели. А вот тех, кто ступил на старые причальные доски, уже нет. Они исчезали навсегда, даже тел не находили. Даже вещей. Я слыхал, последние лет триста причал вроде как никому на глаза не попадался… но это вроде как, внуча.

— Попадался, но рассказать о нём было некому, — поняла Иххо.

Пользуясь остановкой, она сняла шарф, шапку и пальто, оставив вещи в ближайшей рабочей нише.

— Колдуны прошлого за ним охотились, — добавил призрак. — Предупреждали людей смотреть в оба и оповещать о причале, но он всегда ускользал. И, наверное, из-за этого и стал реже появляться. Реже — да там, где народу мало, а колдунов и вовсе нет.

— Но если тогда не нашли, разве мы сейчас найдём? — усомнилась Иххо. — И зачем мастеру Рьену этот сорок восьмой причал?

— А он не только мастеру, думается, нужен, — подмигнул архивариус. — А не нашли, потому что не искали как следует или не хотели находить. Идём, внуча. Надо хотя бы часть дел твоему начальнику наверх отнести. Ну а остальное… Подумаем, где временно пристроить.

***

Рьен почти не удивился, когда поутру застал в своём кабинете гору папок на столе и зевающую Иххо в кресле.

— Сиди, — он приветственно кивнул и снял пальто. — Посылка от нашего архивариуса? И по какому поводу?

— Сорок восьмой причал, — серьёзно ответила Иххо. — Мастер Гьюш утверждает, что вот это всё, — она указала на пять высоких стопок, — дела людей, которые увидели причал и пропали без вести. И не только они, — девушка устало протёрла глаза. — Внизу ещё шесть столов с такими же стопками, но пока мы все документы из общих правонарушений к нам перетаскали… Мастер Гьюш переживал, что иначе правонарушения раньше времени забеспокоятся. И кое-какие дела он ещё у нас обещал к утру найти.

Рьен хмуро посмотрел на стопки дел и качнул головой. Надо же… Он-то, не особо веря в таинственный причал, всего несколько часов назад говорил о нём как о страшной сказке Семиречья, а уже к утру сказка стараниями архивариуса начала превращаться в непостижимую реальность.

— Мастер, а зачем вам этот причал? — неловко поинтересовалась девушка.

— Нам, Иххо, — поправил Рьен. — Нам. Матушке Шанэ. И тебе тоже — ты же часть команды. Так, ты завтракала? Сходи домой и поешь. Парни после изучений захоронения и бесконечных отчётов немного не в себе, поэтому я разрешил им приходить после двенадцати. Иди отдохни. Даже поспать успеешь. Если опоздаешь, ничего страшного. Без тебя не начнём.

— Всё остальное в ближайших к нашей лестнице рабочих нишах, — сообщила Иххо и неудержимо зевнула.

Когда она ушла, Рьен бегло просмотрел несколько дел, посуровел и отправился в архив. И, кроме обещанных шести столов, обнаружил заполненный наполовину седьмой и мастера Гьюша с очередным ворохом папок.

— Утречка доброго, мастер, — призрак отчего-то заробел и смущённо улыбнулся. — Вот, работаем…

— Доброго, — Рьен хлопнул по ближайшей стопке дел и прямо спросил: — Вы верите в сорок восьмой причал?

— Знаете, раньше не особо верил, — признался архивариус, аккуратно складывая папки на стол. — Всякие подозрения возникали, когда я старые нераскрытые дела о пропавших людях от скуки перебирал. Я же, почитай, пятьдесят лет при сыскниках отслужил. Не может же быть, думал я, чтобы они так плохо работали. У вас много заклятий для поисков и хороших колдунов, да и реки шустро выталкивают наружу сокрытое. А я за одно недавнее десятилетие больше тридцати пропаж насчитал. Тогда-то и заподозрил… не причал, но нечто похожее. Колдовское. А вчера мимо одной из комнат проходил, и меня как дёрнуло — причал, сорок восьмой причал… И теперь верю. Прежде я много о нём слышал — что был, он, сорок восьмой, — и вот, доказательства собираю. Вернее… Это, конечно, не доказательства…

— Это повод для проверки, — Рьен сел за седьмой стол и придвинул к себе две ближайшие стопки. — И не только. Вы правы, мастер Гьюш, слишком много людей пропадает без вести. Глава отдела общих правонарушений на годовом совещании упомянул всего лишь о четверых пропавших и ненайденных, но — в этом году четыре, в прошлом пять, в позапрошлом три… Вот и тридцать человек за десять лет, и триста — за сотню. И об этих цифрах все молчат. А если ни по крови близких люди не находятся, ни в реках… Да, это серьёзный повод для проверки.

Хотя, конечно, прошлой зимой они находили пропавших без вести и во льдах на дне реки Тягучей, и в древнем подвале… И таких заколдованных — природой, праколдунами, призраками — мест по всему Семиречью, поди, десятки. И в некотором смысле найти один-единственный сорок восьмой причал сейчас кажется проще, чем все старые колдовские тайники. Да и задача — именно сорок восьмой причал.

Работаем.

Первый час Рьен листал дело за делом, не особо понимая, чем именно они помогут. Причал — легенда. О нём не слышали уже лет триста. Он постоянно перемещается, и его видели в разных местах — на разных реках, у разных островов. Иногда он появлялся поздним вечером на оживлённой набережной, и тогда люди замечали пугающую табличку с номером, которая к утру исчезала вместе с причалом. А иногда — на малонаселённых островах, и тогда утром исчезал человек. И была ли в этом система…

Рьен задумался. Дед-колдун любил повторять, что система есть во всём. Даже в заклятьях, хотя со стороны они напоминают чёрные ручьи или водяные брызги. Даже в названиях островов, хотя приезжие не сразу понимают, почему Второй остров соседствует с Шестнадцатым, Двадцать Шестым и Сорок Седьмым.

