Ничего не скажу

Владимир Елистратов, 2023

Сборник юмористических рассказов о современной жизни. С легкой иронией и доброй улыбкой автор описывает наши будни и праздники, взглядом мудреца и художника находя в них новые яркие краски.

Лас Квай Май

Семья Пересмешниковых осуществила свою давнюю мечту.

Пересмешниковы по уши, даже по темечко влезли в ипотеку и наконец-таки приобрели трехкомнатную квартиру. Маленькую, но все-таки неумолимо трехкомнатную.

Мечта, конечно же, состояла не во влезании в ипотеку. Ипотека похожа на мечту примерно так же, как Голлум на Анастасию Вертинскую. А срок выплаты ипотеки Пересмешниковыми примерно такой же, какой любят давать агентам Кремля в США — пожизненный.

Но этот факт в высшей степени оптимистичных Пересмешниковых не смущает.

Мечта — это три комнаты. То есть все члены семьи — папа, мама и дочка с сыном — теперь имеют каждый свою комнату. Дети, правда, одну на двоих, но это временная мелочь.

У папы Арсения, конечно же, самая большая комната.

У мамы Глафиры поменьше.

У дочери Пелагеи девяти лет и сына Георгия, Жоры, восьми лет — самая маленькая. И главное, у каждого есть свой телевизор. Не жизнь, а коммунизм (от каждого по способностям — каждому по потребностям).

Компьютера, правда, всего два. Но это детали. Когда-нибудь будет три. Когда-нибудь потом, после выплаты ипотеки.

Уже очень давно, когда Пелагея и Жора были совсем маленькими, они очень любили абсолютно идиотский, на мой взгляд, мультик про свинку Пеппу. Впрочем, они любят его и сейчас.

Там, в этой бесконечной ленте про слабоумных американских свиней, как вы, вероятно, помните, был папа Свин, мама Свинка и дети: свинка Пеппа и свинёнок Джордж. Чувствуете совпадение? Пеппа — Пелагея и Джордж — Жора.

Пелагея сразу же согласилась на кличку Пеппа. Жора — на Джорджа. А вот мама и папа никак не могли примириться с «папой Свином» и «мамой Свинкой».

Перебрали всё: «папа Хряк», «мама Чушка», «папаша Подсвинок», «мамочка Кабаниха»… Наконец сошлись на «папа Вепрь» и «мама Хавроньюшка».

Потому что «Вепрь» — это звучит очень грозно и мужественно, а «Хавронья» — это все-таки очень ласково, почти Февронья, что в переводе значит Лучезарная, Радостная, Светлая.

И вот теперь в квартире Пересмешниковых все время слышится:

— Дордж, ты окружайку сделал?

— Мама Хавроньюшка, а можно нам с Джорджем сегодня на завтрак жареной колбасы?

— Эй, Пеппа, так нечестно! Это моя фанта!

А главное, что у всех теперь есть свой телевизор и каждый смотрит своё.

Папа Арсений смотрит бои без правил, дети смотрят мультики про Пеппу, но, слава богу, не только про неё.

А вот мама Глафира смотрит сериалы.

Случилось как-то так, что когда я прихожу в гости к Пересмешниковым, я чаще всего общаюсь с Глафирой. Не подумайте чего нехорошего. Так очень часто бывает. Когда твой друг (Арсений) — друг тебе уже лет сорок, с детства, то никакой ревности как-то и нет. А общение с его женой — замечательный этикет. Ты за ней ухаживаешь (как бы), а он за твоей женой (тоже как бы), и это прекрасно.

И вот я прихожу к Пересмешниковым и смотрю с Глафирой (на жаргоне Пересмешниковых: с «Главком») ее сериалы.

Сейчас пошло новое поветрие — сериалы корейские.

В советское время, как помнит тот, кому нужно, у нас были добрые индийские фильмы. Там какой-нибудь могучий Мохнапутра любил без ума свою красавицу Кривомудру и часами пел ей песни о главном, а красавица Кривомудра в свою очередь отчаянно пищала что-то в ответ своему могучему Мохнапутре, ворожа пальчиками.

