Проза жизни

Владимир Николаевич Лукашук, 2020

Да, с этим автором захочется поспорить. Но его произведения не оставят никого равнодушными. Одних тронет лиризм рассказ о любви сквозь десятки лет «В поисках Надежды», других удивят любопытные факты о поэте Михаиле Таниче. Многих заинтригует непостижимость загадки в "Призраке-шпионе"или забавные пертурбации, когда герой жаждет что-то понять для себя в рассказе "Счастье, где ты?". Сборник написан будто разными людьми! Писатель проникает в те глубины души, куда многие опасаются заглядывать, как в пропасть. Его кредо: для художника нет запретных тем! Хотя этические границы существуют, что видно по рассказу «Совесть». Упомянута также трагичная ныне тема Донбасса в «Знаке судьбы». Ну и поднимет настроение юморной рассказ "Нечистая сила" . Уверяем – вопреки банальному названию – книга заставит вас увидеть мир под совершенно иным углом.Содержит нецензурную брань.

Совесть

Посвящается доктору Н. С. Алимову

Он брёл по раскалённому плацу, держась обеими руками за живот. Его слегка мутило. Опять пришлось есть жирный борщ со свининой. Точнее, от свиньи там лишь кусочки сала; мясо до борща не добегало, вылавливаясь по пути сотрудниками зоны.

Зато сало без особого сожаления выделялось осужденным. И тут уж им не до жиру, быть бы живу! Жри, что дают. Даже если эта баланда тебе не по нутру. Чай, не курорт, а колония усиленного режима.

По иронии судьбы кликуха зека — Доктор. И три дня назад он перенёс сложную операцию на желудке.

Всё произошло столь неожиданно, что Доктора сильно обескуражила последняя круговерть событий. Умеет же судьба-злодейка так замотать, что не успеваешь понять, как и что с тобой произошло! Неделю до того Вячеслав ощущал себя вполне здоровым, и уже настраивался на близкое освобождение.

Он добивал проклятую десятку на зоне Красный Двор. Вдруг в конце весны колонию начали расформировывать. Она не зря имела весьма многозначительное название: в ней заправляли именно менты с подпевалами-осужденными из СВП (секции внутреннего правопорядка). Воры в законе сюда не поднимались, считая её сучьей, остальные блатные сохраняли более-менее терпимый для администрации нейтралитет.

Но всё-таки наверху решили, что нахождение исправительной колонии в центре города более, чем странно. И в конце 80-х её решили ликвидировать. Вячеслава Бойко с большинством зеков погнали по этапу под Камышин — в зону под названием Беленький.

Впрочем, Доктора это мало колыхало; лишь бы дождаться момента, когда откинешься. Что ни говори, «кумовья» за ним серьёзно присматривали, стараясь ущемить по любому поводу: затягивали с получением свиданок с матерью и сестрой, не разрешали даже передавать «дачки» — продукты питания. Мол, слишком борзый этот Доктор! Весь срок оттопал «краснополосником» — склонным к побегу, недавно загремел в штрафной изолятор за драку. Нет, не исправился он, сволочь. Здесь чистой совестью на свободе и не пахнет! Точняк не перековался при столь замечательной советской системе перевоспитания. Без сомнения, выйдет и опять примется за старое.

Вячеслав, действительно, напоследок остервенел: «Как откинусь, берегитесь! За всё отыграюсь. Особенно ментярам и вертухаям не попадаться в тёмном переулке, иначе пусть обижаются лишь на себя за прогулочки по вечерам».

Такой образ мыслей невозможно понять тем, кто не мыкался за колючей «запреткой» по несколько лет, казавшимися вечностью. И беспредел со стороны сотрудников «воспитательной системы», которые считают тебе заурядным рабом, коим можно помыкать, вызывал у Вячеслава бешенство. Всё усугубляется тем, что на «зоне» ты постоянно доказываешь с остервенением собственное существование силой или хитростью, невозможно просто вольно вздохнуть грудью и мучают ночные кошмары о бесконечном побеге, пока, в конце концов, не смиряешься — до воли и так рукой подать! А вот злоба не проходит, копясь до вполне обычной тихой войны, где обе стороны не ведают пощады. «Кто придумал слово «исправление» для взаимоненавистной системы, — давно сделал вывод Доктор, — пусть забьёт его себе в зад целиком. С какого перепугу я должен выйти на свободу с благодарностью за «перевоспитание»?».

