Жизнь прожить – не поле перейти – 1. Деды. Книга I

Владимир Виленович Лиштванов

Можно изучать историю по тщательно отрецензированным лекциям и учебникам, можно по кинохроникам и вырезкам из старых газет, однако для полного «погружения» в историческую эпоху лучше всего проследить за судьбами современников. Такие истории врезаются в память, потому что несут сильный психологический заряд. Предлагаемая Вашему вниманию семейная эпопея трёх поколений людей как раз из таких. Первая книга охватывает период с 1911г. по 1938г.

Глава третья

Известие о начале войны Григорий Иванович Михеев, купец первой гильдии, получил из газеты. В ней сообщалось, что в шесть часов вечера 18 июля 1914 года германский посол граф Пурталес посетил в Санкт-Петербурге министра иностранных дел С. Д. Сазонова и сообщил, что по решению его правительства с полуночи Германия находится в состоянии войны с Российской империей.

Эта новость сильно встревожила, Григория Ивановича.

Он грузно сел в кресло и задумался. Начало войны может много изменить не только в его судьбе, в судьбе близких, но и в судьбе всей империи.

Спустя час, как Григорий Иванович прочёл эту новость, приехал его друг и компаньон Филиппов Фрол Афанасьевич, держа в руке свежий номер газеты.

— Григорий Иванович, — начал уже с порога взволнованный Фрол Афанасьевич, — ты читал свежий номер газеты? Война началась!

— Да, читал, — ответил Григорий Иванович.

— Ну и что ты скажешь на это?

— А что сказать? Война уже давно зрела в Европе, но я не ожидал, что она начнётся так скоро.

— Я тоже. Но это даже хорошо, что мы будем воевать с Германией. Давно пора приструнить их! А то, поди ж, всюду у нас немцы. Куда ни кинь, на немца попадешь. В промышленности — немцы, в торговле — немцы, я уж не говорю о медицине и образовании, где их собралась тьма тьмущая, хоть пруд ими пруди.

— Ты совершенно прав! Это ж слыханное ли дело? Германия завладела почти половиной нашей торговли. Прав социалист — революционер Огановский, говоря, что Россия принимает черты германской колонии.

— Ну, это он, пожалуй, сильно сгустил краски.

— В том-то и дело, что не сгустил. Вон и в резолюции Союза южных российских экспертов указывается, что Россия должна освободить себя от экономической зависимости от Германии, которая унижает её как великую державу.

— Я что-то не слышал об этой резолюции.

— Как же, как же, о ней писали в «Биржевых ведомостях» ещё в марте сего года.

— Значит, я пропустил это сообщение. Но что же теперь будет?

— То-то ж и оно, что может многое произойти.

— Ну, немца мы быстро осилим.

— В этом нет сомнения. У меня есть знакомый в военном ведомстве, так он говорил по большому секрету, что у нас всего достаточно для ведения этой компании: и оружия, и боеприпасов, и обмундирования, и провианта, и фуража.

— Ещё б не хватало провианта! Только мы с тобой поставляем для армии несколько тысяч пудов в год. А сколько таких купцов по всей империи?

— Да, всего достаточно, да и людских ресурсов у нас много, так что немца мы должны одолеть и чем быстрей, тем лучше. Но что-то мы с тобой увлеклись разговором. Может чайку? У меня, Фрол Афанасьевич, есть превосходный английский чай, его мне недавно специально из Вест-Индии привезли. Он ни чем не уступает нашему Иван-чаю.

— Благодарствую, Григорий Иванович, с превеликим удовольствием откушаю чаю.

— Дуня! Дуня! — громко позвал горничную Григорий Иванович.

В комнату вошла скромно одетая, стройная, миловидная девушка, горничная Дуня.

— Дуня, сообрази-ка ты нам чайку.

Через несколько минут Дуня принесла горячий самовар с заварочным чайником и поставила на стол. Поставила сахарницу с кусочками сахара, два чайных блюдца, положила перед гостем и хозяином по чайной ложке, затем поставила по чашке чаю перед ними и вышла из комнаты.