Итак, система…

Он достал из ящика писчие принадлежности и снова перебрал дела — благо на седьмом столе было всего-то двадцать папок. Имя и фамилия, пол и возраст, должность и место работы, адрес проживания и семейное положение, когда человек пропал — время года, куда, по сообщениям близких, соседей или друзей, направлялся, кто и где в последний раз видел пропавшего…

Спустя час Рьен изучил таблицы и сделал следующий вывод. Пропавшие — молодые люди обоих полов (в среднем двадцать пять — тридцать лет); жили на небольших островах и в домах, расположенных рядом с обычными причалами; работали посменно, часто задерживались допоздна или имели ночную работу. И все они пропали в ночь, когда ушли из дома на работу или возвращались домой: первых провожала семья, а сослуживцы не дождались, а вторых сослуживцы благополучно сменили, а семья не дождалась.

А самое главное, вся пропавшая двадцатка обитала на Сороковых-Шестидесятых островах. Все были коренными северянами. И все были колдунами. И, судя по датам, исчезновения касались лишь нечётных островов и шли по кругу в обратном порядке — Шестьдесят Седьмой, Пятьдесят Девятый, Пятьдесят Третий, Сорок Девятый, Сорок Седьмой, Сорок Первый, опять Шестьдесят Седьмой…

— Вы что-то нашли, да? — заметил мастер Гьюш, появляясь у стола с новой стопкой папок.

— Пока только пару подозрительных моментов, — Рьен отложил листы с таблицами. — Мастер, можно вас попросить?

— Конечно! — радостно встрепенулся призрак.

— Всё это, — Рьен указал на шесть столов с папками, — надо разобрать вот по такому примеру, — и протянул архивариусу свои записи. — Если вы нашли всё необходимое, начинайте. А я позже пришлю к вам своих помощников. Нужно просмотреть каждое дело и выписать то, что я обвёл.

— Надо же… — прошептал мастер Гьюш, глянув на таблицы. — Его всё-таки можно поймать…

— Не уверен, — покачал головой Рьен. — Пока это всего лишь… вероятность. Одна из. Если бы всё было так просто, сорок восьмой причал уничтожили бы давным-давно. А его… наверное, вспугнули. И ещё, мастер, составьте сводки, сколько людей пропало без вести за последние триста лет и сколько пропадало прежде — когда, по слухам, причал ещё видели. Тогда и поймём, вспугнули ли.

— Всё сделаю, — заверил призрак. — Всё как вам надо. Прямо сейчас же и начну. Зов пока затих, но если я что-то упустил, то это не более десяти дел. И те, глядишь, позже встрепенутся. Не волнуйтесь, всё сделаю.

С первого стола, угнездившись на самой высокой стопке, довольно вякнул рыжий кот.

— Спасибо. После обеда у нас совещание, а потом, если успею, я вернусь и помогу, — пообещал Рьен.

***

Матушка Шанэ тоже не сидела сложа руки. С утра она отправила письмо главе Колдовского ведомства и удивительно быстро — через десять минут — получила неожиданно вежливый ответ: мастер Гьириб рассыпался в любезностях, заверил, что всенепременно поможет, и никуда матушке ехать не надо — он лично навестит её в обеденное время. Матушка тоже не поскупилась на любезности и сообщила, что будет ждать в тёплой беседке за чайной.

И действительно, ровно в час дня дверь беседки скрипнула, являя главу Колдовского ведомства — хмурого, собранного и очень напряжённого.

— Здравствуй, Шанэ, — старый колдун снял меховую шляпу и тряхнул густыми седыми волосами. — Сорок восьмой причал, значит? — и с несвойственным ему сочувствием спросил: — Дар иссякает? Ты столько лет гонялась за мелочью, а раз взялась играть по-крупному… Вывод один.

— Это было неизбежно, — матушка раскрыла мешочек, собирая со стола песок для гаданий. — Я ещё долго продержалась. Даже удивительно.

— Если ты пришла по зову Севера и Семиречья, то нет, неудивительно, — возразил мастер Гьириб. — Тебя питали и реки тоже… пока могли.

Он снял и оставил на вешалке пальто, устроился за столом и уточнил:

— Откуда знаешь про сорок восьмой причал?

— От Рьена, — матушка встала и отошла к буфету, где на тёплом песке грелся поднос с обедом. — И он запретил мне работать в одиночку. Наша, дескать, местная напасть — мы и разбираться должны.

— Это правильно, — одобрил старый колдун, «споласкивая» руки водяным клубком. — Дело говорит. И дело своё, кстати, знает. Эти ребята куда угодно заберутся и что угодно для тебя оттуда вытащат. И найдут всё необходимое, только дай им повод. Я, с твоего позволения поем, а ты, Шанэ, вещай. О чём Рьен рассказал? Я после дополню.

Матушка устроилась напротив него с чашкой чая и вкратце рассказала. А мастер Гьириб сноровисто отдал честь отличному обеду, поблагодарил, промокнул губы салфеткой, отодвинул поднос и взялся за свою кружку.

— Шанэ, причал существует, — он рассеянно посмотрел в окно. — Причал так же реален, как наша с тобой беседа, а лет ему едва ли не столько же, сколько Семиречью. Древняя напасть. Почти забытая. И, боюсь, люди забыли о нём из-за нас.

Матушка с любопытством уставилась на старого колдуна: ну-ну?..

— Триста лет — столько о причале ничего не слышно, — продолжил мастер Гьириб. — До этого он забирал много — слишком много — молодых колдунов. Да, Шанэ, его цель — только молодые северные колдуны. Тогда больше тридцати человек в год пропадало — сильных, даровитых. Наша надежда и опора. Наше будущее. Парни, девчонки — неважно, лишь бы с колдовским даром. И однажды мы его выследили, этот проклятый причал.

В тихом голосе колдуна было столько горечи, что матушка сразу поняла: ничем хорошим эта встреча не закончилась.

— Его нетрудно выследить, если изучить те места, где пропадали наши ребята, и учесть время их исчезновения. Причал годами следует по одному и тому же пути. Если сыскники сообразят поднять дела всех пропавших без вести, то быстро всё поймут, — пояснил мастер Гьириб. — Так и мы причал выследили. Засаду обустроили. Около сорока самых сильных колдунов, Шанэ… Ни один не вернулся. Исчезли бесследно. Испарились.

Матушка сочувственно поджала губы. Ужасная, невосполнимая потеря…

— Это случилось триста лет назад, — старый колдун опустил глаза. — Причал после нашего нападения тоже исчез — глава Колдовского ведомства даже радостно объявил, что навсегда. Да, мы принесли огромную жертву, но победили. А через пятнадцать лет снова начали пропадать люди — всё те же. Молодые северные колдуны. Уже, конечно, не тридцать, а три-пять человек в год. И места исчезновений изменились — с крупных островов причал перебрался на мелкие.

