Ничего не скажу

Владимир Елистратов, 2023

Сборник юмористических рассказов о современной жизни. С легкой иронией и доброй улыбкой автор описывает наши будни и праздники, взглядом мудреца и художника находя в них новые яркие краски.

Сны Колобка

У меня такое ощущение, что вся наша большая Страна вдруг дружно занялась гончарным делом.

Все в одночасье заделались матёрыми глиномесами. И месят ее, эту глину, и месят… Кругом гончарные мастерские, гончарные кружки; и группы, гончарные мастер-классы, курсы гончарного мастерства. Повсюду только и слышишь: «керамика», «политой обжиг», «терракота», «глазурованье», «шамотная масса», «глинистый мергель», «глинотерапия».

В целом мне это очень нравится. Всё не нюханье клея и даже не компьютерные стрелялки.

Потянуло людей наконец-то к земле, к органике, так сказать, к почве, к традиционным этим самым нашим ценностям. Что-то мне подсказывает, что какая-нибудь Кончита Вурст, не к ночи будь помянута, гончарным делом не увлекается. Не могу себе представить: сидит трансгендерная бородатая тетя и смиренно лепит свистульку для любимого дяди с шестым размером груди. Хотя в наши времена всякое может быть.

Больше всего мне — как лингвисту, филологу — нравится тот креатив, который гончары и гончарки проявляют в названиях своих групп, кружков, мастерских и прочего. Во многих случаях они объединяются не только в своей любви к лепке свистулек и всяких разных кружек и мисок, но и совсем по другим причинам.

Например: кружок принципиально незамужних гончарок «Глиномисски». Гончарная группа, наоборот, ветеранок брака: «Я его слепила из того, что было».

Мастерская поэтов-гончаров: «Глинада, Глинада моя!» Сидят, лепят и сочиняют. Перифразируя известные строки Владимира Владимировича Маяковского, «землю попашет, попишет стихи» — «глину помесит, попишет стихи».

Группа кулинаров-гурманов-гончаров: «Ели, пили — налепили». Готовят, едят, поют, лепят.

Для сравнения: кружок анонимных алкоголиков: «Пили, пили, налепили»…

Курсы для детей: «Глинарики» или «Гончарики». Можно — «Лепирики». Много чего можно.

Женские группы: «Глина Фемина», «Демиургини», «Глиномамки».

Просто: «Гончарный кружок». Или «Гончаручки». Даже совсем просто: «Лепилы». Или еще проще: «Лепо».

Конечно, в ход идут всякие литературные, исторические и прочие названия: «Гончаров и К», «Княгиня Глинская», «Наташки Гончаровы», «Глинка».

Есть даже «Глиняное Ребро» и «Глиномесса».

У меня на работе есть такой персонаж — Юлька Ладошкина.

Она уже дважды была разведенкой, анонимным алкоголиком (один раз), активисткой-феминисткой (один раз), естественно — посещала психологические расстановки. Увлекалась тантризмом, который бросила после какого-то, скажем так, не совсем удачного посещения тантрической бани где-то то ли в Балашихе, то ли в Долгопрудном. Потом был период заботы о бесхозных собаках, ну и много еще чего. Ничего не поделаешь: творческая личность.

И вот, наконец, после увлечения нумерологической астрологией и каббалой Юлька Ладошкина случайно посетила гончарную мастерскую с милым названием «Веселый Голем» и, так сказать, залипла там на несколько лет. И регулярно ходит туда до сих пор. Ничего мистического и каббалистического в «Веселом Големе» не было и нет.

Голем, как известно, персонаж еврейско-чешский.

Такой довольно странный глиняный чувак. Не поймёшь, хороший он или плохой. То ли доброзлодей, то ли злодобряк. Можно снять триллер, а можно — комедию.

Дело в том, что гончарную мастерскую «Веселый Голем» открыл чех, профессиональный гончар, который женился на русской и живет в Москве, — Мартин Бржиза. «Бржиза» по-чешски значит берёза. В мастерской его так все и зовут — пан Берёза.

Пан Берёза, как и большинство чехов, — человек неунывающий и веселый, типа бравого солдата Швейка. Поэтому вся зловещая демонология вокруг Голема его совершенно не интересует. Для него Голем — всего лишь прикольный глиняный чел. Точка.

В мастерскую к пану Березе ходит много людей. Здесь — лепи что хочешь. Но есть единственное условие: каждый должен хотя бы один раз слепить своего личного, персонального Веселого Голема. Так, как он его видит. Причем это должна быть самая первая работа человека в мастерской пана Берёзы. А значит, самая несуразная, дилетантская и, как следствие, — прикольная.

В мастерской есть целый музей таких Веселых Големов. Около двухсот экспонатов. На почетном месте — Веселый Голем от Юлии Ладошкиной.

