Наследники Мишки Квакина. Том II

Влад Костромин

Продолжение веселых и забавных приключений юных костромят Пашки и Влада, их заумного хвастливого отца, чопорной матери, глупых жадных родственников и друзей Книга содержит нецензурную брань.

Ружье

Рассказ принимал участие в конкурсе «1 сентября на БС!»

Опубликован в №1 (6) за январь 2019 года литературного журнала «Четверг»

Младший брат мой, Пашка, был слегка не в себе — человеком кургузеньким и запуганным, но при этом весьма себе на уме и хитёр как сорок тысяч енотов. А еще, как матерая сорока, падок на чужие вещи. Это было после зловещего, бросившего тень на всю деревню, похищения горшков из детского сада. Брат и его верный кунак Шурик Моргуненок появились перед моими глазами, когда я стучал по самодельной груше из лопнувшего волейбольного мяча, подвешенной к яблоне. Мяч, к слову сказать, был похищен где-то этими юными разбойниками и верно служил нам футбольным, пока жарким летним не лопнул из-за того, что его перекачали.

— Влад, дело есть, — оглянувшись по сторонам и злобно зыркая из-под перемотанных синей изолентой очков, словно приговоренный к расстрелу народоволец, начал брат.

— Нет уж, — прекратив избиение груши, откликнулся я. — Сами воруйте свои унитазы и горшки, без меня. Я больше в ваших темных делах не участвую, — отвернувшись от плутов, опять начал молотить ни в чем не повинную грушу.

— Ты должен нам помочь! — продолжал гнуть свою линию Пашка. — Ты же старший брат!

— Вот именно, что старший. Вам ничего не будет, а меня в колонию отправят.

— Чего тебя отправят? Мы ничего такого не собираемся делать… — брат допекай еще тот.

— Угу, сначала воруете унитазы у соседей, потом горшки и карты в детском саду, а теперь «ничего такого не собираемся». Что на этот раз? Поджечь деревню задумали?

— Нет, — брат вновь воровато оглянулся, — ружье.

— Какое ружье? — подумал, что ослышался. В голове возникла абсурдная картина, когда Пятачок приходит к Винни-пуху и говорит: «У меня есть дома ружье».

— Мы хотим украсть ружье, — вступил в беседу Моргуненок.

— Зачем оно вам??? — в голове сформировалась совсем другая картина, без Пятачка и медведя-сладкоежки: Пашка и Сашка воруют ружье нашего папаши и стреляют в воспитательниц детского сада, которых по какой-то причине ненавидели. Что-то там не «срослось» с воспитателями, из-за чего юные бармалеи замазали глиной дверной замок. За что были показательно наказаны, чтобы прочим детям было неповадно. Еще и мать потом дома ему ввалила как сидоровой козе. С тех пор они, каждый раз появляясь вечерами возле детского сада, с завидным постоянством замазывали замок. Пашка даже специально для этого с собой глину в кармане таскал. А потом вообще втянули меня в кражу со взломом, правда, унесли только горшки и старую политическую карту СССР. Больше ничего ценного в детском саду не оказалось. — Вы что, совсем ошалели?!!

— А что тут такого? — не понял брат.

— Да вы даже не сможете выстрелить!!! Вас отдачей собьет!!!

— Какой отдачей? — вытаращился Пашка.

— От выстрела, — терпеливо, как умственно отсталым, начал объяснять я. — Даже у меня едва хватает силы, чтобы удержать ружье при выстреле, а вас просто снесет. Да и что вам такого сделали воспитательницы, чтобы в них стрелять за это?

— Какой выстрел, какие воспитательницы? — теперь уже они смотрели на меня как на умственно отсталого.

— Ладно, — взял себя в руки, — давайте с самого начала и по порядку.

— К Рябичу приехал брат двоюродный в гости, — начал объяснять Пашка, а Шурик кивал головой. — Из Москвы.

— Так.