— И вы не решились его искать? — понимающе спросила матушка Шанэ, доливая чай в обе чашки. И, как всегда, чай сразу запах по-разному — горькой мятой в чашке колдуна, медовой земляникой в чашке матушки.

— Почему же, искали, — невесело хмыкнул мастер Гьириб. — Но причал стал хитрее. Он ни разу не появился там, где его ждала засада, хотя мы точно вычисляли место и время. Ни разу, Шанэ. А лет десять назад до причала пытался добраться один из моих помощников, когда исчез его младший брат. Парень все архивы перевернул, землю носом рыл, но безрезультатно — ни причала не нашёл, ни брата.

— Чаёк пей, — мягко подсказала матушка.

Старый колдун скупо глотнул чаю и качнул головой:

— Рано расслабляться. С делами покончим — почаёвничаем вволю. Ответь, Шанэ, что, по-твоему, это за причал?

Она подумала и осторожно сказала:

— Причал — это всего лишь… причал. Всего лишь удобное место для швартовки. Да, колдовское место, опасное, но это всего лишь место. Приманка для тех, кому необходимо отчалить. И место для того, кому необходимо причалить.

Мастер Гьириб одобрительно кивнул:

— И что из этого следует?

— Забирает не причал, — заметила матушка Шанэ. — Забирает тот, кто причаливает. У Лодочника тоже есть своё творение — Призрачный причал, на котором собираются его души и к которому дух-хранитель может причалить. То есть сорок восьмой причал — это творение чьего-то злого колдовства.

— Вопрос в том, чьего, — старый колдун вздохнул, опёрся о стол и ссутулился. — Мы долго думали, но вариантов у нас немного — или это кто-то вроде колдуньи Йоро, или служители древних культов, или кто-то вроде Лодочника. Я не знаю — и по старым архивам тоже — ни одного смертного, кто бы смог одолеть группу сильнейших колдунов. А ты?

— Скорее всего, это дух, — согласилась матушка. — Или из древних и проклятых служителей — первых обитателей этих мест. Или из праколдунов.

— Нам следовало поговорить об этом раньше, — признал мастер Гьириб. — И разделаться с этой напастью, пока хотя бы мы, колдуны, о ней помним. Пока мы верим в то, что это реальность, а не легенда.

— А о чём ещё вы помните? — вкрадчиво поинтересовалась матушка Шанэ.

— Давай решать проблемы по мере их убывания, — улыбнулся старый колдун. — Сначала — сорок восьмой причал, а потом… Я уже поручил своему заму по древнему колдовству покопаться в архивах. Какие-то дела мы закончим с тобой, какие-то — с твоим сменщиком, а за тем, до чего не дотянемся, продолжим следить, чтобы разобраться при случае. Оба парня правы, Шанэ, — и Рьен, и служитель храма. Негоже бросать тебя наедине с нашими проблемами. А город предчувствует беду и восстанавливает древнюю защиту. Потому что и северных колдунов нынче немного, и прежней силы в них давно нет. Как и знаний и умений. Видишь, даже о пробуждающейся защите мы узнаём случайно и последними. Поистёрлись, к сожалению, старые связи. А вместе с верой в призраков мы утратили бдительность. Превратились в бытовиков, хотя нам — нам, а не иноземцам, — должно защищать свой город, — он помрачнел и хмуро добавил: — Но с чем сможем, с тем поможем.

— Семиречью скоро семьсот лет, — матушка Шанэ внимательно посмотрела на колдуна. — Это важно, Гьириб?

— Ещё от праколдунов нам досталась привычка создавать цикличные заклятья, — пояснил он. — На год. На десять лет. На сто лет. На триста. На семьсот. Раз город всполошился, значит, через два-три года кончится что-то очень важное. Ну и реки, Шанэ. Раз в сто лет они обновляются и очищаются — и поднимаются выше прежнего, и звенят громче обычного. Мой наставник говорил, что в это время на дне реки Тягучей тает лёд, река Мелкая поднимается в два раза выше обычного, а Кипучая ревёт и сметает всё на своём пути.

— И сколько же гадости они поднимут со дна… — прошептала матушка, стискивая полупустую чашку.

— Поэтому с опасной древностью разберёмся сейчас, коль руки дошли, — решительно сказал мастер Гьириб. — Я сообщу Рьену, что мы в игре. А ты… А что ты делала с песком перед моим приходом?

— Гадала, — усмехнулась матушка Шанэ, доставая заветный мешочек. — Песок всё знает — всё и даже больше. Он хранит всю память мира от зари времён. Я редко прошу его о помощи — это всё равно что Лодочника по пустякам дёргать. Но сегодня я попросила — и он готов дать совет.

***

Спустя три дня посеревшая от работы и архивной пыли компания в лице Иххо, Сьята и Рьена собралась в начальственном кабинете обсудить итоги дела и наметить планы на будущее.

— А где Мьёл? — Рьен посмотрел на часы.

Совещание было назначено на полдень, часы показывали половину первого, а обычно пунктуальный колдун до сих пор отсутствовал и даже предупреждающей записки не прислал.

— Сьят, говори, — начальник строго посмотрел на рыжего.

— Ладно, всё равно узнаете… У него со вчерашнего вечера какой-то опыт, — признался Сьят. — Часов до семи он помогал нам в архиве, а потом получил письмо из Колдовского ведомства, собрался и сбежал. И это всё, мастер.

— Понятно… — Рьен поморщился. — Если этот неуёмный не убьётся случайно, то я его всё-таки уволю за самоуправство. Хоть бы предупредил.

— Вы бы запретили, — заметил рыжий.

— Я бы знал, когда начинать беспокоиться и куда направлять команду спасателей, — сухо возразил начальник. — Вы же не дети малые, чтобы запрещать вам заниматься личными делами. Предупредили — и свободны.

— Видимо, Мьёл думал, что успеет, — Сьят нервно перебрал бумаги. — Не рассчитал.

— Начнём тогда, — Рьен открыл папку с отчётами.