Впрочем, Доктор изначально не выглядел ангелом: сумел прихватить в тюрягу миленький «букет»: грабежи, кражи и подделка документов, козырный «цветочек» — разбой… Так что, было за что тянуть срок. И администрация не зря опасалась, что подобного типа надо подцепить за что-нибудь, добавив срок. А коли припаяют статью, загремишь с терпимого «усилка» уже на жестокий «строгач». Так бы и случилось с Доктором, коли не повернулось почти по известной поговорке: не было бы счастья, да несчастье подвалило.

***

После отбоя в колонии можно выйти на свежий воздух лишь через час. Поднялся и Вячеслав, чтобы отлить в сортире. Встал со шконки, обул шкары, сделал несколько шагов, и…

…Он летел по бесконечно-круглому тоннелю, напоминавшему огромную люминесцентную лампу, белому и блестящему. Даже не представлялось понять: то ли сам Вячеслав стремительно несётся куда-то, то ли его утягивает невидимая сила. Внезапно он затормозил на полпути. Затем уже противоположная сила потянула назад. И наступила полная тьма. Вячеслав услышал сквозь неё:

— Кажись, он кони откинул. Вообще не шевелится.

Доктор догадался, о ком речь. Его обуял дикий ужас. Если он"дал дуба", то сейчас его, как жмурика отволокут куда-то, бросят в глубокую яму, закопают… Он совершенно никак не даст знать, что жив! Его члены одеревенели, глаза и рот не открываются. Он только может слышать, но не в состоянии подать знак, что в нём нечто теплится. Да нет! Нельзя допустить, чтобы его закопали.

Вячеслав почувствовал, как в лицо брызнули водой. Невероятнейшим усилием воли он попытался сжать кулаки. Будто послал некий импульс в руки, и… Пальцы начали сгибаться. Наконец, слегка зашевелил кистями.

— О, глянь-ка! Очухался… — донеслось до его сознания. Вячеслав кое-как приоткрыл веки. Над ним в тусклом свете склонились три знакомых зека. Один из них — длинный шнырь Болтонос из их отряда.

Доктор приподнялся на едва гнущихся руках. Он лежал на бетонном полу умывальника. Болтонос недоверчиво прогнусавил:

— Встать можешь?

— Да могу, — пробормотал Вячеслав. Начал вставать, опираясь на стенку. В голове шумело.

— Что за хрень со мной? — спросил он одновременно и себя, и зеков.

— Сами хотели бы тебя спросить, — озадаченно сказал один. — Думали, ты гикнул. Смотрим, вроде, не дышишь. Идти-то можешь?

Вячеслав попытался шагнуть, но его сразу занесло вбок. «Что за хрень? — повторил он тихо. — Вроде, ничего не болит. Но кидает сильно».

Болтонос побежал в санчасть. Вернулся оттуда с другим упитанным шнырём. Вдвоём они взяли Вячеслава под руки, повели по пустынной дорожке вдоль казарм. Пришли, уложили на свободной шконке. Правда, шнырь с усиками следил за ним с подозрением — он уже налюбовался на ухарей, осатаневших от режима и потому желавших перекантоваться в санчасти.

— Лежи, сказал он. — Завтра придёт Выродок, и всё выяснит.

Когда всё успокоилось, Вячеслав опять поднялся в туалет. Не хватало только обоссаться в постели! Хотя его по-прежнему вгонял в ступор вопрос: что с ним? Понимал лишь одно: «Я чуть не улетел на тот свет…».

У него же ничего не болело. Правда, в теле всё больше разливалась противная слабость, которую никак не удавалось преодолеть. Разве не будет бесить кого-то, когда твоё тело превращается в вату?