— У него ружье духовое, пробками стреляет…

— Ты ничего не путаешь? — Брату была свойственна вечная путаница в новых словах: подберезовики он называл подбородовиками, а бесприданницу бесхребетницей.

— Если в пробку иголку воткнуть, то будет ого-го, — перебил Шурик.

— Да, — кивнул в свою очередь брат. — Сейчас они с Вовкой Лобаненком играют возле клуба. Если ты поможешь нам их отвлечь, то мы украдем ружье…

Рябича Пашка тоже недолюбливал с детского сада, когда тот пригрозил его зарезать за украденный зонтик. А Лобаненок — сын нашего соседа через дорогу Кольки Лобана. Стало слегка проясняться.

— Может не надо? — спросил, понимая, что они от затеи все равно не откажутся. Да и признаться, самому было интересно взглянуть на такую штуку — духовое ружье.

— Там рычаг вниз двигаешь, и оно заряжается, — захлебываясь, начал Пашка. — Потом пробку в ствол и стреляешь — нужная штука.

— Если иголку воткнуть, — вновь дополнил Моргуненок.

— Как у ковбоев, — подвел итог брат.

Я помнил, как Пашка с упорством маньяка пытался завладеть записной книжкой двоюродной сестры Лариски, а тут ему опять «попала шлея под хвост» и глаза вновь засверкали болотными огоньками.

— И как я должен их отвлечь?

— Не знаю, ты там придумаешь что-нибудь, — с огромной убежденностью заявил Пашка.

Моргуненок утвердительно кивнул. Признаться, я не был так уверен, но попытка не пытка. Да и на живого москвича посмотреть интересно.

— Ладно, пошли.

И мы пошли. Вышли из сада, пересекли посадку, дорогу, нырнули в липовую аллею, тянувшуюся от почты до клуба, прошли ее. Возле клуба стояли и что-то бурно обсуждали сам Сергей Рябич; незнакомый мальчик в клетчатых шортах и сандалиях, с ружьем на плече — по ходу, тот самый москвич; Лобаненок на велосипеде и трое маленьких детей Миши Артемкина, живущего за столовой. Когда мы вышли из аллеи, то вся компания насторожилась. Только москвич смотрел нагло, демонстрируя презрение к деревенским. Сразу захотелось проучить задаваку, и идея украсть ружье уже не казалась такой дикой.

— Привет, — сказал я.

— Привет, — нестройно протянули в ответ, справедливо ничего хорошего от нас не ожидая.

— Володь, дай на велосипеде прокатиться, — попросил я.

Признаться, до того я ни разу не катался на велосипеде.

— На, только недалеко, — помявшись, сполз с велосипеда сосед и протянул его мне.

Я забрался в седло и начал крутить педали, направив двухколесного коня в сторону фермы, до которой было с километр.

— Он же украл твой велосипед! — услышал за спиной звонкий голос Моргуненка.

— Как украл?! — ахнул Володька.

— А вот так!

— Отдай, — заорал Лобаненок и кинулся в погоню.

Я с силой начал нажимать на педали и быстро набрал скорость, но он вцепился рукой в багажник и с криком бежал за мной.

Пока дети увлеченно следили за необычной погоней, Шурик внезапно ударил в лицо москвича. Тот от неожиданности присел, выронив ружье. Моргуненок стремительно, словно коршун цыпленка, схватил трофей и кинулся бежать, но споткнулся и упал, сломав ствол ружья. Владелец ружья схватил валявшуюся на земле палку и ударил незадачливого воришку по голове. Тот схватился за голову и заголосил. Пашка во всей этой суматохе схватил поломанное ружье и, воровато оглядываясь, побежал за клуб. Москвич растерялся: то ли бежать за ружьем, то ли продолжать бить Шурика.

