Ничего не скажу

Владимир Елистратов, 2023

Сборник юмористических рассказов о современной жизни. С легкой иронией и доброй улыбкой автор описывает наши будни и праздники, взглядом мудреца и художника находя в них новые яркие краски.

Шабат, который всегда с тобой

Сразу скажу, честно и откровенно: если выбирать между кошками и собаками, я выбираю собак. У меня их было четыре. Как говорит моя двоюродная сестра Нина: «Кошки — это ум, собаки — это любовь». Я выбираю любовь. Как Леннон. Но не все так просто, как я убедился недавно. Примерно месяц назад мой двоюродный дядя Федор и моя двоюродная же тетя Нелли как-то ехали по Калужке на своем ВАЗе-1151 по кличке «Гном». На дачу.

Они не были на ней с осени. Нужно было проверить, что там и как. АГВ и прочее. В преддверии нового дачного сезона. Дядя и тетя — пенсионеры. Выезжают на дачу в апреле — и до октября.

Дача километрах в ста от Москвы. Где-то на середине пути остановились попить кофе из термосов и промяться.

Попили кофе, промялись. В смысле целевого посещения лесочка. Посетили. Дядя — налево, тетя — направо.

Вдруг дядя Федор, уже почти до конца застегивая ширинку и жарко шепча «зашибись!», слышит голос тети Нелли:

— Теодорище!..

— Чего тебе, Нелипович?!

Это ее подлинная девичья фамилия. Ее так и звали на самом деле: Нелли Нелипович; а теперь она Нелли Савина, по мужу.

— Иди сюда, Теодорище!..

— А что такое?!

— Иди, иди, увидишь!..

И дядя Федор пошел. Видит: там тетя Нелли сидит на корточках и осторожно трогает пальцем какую-то то ли черную тряпочку, то ли черный пакетик:

— Гляди!

Дядя Федор глядит, а это никакая не тряпочка и никакой не пакетик, а кошка. Тощая, как обомжевший Сергей Зверев в анорексии.

— Это кошка, что ли? — спросил дядя Федор со свойственной всем мужчинам привычкой задавать дебильные вопросы, типа: «Ты уже пришла, что ли?», «Это суп, что ли?», «Уже утро, что ли?», «Это ты, моя жена Серафима, что ли?» и т. п.

— Нет, блин, мамонт.

— А чего это она тут делает?..

Тоже веселый вопросик, да? С очень глубоким смыслом.

— Диссертацию пишет.

Тетя Нелли несколько раз осторожно потрогала кошку в разных местах и уверенно произнесла:

— Это — «он».

— Кто — «он»?

— Кот, блин. Понимаешь? Кот это, Теодорище, а не кошка. Понимаешь? Не кошка, а кот. Тебе еще раз наглядно объяснить?

— А как ты это определила?

Я все-таки угораю над нами, мужиками.

— По бороде, блин. Ширинку до конца застегни, сексолог-недоучка.

Дядя Федор почесал бороду, покорно застегнул до конца ширинку и продолжил наглядную презентацию маскулинной умственной отсталости:

— У котов нет бороды. У них только усы.

— Да… — задумчиво произнесла тетя Нелли. — И как я с тобой почти сорок лет прожила?.. Парадокс. Ладно, Теодорище, иди и принеси хозяйственную сумку. Синяя такая, на заднем сидении лежит.

— Зачем?

— Будем котика брать. Совсем он, бедный, доходяга. Грязный весь, блохастый, небось. Выкинули, наверное, гадкие хозяева.

— Да у нас итак две кошары! — всерьез возмутился дядя Федор. — Да ты чего, Нелипович! Двое этих гепардов толстомясых. Тигров этих булимийных. Живем как в Уссурийском заповеднике. А тут — еще один кошак-нищеброд…

— Было два, станет три. С тебя, Теодорище, не убудет. Иди, блин, за сумкой.

И здесь сразу же тряпочка издала изможденное, но требовательное «мя», как бы солидаризируясь с тетей Нелли.

— Слыхал? Иди. Иди и неси.

Дядя Федор и тетя Нелли в итоге взяли кота. Съездили с ним на дачу, где все оказалось в полном порядке. Вечером вернулись назад, в Москву. Обработали котика, сводили к ветеринару и все такое прочее. Оказалось, что котик, хотя и сильно изможден, но в целом вполне здоров.

У Савиных, действительно, уже было два кота — вернее, кот и кошка, которых тетя Нелли тоже когда-то подобрала на улице. Они также когда-то были нищебродными тряпочками, но теперь отъелись и стали очень активными, живя под девизом «люблю повеселиться, особенно поесть».

Так что насчет «булимийных тигров» и «толстомясых гепардов» дядя Федор не очень преувеличивал.

Кошку назвали Бузова, потому что она (в смысле Бузова-кошка) всегда лезла, как и человеческая Бузова, на самое видное место, в центр, так сказать, событий, где изо всех сил позировала, кокетничала и делала все, чтобы стать звездой. Она действительно была чем-то очень неуловимо похожа на «телеОлю».

Единственное, наверное, их отличие заключалось в том, что хвостатую Бузову быстренько кастрировали, а бесхвостую — нет. Впрочем, за второй факт не ручаюсь.