Теперь Доктор о-очень осторожно двигался по стенке коридора. Из комнатушки с открытой дверью наблюдал за ним тот чёртов «Пятачок». Его не напрасно посадили здесь цепным псом, пусть даже он сам был осужденным.

Хотя Вячеславу было наплевать сейчас на всё! Он только что чуть не «сыграл в ящик» по непонятной причине. И это чудо, что неведомая сила вернула его с того света. Останется ли он жив всего за два месяца до откидона? Дело явно швах. Трупы осужденных не выдают родственникам. Ходили слухи: то ли покойники и после смерти отбывают срок где-то в общих могилах, то ли их отдают на растерзание медикам. В общем, перспективы не радужные.

«Не всё ли равно, что будет с тобой, коли уже ничего о себе не узнаешь? — мелькнуло в башке Доктора. — Не увидишь, как бесцеремонно бросят на пол, не услышишь, как в твой адрес сыплются циничные шуточки, а к лодыжке вяжут бирку. Только мозг отказывается верить, что это будет с тобой. С другими — да. Но не с твоим любимым телом».

Конечно, всё равно, где будет валяться бесчувственное тело, да в глубине души приятнее мысль, что лучше бы умереть на свободе. А лучше… Лучше бы вырваться из остохреневшей до жути клетки и глотать кусками вольный воздух.

Так он размышлял, пока тащился по коридору, опираясь на серый кафель стенки. «Толчок» был очень высоким, с двумя ступеньками. Какой идиот соорудил подобный постамент, чтобы громоздиться на нём в нелепой позе? Какой уж гордый орёл на вершине Кавказа! Впечатление, будто всё сделано для того, чтобы лишний раз унизить человеческое достоинство.

Вячеслав кое-как поднялся, встав лицом к унитазу и…

«Бл…дь, да что со мной творится?!» — взвилась первая мысль, когда Доктор очнулся. Он опять лежал на грязном полу. Просто невероятно, что, упав с такой высоты, зек не расшиб себе затылок. И ведь грохнулся так крепко, что теперь всё тело ныло от боли.

Доктор был уже готов передвигаться на карачках, лишь бы не изувечиться при новом падении. Взбодрился водой из-под крана и дотопал-таки до шконки. Упал на неё и почти сразу отключился.

***

Грузный Василий Выродов глядел на него с прищуром. Этот «лепила» повидал на своём веку придурков, глотавших гвозди, коцавших себе вены, сигавших от отчаяния с крыш бараков. Так что надумал тип, сидящий перед ним, пусть и осталось ему немного до конца срока?

— Небось, решил отлежаться спокойненько до освобождения? — подался лепила через стол.

— Ага, вам бы такое отлёживание, — пробормотал Вячеслав. Ему не хотелось зря трепать языком с фельдшером, которого зеки не зря прозвали Выродком. Тот все недуги лечил таблетками из одного пузырька — говорят, там был аспирин. Ситуация в самом деле тупая: ничего не болит, только в теле слабость и кружение в голове. Разве это болезнь? С такими симптомами Выродок запросто отправит в отряд.

Но нет, лепила разрешил полежать сутки в санчасти. Видимо, хотел понаблюдать, что будет дальше.

Вячеслав всё слабел и слабел. Он уже едва поднимался на «толчок». Мало того, начал терять вес. И уже на вторые сутки «Пятачку» пришлось с недовольной рожей ставить ему обед на тумбочку. Впрочем, Вячеслав практически не прикасался к пище. Совсем не хотелось есть, хотя ужасала жгучая мысль закончить свой путь за решёткой. Доктор с тоской глядел в окно, где летняя погодка радовала остальных.

На подоконник сел воробей. Почирикал, попрыгал, затем испуганно упорхнул, едва Доктор застонал. Птаха скрылась шустрой точкой за забором с колючей проволокой поверху. Эх, иметь бы крылья!..

На третий день поутру явились два офицера оперчасти. Они, конечно же, были в курсе состояния Вячеслава, но внимательно присматривались. Негромко о чём-то болтали с Выродком. Потом вернулись. Капитан Журавлёв сообщил без особых предисловий:

— Слушай сюда, осужденный Бойко. Сейчас тебя повезут в городскую больницу. Не вздумай бузить, охрана не будет с тобой церемониться. И, не дай бог, выяснится, что косишь! Будешь сидеть в шизняке до освобождения. Усвоил?

