Роза пустыни

Владимир Анин, 2009

Он русский офицер. Бывший. Но все знают, что "бывших" не бывает. И он в очередной раз доказывает это, не раздумывая отправившись в опасное путешествие на поиски чуда, которое может излечить его жену от смертельного недуга. Даже если это чудо – всего лишь легенда…

Глава 3

Расплатившись, Захар вышел на улицу, и некоторое время стоял в нерешительности, рассеянно глядя на праздношатающихся прохожих. Вроде бы будний день, почему они не работают? Если у нас так много бездельников, как государство до сих пор выживает? И на какие средства существуют все эти тунеядцы? Неужели все они — богатые наследники, для которых забота о хлебе насущном давно перестала быть одной из целей в жизни? Да, стало быть, обеспеченный у нас народ, никакие кризисы и потрясения ему не страшны. И всё же встречаются ещё чудаки, вынужденные считать, если не каждую копейку, то, по крайней мере, каждый рубль. Вот хотя бы как Захар. А ведь когда-то полковник Захар Трутень был весьма влиятельным человеком. Только почему-то пользоваться этой влиятельностью в собственных интересах совесть не позволяла. Помочь кому-то справиться с трудновыполнимой задачей, уберечь от беды, от голода, как говорится, и от холода — это он завсегда. А выхлопотать хоть малую толику выгоды для себя — нет! Позор! Неблагородно! Даже подло!..

А вот другие не гнушались и вовсю пользовались добротой Захара, и даже преуспевали в дальнейшем именно с его подачи. Как, например, Фёдор, который когда-то, будучи на грани разорения, приполз к нему на коленях с мольбой о помощи. Захар, не раздумывая, снял трубку телефона, переговорил с нужными людьми и организовал для Фёдора подряд на строительство нового военного городка. С того дня фирма Фёдора резко пошла в гору и теперь стала одним из ведущих застройщиков в Центральном Федеральном округе.

Не любил Захар просить о помощи. Ох, не любил! Но жизнь загнала его в тупик, и предстояло выбирать: либо перешагнуть через себя, либо потерять жену. Каким бы гордым он не был, Захар выбрал первое.

Отыскав в записной книжке номер Фёдора, он подошёл к телефону-автомату.

— Здравствуй, Фёдор. Захар Трутень беспокоит. Помнишь такого?

— Захар? Как же, как же! Сколько лет… Как поживает наш бравый полковник? Поди, до генерала дослужился?

— Не угадал. На пенсии я.

— На пенсии? — голос Фёдора сразу сник.

— Ну да. Отдал Родине сполна. Теперь вот Родина меня подкармливает. Слушай, Фёдор, я к тебе по делу. Мне надо с тобой встретиться.

— Ну, я так прямо сразу не готов, Захар. Столько дел, знаешь ли. Давай-ка я тебе перезвоню через полчасика. У тебя какой номер?

— У меня никакого, я на улице.

— Мобильный?

— Нет у меня мобильного, я из автомата звоню.

— Как? Да, старик, ну ты отстал от жизни!

Захар усмехнулся: как быстро меняются люди! Раньше Фёдор ни за что бы не позволил себе назвать Захара «стариком», он обращался к нему не иначе как по имени-отчеству. А сейчас, небось, и отчество-то его не помнит. Да, меняются времена — меняются люди.

— Хорошо, — подумав, сказал Фёдор, — давай встретимся с тобой в «Кофемании» на Большой Никитской в двенадцать. У меня будет полчаса. Идёт?

— Идёт, — ответил Захар. — До встречи.

Он повесил трубку и вздохнул с облегчением. На часах было одиннадцать двадцать пять. Захар стоял на Тверской, и до Большой Никитской отсюда рукой подать. Главное, Фёдор согласился с ним встретиться и уж точно не откажет ему. Нет, просто так просить денег Захар не собирался — только в долг. Хотя и на значительный срок. На поездку ему нужно эдак тысяч сто, с учётом дурацкого паспорта. А что такое для Фёдора сто тысяч? Он сейчас, наверное, сотнями миллионов ворочает.

