Дикая Роза

Владимир Иванович Коробов (Хуан Вальехо Кордес)

Оригинальное продолжение популярного в 90-е годы мексиканского сериала «Дикая Роза». Детективный роман о бурной страсти и насыщенной жизни. Роза Линарес уже давно богатая сеньора, которая мечтает о карьере эстрадной певицы. Но при этом все та же дикарка. Роза засунула в рот два пальца и оглушительно свистнула. У редактора Похидеса от удивления вытянулась физиономия и сам собою открылся рот. Открылся, но не закрылся: перестав свистеть, Роза стала бросать в журналиста всё, что было на столе…

Глава восьмая

Большой тенистый, очень старый, но и очень ухоженный сад с аллеями и тропинками, с удобными скамьями и беседками в тени платанов и разросшихся высоких акаций. Чистая благодать посидеть в таком саду в жаркий день, глядя сквозь ажурный купол беседки в проплывающие высоко в синем небе пышные облака. Можно даже позабыть, что вокруг этого райского сада, с фонтанами и фонтанчиками, шумит, тяжело дышит наполненный бензиновым смогом, многомиллионный город. Но нельзя забыть, что прекрасный этот сад — сад скорби и печали, ведь все аллеи и тропинки в конечном счете приведут вас к трем старым и двум новым госпитальным корпусам. И в положенный час на этих аллеях и тропинках гуляет, на этих лавочках и в этих беседках сидит не слишком много людей в больничных халатах и их посетителей: так уж получилось, что в последние годы врачи этого госпиталя занимаются большей частью самыми трудными, самыми безнадежными случаями.

В подавленном состоянии духа пришли в большую розовую беседку Роза, Рикардо и Рохелио. Только что они побывали в отдельных палатах, где лежали Кандида и Эрлинда. Положение их было без изменения — слабый пульс, редкое дыхание, большая бледность, несмотря на то, что они были подключены к внутривенному питанию. Дежурный врач на все вопросы ничего определенного не ответил, сказал лишь, что ухудшения, по сравнению со вчерашним днем, не произошло. Рикардо порывался пройти к главному врачу, но из двери кабинета того вышел лейтенант Фабила и попросил всех их подождать в саду в розовой беседке. И вот они, молча, сидели и ждали уже пятнадцать минут.

— Да, сеньоры, — заканчивал тем временем беседу с Фабилой, Кастро и Рохасом главный врач госпиталя молодой профессор Густаво Педро Матеос, — все это, во всех четырех случаях, с двумя мужчинами и двумя женщинами, абсолютно схоже по симптомам. Но наши анализы пока не дают мне основания назвать конкретное заболевание: все органы у них работают, но в очень ослабленном режиме, как будто кто-то дал команду организму и он стал выполнять свои функции лишь на пятнадцать процентов. Но это все-таки не кома, как предположил уважаемый доктор Кастильо, это неизвестно что и больше всего похоже на пресловутый летаргический сон.

— Профессор, — спросил детектив Кастро, — а проведено ли уже исследование на яды?

— Да, по просьбе полиции мы начали такое исследование, оно еще не закончено до конца, но, похоже, о привычных и известных нам отравляющих веществах в данном случае говорить не приходится.

— А есть ли следы уколов на теле? — задал свой вопрос Фабила.

— Что считать уколами, сеньоры? Ярко выраженный медицинский укол виден на сгибе руки у сеньориты Кандиды Линарес, но мы знаем, что его делал, вводя в вену успокаивающее, домашний доктор Кастильо. Роча и неизвестный, доставленный последним, мужчины, они бреются, следовательно, у них всегда есть микропорезы, из которых даже кровь не сочится, и видны они лишь под сильным увеличением. Сеньора Эрлинда Линарес — домохозяйка, а, значит, чем-нибудь да должна немного уколоться за день. В большинстве случаев мелкие бытовые уколы, сеньоры, практически безболезненны и потому мы чувствуем лишь самые существенные из них: от иголки, ножниц или разбитого стекла.

— Но яд, если правильно понимаю, — снова вступил в разговор Кастро, — можно ввести в организм и с помощью микроукола?

— Теоретически — да, но это потребует специального устройства и очень концентрированного яда. На кончике простой иглы вы сколько-нибудь долго никакое вещество не сохраните, а еще ведь игла — не шприц со столькими-то кубиками растворенного препарата… Я догадываюсь, сеньоры, вокруг да около чего вы ходите. Вы предполагаете, что моих пациентов парализовали, погрузили почти в летаргический сон, сделав им уколы и введя таким образом в кровь неизвестный науке яд. Все это очень может быть, но лишь при наличии грандиозной лаборатории и классных специалистов, изготавливающих и это таинственное опасное зелье и приспособление для его незаметного введения в организм. Но согласитесь, сеньоры, что это реально лишь в фантастическом фильме. Подобную лабораторию, исследования и затраты такого рода может позволить себе только государство, да и то не каждое… На этом прошу меня извинить, сеньоры, — время обхода больных. — профессор Матеос церемонно поклонился первым вышел из кабинета.