Я доехал до фермы и стремительно развернулся, едва не грохнувшись с велосипеда. Лобаненок по инерции оторвался от своего двухколесного друга и, перелетев через дорогу, загремел в кювет. Я помчался обратно к клубу. Сзади послышался шум, но оглядываться я не стал, и так понимая, что упорный Вовка опять мчится за мной будто тень. Подлетев к клубу, спрыгнул с велосипеда и прислонил его к березе. Москвич принял решение и кинулся за клуб в надежде вернуть ставшее камнем преткновения ружье. Подбежавший Лобаненок с ликующим криком вождя команчей впрыгнул в седло и, громко завывая, помчался по дороге к своему дому. Пыль за ним стояла как за стадом бизонов.

Я поднял поверженного Шурика.

— Я его сейчас отколочу! — грозно посмотрел он на остальных детей. — Тоже мне, приехал сюда и думает, что все можно. Мой батя его батю зарежет!

— Ты же первый начал, — попытался урезонить его Рябич.

— Он мне на ногу наступил!

— Ладно, хватит, — прервал я. — Пошли, посмотрим, что там творится.

Мы пошли за клуб, задворки которого напоминали захолустное железнодорожное депо с выбитой до каменной твердости землей, пожухлым бурьяном и горами шелухи от семечек. Увидели ограбленного москвича, пытавшегося протереть глаза от кирпичной пыли. Пашка набрал крошки дробленого красного кирпича за библиотекой и, дождавшись за углом, швырнул приезжему бедняге прямо в глаза.

— Ослепнет теперь, — злорадно прокомментировал Шурик, глядя на мучения врага. — Надо было в своей Москве сидеть!

— Вас посадят, — заплакал москвич. — Подонки!

— Сам ты подонок! — сорвавшись с места Моргуненок отвесил ему пендель. Рябич кинулся защищать брата, и они с Шуриком, сцепившись, упали на траву. Я еле растащил их.

— Я тебя зарежу! — орал Сергей.

— Я тебя сам зарежу! — не оставался в долгу Моргуненок.

Москвич, слушая все это, и немного протерев глаза, мелкими шажками двинулся наутек.

— Ладно, хватит ругаться. Я домой пошел, а вы как хотите, — сказал я.

— Я с тобой, — поспешил Моргуненок. — А тебя зарежут, — напоследок пригрозил Рябичу.

Мы потопали по дороге, по щиколотку утопая в горячей ароматной пыли, плескающейся словно вода.

— Не жалко паренька? — спросил я.

— Чего его жалеть? У него, небось, джинсы есть! А может даже видик!

— Хм… — не нашел, что ответить.

В саду сидел Пашка и горестно рассматривал поломанное ружье.

— Что теперь делать? — со слезами на глазах спросил он.

— А когда вы человека грабили, вы не думали, что теперь делать будем? — поинтересовался я.

— Никого мы не грабили! — надулся Моргуненок. — Он сам уронил, а мы нашли. Смотрим, оно поломанное и отдавать не стали. И вообще, может, это не он потерял?

— Поломалось! — продолжал горевать брат. — Что теперь?

— А если он родителям пожалуется? Артемкины же все видели, и Рябич расскажет.

— А мы скажем, что они брешут, — отпирался Моргуненок. — Кому поверят?

— Наша мать скорее им поверит, чем нам, — наученный горьким опытом, сказал я.

— Как же теперь стрелять? — не унимался брат.

— Да ну тебя!!! Дай сюда!!! — я выхватил ружье и осмотрел.

Ствол был поломан, и примерно треть ствола, заткнутая пробкой, болталась на полоске пластмассы.

— Ножовкой ровно отпилим и все — пробку можно будет вставлять, — вынув пробку, попробовал вставить ее в поломанное место — стала плотно. — И будете стрелять, дикари, как кулаки из обреза.

— Точно! — обрадовался Пашка.

— Еще иголку воткнуть и будет ого-го! — оживился Моргуненок.

— К вечеру придет мать и точно нам ого-го будет, — не разделял я их восторгов.

— Давай отпилим, — приплясывал от нетерпения брат.

Я принес из отцовской мастерской ножовку по металлу и показал им как пилить.

— Пилите сами, а мне надо делами заниматься, — оставил брата с другом.