Захар не спеша дошёл до Большой Никитской, покрутился у памятника Чайковскому возле консерватории и в назначенное время подошёл к входу в «Кофеманию». Фёдор появился спустя десять минут — подкатил на роскошном «Мерседесе» с водителем.

Они уселись на открытой террасе. Захар заказал чашку чёрного чая, а Фёдор взял Ирландский кофе и шоколадные трюфели.

— Ну, я тебя слушаю, — сказал Фёдор, напряжённо глядя исподлобья на бывшего полковника.

— Я тянуть не буду, Фёдор, — начал Захар. — Мне нужны деньги. В долг. Сумма не слишком большая, но, учитывая моё нынешнее положение, вернуть долг я смогу только через два года.

— М-да. — Фёдор почесал макушку.

Случилось то, чего он ожидал и чего опасался. Больше всего на свете он не любил давать деньги в долг. Многие его знакомые погорели на своей доброте, ссужая средства не слишком благонадёжным должникам. Фёдор этого всячески избегал и в результате приобрёл репутацию закоренелого скряги. Но это его нисколько не смущало. Зато все деньги до копеечки были в целости и сохранности. Он сам решал, когда и куда их вкладывать и избежал неприятной зависимости от несостоятельных заёмщиков. Вот и сейчас он весь подобрался, ощетинился, вставая на защиту своего капитала. Фёдора совершенно не волновало, что именно Захар в своё время способствовал его процветанию. Деньги-то он сам зарабатывал, рассуждал Фёдор. Так что в том только его, Фёдора, заслуга, и больше ничья. Однако какие-то остатки совести всё же щекотали изнутри, где-то очень-очень глубоко и не слишком назойливо. Ладно, если попросит тысячу долларов, дам, пожалуй, решил Фёдор. Но ни копейки больше.

— Сколько? — спросил он, пытаясь выглядеть заинтересованным, однако лицо его приняло такое кислое выражение, что Захар невольно поморщился.

— Сто тысяч, — спокойно сказал Трутень.

— Что?! — Фёдор чуть не подскочил. — Ты что, старик, совсем сбрендил? Как ты будешь такую сумму возвращать? У тебя пенсия президентская? Да и нет у меня таких денег. Ну, сказал! Сто тысяч баксов! Это надо же!

— А кто говорил про баксы? Эх, Фёдор, ты ведь в России живёшь, давно бы уже пора отечественными категориями мерить. У нас свои деньги есть — рубли, если ты ещё не забыл. И я как российский офицер в отставке потребности свои исчисляю в рублях. Мне нужно сто тысяч рублей.

— Рублей, — буркнул Фёдор. — Так бы и говорил, что тебе деревянные нужны. Только и этого у меня нет. Единственное, чем я могу тебе помочь — десять тысяч рублей, и не больше чем на два месяца. У меня сейчас проблемы с наличностью.

— Нет, Фёдор, — покачал головой Захар, — десять тысяч меня никак не спасут. Сто — и точка.

— Ста нету, — отрезал тот. — Хоть зелёных, хоть деревянных. Хочешь, бери десять. Не хочешь… — Фёдор пожал плечами.

— Сам ты деревянный, Федя, — сказал Захар, вставая из-за стола. — Спасибо, что нашёл для меня время.

Он швырнул на стол сторублёвку и уверенным шагом направился к выходу.

— Ну ладно, Захар, сойдёмся на двадцати! — крикнул ему вслед Фёдор.

— Засунь их себе в задницу! — не оборачиваясь ответил Захар. — Извините, — кивнул он молоденькой официантке, вопросительно уставившейся на него.

«Сукин сын! — выругался про себя Захар. — Капиталист хренов! Ну, погоди, посмотрим ещё, куда этот капитализм тебя заведёт».