— Отведай Фрол Афанасьевич настоящего английского чая. Наша Дуня его специально по английской методе заваривает.

— Откуда она их методу знает? Ведь явно Дуня из нашей губернии, из деревни, а в наших деревнях, англичан отродясь не бывало.

— Так это ж я её научил. Меня научил один английский купец, а я научил Дуню, вот теперь она и заваривает чай по всем правилам.

Над чашкой поднимался лёгкий пар, разнося по комнате своеобразный, но приятный аромат напитка.

Фрол Афанасьевич наклонился над чашкой и стал вдыхать, наслаждаясь непривычным запахом.

— Очень недурно пахнет, — отметил он.

— А ты отведай, отведай его, — потчевал гостя Григорий Иванович.

— Да, — проговорил Фрол Афанасьевич, отхлебнув немного напитка и почувствовав приятный, слегка вяжущий вкус чая, — отменный напиток, отменный.

— А я что говорил! Его пить — одно наслаждение. Ты вот ещё сахарку кусочек, другой возьми, попробуй в прикусочку. Это тебе лучше позволит, оценить сей напиток.

Фрол Афанасьевич, расколол сахар специальными щипчиками и маленький кусочек положил в рот, запивая чаем.

— Да, божественный напиток, — проговорил он, — действительно, сей чай ничем не уступает Иван-чаю, а аромат, пожалуй, лучше.

— Вот видишь, я, что зря тебе предлагать не буду, — самодовольно проговорил Григорий Иванович, продолжая с наслаждением прихлёбывать заморский напиток, — пожалуй, скоро англичане перестанут закупать у нас Иван-чай, а перейдут на чай из колоний.

— Вряд ли, наш чай закупается многими странами. Да и пользы человеку от него много. Он силу, бодрость и здоровье даёт, а английский чай, ещё неизвестно какую пользу несёт.

— Это верно. Наш чай очень полезем человеку, особенно мужеского пола. От него вряд ли кто откажется.

Компаньоны прервали разговор и сосредоточенно начали наслаждаться чаем, погрузившись каждый в свои думы.

— Меня вот что тревожит, — после некоторого молчания проговорил Григорий Иванович, — как бы война с немцами не повлияла на устои монархии.

— Монархия сама себя дискредитирует, — задумчиво проговорил Фрол Афанасьевич, — виданное ли дело, что б какой-то безграмотный мужик давал советы царственной особе.

— Да, — подхватил Григорий Иванович, — мне знакомый из военного ведомства тоже, что-то об этом сказывал. Это уж, совсем ни в какие ворота не лезет, совсем осквернили святую Русь.

— Поэтому чего удивляться, что все не довольны этим.

— Да ещё, вон пишут в газетах, опять бастуют рабочие в Петербурге и Москве.

— А этих я вообще не понимаю. Ещё лет десять назад, на крестном ходе в Коренной пустыне я встречался с Саввой Морозовым, так он сказывал, что для рабочих он создаёт все условия для жизни и работы. Есть возможность поесть на заводе. За полторы копейки там давали на обед борщ, кашу с мясом и компот из сушеных яблок.

— Так это очень даже неплохо.

— Не то слово, это хорошо по нашей жизни. Для рабочих из других мест, а особенно из деревень, Савва обустроил специальные дома. Там они могут жить не только в одиночку, но и семьями.

— Это тоже неплохо.

— Если же у кого из семейных, есть маленькие дети, то им создал детские заведения, где рабочие — родители могут оставить ребенка под присмотром воспитателя, там ребенок будет накормлен, напоен и под присмотром. Чтоб родители спокойно работали, а не беспокоились о чаде.

— Но ведь не все такие, как Савва. Многие промышленники не заботятся о рабочих.

— Хороший хозяин должен заботиться о работниках. Ведь когда у рабочих налажен быт и все хорошо в семье, то они лучше работают. Больше приносят прибыли хозяину. У них не возникает мысли бастовать.

