Ничего не скажу

Владимир Елистратов, 2023

Сборник юмористических рассказов о современной жизни. С легкой иронией и доброй улыбкой автор описывает наши будни и праздники, взглядом мудреца и художника находя в них новые яркие краски.

Ароматы Бытия

Вот уже года два как я не путешествую.

Ясное дело: пандемия. И, честно говоря, не очень-то хочу. Потому что наездился. Был где-то в семидесяти странах мира. В некоторых по нескольку раз.

Мне просто очень повезло. Это никак не моя заслуга, а просто стечение обстоятельств, причуда судьбы. Которой я, конечно, очень благодарен.

Так вот. Думаю я себе: а что я помню из этих бесконечных путешествий больше всего? Что, собственно говоря, человек может помнить?

А вот что: то, что он 1) увидел, 2) услышал, 3) понюхал, 4) попробовал на вкус, то, 5) до чего он дотронулся, ну и 6) всякие вестибулярные дела. 6 органов чувств. Классика.

Я помню, что бурная речка Квай в Таиланде — цвета хаки, а Священная Ганга в Индии — пыльно-малахитовая.

Помню, что крики птиц в бразильских джунглях похожи на отчаянный крик человека, который очень сильно обжегся или наступил на гвоздь. А звучание швейцарского варианта немецкого языка — как будто трут пенопластом по стеклу или резко тормозит самосвал.

Помню, что мясо кенийского крокодила на вкус — курятина, которую полили селедочным рассолом, а свежее кокосовое молоко на Цейлоне — точно как березовый сок.

Помню, что прикосновение к «капюшону» кобры во Вьетнаме (заклинатель капюшоновой кобры берет за прикосновение доллар) напоминает прикосновение к обложке моего шершавого школьного дневника семидесятых годов прошлого века, а стены римских домов — точь-в-точь словно июльские пни в Подмосковье. Кора и мох — мох и кора.

Могу запечатлеть и всякую «вестибулярщину».

Когда на огромном шестипалубном лайнере вплывал в норвежский фьорд, почему-то сразу вспомнил, как в первый раз зашел в главное здание МГУ. Легкое, но властное головокружение и ощущение, что сейчас начнется что-то самое главное в жизни. Или: когда входил в бесконечное ущелье и вдруг увидел иорданскую розовую Петру — точно то же чувство, какое у меня было, когда во время страшной ангины спала температура с сорока до тридцати шести и двух и вдруг внезапно и резко прошло горло — в тысяча девятьсот шестьдесят девятом году. Все это я помню. Но это ничто по сравнению с обонянием.

У меня с детства есть один пунктик: запахи. Что делать с этим пунктиком, который и сейчас не прошел, не знаю.

Ходишь, принюхиваешься ко всему, как собака.

Завяжи мне глаза, привези куда-нибудь во Францию, я и выдам: Марсельский порт, вечер. Или: Париж, Монмартр, утро. Или: кабаре «Лидо», первый ряд столов, уже дали десерт, сейчас выйдут «девочки».

Я не хвалюсь, это скорее несчастье, чем преимущество. Читали «Парфюмера»? Вот и у меня примерно то же самое. Надеюсь, что конец моей не совсем собачьей жизни будет не таким печальным, как у главного героя этого довольно противного романа. Потому что я невкусный. Дрябловатый да и костлявый. Кстати, помните, как у Чехова: «я уже такой старый, что от меня псиной пахнет».

Чем, спросите меня, пахнут полотенца и белье в трёхзвёздочных отелях. И я отвечу: бараниной. Именно бараниной. За базар, как говорится, отвечаю. В четырехзвездочных слегка отдают уксусом. В пятизвездочных ничем не пахнут. Хотя есть легкий щемящий привкус талого снега. Так что если в пяти звездах наволочка несет овцой — значит наволочка не пятизвездочная.

Теперь — море. Вечернее Средиземное море, как заметил еще Бунин, пахнет арбузом. Это понятно. Морской йод плюс задумавшиеся водоросли. Очень точное и деловое замечание классика.

Чем грязнее море, тем больше оно отдает кормовым огурцом. Если же огуречный дух плавно переходит в запах от весенней мокрой дворняжки — в это море лучше не залезать. В Большом Сочи, Паттайе и Анталии много таких псиных заводей.

Бассейны в августовских отелях пахнут свежесваренным, еще теплым яблочным компотом. Джакузи — компотом персиковым, причем забродившим.

Сауны — мокрой резиной вьетнамок и жженым сахаром прокаленного дерева.

Каждая страна имеет свой характерный запах.

Если пахнет Макдональдсом и закипающим от зноя болотным сероводородом — поздравляю, вы во Флориде.

Египет — это причудливая смесь пыли, арахиса и выпечки. Иногда пахнет верблюдами. Что-то типа московского вечернего метро прошлого века. Сейчас московское метро более-менее нетоксично.

Китай — едва уловимое, но навязчивое соевое амбре. Некая смесь рыбьего жира и пластилина.