Вот Лизавету, когда за своего бизнесмена выскочила, тоже словно подменили. Была дочь как дочь. Капризная немного, непослушная, упрямая, но в меру. А тут вдруг бац! — и совсем другой человек. С родителями знаться не желает, уж не говоря о хоть какой-нибудь помощи. Живёт, кажется, в пятикомнатных апартаментах где-то в центре Москвы, адрес скрывает. Словно боится, что бедные родственники без приглашения нагрянут. Очень надо! За год единственный раз приезжала на дорогущем авто, на пять минут забежала, и то только затем, чтобы какие-то документы забрать. Даже коробку конфет матери не привезла. Когда Евдокия заболела, Захар позвонил дочери (благо, хоть номер телефона оставила), рассказал о беде. Лиза выслушала и заявила: «Ну, положи её в больницу, пусть полечат. Здравоохранение у нас бесплатное — не обеднеете».

После этого случая Захар решил, что больше никогда с дочерью разговаривать не будет. И вот теперь, когда болезнь Евдокии оказалась куда как серьёзнее, чем они предполагали, ничего не оставалось, как вновь обратиться за помощью к Лизе.

— Пап, ты в своём уме? — закричала она в трубку, когда Захар изложил свою просьбу. — Какие сто тысяч? Ты думаешь, я тут на мешках с золотом сижу? Зачем тебе такие деньжищи?

— Мне срочно нужно съездить в одно место, — спокойно отвечал Захар.

— Ты случайно не заболел? Какое такое место? И при чём здесь мамина болезнь?

— Из ума я ещё не выжил и абсолютно здоров. Если говорю, что надо, значит — надо. С каких это пор я должен…

— А если я говорю, что у меня нет денег, значит — нет! — перебила его Лиза. — И заканчивай мне тут свои штучки, я уже не маленькая девочка. Мне некогда, у меня куча дел. Всё. Пока.

Захар некоторое время озадаченно глядел на чёрную телефонную трубку, из которой доносились монотонные гудки, и, вздохнув, повесил её на рычаг. Ему страшно захотелось врезать по телефону кулаком, но он сдержался. Тем более что телефонов-автоматов нынче осталось совсем мало. Все ходят с этими мобильными трубками. Захар представил, как в недалёком будущем уже и мобильники будет лень с собой таскать. Придумают какие-нибудь микротелефоны, которые будут вживляться прямо в мозг. Надо тебе с кем-то поговорить — подумал и дозвонился до нужного абонента, точнее, до его мозга. Да уж, все скоро в роботов превратимся: ни души, ни совести, ни ответственности. Половина нынешней молодёжи уже и так, словно ходячие машины: подзаправятся какой-нибудь гадостью, вроде гамбургеров, и давай трещать по телефону. Что такое современный среднестатистический молодой человек? В одном ухе телефон, в другом музыка бухает. Одной рукой в какую-то бестолковую игру режется, а другой обнимает какое-то чудо-юдо, железками увешанное: кольца в бровях, в носу и даже на языке. Тьфу!..

Захар медленно брёл по Никитскому переулку обратно в сторону Тверской. На душе было погано. Нет, погано — это не то слово. На душе было мерзко, липко и гнусно. Что же это получается? Что случилось с людьми, с теми милыми, добрыми человеками, которых знал много лет, друзьями, близкими? Почему так сильно изменились они? Что заставило их превратиться в холодных, бессердечных существ, не ведающих ни благодарности, ни порядочности, ни долга. Они забыли простые общечеловеческие ценности, их выхолощенное сознание растеряло остатки совести, в их сердцах не осталось места для любви, уважения, сострадания. Не на кого положиться, не от кого ждать помощи. Протянутая рука означает лишь то, что её обладатель пытается урвать что-то для себя и готов ради этой цели стащить с тебя последнюю рубашку. Деньги правят умами. При этом денег, оказывается, нет ни у кого. Получается, деньги правят исподтишка, прячась за неприступными стенами холодных человеческих душ.

Захар остановился около входа в какое-то заведение, бар или ресторан, расположенное в полуподвале. Воздух наполняли возбуждающие аппетит запахи. Подумав, он спустился по лесенке и вошёл в довольно просторный зал, где в полумраке под громкую музыку шумно беседовали сидевшие за столиками немногочисленные посетители. Публика, судя по одежде, разношёрстная: молодёжь, дельцы, которых нынче именуют бизнесменами, расфуфыренные девицы, род занятий которых Захар определил бы ёмким непечатным словом.