— Понял, — просипел Вячеслав. Ему уже становилось всё равно, что с ним будет. Он даже не удивился факту, что впервые за десять лет очутится за запреткой. То есть как бы на свободе. А ведь грезил ей все эти годы! И, если умрёт, то хотя бы тело отдадут родным, чтобы похоронили по-человечески? Или его тушка тоже очутится на столе патологоанатомам для изучения?

***

Погоняло"Доктор"прилипло к нему ещё в следственном изоляторе. В камере он — как и остальные — поведал, что учился в мединституте. Парень был не дурак, и вовсе не мечтал о криминальной романтике. Да, подростком хороводился в хулиганских компаниях. Однако по окончанию школы без особого напряга поступил в названный вуз.

И всё было тип-топ поначалу. Ну, занимался фарцовкой, перекупая у иностранных студентов шмотки-пластинки-жвачки; после толкал импортное барахло на местной толкучке. Вячеслава даже задерживали менты за спекуляцию, да удавалось откупаться от алчных членов «внутренних органов». С другой стороны, преподаватели прочили Бойко хорошее будущее, замечая в нём задатки настоящего медика. Даже был назначен дежурным в группе на кафедре нормальной анатомии аж на год.

Перед очередным занятием парень спускался в подвал старинного здания, спускаясь в истинный мир мёртвых… В полутёмном зале с решётками отвратительно воняло формалином. У стен рядком лежали некрашенные гробы с прилипшими комьями земли. Что это были за гробы, никто не ведал.

На отдельных столах покоились обнажённые тела тех, чьи души уже были где-то очень далеко. В основном — мужчины разных возрастов, попадались и женщины. Мрачное зрелище вызывало у студента-медика одновременно и страх, и острое любопытство: откуда привозят трупы? Тела были относительно свежими, их только слегка охватила восковатость, хотя некоторые уже покрывались синими пятнами. Тут же стояли эмалированные баки с внутренностями людей. Кто их изымал и когда, полная тайна.

Иногда — в зависимости от темы занятий — Вячеслав посещал рядом расположенную подсобку, где в баках с формалином тоже хранились сердца, почки, печени.

Однажды парень открыл крышку и узрил полный бак человеческих мозгов. «Вот этими полушариями кто-то мыслил, мечтал, воображал… — сделал для себя открытие студент. — Всё самые возвышенное и низменное рождается в лабиринте этих загадочных извилин. А теперь губчатая масса нейронов и ганглиев уже ровным счётом ничего не значит. Нет уже никаких жгучих страстей и порывов. Получается, суть человека — его душа, тело — лишь оболочка. Она и заставляет нас совершать и плохое, и хорошее». Подумал и забыл. Максималистскому пониманию юноши претило тогда, что некая эфемерия превыше материи.

Позже Вячеслав принёс на занятие кювету с отрезанными руками. Студенты изучали мышцы, и ему досталась предплечье крупного мужчины. Предплечье было препарировано, только на кисти осталась кожа. На внешней стороне ладони — ему запомнилось отчётливо — виднелась синеватая татуировка: восходящее из моря солнце. Кому принадлежала кисть: работяге, вору, моряку? Неизвестно. «Смотрите, что у него написано», — с пугливым придыхом произнесла Ида. Однокурсники сгрудились вкруг неё. На верхней части предплечья красовалась татушка, которую было трудно разобрать на сморщившейся коже. Вячеслав напряг зрение и прочёл: «Нет в жизни счастья, оно лишь в могиле». Воцарилась краткая тишина, как будто студентам открыли страшную истину.

А затем была любовь. Сначала безумно яркая! Позже — несчастная до ожесточения. Его девушка неожиданно нашла другого. Вячеслав пытался разобраться. Но получилось только хуже. Ругань, слёзы, драка с соперником. И всё… Жить не хотелось. Парень запил вдрызг. Попались прежние дружки из гоп-компании. И понеслось!..