Все курорты мира пахнут старой фритюрницей. То есть — картошкой фри. А уже через этот запах с трудом пробивается рыба-гриль, креветки и так далее.

Доллары во всем мире неизменно пахнут клопами. Это общеизвестно и не обсуждается.

Евро — по-разному. Пятерка — старой замшей. Десятка — гуашью. Двадцатка — линолеумом. Пятидесятка — замазкой.

Мне грустно. Но могу продолжить.

Все сиденья во всех самолетах всех аэропортов мира пахнут колбасой.

Азиатские больше напоминают сырокопченые колбасы, европейские — вареные, наши — сардельки с горчицей. Хотя на внутренних рейсах — скорее напоминают ливерную, намазанную на бородинский хлеб, на котором раньше лежала селедка, причем бутерброд — позавчерашний.

Мне очень хочется поговорить о запахах туалетов, но я воздержусь.

Большие аэропорты, типа амстердамского, навязчиво пахнут леденцами химического производства.

Старые южноевропейские города — кошками. Чем у́же улицы, тем сильнее кошачий дух. Ближе к окраинам их все больше и больше вытесняет собачий.

Если в таком европейском городе прошел дождь, пахнет карамелью. После дождя в Москве пахнет тополиными почками.

Вот так и живу, пардон за исповедь.

Вышел из самолета. Леденцом пахнет. Приехал в отель. Смыл колбасу. Правильно полотенца пахнут: весенней лужей. Сходил на экскурсию к кошкам. Вернулся в отель. Посидел у Большого Арбуза, у моря, значит. Попарился в жженом сахаре, пробулькал себя в персиковом компоте. Поел креветок из фритюрницы. Лёг в весеннюю лужу. Заснул. Приснилась родина: бородинский после селёдки.

А у вас какой пунктик? Скажете, нет? Не верю. Какой-нибудь да имеется: хоть один из шести.

Ну и вот. Сижу дома в эпоху пандемии.

Здравствуй, кошка. Все я знаю про тебя, кошка. Ты самозабвенно лизала себя часа два и теперь стала чистая и пахнешь первым ноябрьским снежком. Уже он скоро и выпадет, этот первый снег. И тогда я напишу, что первый снег пахнет моей кошкой, для нового гонорара.

Сходить, что ли, в магаз?

Началось. На этаже пахнет шипром и ментоловым дымом. Шипр — это Сергей Иванович Поросятников, сосед из пятьдесят восьмой квартиры. Ментоловый дым — Анжела Мухутдинова — соседка из пятьдесят девятой. Хорошие люди.

Нюх-нюх…

В лифте пахнет… Товарищи, заклинаю вас всеми ароматами бытия, стирайте, пожалуйста, свои штаны хотя бы раз в неделю! Особенно если жизнь у вас до сих пор капает, а не течет.

Подъезд. Ясно: несёт типичными хрущобовскими квашеными кошками.

Магаз. Понятно: рыбку в седьмой раз перезамороженную завезли.

Беру хлеб «Селяночка», ряженку, редьку, боржом и сосиски «Папа может».

Если все это единовременно употребить в пищу, то завтра страшно представить, чем будет пахнуть. Опыт подсказывает, что просроченным ацетоном.

На кассе сидит женщина по имени Хадижат. Я ее хорошо знаю, эту Хадижат. Грудоёмкая такая женщина лет пятидесяти.

— Привет, Вова.

— Привет, Хадижат. Чуду готовила?

Чуду — это такое особенное дагестанское блюдо.

— Откуда знаешь, Вова?

— Разведка доложила.

— Разведка — это Насруддин?

— Ва-а-а, Хадижат. Сердцем я чую.

— Носом ты своим чуешь, Вова, а не сердцем. Знаю я все про тебя, Вова. Чуду я готовила, пропахла я чуду. Вот ты своим сердцем-носом и унюхал все… Э-э-эх… Приходи есть к нам чуду.

— Ва-а-а… Спасибо, Хадижат, зайду как-нибудь.

— Триста три рубля, Вова, с тебя.

Я не иду есть дагестанскую чуду, я иду есть нашу чудо-редьку. Делаю круг, чтобы прогуляться, по лесопарковой зоне.

Ой, запах… Кто-то разлагается. Наверное, какой-нибудь хомячок сдох. Миновали зону хомячьего разложения.

Величественный предзимний лес. Пахнет детскими моими самыми обожаемыми в мире мамиными сырниками из холодильника, мармеладом и лимонной цедрой.

До свидания, лес.

Захожу в подъезд. Квашеные кошки. Лифт, где капает, а не течет. Ментоловый шипр на этаже, моя родная кошка — первый снег.

Скоро жена придет из парикмахерской. А после парикмахерской она всегда пахнет почему-то клюквенной пастилой. Имею я право наконец-то хоть на какие-то эротические фантазии?

Хорошо в краю родном. Все пахнет как надо. Согласно генеральной линии и руководящей роли Бытия.