Трутень присел за свободный столик и заказал пива. Он редко позволял себе подобные вольности. Пиво он любил, но употреблял его только дома, купленное, естественно, в магазине. Он даже не удивился, заметив, что здесь оно стоит раза в три дороже. Или даже в четыре. При других обстоятельствах он, конечно, сразу обратил бы на это внимание и, скорее всего, плюнув и обозвав ни в чём не повинных официантов дармоедами, покинул заведение. Но сейчас он был слишком погружён в свои мысли. Ему нужно было что-то придумать, найти выход из тупика, какую-нибудь ниточку, которая приведёт его к единственно правильному решению. И тогда он сможет помочь Евдокии, спасёт свою дорогую жену. Захар пил медленно, маленькими глотками, тщательно прислушиваясь к себе, будто каждый глоток мог каким-то чудесным образом подсказать ему выход из столь затруднительного положения.

Пива в бокале уже оставалось на донышке, а он так ничего и не придумал. Впору было впадать в отчаяние.

— Захар Николаевич? Товарищ майор?

— Полковник. — Захар медленно поднял взгляд.

— Виноват. Вы меня не узнаёте?

Трутень немного прищурился, вглядываясь в знакомые черты, слегка скрадываемые полумраком заведения, потом нахмурился, будто роясь где-то глубоко в памяти, и наконец просветлел. Слабая улыбка немного разгладила суровость лица, глаза вспыхнули и заискрились.

— Дамир! — Захар поднялся и обнял стройного черноволосого, с седыми висками, мужчину неопределённого возраста, одетого в тёмный костюм, без галстука. — Какими судьбами?

— Это я у вас должен спросить, — улыбаясь в ответ, сказал Дамир. — Вы позволите?

— Конечно, садись, капитан. Или уже?..

— Простите, что назвал вас майором, — словно игнорируя вопрос, отвечал Дамир. — Значит, уже полковник?

— Бывший, — поправил Захар. — Уже два года как уволился.

— Да вы что! А я был абсолютно уверен, что вы где-нибудь в генштабе или в министерстве.

— Ладно заливать! Будто ты меня не знаешь.

— Знаю, — вздохнул Дамир. — Вы начальству зад лизать никогда не любили. Стало быть, выдвинули на пенсию?

— Да нет, я сам ушёл.

— Без повода?

— Ну… был, конечно, повод.

— Понятно, — кивнул Дамир.

Он подозвал официанта и попросил принести триста граммов водки, две рюмки и закуску.

— Ты что, я не… — попытался было отказаться Захар.

— Неужели вы откажете мне в удовольствии угостить вас, Захар Николаевич. Мы же с вами столько лет не виделись!

— Нет, конечно, — смущённо пробормотал Захар. — Просто…

— Я угощаю, — понимающе кивнул Дамир. — И возражений не принимаю.

Они выпили за встречу, потом, по старой традиции, за павших товарищей, коих вместе насчитали более двух десятков.

— Да-а, — протянул Захар, — а вот так и не подумаешь, что в мирное время можно столько народу потерять.

— Это для общества время мирное, Захар Николаевич. Мы-то с вами знаем, что во многих точках, где нам довелось побывать, миром и не пахло. Разве не так?

— Да, ты прав, — согласился Захар. — Мир — это зачастую иллюзия, создаваемая политиками и средствами массовой информации. А на самом деле, войны, пусть и не масштабные, бушуют постоянно в разных уголках планеты. Одни государства специально разжигают их, подливая масло в тлеющие конфликты, потому что знают, как много сумеют заработать на этих войнах, а другие, словно пожарные, вынуждены посылать своих людей за тридевять земель, чтобы тушить эти вспышки и стараться хоть как-то избежать массовой гибели людей.

— Да, Захар Николаевич, — улыбнулся Дамир, — вы ещё не растратили свои способности политагитатора.

— Какая к чёрту агитация! Это же и так всё ясно как божий день: кому-то война нужна для укрепления политического влияния, кому-то — для поправки финансового здоровья. Власть и деньги — вот единственные поводы для войны. Ты когда-нибудь слышал, чтобы воевали просто так, для удовольствия?