— Это верно, вот только не все это понимают.

— Кто это не понимает, тот и получает кучу неприятностей на голову.

— Совершенно справедливо! Нет государственного мышления у многих промышленников. Да ещё эти смутьяны — социалисты, которые революционерами себя прозывают, продолжают народ искушать, как демоны — искусители.

— Да, бунтарские идеи очень заразительны! Виданное ли дело, вместо того, что б ловить бунтарей и в кутузку сажать, губернский полицмейстер дома вечерами, выпроваживает детей из залы, садиться за рояль и распевает революционные песни!

— Не может быть!

— Вот те крест, — набожно проговорил Фрол Афанасьевич и перекрестился, на святые образа, — мне это доподлинно известно, от доверенных людей слыхивал.

— По этой причине и нет порядка в Отечестве! Фрол Афанасьевич, может ещё чашечку чая? — спросил Григорий Иванович, видя, что гость уже осушил чашку.

— Нет, Григорий Иванович, благодарствую покорно за угощение, но пора идти. Мне ещё надо по делам в губернскую управу наведаться с визитом, так, что не обессудь, выпью твоего изумительного чая в другой раз.

— Ну, как знаешь, а то может, задержишься ещё?

— В другой раз обязательно задержусь, но не сейчас, — проговорил Фрол Афанасьевич и встал из — за стола.

Григорий Иванович тоже поднялся и стал провожать гостя.

— Ты поедешь в Коренную пустынь к возвращению иконы в Знаменский монастырь? — спросил Фрол Афанасьевич.

— А как же? Обязательно надо ехать.

— Вот и я думаю съездить.

— Поехали вместе.

— Поехали. Ну, прощевай Григорий Иванович.

— Прощай Фрол Афанасьевич.

На этом компаньоны распростились, и Григорий Иванович пошел в кабинет. Там он попытался заняться некоторыми неотложными финансовыми документами, но мысли о начавшейся войне не давали покоя.

На улице начало смеркаться. Григорий Иванович зажег свечи, как вдруг в дверь нетерпеливо постучали.

— Войдите, — ответил Григорий Иванович.

Дверь открылась и на пороге, появился сын. Это был молодой человек, лет двадцати пяти в форме поручика. Григорий Иванович порывисто встал из-за стола и быстро направился к нему. Они, молча крепко обнялись, затем, Григорий Иванович немного отстранил сына от себя и посмотрел оценивающим взглядом.

— Как ты возмужал Сергей, и уже поручик. Ведь давно ль подпоручиком был?

— Да, отец, недавно присвоили мне звание поручика.

— Рад, очень рад за тебя. К нам какими судьбами?

— Дали краткосрочный отпуск.

— Надолго?

— На десять суток. Немного передохну, а там на фронт.

— Это хорошо, Дуня приготовит твою комнату.

— Дуня недавно у нас горничной?

— Да, пару месяцев.

— А откуда она?

— С Льговского уезда, село кажется, Груней называется.

— Где ты таких симпатичных горничных находишь?

— Это не я, это мать твоя, Александра Никифоровна, она хлопотала. Её кто-то просил, из знакомых, за Дуню, взять в горничные.

— Ну и как, справляется?

— Очень работящая, всё исполняет. Александра Никифоровна просто не нарадуется.

— Это хорошо. Как поживает мой друг детства Степан Голощапов?

— Всё с переменным успехом.

— Это как?

— Уж больно пристрастился к карточной игре, ни как не может вовремя остановиться.

— И много проигрывает?

— Очень много. Вот намедни взял у меня в долг приличную сумму, принялся заново за наше купеческое дело, получил приличный барыш. Со мной рассчитался. Я, правда, как с твоего друга детства, не стал с него процент брать. Он ещё закупил товара и с выгодой продал, получив отменную прибыль.

— Так это ж хорошо, человек в гору пошел.