Как он, студент-второкурсник, попал на кривую дорожку и совершил первый грабёж с подельниками, сам не понял. Захотелось стать крутым, чтобы после появится перед прежней пассией в ином виде. Всё понеслось в чёрном смерче: бравада, пьянки, вопрос «что, слабо?» и уже — вооружённый налёт на ювелирный магазин.

Его долго искали. Но мама, как всегда, была права, когда в слезах предупреждала: «Сколько верёвочке не виться, конец будет обязательно».

***

«Не станешь ли ты таким же экспонатом для медиков?» — подумал Доктор. Он трясся в «воронке». В предбаннике фургона за решёткой подпрыгивала суровая физия конвоира.

«Кумовья» приказали взять ему самое необходимое и следовать за ними. Вячеслав побросал в сидор мыло, полотенце, чистые трусы-носки-майку. Что ещё есть у тюремного бродяги?

Машина остановилась. Доктор сполз по ступенькам на асфальт. Мельком заметил трёхэтажное кирпичное здание, вокруг — пустырь с жалким кустарником.

Двое конвоиров доставили его лифтом на третий этаж больницы. Пожилой прапорщик с солдатом контролировали любое движение зека. Доктора довели до холла. В углу — между чахлой пальмой и окном уже стояла кровать. Незваного гостя ждала молодая медсестра-казашка, она успела застелить постель.

Вячеслав бросил сидор на подоконник и плюхнулся на кровать. Охрана уселась на стулья возле стены, поставила автоматы между ног.

— Обедать будете? — спросила казашка. Доктор отрицательно покачал головой. Он действительно не хотел есть. И злило любопытство проходивших мимо больных. Вячеслав был готов провалиться сквозь землю. Ощущал себя зверем в клетке, выставленном напоказ. И это он — наглый пройдоха и грабитель, плевавший на мнение окружающих и всякие условности! Его впервые охватило чувство стыда.

Вячеслав лёг и отвернулся к стене. Ему было проще совершить нечто дерзкое, чем лежать, как отверженному.

К вечеру принесла ужин та же медсестра. С едва заметной улыбкой сказала:

— Надо немного поесть, а то сил совсем не будет.

Вячеслав слабо улыбнулся. К нему обращалась девушка! Впервые за свой тяжкий срок он видел очаровательное создание совсем близко. Корка льда на стылой реки забытья начала подтачиваться обычными, тёплыми эмоциями, вопреки даже немощи. Происходящее чудилось невероятным сном.

— Как тебя звать? — произнёс он, едва сдерживая волнение.

— Разговорчики! — оборвал солдат. Прапор отлучился, и конвоир чувствовал себя тут главным.

Медсестра поставила на тумбочку тарелку с овсянкой и стакан чая. Распрямившись, чуть улыбнулась:

— Светлана.

Господи, Вячеслав готов был умереть только за то, что казашка одарила его лучезарной улыбкой. Симпатичная девушка казалась ему самой прекрасным созданием в свете! И она с ним говорит «на Вы». Так зачем ему сдыхать? Надо наоборот — надо жить! Чтобы после, возможно, познакомиться с этим ангелом с таким светлым именем. Осталось-то всего-ничего до часа, когда распахнутся тяжёлые врата. Пусть они не желают никого выпускать, да закон всё равно иногда позволял.

***

Следующим утром был обход. Через холл шло несколько врачей. Впереди — заведующий отделением — энергичный мужчина в высокой белой шапочке и белом халате. Он сразу заметил конвоиров и одинокую кровать у окна. Подошёл, кивнул на Вячеслава:

— Это что за товарищ?

Сказал, словно ни к кому не обращаясь. Но пухлый медик справа быстро отреагировал:

— Вчера из колонии привезли. Пока ничего не определённого. Но за последние дни потерял не меньше десятка килограммов.

— Почему тут лежит?

— Так осужденный… — вставил прапорщик. — Не положены контакты с вольными.

— Меня не интересует, кто он для вас, — перебил его завотделением. Его внимательные глаза твёрдо посмотрели из-под густых бровей. — Здесь он прежде всего больной.