Ближе к вечеру, мать ушла на репетицию театрального кружка, а отец, пришедший с работы, ужинал, сидя в одних трусах за столом в прихожей и с противным скрежетом скреб босой пяткой по полу, мурлыча себе под нос песенку:

— Злой шутник, озорник — мочегон…

Раздался звонок от калитки.

— Кого там черт принес? Влад, сходи, посмотри, кто там шатается, — распорядился родитель.

За калиткой стоял старший Рябич с незнакомым мужиком. Сердце мое оледенело и ушло в пятки.

— Влад, привет. Родители дома? — спросил Рябич.

— Батя дома.

— Позови.

Я вернулся в дом.

— Там Рябич с каким-то мужиком. Тебя зовут.

— Вот же не спится людям, — папаша неохотно натянул спортивное трико, белую рубаху и пиджак. — Пошли, пообщаемся с народом.

— Здравствуйте, люди мира, — тенью отца Гамлета выплыв за калитку и распространяя густой терпкий запах медвежьего вольера, поздоровался он, посмотрев на посетителей, как индюк на дикобразов. — С чем пришли?

— Виктор Владимирович, тут такое дело… — неуверенно промямлил Рябич.

— Какое у тебя дело, Арчибальд? — папаша недавно посмотрел какой-то фильм с героем — Арчибальдом.

— Я Юра.

— Не перебивай старших! В этой деревне я решаю, кто Арчибальд, а кто Юра. Это что за конь в пальто?

— Это брат мой, двоюродный, из Москвы, — сказал Рябич.

— В такие дни, когда гидра контрреволюции с помощью наймитов мирового империализма поднимает головы, вы должны сплотиться! Как там ныне в столице? Бывал у вас, бывал, — папаша ловко подхватил под локоть обалдевшего москвича и потащил к дому. — Сделайте честь, окажите гостеприимство. Прошу, как говорится, к чаю. Юра, ты чай будешь? — обернувшись, поинтересовался он у забытого всеми Рябича.

— Я? Я…

— Ну, нет, так нет. Оно и правильно — чай не водка, много не выпьешь. Так что привело в нашу глушь? — вновь обернулся к столичному жителю.

— Тут такое дело, — неуверенно начал тот.

— Кстати, а как там Микоян? — перебил отец.

— Какой? — совершенно запутался москвич.

— Нехорошо! — пальцем погрозил отец. — Можете не разуваться, — втянул гостя на веранду, в прихожую, усадил за стол. — У нас все по простому, без роскоши.

— Влад, сготовь чаю гостю, — отдал мне команду.

— К сожалению, лимоны кончились, — повернулся вновь к гостю. — Во положение! Как говорится, хуже губернаторского. Приехал гость из златоглавой, а у нас ни лимонов, ни огурцов. Стыдоба!

— Да не стоит беспокоиться!

— Вот раньше хорошо было, когда народы севера были отдельные. Встретишься с ними, поговоришь, с акынами выпьешь…

— С акынами?

— Ну, с шаманами. Какая разница? А Косыгин как-же?

Москвич красноречиво уставился на висящий над входной дверью барометр.

— Ну да, ну да, как-же, — закивал лысой головой отец и медаль «Победителю соцсоревнований 1980» сочувствующе затренькала на пиджаке. — Какие люди, какие матерые человеки!

— Влад, где чай? — вновь посмотрел он в сторону кухни.

— Сейчас чайник закипит и сразу заварю.

— Так вы что хотели? — вновь повернулся он к гостю. — Что привело в наш скромный сельсовет?

— Ваши дети избили моего сына и отняли у него ружье! — выпалил москвич.

— Как гнусно, Боже мой, как гнусно, — схватился за лысую голову папаша. — В моей деревне и такое! Скажите мне, за что? Но с другой стороны, вы должны понять, что для деревенских жителей вы, москвичи, в диковинку, вот и произошло недоразумение это.

— Ребенка избили! Это недоразумение?