— Несмотря на все сказанное профессором, мы не должны версию с отравлением неизвестным ядом сбрасывать со счетов. Если хотите, то меня этот разговор еще больше в том убедил, — сказал детектив Кастро.

— Объясните подробнее, — заинтересовался Фабила. Кастро бросил быстрый взгляд на Рохаса. Лейтенант улыбнулся: — от этого молодого человека у нас не должно быть тайн. Поверьте, сеньор сыщик, он уже знает побольше нас с вами и, вполне возможно, поможет нам дойти до цели. Будем считать его полезным детективом-любителем или лучше детективом-стажером.

— Хорошо, лейтенант, да тут и нет особой тайны. Я не успел вам рассказать, но пропавший муж моей уважаемой клиентки, тот самый, за которого выдавали обжору, лежащего сейчас в госпитале, является известным ученым микробиологом. Я как услышал про то, что для таких дел нужна уникальная лаборатория и хорошие мозги, так чуть не подпрыгнул! Надо вам подключиться, лейтенант, к поискам Мигеля Сильвы, а они, скорей всего, и приведут нас туда, где готовят такие штучки-дрючки, от которых люди впадают в летаргический сон!

— Допустим, сеньор Кастро, допустим. Вce это, действительно, крайне интересно, по как вы объясните, что жертвами таинстве иного воздействия стали именно Кандида Линарес и Эрлинда Линарес, сестра и жена Рохелио Линареса?

— У меня пока что нет версии на этот счет. Какой-то свет, я уверен, могли бы пролить братья Линаресы, я пробовал с ними говорить, но безуспешно, попробуйте вы, лейтенант Фабила. Кстати, нам уже пора выйти к ним, нас уж заждались.

— Сеньоры, — наконец-то подал голос Рохас, — а разговаривал ли кто из вас с Розой?

— Женой Рикардо Линареса, певицей, — уточнил полицейский. — Нет еще.

— Позвольте это сделать мне, мы старые знакомые и, кажется, друзья. Только вот… — Эрнесто загнулся.

— Смелее, молодой человек! — приободрил его Кастро.

— Только вот сделайте так, чтобы инициатива этой беседы исходила не от меня, чтобы мне это было поручено.

— Будет сделано! — засмеялся забила и подмигнул Рохасу…

— Сеньора и сеньоры, — объявил лейтенант, войдя в розовую беседку, — прошу нас извинить, что заставили себя ждать, профессор Матеос не теряет надежды на улучшение самочувствия больных и лично наблюдает их… А сейчас мы должны поговорить с каждым из вас в отдельности. Детектив-стажер Рохас, пройдите в соседнюю беседку и задайте вопросы сеньоре Розе Гарсии — Монтеро де Линарес. У вас нет возражений, сеньора? Очень хорошо…

Какой печальный и душный вечер! Нечем дышать и нечем успокоить сердце. Как плохо, что именно сегодня Рикардо должен быть во Французском ресторане, давать вместе с Рохелио обед этому их американскому денежному мешку, мужской представительский обед, да и если бы должна была она на нем присутствовать, то, конечно же, отказалась бы. Когда угодно, только не сегодня! Напряженная репетиция утром, днем горькое посещение дома скорби, а потом еще тревожащий разговор в госпитальной беседке. Нет, физически она не устала, но душа ее не на месте. Что-то происходит, творится что-то нехорошее вокруг их семьи, да и у них с Рикардо не все гладко.

Роза поставила кассету с записью утренней репетиции: может быть, работа отвлечет ее от тяжелых мыслей? Зазвучал ее голос, первой шла, песенка про то, что люди кажутся деревьям нелепыми смешными существами — человечки все время бегают и суетятся вместо того, чтобы стоять, смотреть в небо и зеленеть. Да… припев надо попробовать сделать еще задумчивее и так будто он идет откуда-то сверху… Нo с этой ли вещи надо начинать концерт? Святая Дева, неужели уже через два дня она будет петь в Большом зале? И как примет ее богатая публика?.. А кто все-таки стоит за той статьей в «Эль соль де Мехико»? Кто заказчик, кто злейший враг ее? А что если он (или они) попробует сорвать ее первое большое выступление?..

