Ничего не скажу

Владимир Елистратов, 2023

Сборник юмористических рассказов о современной жизни. С легкой иронией и доброй улыбкой автор описывает наши будни и праздники, взглядом мудреца и художника находя в них новые яркие краски.

Окружающая среда дуба — кабан

Живут на белом свете, а вернее в Москве, такие прекрасные люди: Саша Хренотёренко, Даша Хренотёренко и их дочь Глаша, тоже, как это ни удивительно, Хренотёренко.

Я их знаю довольно давно по детской площадке.

Все трое — крупные, полные, плотные. Но не безнадёжно-дрябло-жирные, а жизнеутверждающе упруго-мясистые. В полном своем хренотёрном соку.

Живут они уже давно в Москве, но родом Саша и Даша из города Твери. А в этом прекрасном городе, как известно, народ дородный.

Как однажды сказал мой знакомый тверичанин, «мы, тверские, такие большие, что сами в себя не влазим».

Не знаю, не знаю. Был в Твери, и не единожды: люди как люди. Наверное, миф. Но без мифов ведь скучно.

Саша Хренотёренко — водитель автобуса, его Даша — продавец в «Пятёрочке», а Глаша Хренотёренко учится в третьем классе. Хочет стать, как девяносто процентов женского населения России, да и всей земли, психологом. Или дизайнером. Думаю, станет.

Учится она так себе. Потому что элементарно ленится. Но девчонка она по своему тверскому умыслу умная, сообразительная и главное — большая приколистка. Часто непроизвольно. Что важно.

Если ей задать какой-нибудь вопрос, то она сначала обязательно сделает идиотически-недоуменное лицо, потом задумчиво что-нибудь откусит (она все время жуёт), грациозно оттопырив мизинчик цвета клубничной пастилы, и только потом уже ответит. И ответит — туши свет. Я бы сказал: туши звёзды. Или так: Вселенная, не горюй.

Помню, как-то говорит мне Саша:

— Володь, ты ведь этот… как тебя… не филателист, а этот, как его…

— Филолог.

— Во. У моей Глахи, понимаешь, завтра русский. Типа контрольной, или как ее… А я в нем, в русском этом, — как вша в астрономии. Мне в школе еле-еле трояк натянули. Как скажут: расставьте, бляха-ковидла, запятые — у меня аж икота в кишках. Возьмите, говорят, это… как его?.. причастное в оборот! А у меня сразу сердце — как ломаный кардан… Жуть! Вот я и стал на всякий случай запятые после каждого слова ставить. Мне учительница говорит: ну что ты, Хренотёренко, их всё ставишь и ставишь? У тебя же в предложении запятых больше, чем китайцев в Китае! Я говорю: запас карман не тянет.

Пожалела меня Варвара Ивановна, Царство ей Небесное, трояк нарисовала. Добрая была женщина, трёх собак в свое время приютила. И меня, пса последнего, спасла. Ну и вот. Я и говорю, Володь, не в службу, а в дружбу, хоть пять минут моей Глахудре удели. Объясни ей, что там, в этом вашем русском языке, к чему. А то она насчет русского вся в меня. Запятую от точки не отличает. Несет двойку за двойкой. Это ж позор на весь наш род Хренотёренок. Жуть!

— Ладно, — говорю, — уделю.

Сели мы в Глашиной комнате за Глашин стол. У Глаши — бутерброд с колбасой. У меня — ручка.

— Какая у вас, Глаш, тема? — спрашиваю.

Глаша, как всегда, предельно изумилась, потом откусила от бутерброда, оставив в бутерброде аккуратное эстетически безупречное полукружие залива, не торопясь прожевала колбасу и сказала:

— А можно я вас буду называть «мистер Вова»?

— Можно. Меня еще так никто не называл.

— А вы знаете, кто я, мистер Вова?

— Кто?

— Я — колбасная моль.

— Очень хорошо. Тема-то какая? В смысле русского языка.

Изумление, укус, жевание:

— На Антона похоже.

— На какого Антона?

Трехчастная пауза (дальше я в этом рассказе про ее этот стандартный ритуальный триптих буду опускать):

— Есть такое явление, мистер Вова… Его зовут Антон.

— Так… ничего не понял. «Явление Антон». Так…

— У Антона есть враг.

— А как его зовут?

— Тоже Антон.

— Тёзка, что ли?

— Тёзка. Но они — как кошка с собакой.

— Дерутся?

— Жуть.

«Жуть» — это очень частотное слово в семье Хренотёренко. Обозначает, что хочешь: «здорово», «очень плохо», «конечно», «не говори» и т. д.

— Так… — продолжил я не понимать, — тёзки явления Антоны дерутся как кошка с собакой…

— Жуть.

— Это точно задание по предмету «русский язык»?

— Точно. Наш училоид так и сказал…

— Кто сказал?..

— Николай Николаевич. Наш училоид по русэйшену.

— Кошмар какой-то…

— Я и говорю — жуть!

— Учитель по русскому?

— Так скучно. Лучше «училоид по русэйшену Ник Ник».

— Ну ладно. Приведи мне пример, чтоб я понял.

— Ща, колбасы еще принесу. Вам надо, мистер Вова?

— Нет, спасибо, Глашенька.

