Мгновение Ока

Владимир Бурлачков, 2019

«Мгновение Ока» – роман, прежде всего, сатирический. Он – о современной жизни, ее коллизиях и перипетиях. У романа – фантастический сюжет. Наша планета становится местом встречи двух представителей высшей цивилизации. Их беседы предопределяют философичность романа. Эпиграфом к нему могли бы стать слова одного из персонажей: «Я никогда не потакал обстоятельствам и не церемонился с ними. Моей судьбе досталось от меня». Главные герои романа – три товарища – люди веселые, творческие и неунывающие. Богаты сюжетные линии произведения. На его страницах разыскивают друг друга биологическая мать и ее сын; неожиданно встречаются женщина с донорским сердцем и мужчина, любивший девушку, ставшую донором после гибели. «Мгновение Ока» – книга о человеческих судьбах и, главное, о любви.

V

У перекрестка Ведеев остановился, огляделся и подумал: «Столько лет ходил по этой улице, смотрел по сторонам и о чем-то рассуждал. И не вспомнить, о чем именно».

Направо по улице — к школе, налево — к пруду. За перекрестком на месте его дома высилось огромное здание с большими лоджиями. На другой стороне улицы еще давно, когда учились в школе, снесли ладные двухэтажные домики с застекленными террасами и взгромоздили на их месте три стандартные двенадцатиэтажки.

Ведеев шел по тротуару вдоль ряда старых сосен и старался угадать, где стоял его дом.

Взглянул на противоположную сторону и прошептал про себя: «Как же так?». Крайней из двенадцатиэтажек не было. Место, где она стояла, огораживал серый, некрашеный штакетник, а за ним среди деревьев виднелся двухэтажный деревянный дом с двумя застекленными террасами одна на другой.

«Это что такое?» — подумал Ведеев и остановился.

«Нет, все нормально!» — сказал он себе и стал быстро переходить улицу.

Прошел по тротуару вдоль серого забора и остановился у калитки. Верхний край одной из досок был отломан. В прорехе виднелась дорожка к дому, клумба, а дальше — клены вокруг врытого в землю стола и две скамейки.

Лешка Заломкин был старше на два года. Но иногда милостиво приглашал сыграть в шахматы. Летом сидели за этим столом под кленами. Осенью все кругом было в золотых кленовых листьях.

Дом снесли, а Лешка переехал в многоэтажку у станции. Этажом выше жили девчонка из параллельного класса и ее брат — хозяин шикарного спортивного велосипеда.

Ведеев остановился, огляделся и сказал себе: «Двенадцатиэтажный дом был! Лешка Заломкин был! Дом тоже был, но его сломали!». И раздраженно выкрикнул:

— Но дом стоит!

«И вообще — какого хрена я сюда сегодня заявился? — думал он. — Что меня принесло? Я в здравом рассудке! Лешкиного дома тут давно нет! Хотя как же…»

Ведеев шагнул к калитке, просунул руку в прорезь между досками и нащупал длинный крючок.

«Вот! Крючок есть! — радостно подумал он. И тут же спохватился. — Как же так? Какой крючок? Забор сломали вместе с домом!».

Надо было поскорее уйти. Смотаться от греха подальше, а потом все это обмозговать. И главное, успокоиться.

Дверь террасы на первом этаже распахнулась, и на крыльцо вышел человек в сером свитере. Спустился по ступеням, махнул рукой и крикнул:

— Эй, кто там? Заходи!

Ведеев скинул крючок и распахнул калитку.

Дорожка в кусках старого асфальта, почтовый ящик, прибитый к сосне, скамейка у крыльца.

Ведеев сделал несколько шагов вперед и крикнул:

— Я не понимаю!

Человек в сером свитере приблизился к нему и спросил:

— Чего ты не понимаешь?

— Заломкин! — выкрикнул Ведеев.

— Ба! Серега! Ведеев! Ты?! Почему не заходил? — Заломкин радостно раскинул руки. — Пошли, покажу!

Они обогнули дом и оказались во дворе.

«Да, все, как и было, — думал Ведеев. — Бревенчатый сарай. Яблоневый сад и застекленная беседка с острой, высокой крышей».

— Видишь, все на своих местах! — сказал Заломкин.

— Ну, да, — тихо произнес Ведеев.

Прошли в дом. Из прихожей дверь вела в комнату с большим окном. Два покрытых светло-серой тканью, громоздких кресла и телевизор на комоде.

— Смотрели футбол! — выкрикнул Ведеев. — Чемпионат мира! Наши продули!

— Ну и память у тебя! — сказал Заломкин. — Особенно насчет того, что продули.

— Но мне надо уйти, — проговорил Ведеев.

— В коем веке появился и сразу уйти! — Заломкина что-то сильно веселило. — Впрочем, ты — молодец! А то зашла недавно Юлька Галушкина из параллельного класса, заорала: «Свят! Свят!» и бежать!

Ведеев внимательно посмотрел на Заломкина и выкрикнул:

— Но ведь правда! Правда!

— Для этого и сделано! — деловито сообщил Заломкин. — Сделано, чтобы все могли зайти и сказать: «Правда! Правда!».

— Что сделано? — не понял Ведеев.

— Чай или кофе? — спросил Заломкин.

— Давай, чего не жалко, — ответил Ведеев, и почувствовал, что по вискам течет пот.