Завотделением перевёл взор на подчинённых:

— Положите его в палату.

— У нас ведь, Николай Степанович, — замялся толстячок, — нет мест в палатах.

— А что с женской палатой? — задал неожиданный вопрос заведующий.

Подчинённый смутился:

— Одно место пустует. Но мы же не положим его туда?

— Я не об этом. Поменяйте мужчин и женщин палатами. На освободившееся место положите этого пациента.

— Всех?.. — опешил толстячок.

— Ну да. Что удивительного? — удивился теперь завотделением. Недовольно глянул на помощника: — Для нас он — больной. И пусть до обеда его приведут ко мне на осмотр.

Вся свита вместе с заведующим двинулась дальше по коридору.

— Вот это да-а… — покачала головой медсестра Ольга. Она сегодня была вместо Светланы.

— Кто он? — осторожно спросил Вячеслав.

— О-о, это Алимов, заслуженный врач эРэСФээСэР, — с уважением сказала Ольга. — Николая Степановича весь Камышин знает. Хирург от Бога! Тебе повезло — он только что вышел из отпуска.

Охрана была недовольна. Однако прапорщик решил не усугублять ситуацию. Как-никак, не он тут начальник, вдруг придётся попасть к этому хирургу с болячками?

В коридоре началась суета, связанная с тасовкой пациентов туда-сюда. Кое-кто из них тоже ворчал и криво поглядывал в сторону Вячеслава, но… Кто же будет возражать тому, от кого зависит твоё здоровье? Теперь конвоиры устроились уже возле палаты.

Вячеслав чуть не сгорал от стыда. Он старался не глядеть вокруг, чувствуя себе прокажённым среди нормальных людей. А через полтора часа его повели на приём к Алимову.

Процедура осмотра была не слишком приятной, да куда деваться! Опросив больного и осмотрев его «пятую точку», хирург пессимистично покачал головой:

— О-о… У вас внутреннее кровотечение. Готовьтесь к операции на завтра.

— Нельзя ли, доктор, без операции? — робко возразил Вячеслав. — Не хочется шкуру портить.

Алимов пожал плечами:

— Отправитесь обратно в колонию. Пусть там попробуют вылечить без операции, если смогут. Отличный вариант умереть неповреждённым снаружи.

Вячеслав вздохнул, молча махнул рукой. «Нет в жизни счастья, оно лишь в могиле» — вылезло из закромов памяти. Не предупреждение ли то было свыше?

Обед уже ему не принесли, дали только стакан молока. Он опять уставился за окно. Вспомнились чьи-то строчки: «Ты будешь, как больной, смотреть через окно. И кожа ссохнется, и мышцы ослабеют…». М-да… Доктор никак не мог поверить, что его будут потрошить, как тушку курицы. В каком-то смятении размышлял о том и сём. «Сочиню-ка я стихи Светлане», — родилась в мозгах бредовая идея. — Кстати, как там дальше в стихотворении? «Себя преодолеть…». Нет, я не собираюсь просто так сдаваться!».

На зоне Доктор немного баловался стихами, и, вроде, даже получалось что-то дельное, как говорили его кенты. Удивительно, но голова слегка прояснилась, и будто впереди замаячила надежда. Организм вдруг обрёл второе дыхание. Как говорится, пан или пропал!

Он достал из сидора тетрадку и карандаш.

***

Утром снова появилась Светлана. Вячеслав протянул ей тетрадный листочек, сложенный вдвое:

— Это тебе…

— Эй, что это?! — вскочил прапорщик. — Не положено.

Он отобрал бумагу, развернул и скользнул взглядом по ней. Хмыкнул, видимо, вспомнив что-то своё, протянул листок медсестре:

— Ладно… Возьми, коли так.

Теперь конвоир не сомневался и отпустил Светлану вдвоём с Вячеславом. Они дошли до туалета, и казашка, весело поигрывая бритвенным прибором, показала на пах Доктора:

— Тебе помочь или сам справишься?

Нет уж! Вячеслав такого святотатства над мужским самолюбием не допустит! Грубовато произнёс:

— Сам управлюсь.

