Не входи в стеклянный дом, или Удивительный июнь. Книга для любознательных детей и их родителей

Виктория Булдашова

Большой сибирский город. Начало 2000-х годов. Две подружки-шестиклассницы, Ира и Света, весело проводят время на летних каникулах. Вот только соседка Марья Степановна постоянно мешает им озорничать! Затем неизвестно откуда появляется огромная мышь и начинает злобно преследовать девочек. Да еще оказывается, что это вовсе не животное! Но Ира и Света не теряются: они начинают борьбу против таинственного врага. Подружкам помогает их новый друг Саша…

Глава 7. Кое-что о детском питании и Пикиных фокусах

Хорошо у нас в квартире: тихо, чисто, прохладно — особенно после жары и пыли двора. Я люблю возвращаться домой всегда, в любое время — ну, кроме тех редких случаев, когда несу в дневнике плохую оценку — знаю, что родители огорчатся и будут меня «воспитывать». Наша квартира — обычная трехкомнатная «хрущевка», и мама говорит, что она ей до смерти надоела. А по мне — так лучше и не надо. Нам с Митей здесь хорошо; главное, что у нас есть своя комната и живется в ней, в общем, очень уютно. Три комнаты выходят окнами во двор — это кухня, гостиная и детская. Спальня родителей — в подобной мы со Светкой недавно развлекались с микрофоном у нее в квартире — на улицу. По моему мнению, это большое удобство: открывается обзор на обе стороны дома.

Я прошла на кухню, достала из холодильника кастрюлю с супом и поставила ее на огонь. Потом открыла крышку — проверить, что именно сварила вчера мама на обед. О, как вкусно пахнуло укропом и чесноком! Это был мой любимый суп — борщ. Мама готовит его совершенно божественно. Ага, вот и кусочек мяса — и не маленький. Так, а сметана есть?.. Хорошо. Отрежу пока себе хлеба — вот этого, черного, с блестящей корочкой, посыпанной тмином.

От этих долгих приготовлений мой аппетит вдруг так разыгрался — стал просто волчьим! Я почувствовала, что у меня нет терпения дожидаться в кухне, пока борщ разогреется. Телевизор, что ли, включить? Нет, не хочется. Ага, вот что! Перед моими глазами всплыла виденная недавно во дворе сцена: тетка в мини-юбке царственно покачивает головой в разные стороны, а в ушах у нее горят и переливаются огнями камни. Ведь у мамы тоже есть серьги — красивые, с голубыми самоцветами. А если пойти их примерить перед зеркалом и так же, как «королева», повертеть головой? Они тоже, наверное, заискрятся не хуже теткиных! Тем более, что мочки ушей у меня давно проколоты, а вдевать в них еще нечего — сережки мне пока все никак не купят.

Сказано — сделано! Я помчалась в большую комнату, достала из маминого ящика бархатную коробочку с серьгами и, открыв ее, стала любоваться драгоценностью. По комнате вдруг пролетел сквозняк, хотя балкон был закрыт. Я достала серьги и положила их на ладонь. Красота какая! Моей ноги коснулось что-то мягкое и теплое — наверное, я задела новое покрывало на диване. Повернувшись к зеркалу, стала вдевать в ухо сережку, и тут… мою пятку пронзила режущая боль! Я закричала и чуть не разорвала себе ухо, потому что рука у меня сильно дернулась. Я со злостью ткнула большим пальцем другой ноги в саднящую пятку. Так и есть! Опять эта мерзкая Пика! От моего удара она полетела до самой стенки, стукнулась об нее и упала возле плинтуса. Ага, где-то тут еще тапок валялся! Сейчас я ей… Но когда я, нашарив обувь, уже хотела запустить ею в мышь, наши глаза встретились… Тапок выпал из моих рук, потому что во взгляде Пики не было ни злобы, ни упрямства, а какая-то… строгость и укоризна. Мне даже показалось, что она нахмурилась — это мышь-то!

