Наследники Мишки Квакина. Том III

Влад Костромин

Продолжение веселых и забавных, а порой и страшных, приключений юных костромят Пашки и Влада, их заумного хвастливого отца, чопорной строгой матери, глупых жадных родственников и деревенских друзей.

Гусь

Я спокойно подтягивался в саду на турнике, никого не трогал, когда прибежал запыхавшийся и всклокоченный Пашка.

— Влад, мы гуся поймали!

— Какого гуся? — я спрыгнул с перекладины.

Брат был великим путаником и вполне мог спутать гуся и порося.

— Большого! — глаза Пашки бешено метались за толстыми стеклами очков с перемотанной синей изолентой оправой. — Матерого!

Где вы его поймали? — я на всякий случай оглянулся. После истории с черной курицей следовало быть бдительным⁵.

— В заборе застрял, падла! — добавил Пашка любимое слово матери. — А мы с Шуриком заметили.

Расторопный паренек Шурик по кличке Моргуненок был его лучшим другом и верным соратником во всех проказах.

— И что дальше?

— Его достать надо…

— Достаньте.

— Не можем, он шипит… Вдруг, укусит? Батя говорил, что они кусаются больно.

— Ясно, веди.

Гусь, сердито шипя, застрял меж штакетин за кустами ежевики.

— Капусту вашу хотел сожрать, — радостно сообщил Моргуненок, хлеща птицу прутиком по серым перьям спины.

Гусь изогнул шею, тревожно рассматривая меня.

— Паш, неси мешок, — сказал я, прикидывая, как ловчее подступится. Клюв гуся внушал уважение. — И топор захвати.

— Рубить будешь? — деловито спросил Шурик. — Голову мне отдашь?

— Зачем тебе голова?

— Засушу и буду Мишку пугать, чтобы не кричал.

Мишка — младший брат Моргуненка, тихий черноглазый малыш и я ни разу не слышал, чтобы он кричал.

— Заикой станет.

— Думаешь? — Шурик почесал затылок. — Это же пенсию ему дадут?

— Заикам не дают. Вроде… — насчет заик я сам толком не знал.

Прибежал Пашка с мешком, разделочной доской и топором.

— Доска зачем? — спросил я.

— Под шею подложишь, когда рубить.

— Я не буду рубить.

— А зачем топор? — удивился Пашка.

— Чтобы вытащить гуся. Вы держите края мешка, — я надел на тело гуся мешок, — а я оторву штакетину.

— Он не вырвется? — тревожно спросил Пашка.

— Как держать будете. Как только голову вытащит, накрывайте мешком. Ясно?

— Ясно, — дружно закивали негодники.

Я осторожно отжал штакетину. Гусь, рванулся к свободе и ущипнул Моргуненка.

— А-а-а!!! — закричал укушенный, бросив мешок.

Гусь было дернулся, но Пашка был начеку. Ударив ногой гусака, ловко спеленал его в мешок.

— Поймал! — попытался потрясти мешком. Сил поднять не хватило, но брат ликовал.

— Он меня укусил, — сморщился Шурик. — А если он бешеный?

— У гусей бешенства не бывает, — я заколотил штакетину на место и отдал топор Пашке. — Давай мешок, понесу.

— Тяжелый, — приплясывал рядом брат. — Много мяса. Куда его несешь?

— В клетку посажу.

— А рубить?

— Батя с мамкой придут, пускай решают, что с ним делать.

Длинная клетка из мелкой сетки, где-то украденная отцом, стояла во дворе под яблоней рядом с прудиком, в котором отец третий год мечтал развести карасей. Закинул гуся в клетку и пошел к турнику. Шалопаи остались, просовывая прутик сквозь сетку и дразня плененного гуся.

К вечеру разжег костер — варить свиньям. Стоял во дворе металлический обод от тракторного колеса, с вырезанным сбоку отверстием для дров. На него ставилась высокая сорокалитровая выварка из нержавеющей стали. Две таких выварки на автозаводе изготовили по указанию Леонида Филипповича. И вот в любую погоду: в снег и дождь, в грозу и вёдро, град и буран, приходилось мне разжигать огонь под вываркой и, постоянно подбрасывая дрова, караулить, пока вода закипит. Даже падающие с неба камни не могли освободить от этой обязанности. Когда вода закипала, засыпал туда комбикорм и заваривал, помешивая длинной узловатой палкой. Потом снимал и ставил следующую выварку. А дальше надо было в большом чугунке с дыркой от пули картошки сварить для поросят.

Пашка сидел на пеньке напротив клетки и смотрел гусю в глаза.

— Что ты делаешь? — спросил я.

— Я его дреслую.

— Чего?

— Как в цирке кошку.

— Дрессируешь, что ли? — дошло до меня.

— Во, точно! Дрессирую. Смотри, — Пашка повел головой вправо, склоняясь к клетке.

Гусь уклонился влево. Пашка сдвинулся влево — гусь скользнул вправо.

— Видел? — довольный Пашка повернулся ко мне.

Гусь кинулся на сетку, пытаясь ущипнуть брата, но не смог. За этим нас и застала мать.

— Вы что делаете, падлы? — ласково спросила она. — Совсем от безделья опухли? Павел, что ты вытворяешь?

— Я гуся дрессирую, — боязливо похвастался брат.

— Тебя самого дрессировать надо. Зикаешь по деревьям, как обезьяна шелудивая.

