Отражения отторжений

Виталий Белицкий

Этот, которого ты видишь в зеркале каждое утро, в каждом стекле автомобиля, в каждой луже – друг или враг? И кто из сотен твоих отражений настоящий? Книга содержит нецензурную брань.

В моем раю

Я памятник воздвиг себе нерукотворный…

К нему не зарастет народная тропа,

Вознесся выше он главою непокорной

Александрийского столпа.

Я памятник воздвиг себе нерукотворный,

Лег под ним, как тень в зенитном солнце,

Как листья октября упал я

Под ним, прямо в яму.

Я памятник воздвиг себе нерукотворный,

И лег под ним,

Под хладный камень,

Морфея руки исцеловав,

Губы в кровь кусая,

Облизал его костяшки,

Его гноящиеся язвы.

Все потому что в моем раю нет зрячих,

Все ослеплены сияньем камени.

Все осуждены притяжением паперти.

Все встали вдруг, как из стали.

Как спаянные, как спящие, как странные,

Как… растаяли.

В моем раю нет зрячих и

Не видят больше бога своего,

Что нежится под тенью камня,

Что больш не тронет моего

Сознания.

В моем раю нет зрячих,

Ведь я, став зодчим рая,

Исбелил все стены светом

Истинного знания — знания лжи, коварства

И его величества — незнания.

В моем раю нет зрячих,

Ведь они не знали тьмы и я,

Как серафим, оберегал их всех,

От черной правды ада.

В моем раю нет зрячих,

Ибо все, кто умер там — и так мертвы,

А мертвым ведь не нужен глаз.

А каждый, что из двух гноится в черепе,

Сияет светочем квазара,

Ведь как я сказал уже,

В моем раю нет зрячих,

Все белым бело и таким же

Померло от света выжженных рассказов.

В моем раю нет зрячих,

Никто не видел бога сотню лет.

Но по легенде, он то раб, то зодчий,

То тащит белый камень,

То строит новый белый замок,

То подметает пыль,

То узор наносит на ворота.

Он городовой, что зажигает свет в тревогу,

Он смотритель райского маяка,

И тот, и второй, он все и всё,

И всё — едино.

Он ли я, я ли он?

Кто-то из нас точно разжег костры тревог и маяков,

Да так, что белый град стенами ослепил

И было слышно лишь капель от слез детей,

И было слышно лишь стенания,

Как город белых стен, не то Иерихон,

Не то земля обетованная,

Не то сам Рай — горел,

Сжигал, слепил всех давно ушедших на покой,

В моем раю нет больше зрячих.

Я ли, бог ли, ослепил их своим огнем,

Своим белым камнем,

Своим памятником, под который слег спустя века,

Спустя метания по пеплу,

Спустя века,

Спустя себя,

Спустя бумагу, из которой слеплен был

Мой рай.

А факелом тем стало перо,

Некогда бывшее копьем.

Я тяну руку вверх и протыкаю Его печень.

Солнце жжется мне в доспех и над моей Империей

Воцарилась ныне божья смерть.

И тут я вновь, теперь же на кресте повис и некто,

Кому печет солнце в шлеп, пробивает меня,

Не то пером, не то копьем.

Кто-то убивает Его, и его сына,

Не то пером, не то копьем.

Кто-то выжигает Его дом,

Не то с бумаги слеплен, стихов и книг,

Не то из камня из низовьев Нила,

И огнем Александрийских маяков,

Древнейших из светил.

Кто-то строит памятник нерукотворный и называет себя Им,

Хоронится как будто бы от всех,

Кем он сам же был.

Кого и сам же он и погубил,

Кто трупом в раю лежал и слеп, и гнил.

Я памятник воздвиг себе нерукотворный,

Лег под ним, как тень в зенитном солнце,

Как листья октября упал я

Под ним, прямо в яму.

Я памятник воздвиг себе нерукотворный,

И лег под ним,

Под хладный камень,

Морфея руки исцеловав,

Губы в кровь кусая,

Облизал его костяшки,

Его гноящиеся язвы.

В моем раю нет зрячих больше,

В моем раю нет никого,

В моем раю табличка в пепле вся,

«С любовью» прямиком из Ада.

В моем раю нет зрячих

Всех ослепил хозяин этого места,

Кто построил и его и памятник.

А из мест пониже рая выпали последние очки, пенсне и линзы.

Стремительно в Аду острится взор на вещи те,

Что слепил Рая блеск всю жизнь, что мою, что твою.

В моем раю нет зрячих,

А я, всех ослепив,

Построил памятник себе нерукотворный,

О его углы выдрал все свои глаза,

И наспех, вырыв яму, оставив ногти в дёрне,

Упал, устав, и обнял тень и начал я,

Лизать и целовать Морфея гниль и язвы, ведь я

Уж здесь, и бог и черт, из рая, с любовью, в ад.