— Ну что ж, мистер Вова, вы сделали свой выбор!.. Я ща.

«Ща» наступило через пятнадцать минут. Видно, Глаша там что-то еще захряпала.

— Вы знаете, мистер Вова, что есть такой писатель — Толстый? — спросила меня Глаша с докторской наперевес.

— Не Толстый, а Толстой.

— О’кей. Толстый-Толстой написал книгу. Ник Ник нам показывал эту книгу. Она очень толстая. Вся в писателя. Эта книга называется «Война и мир». Так вот, мистер Вова, «война» и «мир» — Антоны. Вроде кошки с собакой.

— А-а-а!.. Антонимы!

— Да. Но так скучно. Лучше — Антоны. У нас в классе есть Антон. Полный придурок. Сопли собственные ест.

В это время в комнату заглянула Даша.

— Ну как, занимаетесь? — улыбнулась Даша.

— Занимаемся, — растерянно улыбнулся я.

— Мам, принеси яблоко, жуть есть хочу, — улыбнулась Глаша.

— Глаш, а где «пожалуйста»?

— Мам, ну ты без «пожалуйста» прям как машина без бензина.

Через минуту Глаша, жуя яблоко, говорила:

— Я эти Антоны ваще не поняла. «Мама» и «папа» — это Антоны? А, мистер Вова?

Я был в полной растерянности.

— Не дай Бог… Понимаешь, Глаш, антонимы — это слова противоположные по смыслу. Вот, например: «далеко». Какой у него антоним?

— «Близко».

— Очень хорошо. Другой пример: «умный». Какой антоним?

— Антон.

— Какой Антон?

— Из нашего класса. Придурок, который сопли…

— Глашенька, пожалуйста, дорогая, напрягись… «Умный»?..

— «Глупый».

— Замечательно. Теперь понимаешь?

— Жуть!

— Но не все слова, Глашенька, имеют антонимы.

— Как это?

— А так. Есть, к примеру, слово… ну… «кухня». Разве есть у слова «кухня» антоним? Подумай хорошо, Глашенька.

Глаша по своему обыкновению ужаснулась, потом задумалась, философски созерцая огрызок яблока. После некоторого колебания слопала огрызок вместе с костями и ответила:

— Есть.

— Какой?

— «Туалет».

Теперь уже задумался я, философски созерцая ручку. В моей голове табунами стремительно пронеслись какие-то загадочные словесные лошади: «семантические подтексты», «сопутствующие коннотации» и тому подобная филологическая чушь.

Но мои бесплодные раздумья прервала Глаша:

— Мистер Вова, я три минуты отдохну?

— Хорошо, Глашенька, отдохни.

Глаша тут же завернулась в одеяло и стала более чем энергично ползать по комнате. Она ползала долго, дольше, чем три минуты, потом она спросила:

— А вы знаете, кто я на самом деле, мистер Вова?

— Кто, Глаш? — спросил я почти безнадежно.

— Я — казахский червяк.

Тут я в очередной раз впал в ступор. «Червяк» еще более или менее понятно. Но почему «казахский»? А не, например, «гренландский»? Или «вьетнамский»? Не знаю, что сказать. Но убей меня бог — «казахский» прикольнее.

Из ступора меня вновь вывела Даша, которая, по-прежнему мудро улыбаясь, заглянула в комнату и спросила:

— Занимаетесь?..

— Занимаемся, — улыбнулся я.

Глаша, выглядывая из одеяла:

— Мам, конфету… пожалуйста… принеси.

— Нет конфеток, Глаш…

— Ну…

Глаша задумалась и выдала:

— Без конфеток дом не чаша.

Через минуту, когда Глаша вылезла из одеяла, перестав быть казахским червяком, я спросил ее:

— Кроме русского у вас какие-то домашки есть?

— Есть. Окружайка.

— А! Окружающий мир. Очень хорошо. И что там вам задали?

— Да вот… Какая окружающая среда у дуба…

— И какая же, Глашенька?

Долгая пауза.

— Я написала: «кабан».

— Логично, — произнес я после еще более долгой паузы.

Глаша:

— У дуба ведь детки — желудишки. А кабанчики любят желудишков. Правильно, мистер Вова?

— Правильно, — ответил мистер Вова.

Господи, где я?..

Не знаю, как это получилось, но Даша заглянула в этот момент в комнату Глаши и о чем-то долго говорила с ней.

И вот с тех пор в семье Хренотёренко есть такая традиция: например, папа Саша сел, извините за подробность, в туалет (антоним кухни). Из своей комнаты Глахудра кричит:

— Пап, блин, ты где?!

— Окружающая среда папы — толчок, — хладнокровно отвечает папа Саша.

Потом папа Саша, уже совсем не хладнокровно соскучившись по маме Даше, звонит ей и нервно спрашивает:

— Дарьянмар, ты где?.. Я уже заждался! Это какая-то жуть! Когда ты уже придёшь?!

— Окружающая среда Даши — все еще «Пятерочка»… Скоро буду, Хренотёрлик ты мой. Как ты там?

— Окружающая среда Саши — неразделенная любовь…

Вот так и живем. И какая же у меня окружающая среда? Моя семья. Во всех ее самых разнообразных и непредсказуемых проявлениях.

И никаких Антонов.