Со вчерашнего дня он разгребал свою совещательно-начальственную работу, и итоги архивных раскопок подводились без него.

— По архивным данным, за последние триста лет колдунов пропало больше, чем за предыдущие столетия, — доложил Сьят. — В общем-то, понятно, почему — и колдуны, и родственники пропавших знали причину исчезновений и нам не докладывали. Искали, как обычно, сами. Потом некоторое время причал считался уничтоженным, поэтому родственники обращались в Сыскное ведомство. И вы правы, мастер, путь сорок восьмого причала прослеживается очень чётко — от Шестьдесят Девятого острова до Сорок Первого. Только нечётные острова. До пяти человек в год. Раз в сезон, включая Мёртвое время. А когда круг нечётных замыкался, то начинался опять с Шестьдесят Девятого. Мы с Иххо посчитали и прикинули — в этом году причал должен появиться у Пятьдесят Третьего острова. Последнее заявление об исчезновении такое: в ночь с девятого на десятый день нынешней зимы пропал колдун, двадцати шести лет, жил на Пятьдесят Пятом острове.

Иххо, сидевшая в соседнем кресле, скромно кивнула.

— Остальные тоже пропадали чаще всего в начале сезона… — Рьен хмуро перелистнул отчёт и достал из папки следующий. — Вовремя мы. Весна только началась, и пока ещё никто не пропал, верно?

— Никто, — заверил Сьят. — Я проверяю сводки несколько раз в день, да и дежурные предупреждены.

— Ещё и колдовские протоки… — Рьен пробежался взглядом по тексту.

— Да, большая часть колдунов пропала именно так — они уходили с работы или на работу протокой и всё, — подтвердил рыжий. — Больше их никто не видел. В общих правонарушениях клянутся, что искали всеми возможными способами — по крови тоже. И ничего. Как испарились. Исчезли без следа.

— Ясно, — Рьен закрыл папку. — Кажется, я понял, где наш колдун. Дело Мьёла все читали? В курсе, какая у него родня?

— Кажется, его дед протоками занимался, — припомнил Сьят.

— Колдовские протоки — это искусственные тропы, — объяснил Рьен. — Их прокладывали и огораживали несколько десятилетий. И прапрадед Мьёла был одним из первых ходоков — из тех, кто исследовал колдовское пространство, прокладывал тропы общего пользования в неизученных частях города и составлял карты проток. Колдуны, конечно, и прежде ходили протоками, но есть огромная разница между готовой тропой и самостоятельной работой. Команда прапрадеда сделала пространство удобным, общедоступным и безопасным. А его дед изобрёл зелья, которые хранят колдунов от холода. До него мало кто решался ходить зимними протоками, а он придумал, как сберечь организм в ледяной воде. Амулеты-то в протоках не работают. Это стоило деду здоровья — он ушёл очень рано. А я все десять лет нашей совместной работы жду, что Мьёл пойдёт по стопам своей знаменитой родни и сунется туда, куда живому человеку лезть не следует.

— Но он же не совсем безголовый, — удивилась Иххо. — Хотя…

— Что? — прищурился Рьен.

Иххо покраснела и призналась:

— Мьёл вчера заметил, что подходит причалу. И северный колдун, и сильный, и тридцати лет ещё нет. Но я подумала, он так, не всерьёз…

Сьят выразительно хмыкнул, а Рьен едва сдержался. Он никогда не ругался ни на своих, ни при своих, но сейчас с трудом прикусил язык.

— Ладно вам, мастер, не нагнетайте, — примирительно сказал Сьят. — Мьёл знает, что делает. При всей его странной любви к рисковым опытам человек он здравомыслящий и колдун умный. Знающий. Из древнего рода. Он не сунется туда, откуда не сможет выбраться.

Где-то закапала вода.

— У нас что, крыша течёт? — Рьен поднял голову.

Перестук капель участился, и потянуло рекой.

— Колдовство, — рыжий улыбнулся и расслабленно вытянул ноги. — Ждём.

А минут через десять в кабинете колдуна что-то грохнуло. Зашипело. Заругалось. Опять грохнуло.

— Мьёл! — встав, рявкнул Рьен.

— Чего? — колдун появился на пороге. — Ну извините, опоздал.

— Ты откуда такой… мокрый? — опешил начальник.

На самом деле Мьёл был безобразно грязным — словно его в гнилостное болото с головой окунули. Слипшиеся потемневшие волосы, лицо и руки в разводах, одежда мокрая и грязная. Но, что характерно, на пол грязь не стекала, а подошвы сапог не оставляли на полу неподобающих следов.

Мьёл безрезультатно вытер рукавом лицо — грязь держалась, как заколдованная, не размазываясь, — и угрюмо доложил:

— Со дна мы. На разведке с мелким были. Там, где триста лет назад колдуны собрались, чтобы уничтожить сорок восьмой причал, и пропали.

— Со дна? — многозначительно повторил Рьен.

— Протока — это река, — недовольно ответил колдун, шумно роясь в карманах куртки. — И у неё есть дно. Мы, люди, ходим по поверхности, как на лодках. Зверьё погружается глубже — ныряет. И потому плюёт на любую защиту от человеческих проток. У нас нырять нужды нет… да и силы не те. По звериной протоке идёшь как по болоту — вязнешь, проваливаешься, и пока ногу вытащишь из трясины, уже устал. Ну и дно. А где ещё этот проклятый причал искать, если не на дне?

— Нашёл? — сдержанно поинтересовался Рьен.

Сьят и Иххо, повернувшись в креслах, молча и напряжённо внимали.

— Причал — нет, — проворчал Мьёл и вывернул карманы. — Но вот что было в донной грязи.

На начальственный стол шлёпнулись комки серо-зелёного ила.

— Почистите — обалдеете, — пообещал колдун и напоследок показал простое серебряное кольцо. — Этой штуке больше трёхсот лет. Покажете мастеру Гьирибу — он подтвердит. На внутренней стороне номер — раньше все колдуны такие носили, нас так регистрировали, пока не придумали регистрацию на крови. Ещё мой дед такое носил по старой памяти. Но у него номер длинный был — цифр десять, — а тут всего пять. Очень старая вещь.