— Вот же, а! Подумать только! В нашей деревне и такие, прошу прощения, как говорится, хунвейбины какие-то! Вы точно меня не разыгрываете?

— Какой розыгрыш? У ребенка синяк под глазом, глаза какой-то дрянью запорошены. Какие могут быть шутки?

— Влад, иди сюда! — позвал отец.

Я вышел из кухни.

— Этот уважаемый человек, гость, приехавший из столицы нашей Родины — города-героя Москвы, утверждает, что вы с Пашкой избили его сына и отняли ружье. Это правда?

— Нет, не брал я никакого ружья и не бил никого, — сказал я истинную правду.

— Странно, вроде как не врет, — отец повернулся к жалобщику. — Вы как считаете, врет или нет?

— Вроде что и нет, — неуверенно согласился тот, пристально глядя на меня. Я не отводил взгляда.

— А был ли мальчик? Точнее, с чего это вдруг ваш сын шатался по моей деревне с ружьем? Ружья детям не игрушка!

— Это игрушечное ружье. Духовое.

— Может быть, это ружье послужит делу окончательной победы над апартеидом. Или вы не желаете послужить благому делу? Когда Родина-мать зовет! Я не слышу ответа!

— Влад, где чай? — вновь повернулся ко мне. — Мы получим сегодня чай или нет?

Я едва не бегом принес из кухни две чашки с чаем.

— Отведайте, дивный грузинский чай. Мне его Шеварднадзе присылает.

— Тот самый Шеварднадзе?

— Конечно.

Они выпили по глотку чая.

— Пряников было бы неплохо, но, увы, это не Париж и не Лондон, и даже не Мадрид, — извиняясь, развел руками отец. — Как говорится, чем богаты, то и варим. Как говорится, раз пошла такая пьянка, режь последних поросят. Поросят резать не будем, а огурцов у нас нет…

— А ружье?

— Понимаю ваше волнение, я же не Ден Сяо Пин. Вы меня вынудили это сказать, так и запишем в протокол! Я проведу расследование и непременно найду виновных!

— Мы завтра уезжаем, и мне хотелось бы…

— Можете быть уверены! Даже не сомневайтесь! Как коммунист коммунисту!.. — подхватил гостя под локоток и, токуя словно тетерев, вывел за калитку. — Непременно! Благодарю за сигнал! Меры будут приняты, виновные будут наказаны! Профилактикой дальнейших правонарушений займусь лично! Но вы тоже должны понять: руки у деревенских детишек загребущие, глаза завидущие, но вы, столичные жители, должны быть выше этого. Не правда ли?

— Правда, — стыдливо отвел глаза москвич. — Так вы решите вопрос?

— Непременно! Не смею вас задерживать!

Ошалевшие посетители поспешили свалить.

— Где ружье?

— У Пашки, — угрюмо сознался я.

— Принеси, посмотрю, — возвращаясь в дом, приказал он.

Я нашел Пашку и Моргуненка в саду, упоенно играющимися с обрезом.

— Батя все знает, сказал, принести ружье.

— Я домой пойду, — засобирался Моргуненок. — До завтра.

Мы принесли отцу трофей.

— Ты почто московского боярина обидел и ружжо отнял? — грозными лохматыми гусеницами встопорщил брови отец. — Давай его сюда.

— Я не отнимал, оно лежало, — Пашка пугливо протянул обрез.

— Лежало? Хм… А чего брал ежели лежало?

— Ты же сам говоришь, что если не своруешь, то где возьмешь? Вот я и своровал…

— Не, ну в целом, оно, вроде и верно. Лежит — чего не взять? А бил кто?

— Моргуненок, — легко сдал друга Пашка.

— Шурик? Ну, он из трудной семьи, ему простительно…

— Каналья, — поддакнул Пашка.

— Ты это, того, аккуратнее с выражениями, а то мамка тебе за такие слова глаз на ногу натянет.

— А еще Влад велосипед хотел украсть! — продолжал ябедничать брат.