А кота назвали Дудь, или — более развернуто — «кошкоблоггер», потому что он был страшно разговорчивый и мяукал почти постоянно по любому информационному поводу и даже без повода.

Дудя тоже кастрировали. Отчего он нисколько не стал менее разговорчивым, даже, пожалуй, наоборот.

«Бузова» и «Дудь» живут душа в душу.

Через несколько дней после поездки Савиных по Калужке мы с женой пришли в гости к дяде Федору и тете Нелли.

Тряпочка, найденная в лесу, уже стала солидным надувным шариком. Волосатой сарделькой. Черненькой, но с белой грудкой. Сарделька лоснилась и все время говорила «мя», имея в виду «дайте пожрать».

— Вы его как-нибудь назвали? — спросил я.

— Нет пока, — ответила тетя Нелли. — Все думаем и никак не придумаем.

— Может, назвать его «Черныш»? — предложил дядя Федор.

— Банально, — сказала моя жена. — Лучше — «Агатик».

— Изврат, — фыркнул я. — Какой еще «Агатик»?.. Изврат и упадочничество. Декадентские штучки. Он же жрет за восьмерых. Предлагаю — «Пищеложец»…

Дальше последовала напряженная интеллектуальная перестрелка.

— Бегемот?

— Библейско-литературные аллюзии. Перебор. Просто — «Пузик»!

— «Чернопузик»! Так точнее.

— Длинно. Предлагаю: «Багир». А что? Ласково «Багирик». Или «Пантерик»…

— Ты его еще «Сэром Джозефом Редьярдом Киплингом» назови.

— А что?

— Эта скотина, блин, черная, а мы все из-за него несем бремя белых людей.

— Мя! — подтвердил Киплинг, нависнув над своей миской, как зимний рыбак над лункой.

— Стоп. Мы слишком далеко зашли. Давайте просто — «Чурка».

— Неполиткорректно. Давайте — «Нигер».

— Лучше — «Афроамериканец». Сокращенно «Афрам»… Мне нравится. Почти «Абрам». Кот «Афраша». Оригинально…

И вдруг меня осенило:

— Слушайте, ведь вы — Савины?

— Ну! — хором ответили Савины. — Мы — Савины. И что?

— Так это значит, что эта ваша жирная тряпка должна быть «Саввой». Как бы в честь фамилии. Понимаете? Даже гимн такой ему можно сочинить, э-э-э…: «Меня зовут Савва, просто Савва, я черный котище. Я жирный котище. Я просто красава!..»

— А что?.. — сказала Нелли задумчиво. — Неплохо. Кот Савва, Саввик, Савватий, Савватик. Мило.

— А «Савва» — это, чтоб вы знали, — «Шабат», — наотмашь просветил я всех присутствующих. — Полное соответствие имени и характера. Этот ваш котик где-нибудь работает? На почте? Складе? В вузе? Или где?

— Нет, — ответили все. — Где же он может работать? Он же — котик.

— А что это значит?! — продолжал уже вдохновенно орать я, разогретый выпитым прежде коктейлем «Кот Селины». — Это значит, что он — чистый «Шабат». Он жрет, справляет, извините, естественные надобности, играет и — спит. Соответствует ли это истинному Шабату?! — возопил я, библейски распростерши руки к люстре Савиных в виде трех запыленных лилий.

— Соответствует, — ответил мне дядя Федор, наливая очередную порцию коктейля «Кот Селины».

— Так будь же ты Шабатом! — изрек я, с трудом целясь пальцем и глазом одновременно в кота, свежеокрещенного мною, который по-прежнему злобно выжидал кошачий корм в своей миске, как над зимней лункой задумчивый рыбак.

Мне остается заметить, что несколько дней назад моя жена провела сепаратные переговоры с Нелли, и кот Шабатик живет теперь у нас. Мое мнение при этом никого не интересовало. Меня просто поставили перед фактом. «И это — правильно» (М. С. Горбачев).

Пару дней мне было трудно найти контакт с Шабатом. У него просто не было времени налаживать контакт со мной. Он постоянно жрал, справлял естественные надобности, играл сам со всем, что находил в квартире: с карандашами сына, разбросанными по квартире носками, моими штанами, которые он радостно изодрал, и крепко спал.

А на третий день, вернее — ночь, он подошел ко мне, когда я спал своим тревожным пунктирным сном и стонал, как Вицын в «Кавказской пленнице», и, как собака, лизнул меня в щеку. Он лизнул меня в щеку, как все мои четыре собаки, и лег, урча, мне на грудь.

И вот теперь я — воск. И Шабат всегда со мной. Этот жирный, черный, наглый Шабат. Этот Шабат, который гуляет сам по себе. Как товарищ Киплинг, в честь которого его чуть не назвали.

И я терпеливо убираю, неся бремя белого человека по отношению к черному коту, его естественные надобности, регулярно подсыпаю ему корм и подобострастно глажу эту охамевшую тварь. И все ради того, чтобы он хоть раз в неделю, ну пусть — в месяц, ну пусть — в год поурчал у меня на груди. И лизнул мне хоть лицо, хоть пятку. Мне уже все равно.