Рьен протянул руку, забрал кольцо, осмотрел и заметил:

— Да, и у своего деда такое помню. Себя почему не почистишь?

— Потому что зелья уничтожают грязь, а я хочу соскрести что-нибудь и изучить состав, — Мьёл снова безрезультатно протёр лицо. — Можно я пойду?

С подоконника жалобно и нетерпеливо вякнул Угорь — такой же грязный, мокрый и недовольный, как и его хозяин.

— Иди, — разрешил Рьен. — Но как закончишь свои дела, сразу ко мне.

Колдун коротко кивнул, прихватил кота и закрылся в своём кабинете. И снова там что-то зашуршало.

Сьят сноровисто подскочил и без жалости использовал свою папку и отчёты, чтобы собрать комки в кучу, Рьен сгрёб в сторону бумаги, а Иххо достала из кармана платья склянки.

— Чистить? — спросила она осторожно. — Наверное, обычное зелье уборки сгодится?

— Пробуй, — Рьен на всякий случай попятился.

Чёрная вода растеклась по листам, на минуту скрыв комки ила, а потом вернулась обратно в склянку, оставив на столе несколько одинаковых колец, пару подвесок, ременную пряжку, пуговицы и клочья ткани.

— Кольца с номерами, — указал Сьят.

— Поработаем, — согласился Рьен. — И, думаю, лучше мастеру Гьирибу заглянуть к нам лично.

Он открыл ящик стола и достал коробку со склянками.

***

— Сынок, ты откуда? — ахнула матушка Шанэ, по письменной просьбе Мьёла прибежав в тёплую беседку.

— Со дна, — снова ответил колдун. Встал с кресла и уточнил: — Со дна протоки. И я не могу соскрести эту грязь, не уничтожив. А мне нужны образцы. Может, у вас получится их взять?

— А до тебя дно исследовали? — полюбопытствовала матушка, быстро снимая пальто.

— Само собой, я же не один дурной колдун на всё Семиречье, — фыркнул Мьёл, привычно потирая грязную щёку. — Мы, если что, все дурные. И всегда будем ставить опыты и лезть в неизвестные места. Природа у нас такая — исследовательская. Река Чёрная не велит стоять на месте и требует развивать дар. И вы, кстати, такая же. Вот сейчас вам до смерти интересно, что это за грязь и как её смыть. И как изучить.

Матушка Шанэ достала мешочек с песком и улыбнулась: да, есть такое…

— До дна многие колдуны доставали, но не видели смысла его изучать, — продолжал Мьёл. — Внутри протоки терпимо даже зимой, но очень темно и трудно находиться. Один шаг там — как двадцать здесь, и чем глубже погружаешься — тем больше сил тратишь на простые движения. Мы давно поняли, что оно того не стоит, ещё мой прапрадед об этом в дневниках писал. Прокладывать удобные тропы долго и тяжело, а защиту от них можно поставить на раз. Едва ли не каждый второй колдун обязательно ныряет ко дну, но ничего интересного там не находит и бросает это дело. И никому о результатах не сообщает — зачем?

— А ты что-то нашёл? — проницательно спросила матушка.

— Вещи пропавших триста лет назад колдунов, — просто ответил Мьёл. — Тех самых, которые хотели уничтожить сорок восьмой причал.

Матушка Шанэ внимательнее присмотрелась к колдуну, достала из буфета ещё несколько мешочков с песком и задумчиво произнесла:

— Сдаётся мне, сынок, что вовсе не грязь это. Садись-ка вот сюда, — она положила мешочки на стол. — Ко мне поближе. Если я права, то образцы понадобятся скорее мне.

— Души? — встревожился колдун, устраиваясь за столом.

Матушка пожала плечами и высыпала на стол один за другим несколько мешочков с песком. Поворошила его, расчерчивая деревянную поверхность песчаными узорами, и зашептала. Песок мягко замерцал и живой змеёй пополз к Мьёлу.

— Будет неприятно, — предупредила матушка Шанэ. — Но ты уж потерпи.

Колдун кивнул, с любопытством наблюдая за южным колдовством. Песок быстро добрался до его рук, обвил локти и пополз дальше щупальцами плюща — шершавого, но тёплого. И голову облепил осторожно — не мешая дышать, не царапая кожу, не вцепляясь в волосы. А матушка, направляя песок, тихо и шуршаще пела что-то на южном.

Неприятно не было — напротив, Мьёл, согревшись в песчаном тепле и убаюканный шёпотом, чуть не уснул. И когда оно, щекоча кожу, схлынуло, колдун тряхнул тяжёлой головой — всю ночь же не спал и нырял за доказательствами.

— Уверен, что смоешь остальную грязь? — спросила матушка Шанэ.

— Кота отмыл сразу, — отозвался Мьёл и открыл глаза.

Песок почти весь вернулся в мешочки, а соскоблить удалось мало — над столом в искристом облаке плавали две полосы грязи, похожие на увядшие веточки зелени.

— Больше без боли не получить, — пояснила матушка. — Но нам и этого хватит. Одну вам, одну мне.

Колдун сразу же погрузил себя в речной кокон — грязь ему изрядно надоела, да и высушиться из-за неё нормально не получалось. И уже в коконе услышал тихое:

— Сынок, ты, поди, думал, что за приманку сойдёшь?

— Думал, — признался Мьёл, выныривая обратно. — А что, нет?

Матушка Шанэ осторожно коснулась своей «веточки» и качнула головой:

— Нет. Ты слишком добрый для причала. Слишком хороший. Ты прав, это частичка духа — тёмного духа, злого, грешного. Вот кого приманивал причал. Вот кого он забирал. Тёмных людей. Набедокуривших. И их опустошённые мёртвые души теперь устилают дно колдовских проток.

— И что, это повод остановиться? — напрягся колдун. — И не искать причал дальше?

— Ни в коем случае, — взгляд матушки Шанэ стал жёстким. — Он убивает. И не имеет на это права. Никто не имеет. И лишать душу посмертия тоже. Если человек оступился, он должен сам это понять, осознать и исправить, чтобы уйти в Мир вечных вод чистым, а не гнить на дне колдовской протоки за то, что не смог от взятки отказаться.