— Вы, тасманийские сумчатые волки, прямо как разбойники. Робин Гуды из коровника, — восхищенно хлопнул себя по коленям папаша. Из трико миниатюрными ядерными грибами поднялись два облачка пыли. — Так с этими задаваками московскими и надо!

— Он у Лобаненка, — поощренный брат стучал как Павлик Морозов.

— У Лобаненка нехорошо брать, — укорил отец. — Умные люди у соседей не воруют, а если воруют, то так, чтобы никто не видел. Поняли, пионеры?

— А я не пионер, — пискнул Пашка.

— Значит, дурак. Я бы тебя с собой в разведку не взял. Влад вон тоже не пионер, но молчит, не признается. Бери пример с брата, а то так и батьку когда-нибудь выдашь. Всего-то? — вертел в руках укороченное ружье. — Индюка, допустим, можно из этой ерунды оглушить?

— Мы тут иголку вставили, — начал объяснять брат. — Думаю, что оглушим индюка.

— Полезная штука. Гусь в сметане весьма хорош, — задумался отец. — Пилили зачем?

— Там ствол поломался… — сознался я.

— Отпиленный конец где?

— В саду валяется, — подал голос Пашка.

— Не умеете скрывать следы преступления! Учу вас, учу! Короче, Влад, завтра отнесешь отпиленный кусок московским пижонам. Скажешь, что я веду поиски преступников, и виновные вскоре будут изобличены и наказаны. Понял?

— Да.

— Ну и ладненько. Принеси мне водки из бара — надо бы отметить, как мы ловко обставили москвичей. Во как ваш батька москвича отшил, — горделиво, будто павлин, оглядел нас. — Умище то под лысиной не скроешь!

Я принес бутылку, отец налил себе стакан, сделал бутерброд с салом.

— Только ленинградцев не обижайте. Они и так с блокадой намучились, а тут еще вы, — одним махом проглотив водку, пристально посмотрел на меня. — Тоже мне, велогонщик рыжий. Хватит деревне и одного почтальона Печкина. Чтобы больше никаких велосипедов! Понял?

— Да, понял.

— Смотри мне, а то самому ноги колесом загну! Будешь Пашку с Моргуненком на себе возить! Понял?

— Да.

— А вообще вы молодцы. Правильное дело сделали — восстановили социальную справедливость под лозунгом: «Грабь награбленное!».

— Экспроприация экспроприированного, — поддакнул я почерпнутым из отцовских агитаторских книжек.

— Точно. Молодец. Так и есть. А то ишь ты, шашлык они мне не прожарили, — на дне мутного омута его глаз метнулись тени воспоминаний. — Я им от чистого сердца спички для мангала, а они со мной так…

— Кто? — заинтересовался Пашка.

— Молод еще такие вопросы отцу задавать! — оборвал папаша. — Ишь ты, дитя природы нашелся! Игрушку эту заныкайте понадежнее, пока эти цацы не уедут. И мамке не показывайте — убьет сгоряча. Я в вашем возрасте всегда был не прочь стянуть у доверчивого соседа то, что плохо лежало. Другие дети еще в кулички играли, а я уже тянул все, что плохо лежало, стремился семье помочь. Когда слегка подрос, то брал и то, что лежало хорошо. Но! — воздел указательный палец, — делал это с умом и немалой ловкостью, что не позволило ни разу, подчеркиваю, ни разу, не только поймать, но даже заподозрить меня. Учитесь, трилобиты, пока я жив!

Назавтра, как и было поручено, я отнес москвичам отпиленный кусок ствола.

— Отец велел передать, что ведет преследование преступников, и виновные будут наказаны! — без запинки отчеканил я.

— Скажи, мальчик, — осторожно поинтересовался москвич, — а твой отец всегда такой?

— Да, а что?

— Нет, ничего. Бедные дети, — вздохнул и протянул ладонь для рукопожатия. — Держитесь тут. Да хранит вас Бог.

— Бога нет! Так отец говорит.

Он молча посмотрел на меня, развернулся, и ушел в дом.