— Выходит, по-вашему, и мы, то есть, наша страна, вступая в те или иные конфликты, действует исключительно в интересах власти и денег?

— Выходит, что так, — развёл руками Захар. — Хотя я по-прежнему верю в простое человеческое начало, и понятие «интернациональный долг» для меня не пустой звук.

— Я тоже верю, — сказал Дамир. — Верю в правоту и добрые намерения нашего государства. Верю, потому что знаю: несмотря ни на какие ошибки и промахи, несмотря на преступные выходки некоторых людей, общая концепция на создание мира во всём мире доминирует, и мы добьёмся этого рано или поздно.

— Ты по-прежнему служишь? — сощурился Захар.

— Да.

— Но не в армии?

Дамир не ответил.

— Значит, ты работаешь на правительство? — усмехнулся Захар, припомнив шаблонную фразу из американских боевиков.

— Я работаю на государство, — делая акцент на каждом слове, произнёс Дамир.

— На какое?

— На наше.

— Что же это за государство такое, которое бросает на произвол судьбы тех, кто отдал ему лучшие годы своей жизни? — в сердцах воскликнул Захар. — Тех, кто служил ему верой и правдой! Они больше не нужны этому государству, оно списало их в утиль!

— У вас что-то произошло? — тихо спросил Дамир.

Захар молча наполнил рюмку и выпил.

— Расскажите, Захар Николаевич.

— Нечего рассказывать, — буркнул тот.

— И всё же? — настаивал Дамир. — Поверьте, вы не совсем справедливы к государству. Я знаю, многое ещё предстоит исправить, но мы стараемся. Если у вас что-то случилось, позвольте мне помочь вам.

— Это ты от лица государства говоришь или от себя лично?

— И то, и другое.

— Нет, Дамир, от государства мне уже ничего не надо. А от тебя я бы, конечно, помощь принял, но, боюсь, ты тоже помочь не сможешь.

— Дайте мне хотя бы попытаться.

— Евдокия, жена моя, тяжело заболела, — вздохнул Захар. — Врачи говорят, что помочь ей уже ничем нельзя, разве что чудо. Вот я и подумал…

— Роза пустыни, — прошептал Дамир.

— Точно! А я думал, только я помню о ней.

— Как можно забыть такое! Мне никогда в жизни не доводилось видеть ничего подобного. Ведь если бы ни это чудо…

— Я бы с тобой тут не разговаривал, — добавил Захар.

— Но это же всё легенда! Откуда вы знаете, что настой, которым вас тогда выходили, был действительно приготовлен из розы пустыни?

— Я не знаю, но я верю. Вера — это единственное, что у меня сейчас осталось.

— Понятно, — кивнул Дамир. — Вам необходимо попасть в Тунис.

— Да уж, — сокрушённо покачал головой Захар. — Вроде бы пустяк, а оказалось — совершенно нерешаемая задача. У меня нет ни паспорта, ни денег.

— Понятно, — вновь сказал Дамир. — А если бы ни эти препятствия, вы бы не раздумывая полетели в Тунис?

— А ты как думаешь? Конечно!

— Но вы же не знаете, где искать эту розу.

— Разве трудно узнать? Ты забыл, как мы с тобой через всю Сахару пешком топали, когда наш танк на мине подорвался? Ведь мы даже не знали, где наша бригада будет дислоцироваться. Но нашли же! Чутьём нашли, по запаху, можно сказать. Хотя, официально там не только никакой бригады, но и нас самих не было! А ты говоришь — роза. Если надо, я и её найду, из-под земли достану. Только бы добраться до этой земли!

Захар уже заметно захмелел. Щёки его раскраснелись, глаза горели, пальцы то и дело сжимались в кулаки, что служило признаком невероятной решимости бывшего полковника.

— Ладно, Захар Николаевич, давайте-ка по последней, и домой. Поздно уже.

— Да, давай, — согласился Захар. Взгляд его сделался обречённым, но он с благодарностью посмотрел на бывшего сослуживца. — Спасибо тебе, Дамир, за участие. Право, это дорогого стоит. Ну, будь здоров!