И только тут я поняла, почему зверюга напала на меня. Мама уже давно строго-настрого запретила мне даже трогать серьги, а не то что надевать их! Да, но мышь-то откуда об этом знает??? Ведь разговор между мной и мамой произошел еще в Новый Год, когда папа преподнес ей этот подарок. О Пике тогда не было ни слуху ни духу. Как же так?

Размышлять было некогда: мышь не отрывала глаз от вдетой в мое ухо сережки. Она явно требовала, чтобы я сняла ее. И мне пришлось поскорее сделать это — не ждать же, пока грызунья снова укусит! Спрятав украшения назад в коробочку, я открыла ящик, чтобы убрать ее туда, и украдкой покосилась на Пику: что она делает? Оказалось, ничего. Потому что мышь опять исчезла неизвестно куда! Задвинув ящик, я для порядка осмотрела углы комнаты и мебель — вдруг она где-нибудь притаилась? Тщетно! Да неужели зверюшка действительно сквозь стены шмыгает? Бред какой-то.

Пятка сильно болела. Вот гадюка, прокусила, наверное, до самой кости! Я достала из аптечки перекись водорода, мазь и обработала себе ранку, как вчера Светке. Бинтовать не стала, а то вдруг повторится та же история, что с моей подругой? Мама встревожится, снимет повязку и… ничего не увидит.

И тут только я вспомнила про борщ. Прибежав на кухню, я увидела, что он уже порядком-таки выкипел. И все из-за этой черной дуры, которая почему-то знает то, что было еще зимой! Хоть поем с горя… Я вылила борщ в тарелку, бухнула туда полбанки сметаны, взяла хлеб и… настроение мое стало быстро улучшаться с каждой съеденной ложкой. М-м, как хорошо проварилось мясо — так и тает во рту! Уф, ну вот. Теперь, кажется, жить можно — и довольно приятно. Голод, наконец, отпустил меня. Даже укушенная нога, уже меньше болела.

Я заварила чай и опять задумалась о своем сегодняшнем открытии: Сашка бывает в гостях у Марьи Степановны. Ну, что он может там делать, первый хулиган во дворе? О чем Иноземцев может беседовать со старухой, у которой такой бзик по поводу тишины и порядка? Неужели она читает ему свои нудные нотации, а Сашечка кивает и обещает исправиться? Нет, это полная ерунда…

Я налила себе чай в стакан, взяла печенюшку и подошла к окну. Интересно, Иноземцев до сих пор на улице? Да, он был там — одиноко сидел на скамейке. Почему он все-таки не идет обедать? Может, мать ждет? Двор по-прежнему пуст — ни одного человека. И охота ему торчать на жаре без всякой компании! Лучше уж дома телевизор смотреть.

Я дожевала печенье и потянулась к столу, чтобы взять себе еще. Странно! Сашка, похоже, за это время передвинулся влево. А зачем? Не все ли равно, на каком краю скамейки сидеть? Наверное, мне показалось. Нет, вот опять! Что это у него за фантазии — ездить задом по лавочке? Совсем, что ли, делать нечего?

И тут наш со Светкой недруг опять рывком подвинулся влево. Ха, интересно, а дальше он как собирается перемещаться? Теперь рядом с ним оказалось что-то, завернутое в бумагу. Так сейчас и проедет по этому белому свертку? Сашка осторожно оглянулся по сторонам. Боже, какие тайны! Штирлиц пришел на встречу с резидентом… Я чуть не рассмеялась от нелепой таинственности того, что выделывал там внизу Иноземцев. Но в следующую секунду прикусила язык от изумления. Мальчишка схватил сверток, еще раз быстро оглянулся, разорвал бумагу и что-то достал из нее. Кажется, это был кем-то не доеденный пирожок или беляш, и Сашка жадно вцепился в него зубами…