Вопросы, сплошные вопросы в ее жизни, и ни на один она не может ответить. Впрочем, не совсем так. Что происходит с Рикардо, что творится с Рохелио она, пожалуй, понимает. Рохелио грызет чувство вины, он изменял Линде все эти месяцы, когда она ждет ребенка. Боже мой, а что же будет с этим еще не родившимся младенцем, да и суждено ли ему вообще появиться на свет? И неужели Рохелио и сейчас, после всего того, что случилось, не порвал со своей фотомоделью? Да он должен сейчас не отходить от постели жены!.. А Рикардо? Должен же он понимать как волнуется она перед предстоящими концертами, как важны они в ее жизни! Неужели он считает, что она — в такой момент, может интересоваться еще чем-то и кем-то? Да и разве не глупо, в конце концов, ревновать к Эрнесто именно сейчас, ведь если бы она испытывала к Рохасу не только дружеские чувства, то вполне могла была выйти за него замуж еще пять лет назад, тогда ведь они были с Рикардо на грани разрыва, его адвокат уже приготовил документ к разводу. А ведь он ревнует, ревнует ужасно! Она это особенно сильно почувствовала сегодня; когда шла из розовой беседки в голубую вместе с Эрнесто. Как смотрел на них Рикардо, сколько было в этом взгляде боли и еще чего-то, как у загнанного зверя! Этот взгляд, словно преследовал ее, и ничего, ничего не сумела прояснить для сыщиков Роза, она даже сосредоточиться на вопросах Рохаса не смогла!

О, Святая Дева Гваделупе, сделай так, чтобы Рикардо раз и навсегда перестал меня ревновать, раз и навсегда поверил, что я всегда, всегда и навсегда, как бы ни сложилась дальше наша жизнь, буду ему верна и не разделю ложа ни с одним другим мужчиной, каким бы он мне ни показался! Излечи его, дева, помоги ему, как ты помогла мне, помнишь, девчонкой я тоже была очень и горячо ревнива, а потом успокоилась!.. Нет, так нельзя, я должна сейчас думать только о работе. Все, слушаю кассету и ничего больше!

Уже стемнело, но Роза не стала зажигать лампу — так легче было сосредоточиться на музыке. Из магнитофона неслась одна из самых любимых ее песен, самых глубоких: о том, кто ненависть — самое ужасное, самое низкое чувство, что нельзя, опасно человеку ему поддаваться, ненависть хуже зависти и страшнее оспы и чумы, никого не надо ненавидеть, надо всегда прощать, даже тех прощать, кто и в самом деле виноват перед нами, кто ушел от нас, кто предал нашу любовь… Может быть, начать концерт с этой песни? А потом ею же и закончить? Пожалуй, это самое лучшее, что она сможет сделать.

Роза нажала на клавишу перемотки, а потом снова включила запись той же песни. И вот, чем дальше звучало заклинание против ненависти, тем ярче проступало перед внутренним взором Розы чье-то знакомое, давно не виданное и не вспоминаемое лицо. Сначала как слабое желтое пятнышко, потом как размытая фотография и, наконец, голографически выпукло, объемно явственно. Боже мой! Дульсина Линарес! Неужели уже и мертвые стали посещать ее? Уйди, ненавистница! Прочь, разрушительница!..

Песня о бесплодности ненависти закончилась, зазвучала другая, веселая, простоватая. Дульсина Линарес стала тускнеть, блекнуть, образ ее исчез из внутреннего взора Розы, но сознание ее уже заработало в определенном направлении. Если бы Роза сама не была на похоронах на Испанском кладбище, она бы, не раздумывая, сказала кому угодно, что именно эта женщина может быть повинна во всех последних смертях и несчастьях. Дульсина люто и слепо ненавидела всех, кто держал в объятьях ее единственную в жизни живую страсть — лиценциата Федерико Роблеса. Она же терпеть не могла Эрлинду. Презирала всех, кто хорошо относился и Розе, хотела убить саму Розу, раз не удалось разлучить ее с Рикардо иным образом. Если представить себе, что Дульсина каким-то чудом жива, то все им, а ей в первую очередь, ждать новых и новых бед. Но кого же тогда хоронили? А разве кто-то вскрывал гроб? И на что там было смотреть? На обгорелые кости? А кости-то у всех похожи… Нет, пусть она даже сошла с ума, но она выскажет эту свою сумасшедшую догадку еще кому-нибудь, иначе ей просто не отойти от этих мыслей, от изуродованного кислотой злого лица Дульсины перед ее внутренним взором!..

Роза достала записную книжку и набрала номер Эрнесто. Подошла его мать, сказала, что сеньора Рохаса пока нет дома, спросила, что ему передать. Роза заколебалась, но потом решила, что сообщать об ее звонке не стоит: вдруг Эрнесто перезвонит ей тогда, когда Рикардо уже будет дома, ни к чему это сейчас! «Нет, сеньора, спасибо, ничего передавать не надо, я свяжусь с ним попозже…» Что ж, вот домашний телефон лейтенанта Фабилы…

Полицейский оказался на месте и сам снял трубку.

— Ну, что ты думаешь об этом? — спросил Рикардо брата. Они только что проводили господина Дэвида Кренкорда до лифта отеля «Мехико-Хилтон» и зашли тут же в полупустой бар выпить кофе и поговорить.

— Субъект верткий этот янки, но хваткий. Я понимаю, что тебя беспокоит. Да, дело это немного попахивает, но все-таки, на бумаге, будет в рамках закона. Правительственный чиновник, подручный Кренкорда, крепко нагреет руки на наших денежках и…

Конец ознакомительного фрагмента.