— Хорошо, да не очень. Тут в него словно бес вселился. Снова начал играть в карты и всё спустил. Причем не только все нажитые деньги, но и в долги влез на несколько сотен рублей золотом. И так у него это уже не первый случай.

— Жаль парня, он башковитым был.

— Башковитый, то башковитый, а вот справиться с пагубной страстишкой не может.

— Да, во всех делах, а особенно в карточных играх, надо знать меру.

— А он меры не знает, вот и платит за это. Ну да ладно, Бог ему судья.

— А как мой дядюшка, твой брат, продолжает разоряться?

— К сожалению, не везёт ему в торговле. Сколько я не помогаю, сколько не вытаскиваю из долгов, а он снова вязнет. Он в них, как в шелках.

— Да, жаль человека. Явно торговля, не его дело.

— Всё может быть, но я не могу оставлять брата в беде. Ты наверно устал с дороги, сейчас Дуня приготовит постель у тебя в комнате, — сказал Григорий Иванович и позвонил в колокольчик.

На пороге кабинета появилась горничная со свечой в руке.

— Дуня, — сказал Григорий Иванович, — приготовь постель для Сергея Григорьевича в его комнате.

— Хорошо, Григорий Иванович, — ответила девушка и вышла из кабинета.

— Опять неполадки с этим новомодным электричеством, — недовольно пробурчал Григорий Иванович, — Снова не горят электрические лампочки. Уже двенадцать лет, как в городе построили электростанцию. Более пяти лет, как в Курске появились электрические лампочки. Наладить же бесперебойную подачу электроэнергии в дома добропорядочных граждан не могут! Эх, Россия — матушка!

— Да, медленно приживаются новшества науки и техники на нашей земле, но пожалуй ты прав отец, — помедлив немного, проговорил сын, чувствуя усталость во всём теле, — надо мне отдохнуть с дороги. Пойду-ка я спать.

— Конечно, иди, отдохни сынок. Дуня тебе в комнате оставит зажженные свечи.

— Сергей пошел к себе. Из-под приотворенной двери комнаты пробивался неяркий луч света. Он осторожно приоткрыл дверь и с замиранием сердца остановился.

Его комната, за время отсутствия, ничуть не изменилась. Так же стоит у стены платяной шкаф, у противоположной стены — кровать, а около окна — письменный стол.

На столе стоял подсвечник с горящими свечами. Капли расплавленного воска медленно стекали по свечам, постепенно застывая. От этого казалось, что они плачут жгучими горячими слезами. Как бы о чем-то скорбя и тоскуя, о чем-то, только им одним известном…

Ровное пламя мягко освещало небольшую комнату Сергея, наполняя её с детства знакомым уютом и спокойствием.

Горничная ещё не закончила застилать кровать.

Пластичная, соблазнительная фигурка Дуни, плавно изгибалась при взбивании подушки, вызывая восхищение и смутное желание в душе Сергея.

Свет от свечей падал на сосредоточенное лицо девушки, подчеркивая приятную красу, простой русской деревенской красавицы.

— Где ж таких красавиц выращивают? — решал прервать молчание Сергей.

— Ой, Сергей Григорич, — проговорила вздрогнувшая Дуня, — вы меня испужали.

— Неужели я такой страшный? — с легким лукавством в голосе спросил Сергей.

— Не, шо вы, — простодушно ответила Дуня, — вы симпатишный.

— Так чего ж испугалась?

— Маленько задумалась о своем.

— Так ты не ответила на вопрос. Где ж таких красавиц выращивают?

— Шо я, растение, какое, шо б меня выращивали?

— Конечно ты не растение, но ты так же прекрасна и свежа, как куст чудесных роз, распустившийся в сказочных садах Семирамиды.

— Вы надо мной смеётесь наверно, Сергей Григорич, — слегка зардевшись от смущения, проговорила Дуня.

— Нет, правда. Но ты не ответила. Откуда ты, красавица?

— Да я нашенская, из Льговского уезда.

— Уезд по городу Льгову назван?

— Да, кажись так.

— Интересно, почему у него такое название?