От увиденного мне стало плохо. Мой бывший (я уже была в этом уверена) враг украдкой доедал то, что небрежно бросили другие — как я, сытые. Вот почему он не пошел обедать вместе с остальными — не потому, что не хотел, а потому, что есть ему дома нечего. Мальчишка дождался, пока все ушли, чтобы, постепенно приближаясь к этому несчастному свертку, незаметно для других проглотить лежащий в нем огрызок. Потому он и оглядывался: как бы кто-нибудь не увидел. А я, как дура, чуть не посмеялась над ним. Хорошо смеяться, умяв тарелку борща! От стыда за себя и от жалости к Сашке я чуть не заплакала. А мне отлично известно, какой он гордый. Я представляю, чего ему стоили эти вороватые и таинственные действия посреди пустого двора. Хорошо хоть, Иноземцев не подозревает о том, что я все видела. Комок упорно стоял у меня в горле, и я никак не могла его проглотить.

Сашка внизу выбросил бумагу в урну, встал со скамьи и понуро побрел куда-то прочь — явно не домой. Называется, пообедал…

Проводив глазами сгорбленную фигурку Иноземцева, пока она не скрылась за углом соседнего дома, я в бессилии опустилась на стул. Какой-то ужас. Конечно, я и раньше знала о том, что Сашкина мать не смотрит за ним и занимается только собой. Но что он еще и голодает? Это же дикость. Я знала: его отец регулярно приносит в семью деньги, когда приезжает с Севера на побывку. Почему же, в таком случае, сын доедает чужие пирожки?

Нет, не потому, что нет средств. Просто Сашкина мать — не такая, как моя и как другие матери. Она вообще не помнит, что надо приготовить своему ребенку обед, чтобы он мог поесть в ее отсутствие. Она ведь сегодня, наверное, как ушла со двора с той морщинистой теткой, так еще и не вернулась. Где ей помнить о Сашке вдали от дома, если она не заметила сына и не повернула головы, когда он рядом с ней проходил?

От злости на «Лорочку» у меня заныл висок. И, главное, непонятно, как помочь мальчишке. Не предложишь же ему, как Светке: «Пойдем ко мне, поедим!» — мы с ним совсем не друзья, а наоборот. Да и не захочет он, это ясно как день. Ни за что не признается, что голоден — уж я его характер знаю, недаром в одном классе учимся. И понятно теперь, почему он такой худой — кожа да кости. Не растолстеешь, пожалуй, с такой мамашей, которая способна думать лишь о том, что модно «в этом сезоне».

Я вымыла посуду и ушла в комнату. Включила телевизор и честно пыталась его смотреть, но… Сашка не выходил у меня из головы. Я с новой волной стыда призналась себе, что появление Пики в нашей со Светкой жизни — абсолютная чепуха по сравнению с тем, что приходится терпеть этому мальчишке — и, может быть, уже давно.

Хотя нет, Наверное, не очень давно,… Кажется, еще года не прошло, как умерла Санина бабушка. Да, это было, точно, прошлой осенью. Я так долго вспоминала потому, что терпеть не могу похороны и все, что с ними связано. Когда такое случается у нас в доме, я стараюсь носа во двор не высовывать. Мне невыносимо страшен и красно-белый гроб, и мертвое лицо в нем, и плачущие родные покойника, и жуткий вой оркестра. Мне невольно представляется: а вдруг умру я, или кто-то из родителей, или Митя? Ведь случается изредка, что и совсем маленькие дети уходят из жизни. И тогда от ужаса мне хочется не просто плакать, а кричать в полный голос…

Ну, так вот. Теперь я точно могу сказать, что Сашка до смерти своей бабушки был совсем другим. То есть, конечно, и в то время был хулиганистым, но веселым и краснощеким. Правда, «Лорочка» и раньше по целым дням пропадала где-то. Но, видно, бабушка Иноземцева очень любила своего внука и даже баловала: его карманы были вечно набиты конфетами, печеньем и тому подобным. А иногда Сашка выходил во двор с еще горячей булочкой, от которой пахло просто умопомрачительно, и ребята начинали глотать слюнки и подбираться поближе — вдруг перепадет? Иноземцев не жадничал — всем отламывал по кусочку. Да, уж тогда он точно не голодал! Зато теперь…