Мьёл аккуратно собрал в пустую склянку второй образец грязи, посмотрел на неё и ухмыльнулся:

— Ну, если хватит одной взятки, то приманку для причала мы найдём без проблем. У нас и в тюрьме, и в закрытых храмах навалом подходящих деятелей — северных, молодых, в меру грешных и с колдовским даром.

— К сожалению, навалом, — строго поправила матушка Шанэ, убирая свой образец грязи в мешочек с песком. И сменила тему: — Сынок, ты голодный?

— Не то слово! — оживился колдун. — Со вчерашнего дня толком не ел.

— Тогда идём в чайную, накормлю, — она встала. — Ты поешь, а я напишу в Сыскное ведомство о том, что мы узнали. А уж дальше пусть твой начальник решает, что и на кого ловить. И когда.

***

Над рекой Лунной разливался серебристый туман. Он неторопливо поднимался над тихой водой, заполнял все выемки у берегов, взбирался по каменным парапетам и мостовым опорам, тянул скользкие щупальца к остаткам сугробов. Едва реки запели, как колдуны взялись за расчистку снега, и на крупных островах от сугробов остались лишь небольшие и рыхлые грязно-серые полосы. А вместо снега берега с вечера затоплял туман — ледяной, липкий, густой, как сметана. Прозрачно-сумеречный и робкий по вечерам, непроницаемо плотный и жадно вбирающий в себя город по ночам.

Бьюн очень боялся. Он стоял на набережной Девятнадцатого острова уже полчаса и никак не мог собраться с мыслями. Пересилить наконец страх и сделать то, зачем пришёл.

Ещё в конце зимы Бьюн по праву считался одним из лучших городских воров — хитрый, неуловимый, неприметный, с колдовским даром. Он воровал с десяти лет, и за восемнадцать лет работы у него не было ни одной ошибки. Ни одной помарки. Бьюн знал свои слабые места — он любил рискнуть и частенько сначала делал, а потом думал, — и всегда тщательно за собой следил. Но всё-таки попался — дважды. Сначала взялся за рискованный заказ и оказался в тюрьме, а потом не подумал и очутился здесь.

Сыскники хотели найти сорок восьмой причал. А Бьюн хотел на волю (он небезосновательно подозревал, что пятнадцать лет каторги на рудниках Дальнего Севера его или убьют, или превратят в больного старика). И вор не думая согласился за свободу сыграть роль наживки. Всего-то и нужно, что походить протоками с разных островов на Пятьдесят Третий, а с оного на соседние. Сегодня, завтра, неделю — пока причал не попадётся. Или не исчезнет бесследно другой колдун.

Конечно, потом на все четыре стороны Бьюна никто не отпустит, не то преступное сообщество Семиречья заподозрит неладное. Смена внешности, новые документы — и навсегда вон из города. И честная жизнь — там, где он в итоге осядет, за ним присмотрят. Вора переезд устраивал — его ничто в городе не держало, — да и честная жизнь тоже, хотя работать от зари до зари ему не улыбалось. Но лучше работать молодым и здоровым в приличном месте, чем загнуться на каторге, верно?

И если бы не плата за свободу…

Бьюн освоил протоку в тринадцать лет, но наставник, мудрый вор-колдун, сразу предупредил: и к заказчику, и на дело, и выпить, и к девкам, и обратно — только пешком или лодкой. Следы открытой и закрытой протоки, как и следы человека на колдовской тропе, остаются надолго. И Бьюн так привык справляться без колдовства, что протокой почти не пользовался. Нет, открыть-то он откроет, пройдёт и выйдет, но…

Из тумана выглянула полосатая кошачья морда. Прищурилась подозрительно и зашипела: чего, мол, застыл? Наставник рассказывал о животных-колдунах, и Бьюн сразу понял, что непростые у сыскников коты, проследят за ним и помогут… Но всё равно страшно. Страшнее, чем на первом своём деле. Страшнее, чем на оглашении приговора.

Вор сунул руки в карманы куртки, нащупал мешочки с песком, припомнил наставления и решился: пора. А то как не надо было рисковать, так он полез, как надо было подумать, так не думалось? Что его погубило, то и спасти должно, да. К тому же ему обещали помочь, а сыскники слово держат (в этом Бьюн убедился лично: глава отдела общих правонарушений год назад в газетной статье публично пообещал его поймать — и поймал).

Кот снова зашипел. С реки потянуло промозглой сыростью. Туман вскарабкался по сапогам вора, обхватив его колени. Бьюн в отчаянии сжал мешочек с песком, с третьей попытки открыл протоку и прыгнул в чёрную лужу — как в омут с головой. И так погибать, и эдак… И будь что будет.

В колдовской протоке Семиречье напоминало беспорядочно разбросанные по руслу реки камни: крупные валуны — острова, мелкие — тропы между ними. Все острова отличались друг от друга формой и размерами, но их насчитывалось больше трёхсот, и колдуны годами зубрили карту протоки, чтобы сходу узнавать конкретный остров по характерным выступам и не плутать подолгу в поисках нужного. Бьюн карту толком не знал, но ему хватило пары дней, чтобы выучить форму Пятьдесят Третьего острова и его окрестности.

Кот вынырнул рядом с вором и предупредительно фыркнул. Бьюн послушно примерился и осторожно запрыгал с камня на камень — с Девятнадцатого острова на проклятый Пятьдесят Третий. Бодрясь сердитым убеждением, что ничего у сыскников не получится, но в глубине души понимая — получится. Если уж сам глава Колдовского ведомства разрабатывал план — наверняка получится.

Из протоки зима ещё не ушла — в чёрной воде плавала пористая серая наледь, а бока камней белели снегом. Но хоть потеплело — и то хлеб. Можно не спешить, тщательнее примериваться и аккуратнее прыгать. Не то соскользнёшь — и в воду с головой. Увязнешь, не выберешься сразу — и камнем ко дну. А ему туда нельзя, нет. Колдуны говорят, в одиночку со дна не выбраться.

Скорее бы закончить — да настойки глотнуть, да к горячей девчонке под бок… Подруга-то, конечно, как прознала про тюрьму, другого нашла, но ничего, Бьюн — парень видный. Один не останется. Только бы справиться, только бы выбраться…

Предпоследний в тропе камень внезапно просел под весом вора и ушёл под воду. Бьюн не успел ни удивиться, ни испугаться — лишь нелепо взмахнул руками, хватаясь за воздух, и ухнул в ледяной водоворот.