— Бабы сказывают, шо какой-то князь построил этот город для жены — Ольги, вначале город так и называли «Ольгов», но потом буква «о» потерялась и его, тапереча называют «Льгов».

— Да, красивая история, но наверно это просто сказка.

— Мне не ведомо, что слыхала от баб, то и сказываю.

— Так ты что, из самого Льгова?

— Нет, я из села.

— Что за село такое?

— Верхней Груней кличут.

— Небось, и жених у тебя есть?

— Есть, — сильно покраснев и потупив взор, произнесла Дуня.

— Ты его любишь?

— Это у господ — любовь, а у нас, как отец с маткой скажут, так и будет.

— Что ж, тебе жених совсем не нравится?

— Отчего, нравится, он симпатишный.

— Так чем же ты не довольна?

— Мы всем довольны, нам роптать не положено.

— Когда ж свадьба?

— Сватали на Покров.

— Так сейчас война с Германией началась, наверно жениха в армию призовут.

— Нет, не призовут.

— Это почему так?

— Он первенец, старший сын в семье. Мне бабы сказывали, что старших сыновей не берут в армию.

— Ишь, какая грамотная.

— Нет, я малограмотная, но мир не без добрых людей, вот оне то мне все и растолковали, — проговорила Дуня, заканчивая застилать кровать, — Всё, Сергей Григорич, можете ложиться почивать, а я пойду, дел ещё много надо переделать.

— Постой, поговори ещё со мной.

— Нет, Сергей Григорич, мне ещё много дел по хозяйству, а уже ночь на дворе.

С этими словами Дуня вышла из комнаты, оставив Сергею подсвечник с горящими свечами.

Сергей взял в руку подсвечник со свечами и медленно вышел из комнаты в коридор, провожая заинтересованным взглядом прелестную фигурку быстро удаляющейся горничной.

В коридоре он столкнулся со старшей сестрой. Это была стройная девушка в длинной коричневой юбке и бежевой кружевной кофточке с воланами. Её миловидное лицо источало деловитость и лёгкую надменность. В детстве она старалась командовать Сергеем, и видимо это желание сохранилось до сих пор.

— Здравствуй Сергей, — грациозно поздоровалась она.

— Здравствуй Валентина, — ответил Сергей, — ты всё хорошеешь не по дням, а по часам.

— А ты так же мил, учтив и галантен?

— Стараюсь, дорогая сестрица, стараюсь.

— Давно приехал?

— Нет, совсем недавно.

— И уже успел положить глаз на новую горничную, — поймав направление его взгляда, слегка ревнуя, проговорила сестра, — Что, хороша девка?

— Да, хороша! Малость забита только, но если приодеть, да научить манерам и грамоте, так многим барышням даже высшего света не уступит.

— Неужели решил ею заняться?

— А почему бы и нет?

— Она же простая горничная из глухого села.

— А мне уже опротивели эти напыщенные девицы, ничего не имеющие в голове, но кичащиеся родовитостью.

— Но Дуня тоже не блещет умом.

— Ум у неё просто не развит, он спит в девственно — первобытной природной колыбели.

— Да ты ни как уже успел влюбиться?

— Влюбиться, может это и громко сказано, но провести с ней некоторое время наедине, для обоюдного удовольствия, я б не отказался.

— Ну — ну, удачи тебе в начинаниях братец, — ехидно проговорила сестра и пошла прочь.

— Премного благодарен, — язвительно ответил ей вслед Сергей и добавил, — ладно, пойду спать. Утро вечера мудренее.

Сергей, в задумчивости, вернулся в комнату, поставил подсвечник со свечами на стол, медленно разделся и, потушив свечи, лег в постель.

Перед глазами возник образ этой простой деревенской девушки, так пленивший пылкое юношеское сердце.

Сергей любовался им и в душе воцарился мир и покой.

Вскоре усталость повергла его в пучину сна, и он провалился в негу сновидений, полностью отдавшись их чарующему воздействию.