Взял у Светланы бритву и скрылся за дверью.

Выбрив растительность вокруг личного достоинства, Доктор с гордым видом выполз из туалета. Тут же появилась каталка с пожилой медсестрой и знакомым толстячком. Он взгромоздился на эту громоздкую медицинскую телегу и отправился в неизвестность.

***

Очнулся Доктор поздно вечером. Он лежал совершенно один в тёмной палате. Прислушался к звукам за стеной реанимации. Ничего не слышно. В чисто-синем небе зажигались первые звёзды. «Говорят, на зоне не место для надежды. И всё-таки, как без неё быть? Ведь живу же дальше» — загорелась в душе тихая радость. Вячеслав с невероятным трудом слез с кровати и поковылял в туалет. Казалось, что кишки вот-вот вывалится. Он судорожно придерживал ладони у рубца вдоль всего живота.

На третий день Доктора перевели обратно в старую палату. Остальные больные смотрели уже доброжелательнее на"сидельца".

Почти сразу появилась Светлана. С радостью спросила:

— Всё нормально?

Зато Алимов больше не появлялся. Поговаривали, что он постоянно проводит операции. Вместо него Вячеслава осмотрел толстячок, также принимавший участие в операции. Помощник завотделения вынес приговор:

— Вроде, без осложнений.

Уже через сутки Доктора отправили на зону, и со Светланой не удалось попрощаться. Да и своему спасителю Вячеслав не сумел сказать простое «спасибо».

И вот сейчас Доктор бредёт через плац. Ему разрешили ходить без строя в столовку. Какой строй, когда отпетый уголовник обеими держался за брюхо, боясь, что на том разойдётся длинный шов! Ведь кишки упрямо пытались вылезть наружу, как из порвавшегося мешка, зашитого наспех.

Август подходил к концу. Доктор до сих пор не верил, что он и почти здоров, и скоро освободится. Честно говоря, его действительно напрягало грядущее: какова она, эта реальность, после долгого отсутствия на родной планете? Сумеет ли он приспособиться к новой жизни? На зоне всё чётко, как в заводном механизме: подъём, завтрак, проверка, развод, работа, опять развод, опять проверка, сон и так далее. До той поры, пока начальник ДПНК не вызовет к себе, изучающе в последний раз глянет на твою физиономию и скажет: «Свободен». Да, она, предопределённость на зоне, в чём-то хороша, ибо ты ни почти за что не отвечаешь. Разве что, кроме, беспечного «базара», за который в волчьей среде можно ответить продырявленной шкурой.

Однако, человек — не механизм. Многолетний режим постепенно сводит с ума. Везёт тем, кто отсидел три-четыре года. А вот после… Иные кончают самоубийством или помешательством, а иных кончают твои собратья по несчастью за то или это. Выживают лишь те, кто действительно становится зверем, жестоким и хитрым. Здесь пощады почти ни от кого не жди. И то, что случилось с Доктором, не укладывалось в рамки зековской обычности.

***

— Ты уверен, что это тот самый врач? — спросила симпатичная шатенка с причёской каре, сидевшего с мужем в синем «Форд-фокусе».

Бойко задумчиво смотрел на трёхэтажное кирпичное здание, перед которым расстилался всё тот же пустырь с жалкими кустиками. «Ничего не изменилось, хотя минуло ровно тридцать лет», — сделал разочарованный вывод Вячеслав. Даже засомневался, здесь ли всё произошло? К великому сожалению, трясина забытья почти поглотила фамилию человека, который спас его. Зато в больнице тотчас поняли, о ком речь. Врачей хороших много, легендарных — единицы. Одна пожилая медсестра даже помнила Светлану. Но никого практически из старого персонала не осталось.

А память вновь возвращала Вячеслава к той поре, когда он покинул проклятую зону. Как ни банально звучит, всё было, как во сне.