***

— Староват, но ничего, сойдёшь, — проскрипел старческий голос — противный до дрожи, словно острым ножом по стеклу шаркнули.

Бьюн неуверенно открыл глаза и заморгал — голос принадлежал отнюдь не старику. Над ним склонился мальчишка лет десяти — беловолосый, светлоглазый, высокий и худой, как оглобля. Отросшие волосы неопрятно торчали в разные стороны, одежда тоже была неряшливой — мятая, в грязных пятнах. А вот глаза, как и голос, у пацана оказались старческими. Бьюн лишь раз такие глаза видел — у местной легенды, древнего деда-вора, которому кто-то сто лет давал, а кто-то двести. Бесцветные глаза, равнодушные. И не только в них краски выцвели. В душе выцвело желание видеть красоту жизни и наслаждаться ею.

— Очухался? — пацан неприятно ухмыльнулся. — Давай-давай, дыши, парень. Нам с тобой ещё одно дельце провернуть надобно. Сядь.

Бьюн сел — тело послушалось пацана быстрее, чем вор взял себя в руки. Огляделся. Сглотнул.

Водоворот выплюнул его на старом причале — подвижный и скрипучий настил, под которым шелестели воды колдовской реки, высокая кособокая ограда с серебристыми фонарями (и один освещал пугающую табличку с номером). Позади темнели часть стены и карниз крыши, а остальное утопало в густом тумане. Оный взял причал в плотное кольцо и настойчиво тянул щупальца через прутья ограды, но пробраться на настил почему-то не мог.

И всё бы ничего, но и ограда, и настил были сложены из костей.

— Не дури, — предупредил пацан и выпрямился. — Тут сиди, жди и не дури, понял? Не то хуже будет.

Бьюн снова сглотнул и кивнул. И пусть идёт, вор как раз выполнит поручение — опорожнит мешки с песком. А дальше… вроде как всё. Колдовской южный песок что-то сделает, и всё. О южном колдовстве Бьюн немного знал от наставника, который не ленился повторять: к южанам никогда не лезь и ни за какие деньги не берись у них воровать. Не сладишь. Призраками южане управляют. Что бы ни сулили, не берись. Страшная у них сила. Незримая и мощная.

Самое то, чтобы сорок восьмой причал потопить. Если слухи правдивы.

А пацан вдруг передумал уходить. Посмотрел сверху вниз, точно что-то подозревая, и сел на настил напротив вора. Скрестил ноги, достал из кармана штанов сухую травинку и развязно предложил:

— Хочешь сказку, парень? — и сам решил за Бьюна: — Хочешь. Все хотят. Всем интересно.

У вора до сих пор шумело в ушах, его трясло после водоворота (и вообще после всего), и очень хотелось побыстрее покончить с делом, но мешочки явно откладывались. И он опять послушно кивнул.

— Странный ты… — подозрительно сощурился пацан. — И вроде боишься… но не так боишься, как нужно. Другие иначе боялись. На голову, что ль, бедовый? Ну?

От немигающего ледяного взора Бьюна затрясло сильнее прежнего, и только тогда страшный пацан расслабился:

— То-то же. Слушай давай.

Он поёрзал и с явным удовольствием затянул:

— Жили-были два брата — старший и младший. Долго жили, честно и дружно. Все дела делили — всё вместе делали. И вот пришла им пора уходить. Мир, парень, постоянно меняется — старое отживает, новое зарождается. А если старое не может встроиться в новое, то пора ему, старью-то, подвинуться. Но братья решили, что ещё послужат миру — по-своему. Нравилось им новое, хотелось посмотреть, каким мир станет. Тогда они ушли — и вернулись. Иными.

Призраками, понял Бьюн и слегка взопрел. Вот отчего неувязки-то — со старыми глазами и юным обликом.

— Мир менялся так быстро, что старое тонуло, а новое не успевало появляться, — в охотку продолжал пацан. — И братья взялись за это новое. Растаяли ледники на Дальнем Севере, реки переполнились и выбросили в живой мир новое колдовство для новых людей, но старые-то колдуны не умирали, зато новые — ещё как. А их души застревали среди живых, напившись силы рек. И тогда братья открыли Мир вечных вод, чтобы душам было куда уйти, и приходили, чтобы показать дорогу.

Лодочник, ещё больше взопрел вор. Лодочник и…

— Они поделили обязанности: старший забирал светлых, а младший — тёмных. Честно поделили — жребий бросили. Вот только тёмных-то всегда больше умирает — больно дерутся много, делят что-то, режут друг друга. Младший не справлялся, и тогда старший предложил помощь. И постепенно младший стал замечать, что работы у него всё меньше и меньше.

В поясницу вора что-то ткнулось, и он не подскочил испуганно лишь благодаря многолетней привычке сидеть неподвижно — в засаде, в укрытии, пережидая облаву. Да и промёрз основательно. Бьюн лишь чуть дёрнулся и сразу понял, что один из карманов его куртки опустел. Сменил положение — вроде как потягиваясь, — и второй карман тоже опустел.

— Тогда-то младший и понял, что брат его обворовывает, — взгляд пацана стал ещё страшнее. — Забирает больше положенного. А ведь они нас питали, парень. Души-то. Только их сила нас тут держит. Мы не убивали, нет. Пообщаться хватало. Поговорить, рядом побыть, обнять в утешение. Когда по десятку в день возишь — хватало. А когда один в неделю… уже нет.

Настил скрипнул так, что Бьюн снова едва не подпрыгнул. Позади скрипнул — словно кто-то тяжёлый шагнул на старые кости.

— Ты забыл добавить, брат, — произнёс тихий молодой голос, — что начал злоупотреблять. Что тебе и сотни душ в день стало мало. Что захотел ещё больше силы — она тебя пьянила, как старая отцовская настойка, и без неё тебе не работалось. Ты стал зависимым. И начал злоупотреблять. Скольких ты не довёз до дома, пока я не вмешался? Скольким ты не дал шанса вернуться и искупить свою вину, прожив новую честную жизнь?