Прошли на кухню. На бежевой тумбочке стоял большой аквариум. Среди водорослей и белых нитей из пузырьков воздуха плавали две желтые рыбины.

— Раньше у тебя скалярии и барбусы были, — вспомнил Ведеев.

— Скалярии искал, но пока не нашел, — ответил Заломкин и включил чайник.

Ведеев посмотрел в окно. Стена сарая и яблоня перед ней. Так и было.

— Я в свой старый дом приходил, когда его начали ломать, — сказал Ведеев. — Побродил вокруг, посмотрел. Хоть и жалко было, а больше думал о том, что вся жизнь еще впереди.

— А я не видел, когда мой дом ломали, — тихо проговорил Заломкин. — Уезжал куда-то.

«Нет, все-таки надо отсюда побыстрее уходить», — подумал Ведеев.

Заломкин налил чай в высокие белые чашки, сел на табуретку и сказал:

— Вдруг такой период жизни настал, что начало меня мутить. Чего-то хотелось, а какого рожна — непонятно! И ни с того, ни с сего дошло, в чем дело. Думаю, коли в прошлые времена не вернуться, так хоть в прежнее пространство попасть. Хоть на старое, привычное посмотреть. И тут я все понял: я — человек пространства. Мне надо — чтобы из дома выйти и попрыгать по земле, по которой в детстве ходил. А все остальное — это не для меня, это пусть другие пробуют. И оказалось, что дело — за малым. Снести двенадцатиэтажку, которую на месте моего дома взгромоздили!

— И ее нет! — вскрикнул Ведеев. — И это ты?!

— Остальное все — дело денег и техники. — Заломкин подвинул к себе чашку с чаем. — Построил в поле за Яузой большущий дом с огромными квартирами и всех туда переселил. Только Алешкина переезжать отказалась. Тут, мол, она на своем участке живет. Пришлось ей в соседнем доме квартиру покупать.

— А это все откуда? — Ведеев оглядел стены и потолок.

— Работал архитектор. По фотографиям восстанавливал.

— Надо же! — воскликнул Ведеев. — Неужели так можно!?

— Но народ от всего этого пугается! — сказал Заломкин. — И не так, как ты, а до обморочного состояния!

— Еще бы! — радостно заорал Ведеев. — Зато, как приятно! Приятно о себе думать, что ты — не это самое! Не сбрендил! — И он глотнул горячего чая.

— Ты песни под гитару поешь? — спросил Заломкин.

— Говорят, что лучше, когда я не пою, — признался Ведеев.

— Весной и осенью у меня здесь — фестиваль бардовской песни. Народу собирается — тьма! Всю траву вытаптывают.

— А как начальство на это смотрит? — спросил Ведеев. — Не на фестиваль, а на это все!

— Начальство свое дело знает! Приходят, собирают! Пошли, дом тебе покажу!

По светлой, из свежего дерева, широкой лестнице они поднялись на второй этаж и вышли на террасу. В одно из окон билась ветка клена.

— С деревьями — целое дело было, — сказал Заломкин. — Молодые я не хотел сажать. Привозили вон какие здоровенные! Но террасу я утеплил. Отошел от традиции и проекта.

— Представляю, как будет, когда у тебя яблони зацветут.

— Жду! — мечтательно произнес Заломкин. — Тебе позвоню, когда начнется. Приезжай, посмотри!

— Я помню, как мой сад цвел.

— У тебя знатный сад был, — сказал Заломкин.

Они сели в низкие мягкие кресла. Заломкин вытянул ноги, положил руки на подлокотники и сказал:

— Никогда не думал, что коммерцией займусь. Хотел стать ученым и стал! У меня монография выходила по вычислительным системам. В вашем классе кто математику вел? Вера Викторовна? Я так математику хотел выучить, а с учительницей у меня не сложилось. Понять не мог, почему она меня шпыняет. Может, я наговариваю на нее, но с какого-то времени мне начало казаться, что это из-за отца. Ты помнишь, он у меня мебельной фабрикой заведовал. У него вся школа мебелью отоваривалась. Поэтому ей, наверное, казалось, что я вроде бы как на особом счету. Но я математику все-таки выучил и в институт поступил. А в голодные годы писал программы для банков. Пришлось во все эти дела вникать. И тут, наверное, купеческая наследственность сработала. Быстро у меня это пошло, хотя и не гладко. И возник вопрос, куда деньжата девать. Кто-то у одного моря дом купил, кто-то — у другого. А я решил — хорошо бы домой! Так и стал — реаниматором пространства.

Заломкин вышел проводить Ведеева до калитки, на прощание сказал: — На фестиваль приезжай!

— Приеду и одного певуна тебе привезу. Есть у меня на работе. — Взглянул на крючок на калитке и сказал. — Как тот, настоящий!

— Он и есть, — ответил Заломкин. — Отец отломал и сохранил на память.

Возле них остановился удивленный гражданин в шляпе и спросил:

— А как же тут теперь? Я помню, что в двенадцатиэтажке она жила! Люся! Алешкина!

— В этой башне живет. — Заломкин махнул рукой. — На шестом этаже!

— Надо же! Это что? Это я все забыл, — удивлялся человек в шляпе. — Все так поменялось!

— Поменялось! — объявил Ведеев. — В обратную сторону!