Нет, я больше не могу сидеть перед этим дурацким телевизором! Тем более, что совершенно не понимаю, что происходит на экране. Надо позвать Светку и немедленно ей рассказать об увиденном! А то у меня сейчас от пережитого за последние час-полтора голова лопнет. Правда, подруга в данный момент старается придумать, как нам избавиться от Пики. Не хочется отвлекать ее от размышлений… Нет, все-таки пойду ей «позвоню».

Я решительно направилась в детскую и подергала за веревку «телефона». Когда мой колокольчик ответно звякнул, побежала на балкон. Задрав голову, я увидела, что подруга уже ждет меня. До чего забавно выглядит снизу ее свесившееся ниже перил лицо и белые кудряшки, которые треплются от ветра! Но мне в этот раз было не до смеха, и я поскорее крикнула ей:

— Света! Иди ко мне быстрей, новости есть!

— Лучше ты иди! — ответила подруга. — У меня пирожные — «безе». Ты же их любишь?

Да, люблю, это верно. Ах, как они нежно рассыпаются, и тонко хрустят, и тают на языке…

— Ладно, сейчас, — сказала я. — Поставь пока чайник греться.

Через минуту я была уже у Светки. Она, как заботливая хозяйка, не стала сразу выспрашивать у меня, что случилось. Сначала мы с подружкой выпили чаю и быстро съели белые воздушные прелести — а было их, кажется, штук шесть.

Потом, убрав крошки и помыв стаканы, мы ушли к Светке в комнату, и я ей рассказала для начала про мамины серьги и гнусную выходку мыши, про странное выражение ее глаз и свое недоумение: как зверюшка могла узнать о нашем разговоре с мамой, если он был еще зимой? Светка сочувственно посмотрела на мою опухшую пятку со следами Пикиных зубов и сказала:

— А она ничего и не знала. Просто все мамы, наверное, запрещают дочкам трогать их драгоценности. Ну, чтобы они их не сломали и не потеряли. Легко догадаться!

Такая мысль не приходила до сих пор мне в голову. А ведь, может быть, подруга и права. Но что-то мышь получается уж очень умная, на мой взгляд: все знает, что там, у людей бывает, а сама с хвостом!

Рассказ о Сашке Иноземцеве и пирожке на скамейке расстроил Светку, хотя она старалась этого не показывать. Только нахмурилась и стала тереть пальцем родинку на щеке — а это у нее всегда является признаком крайнего смятения. Она подтвердила мое мнение о том, что Сашка очень переменился с тех пор, как лишился бабушки — злее стал, насмешливее и как-то бесшабашнее, будто ему вообще до лампочки, что с ним будет.

— Наверное, и мы с тобой были бы не лучше на его месте, — глубокомысленно заметила Светка.

«Ну, да, — подумала я, — если бы моя мама, забыв про меня, папу и Митьку, ушла на целый день из дома, не оставив поесть… Я бы пожалуй, еще как рассердилась и обиделась!»

— Ну, а ты, Свет, — спохватилась я наконец, — что-нибудь поняла насчет мыши?

— Нет, — призналась она. — Я только одно знаю: нам с тобой кто-нибудь должен в одно и то же время наложить такие запреты, чтобы они противоречили друг другу. Понимаешь, чтобы один из них исключал другой — и наоборот! Вот тут-то наша мышка и запрыгает!… Но как это устроить, я придумать не могу, — уныло закончила моя подруга-шахматистка, — вернее, пока не могу.

— Конечно, пока! — заверила я ее, и она сразу воспрянула духом. — Но только постарайся побыстрее, а то Пика нам ноги скоро отъест.