Пацан подскочил, а ему навстречу из-за спины Бьюна выступила худая фигура в объёмном плаще лодочника. Вор споро попятился и полз, пока не упёрся спиной в ограду. Если бы он знал, что вмешивается в разборки высших сил, то плюнул бы и на свободу, и на сыскников, и даже на главу Колдовского ведомства…

— Я дал тебе время — отдохнуть и одуматься, — сухо ответил пришелец. — А ты спрятался от меня и начал убивать. Живых.

— Тёмных, — резко возразил пацан. — Нагрешивших. Виноватых.

— Живых, — веско повторил пришедший. — Не ты даёшь жизнь, и не тебе решать, кому жить, а кому умирать. Мы с тобой всего лишь лодочники. Перевозчики. Служители Мира вечных вод. Наше дело — забрать душу с Призрачного причала и доставить её домой. А что делаешь ты? И ведь ты до сих пор не заметил, что стал таким же, как те, кого осуждаешь. Хватит. Всё. Всё, брат. Тебе тоже пора.

И после тяжёлой короткой паузы добавил:

— Твоего причала больше нет.

Затрещали, ломаясь, кости. Первой рухнула ограда, и туман живой рекой хлынул на настил. А за причалом показался сумрачный силуэт лодки.

Бьюн затаил дыхание, ожидая чего угодно — драки, недовольных воплей, сопротивления, истерики, слёз… Но пацан, чьи руки и ноги связали туманные плети, лишь зло глянул сначала на старшего брата, потом на вора. Повернулся, ссутулился и поплёлся к лодке. А под Бьюном просел настил, и речная вода заплескалась так близко…

— Закрой глаза, — не поворачиваясь, посоветовал (и вор ничуть не сомневался в верности своей догадки) Лодочник, — и ничего не бойся. Тебя вытащат. Те же, кто провёл меня сюда.

По ногам Бьюна скользнуло что-то гибкое. Змея, снова взопрел вор, но дёргаться не стал. Ну а вдруг и правда помогут?

— Расскажи людям сказку о двух братьях, — попросил Лодочник. — И сообщи, что сорок восьмой причал уничтожен, а его создатель ушёл в Мир вечных вод. А доказательства уничтожения найдутся быстро. Всплывут завтра же. Ты молодец. Спасибо. И до встречи — до очень нескорой встречи, парень.

***

— Сколько-сколько костей всплыло? — оторопело переспросил Сьят. — Вся река Лунная в старых костях? Да чтоб их… Только с одним захоронением разобрались — и на тебе…

Мьёл выгреб из кармана пригоршню склянок со слепками и высыпал их на стол. Потом вторую. Потом третью. И хмуро заключил:

— Хана нашей весне, друг. Все будут гулять, а мы с тобой — пахать. Не одним отделом, само собой, в общих правонарушениях клянутся помогать, но обычно у них работы больше, чем у нас.

Сьят посмотрел на щедрую россыпь склянок и уныло кивнул. А у него только-только рука после бесконечных отчётов болеть перестала…

— Но это не срочно, — добавил Мьёл. — Мастер Рьен велел делать в свободное рабочее время.

— То есть приступаем прямо сейчас, — фыркнул рыжий. — Не то лета у нас тоже не будет.

— Не, — колдун посмотрел на часы. — Сейчас обед. Говорю же, не срочно.

Он похлопал по опустевшим карманам и поправил куртку:

— Ты со мной?

— Конечно, — охотно отозвался Сьят.

Семиречье купалось в солнечном полудне. Искрила наледь на тротуарах, парапетах и перилах мостов. Искрили крохотные льдинки в морозном воздухе. Искрил свежий снег на мостовых. Но в воздухе уже пахло весной, и весело, разгоняясь, шумели освобождённые ото льда реки.

— Слушай, друг, — Сьят на ходу повязывал шарф, — а почему все пропавшие — колдуны до тридцати лет?

— До тридцати дар подвижен и готов к росту, — пояснил Мьёл, закрывая неприметную дверку в торце Сыскного ведомства. — До тридцати он набирает силу, а после развивается только за счёт опыта. И до тридцати лет мы ещё можем вывернуться наизнанку при угрозе жизни, а вот после — уже нет. Сила набрана, её уровень закреплён, и появляются инстинкты. Матушка Шанэ сказала, что ему нужно было много колдовской силы — этому тёмному лодочнику. И он вынуждал колдунов выворачиваться, чтобы собрать всю их силу и вложить в свой причал. Или в себя. Подробностей мы уже, как ты понимаешь, не узнаем.

Сьят подумал, пощурился на солнце и заметил:

— А не из-за него ли мы перестали видеть призраков? Иначе его бы всё равно достали. Не утрать наши колдуны все знания и навыки… Достали бы. Может, он вас как-то проклял?

— Я тоже так подумал, — признался Мьёл. — Нет, наши старшие колдуны думают иначе. Что он, этот тёмный, что-то забирал из рек. Чем-то и от них питался — лодочник же. Я до сих пор наблюдаю за котами и вижу, как разнятся наши с ними умения. Они могут нырять глубже, чем мы, и работать на этой глубине — даже на дне. И видеть то, чего не видим мы. Значит, у них иное… питание. Всё те же реки, всё тот же общеколдовской источник… но вот силу они получают другую. Она ведь могла сохраниться на глубине — на той глубине, где нам трудно или опасно находиться. А этот тёмный когда-то был человеком, то есть глубоко не нырял. Но так оно всё или нет… Посмотрим.

Сьят согласно кивнул: да, выследив тёмного лодочника, сыскники нашли многих пропавших без вести и навсегда избавились от проклятого места, но только ли? А вдруг северные колдуны вновь обретут способность видеть призраков? Раз она когда-то была — значит, однажды вернётся. Ничто не исчезает навсегда. И испарившаяся вода в своё время проливается дождями и наполняет реки новой силой.

— Для этого мало питания, — Мьёл точно прочёл мысли рыжего и нахмурился. — Я же видел Лодочника, когда деда потерял. Я его видел, Сьят, как тебя сейчас. Но мне запретили видеть. Значит, мы недостойны — пока. И лично я буду и дальше помогать южанам во всех их призрачных делах. Дед любил повторять, что с даром мало родиться, ещё его нужно заслужить. Быть достойным своей силы — вот что он имел в виду.

И может быть, однажды…

Время покажет.