— Ничего я не зикаю.

— Не пререкайся с матерью! Молод еще голос повышать! Не дури мне мозги! Мозги ты гусю будешь дурить! Откуда в клетке гусь?

— Он в заборе застрял, мы с Моргуненком его нашли.

— Значит, Моргуненок, падла кривоногая, про него знает? — нахмурилась мать и перевела обвиняющий взгляд на меня. — А ты куда смотрел?

— А что я?

— А то, что только пререкаться можешь! Я вас зачем рожала?

— Зачем?

— Чтобы было кому воды подать на старости лет, а вы, охламоны, с гусями тешитесь!

— Что вы мать доводите, компрачикосы? — над забором, словно голова Несси из темных вод Лох-Несса, показалась лысеющая голова отца. — Мало я вас в детстве порол, паршивцы. Могу добавить.

— Посмотри, Вить, — повернулась к нему мать, — гуся откуда-то притащили.

— Жирный? — звучно сглотнул слюну отец.

— Моргуненок видел…

— С вами в разведку не пойдешь, — расстроился отец. — Что теперь с гуся проку?

— Я его дрессировать буду…

— Ты это, того, не хулигань. А как дрессировать собираешься?

— Смотри.

Пашка и гусь показали весь набор трюков.

— Ишь ты! — удивился отец, прошел в калитку, уселся на пень, на котором я рубил дрова, прикурил от костра «приму». — А еще так можешь?

— Могу.

— Показывай! Потешь почтенную публику, — ласково погладил себя по животу. — Монтигомо, Ястребиный глаз.

— Сумасшедший дом! — всплеснула руками мать. — Что старый — дурак, что малый — придурок.

— Егоровна, гляди, — рассмеялся отец, — прямо, как Куклачев. А? — повернулся ко мне за поддержкой.

— Угу, — поддержал я. — Олег Попов.

— Ну вас, холеры, — мать ушла в дом.

До самой темноты Пашка развлекал довольного отца.

— Жалко, что Моргуненок видел… — задумчиво сказал отец, когда пошли в дом. — А ты молодец, — ласково погладил Пашку по макушке, — хорошую штуку придумал. Весь в меня. Вот если бы тебя Уолт Дисней придумал, то тебя бы звали Костромаус, ха-ха-ха, — отец громко захохотал.

Лягушки в пруду возле дома главного инженера от этого хохота перестали квакать.

— А если бы тебя придумал математик, — отсмеявшись, продолжил отец, — то тебя бы звали Костроминус, ха-ха-ха.

От хриплого хохота задребезжала посуда на кухне.

— Вить, тебе лечится пора! — крикнула из спальни мать.

— Не мешай, я детей воспитываю, — отмахнулся отец и снова принялся за нас. — Но вас родил я, а от осинки не родятся апельсинки, ха-ха-ха.

— Сам дурак и дети такие же, — сказала мать.

— А вот если бы мы в Грузии жили, знаете, как бы нас звали?

— Нет.

— Костромоджоба, ха-ха-ха! — хлопнул по столу. — Звучит?

Мы молчали.

— А вот в Чехии нас бы звали Костромидло. В Латвии Костромавиучкас, ха-ха-ха. В Литве — Костромайтисы, а в Эстонии Костромынусы.

— А в Японии? — спросил Пашка.

— Что в Японии?

— Как бы нас звали в Японии.

Отец задумался.

— Кострома-сан, — наконец выдал он.

— А в?.. — снова открыл рот Пашка.

— Хватит чушь всякую спрашивать, бездельники! — папаша вскочил и ушел на диван.

Среди ночи меня разбудил отец.

— Тихо! — зажал мне рот широкой ладонью, — одевайся, пошли.

Мы вышли во двор.

— Дело есть, — закурил отец, усаживаясь на широкую лавку под верандой. — Надо гуся оприходовать.

— Как?

— Сейчас свернем ему шею, а Пашке утром скажем, что гуся украли. Он Моргуненку так и передаст.

— Жалко…

— Кого? Моргуненка?

— Гуся…

— Стратегически надо мыслить! Меня ведь знаешь, как мамка ваша подманила? — светлячок сигареты вспыхнул ярче.

— Как? — спросил, с трудом сдерживая зевоту.

— Гусиными потрошками жареными да под маринованные огурчики, — было слышно, как отец сглотнул слюну. — И бутылка «коленвала» холодной да лучок зеленый… Подумай только, если бы не потрошка гусиные, то тебя бы не было на свете.

Я молчал.

— И братика твоего бы не было, — отец затушил окурок и встал. — Пошли за дичью, Федя. Может, сестричка появится у вас…

Под покровом мрака, разбавленного слабыми бликами фонаря, висящего на столбе с другой стороны дома, отец умело придушил несчастную птицу.

— Рано утром, пока младшОй будет спать, ощиплешь. Перья под яблоней закопай, чтобы наш дрессировщик ничего не узнал. Гуся сдашь мамке.

— А что скажем Пашке, когда есть будем?

— Скажем, что я на охоте утку подстрелил. Пашка все равно не отличит, — отец всучил мне остывающую тушку. — Распишись-ка в получении. Братец твой тот еще гусь. Вот увидишь, будет лопать гуся за милую душу, — и пошел спать.

Примечания

5

См. рассказы «Бойлер—2», «Бойлер — 3»