Веселый Голем от Юлии Ладошкиной похож отчасти на динозавра, отчасти — на Чебурашку. Это — ушастый стегозавр, который хочет кровавого мяса и одновременно — любви и ласки. При этом он сверху обильно полит всеми видами глазури, как будто некими радостными карнавальными помоями. Каких только странных Веселых Големов там нет, но Юлькин — самый отвязный.

Сейчас Юлька — почти профессионал. У нее есть свой фирменный стиль.

Каждый уважающий себя креативный глиномес находит свой неповторимо-уникальный стиль. Например: «Горячее китайское барокко», «Арктический минимализм», «Брутальный эрокубизм», «Стиль французской поганки», «Зюзинское рококо», «Эльфийский фейк», «Семь оттенков невидимого», «Дзен-ампир» и т. д. и т. п.

У Юльки Ладошкиной стиль называется, я считаю, гениально: «Сны Колобка». То есть концепция у Ладошкиной беспроигрышная.

Наш фольклорный шарообразный придурок, согласно Юлькиной творческой идее, в своих снах как бы мечтает страстно изменить свою форму. Каждый раз по-новому.

В одном сне он хочет стать кривым подсвечником, в другом — чашей изобилия, в третьем — амфорой-тандыром и так далее.

Каждый раз Юлька начинает с того, что лепит, так сказать, первооснову мира — идеальный шар, «мировой ком», т. е. Колобка, а потом спрашивает:

— Кем сегодня себя видел во сне наш Колобок, пан Берёза?

— Сегодня, Юля, наш Колобок видел себя советской пивной кружкой, которая хочет за границу.

— Замечательно, пан Берёза. Немножко политизировано, но замечательно…

И через несколько часов глиняная сфера превращается в ладонях Ладошкиной, скажем, в странную, слегка деформированную кружку с мечтательно выпученным глазом на дне.

В следующий раз пан Берёза отвечает: Колобку приснилось, что он марсианин в нирване; потом — что он тендер на строительство Крымского моста; затем — что он летающий бэтман-таракан…

Как-то раз я зашел вместе с Юлей в мастерскую «Веселый Голем», слепил своего Веселого Голема. У меня получилось не очень. Какая-то глиняная свиноматка с семитским носом. Пан Берёза сказал:

— Это, Володя, бесподобно. Мы назовем ваш шедевр «Некошерный Голем».

Так я, хоть и как-то сбоку, но все же вошел в историю гончарного дела. А заодно и в историю чешской и еврейской культуры.

Я спросил пана Березу:

— И всё-таки. За что вы любите своё гончарное дело, пан Берёза?

Пан Берёза подумал и, густо оснащая речь чешскими пословицами, ответил так:

— Вы сами знаете, Володя, из чего Бог вылепил Адама. Мы с вами, Володя, всё-таки как-никак «образ и подобие»… не так ли?

— Конечно, пан Берёза…

— Мы, конечно, не Он. Но мелкая рыба, как говорят у нас, тоже рыба. Он лепил, и нам нужно лепить, не правда ли?

— Правда, пан Берёза.

— А если не лепить, как Он, то жизнь — кнедлик в горле, как мы говорим. Тогда жизнь — как пальто покойнику. А вот если лепить — это, как выражаются чехи, совсем другой кофе. Я ничего не понимаю в богословии и прочих высоких штуках. Это, выражаясь по-чешски, для меня — как испанская деревня. А вот свое гончарное ремесло я знаю всё-таки хорошо, да и Юля изучила его, сказав по-нашему, как свои ботинки. Она хороший человек, Юля. Она много пережила. И — возраст… Мы, чехи, любим говорить грубо. Грубо, но честно. Юля, да простит Бог чехов, женщина между сорока и смертью. И это нормально. У нее впереди много хорошего. Между сорока и смертью и есть самое-самое хорошее. Человек уже не лезет к другим, более сильным и важным, как мы говорим, в задницу с ботинками. Для него уже жизнь не противна, как квартплата. Это опять по-чешски. Он, человек, уже многое понимает и, как это по-русски… припадает… к глине. Можно так сказать?

— Конечно, пан Берёза… к земле.

— Вот-вот… «Жизнь в сорок лет только начинается»… Неплохая цитата из вашего синематографа.

— Да, так, пан Берёза. И в пятьдесят неслабо; начать всё с начала тоже. И в шестьдесят.

— Совершенно верно, Володя. Она всегда только начинается, Володя, эта жизнь. Она каждое утро — как ваш колобок, из которого можно что-то вылепить. Не так ли?

— Так, пан Берёза…

Наверное, я тоже когда-нибудь начну что-нибудь из чего-нибудь лепить. И каждый день — из колобка, символа, пардон, мирозданья. Воплощая в реальность сны мира.

Сильно сказал.