А потом пошли мексиканские и всяческие там бразильские сериалы, где в девятьсот сорок восьмой серии вдруг неожиданно для всех оказывалось, что роково усатый, как загоревший морж, Хуан Антонио — незаконнорожденный сын бородатого, как плотоядный козел, Луиса Альберто, а прекрасная Хуанита Альварес, старшая сестра Хуана Антонио, — мать Луиса Альберто от тестя Хуана Антонио Мигеля Рикардо, который, оказывается, всю жизнь любил Изабеллу, бабушку Хуаниты. И вся эта многосерийная кукарача длилась годами. И миллионы постсоветских женщин смотрели и смотрели про бабушку Хуаниты. Потом много еще чего было — американского, французского, японского. И вот сейчас — корейский период (ср. «Парк юрского периода»).

Конечно, содержание этих корейских шедевров я не помню. Но диалоги там носят примерно следующий характер.

— Тебе нравится, как я в этот раз приготовила твою любимую лапшу чань чжамён, Суп Ем Сам?

— Да, конечно, Чуй Мой Чай, мне очень понравился чань чжамён.

— А ты меня любишь за это, Суп Ем Сам?

— Да, конечно, я безумно люблю тебя, Чуй Мой Чай.

— Не правда ли, у нас когда-нибудь потом будет прекрасный ребенок, Суп Ем Сам?

— О да, будет, конечно же будет, моя любимая Чуй Мой Чай… (лирическая музыка)

— А как мы назовём его, Ем Сам?

— Думаю… О, я не знаю. Наверное… я не решаюсь (лирическая музыка). Думаю… мы назовём его Чук Нам Гек, Мой Чай.

— О, какое хорошее имя, Ем Сам… Попробуй еще мой чань чжамён (Суп Ем Сам громко пробует чань чжамён).

— О да, он прекрасен, твой чань чжамён.

— Я счастлива, Ем Сам… А знаешь, с кем я готовила его?

— С кем же, любимая Мой Чай?

— С моим братом.

— У тебя есть брат?

— У меня он есть.

— Настоящий брат?

— Да, настоящий брат.

— Кто он?

— Я же сказала, брат.

— У него есть имя?

— Его зовут Вот Вам Пук.

— Какое хорошее имя (лирическая музыка). А ты знаешь, Мой Чай…

— Что я должна знать, Ем Сам? (пауза, лирическая музыка)

— У меня тоже есть брат.

— О боже, кто он?

— Он брат мой. Чего непонятного. У каждого мужчины должен быть брат.

— У него есть имя?

— Есть, Мой Чай. Вот Как Пах.

— Это очень красивое имя, Ем Сам.

— А у меня…

— Что у тебя? (лирическая музыка)

— У меня есть еще много братьев, Ем Сам. Они занимаются тхэквондо. И у них тоже есть имена.

— Как странно. И как же зовут их, Мой Чай?

— Их зовут Прыг Скок Бряк и Тыр Пыр Брык. Тебе нравятся эти имена, Ем Сам?

— Да, очень красивые имена. А мою сестру… мою сестру… (вдохновенное чавканье чань чжамёном)

— У тебя есть сестра? И ее тоже как-то зовут?

— Да, Мой Чай. Ее зовут Пух Ым Прах.

— Прекрасное имя, Ем Сам. А еще… А еще… У нас будет дочь. И мы тоже дадим ей самое красивое имя в мире. Я знаю, как мы назовем ее, Мой Чай. Мы назовем ее Пап Мам Дай.

— О как я счастлива, Ем Сам!

— Отчего ты плачешь, Мой Чай?

— Наверное, чань чжамён очень острый.

(Лирическая музыка. Смех).

Эти корейские диалоги продолжаются бесконечно.

Заканчиваю. Однажды я пришел в гости к Пересмешниковым. Из каждой двери неслось что-то свое: о Федоре Емельяненко, о маме Свинке, о каком-то корейском полицейском Тык Пык Ноле. И вдруг я услышал звонок мобильника моей жены. Она почему-то забыла его в моей сумке. Это был ее фирменный звонок про «белые розы».

«Лас Квай Май», — подумал я. И еще подумал, что у нас была прекрасная жизнь и мы ничего ровным счетом не потеряли за эти полвека кукарачи. И мы сели с Глафиркой смотреть про какого-то ничего не говорящего моему сердцу Гу Чан Сона, который, как выяснилось, — наш вылитый сладенький Юра Шатунов.

Все будет хорошо в нашем непростом мире.