…Он вышел тогда, но тяжёлая дверь не сразу захлопнулась сзади — парочка вертухаев ещё наблюдали за ним. Вячеслав — отныне уже не Доктор! — сделал несколько шагов и опустил на землю сидор, в котором лежали книги и несколько общих тетрадок с многолетними записями. Навстречу порывисто кинулась сильно поседевшая мать. Поодаль стояла худенькая сестрёнка, которая уже была девицей на выданье. Они обнялись и пошли, не поворачиваясь назад. Свобода…

Взяв такси, поехали в плавучую гостиницу на Волге, где мать сняла номер. После гуляли по Камышину. Зайдя в магазин, торговавший известным текстилем, Вячеслав купил матери на заработанные деньги красивый отрез на платье.

Бойко изумлялся разноголосому шуму, множеству народа на улицах, яркой одежде улыбчивых женщин, постоянно разъезжающим вокруг машинам. Он столько невозвратного времени потерял ради чего?! Вячеслав разучился плакать в застенках. Но сейчас едва сдерживал слёзы. Впрочем, понемногу душа начинала и радоваться, ибо кончился этот, казалось бы, бесконечный кошмар наяву. Он ведь мог не дожить всего каких-то двух месяцев до освобождения после долгого заключения! И от этих мыслей душа оживала.

На следующий день они отплыли на «Комете» в Волгоград. День был солнечный, они втроём сидели на верхней палубе. Болтали обо всём, любовались речными просторами. В какой-то момент Вячеслав сказал:

— А я ведь, мать, даже стихи писал в больнице.

И стал с вдохновением читать о жизни-лошади, в «свече» скинувшей седока, медсёстрах-ангелах, без которых скучна обитель печали, заботливой Светлане, чьи глаза он никак не мог забыть.

Не мог забыть, но забыл…

По приезде на родину враз появились заботы, которые требовали неотложного решения. И было непонятно, откуда эти проблемы взялись? Появившиеся вдруг ниоткуда дружки пытались затянуть Вячеслава на прежнюю дорожку. С большим усилием отказался. Кореша недоверчиво усмехались: «Неужто завязал?».

Начиналась перестройка, и он занялся бизнесом. Да, было ещё множество больших и мелких дел, которые нужно было решать и решать. Постоянная круговерть не давала минутки оглянуться назад! Да и нужна ли была та грязная, словно старая одежда, жизнь? Вячеслав просто выкинул её на свалку.

***

Так пролетело не одно десятилетие. Бойко уже где только не побывал! Однако в Камышин судьба не заносила. И тут, как бы случайно, Ольга предложила махнуть на выходные в этот старинный город с красивой архитектурой. Пока ехали из Волгограда, прошлое само собой вернулось к Вячеславу. Что если повидать хирурга, спасшего его? Желание усилилось после посещения краеведческого музея, где была специальная экспозиция, посвящённая Алимову.

Но знаменитый врач уже давно не работал в больнице. Бойко дали его домашний номер, хотя предупредили: хирург очень стар, супруга недавно умерла, и он практически никого не принимает.

Гудки в мобильнике тянулись долго. Наконец, в трубке послышался старческий голос:

— Алё, я вас слушаю.

Вячеслав не знал, как начать. Он попытался рассказать о том случае, когда Алимов спас его. Увы, хирург не мог вспомнить слишком далёкий для него эпизод. О, сколько операций он провёл в своей жизни — не счесть! Нет, не помнит мимолётный для него случай.

— Всё же я вам очень благодарен, — сказал в конце скомканного разговора Вячеслав. — Большое спасибо.

И отключил телефон.

— А что ты хотел? — резонно спросила Ольга. — Следовало ожидать, что он тебя не помнит.

Бойко молча крутил баранку. Он возвращался с любимой женщиной домой, и был также благодарен ей, что так всё получилось. Оба были полны впечатлениями от поездки. Однако разговор с Алимовым не отпускал Вячеслава.

— Мне кажется, теперь у тебя на сердце должно быть спокойнее, — заметила Ольга.

— Ты, как всегда, права, малыш, — кивнул Вячеслав.

«Для кого-то это лишь рядовой эпизод в работе, для другого — что-то бо̀льшее, — мелькали в нём обрывки мыслей. — Всё только в голове человека. Как там однажды вертелось у меня на уме? Суть человека — его душа. И душа заставляет наше тело совершать то или иное».