— Постараюсь, — серьезно пообещала мне Светка.

Потом, помолчав, предложила:

— Слушай, давай сейчас «Гарри Поттера» почитаем. Я же его теперь в руки взять боюсь — сразу мышь вспоминаю. Знаю, что глупо — днем-то мне никто еще читать не запрещал. Но вот если бы ты первая начала, вслух…

Хитрюга моя подружка! Она очень любит слушать мое чтение вслух. Говорит, что это у меня здорово получается — как у артистки радио. Может, и так, не знаю. Но раз Ковалевой нравится, почему и не сделать ей приятное?

Светка дала мне книгу. Я открыла ее на первой странице, и… понеслась мимо нас по комнате загадочная, страшная и смешная история о мальчике со шрамом на лбу. Яркий вихрь подхватил нас, и мы забыли обо всем, кроме Гарри, который храбро сражался с двумя дементорами на улице Магнолий… Устав читать, я замолчала и подняла глаза на Светку. Она, замерев, смотрела куда-то влево от меня, на угол дивана. Я тоже взглянула и от неожиданности больно прикусила себе язык. Удобно устроившись на диванном валике, там сидела… Пика! Поймав мой изумленный взгляд, она нетерпеливо застучала лапками по обивке и несколько раз возмущенно пискнула.

— Читай дальше! — побелевшими губами шепнула мне Светка, продолжая смотреть на мышь.

Я стала бормотать, растерянно глядя в книгу. Краем глаза можно было заметить, что Пика сразу успокоилась, замолчала и, как зачарованная, уставилась на меня. «Неужели она слушает? — напряженно думала я, совершенно ничего не понимая из только что прочитанного. — Пике что, нравятся такие вещи? Она, случайно, в театре не бывает, под креслами там не сидит?»

От волнения и удивления перед новыми фокусами мыши я быстро изнемогла и захлопнула книгу со словами:

— Я устала. Хватит на сегодня.

Светка рядом со мной испуганно дернулась, ожидая нового нападения бабкиной шпионки, очень недовольной прекращением интересного чтения. Но мне было все равно: не могла же я бубнить вечно! Ну, подумаешь, другую пятку продырявит — а я ей тогда тресну опять ногой!

Но мышь хотя и надулась от обиды на мою усталость, вроде бы не собиралась кусаться. Она еще некоторое время переводила глаза с меня на Светку, надеясь, что я снова начну читать. Поняв, что продолжения банкета ей не дождаться, от разочарования так оглушительно вякнула свое: «Пи-ик!», что у нас засвербило в ушах — и, вильнув хвостом, спрыгнула с дивана. Потом нырнула под штору и без следа испарилась. Как обычно, в общем. Мы со Светкой на этот раз ничуть не удивились ее исчезновению — уже привыкли. Только вздохнули с облегчением и принялись обсуждать то, что нас поразило в поведении мыши. А было о чем задуматься, честное слово!

Во-первых, Пика явилась не затем, чтобы следить за нами и карать за нарушение запретов — и сегодняшних, и давних, — а чтобы слушать мое чтение.

Во-вторых, о Марье Степановне мы даже не упоминали — не то

что ругать ее или грозиться отомстить старухе за какую-нибудь неприятность. А мышь пришла!

В-третьих, она не проявляла к нам никаких враждебных чувств — не скалила зубы, не хихикала ехидно, как недавно во дворе за кустом, не смотрела с укором, как в случае с мамиными серьгами. И хотя потом, когда я захлопнула книгу, грызунья рассердилась, но все же не стала кусаться.

— Да, — подвела итог Светка. — Сразу, конечно, было ясно, что она — не обычная мышь, но такое…

— Умная зверюшка, — сказала я. — Вот только жалко, что не говорит, а то бы…

Подружка засмеялась:

— Ну, уж если заговорит, то нам с тобой точно будет в психбольницу пора! А может, и сейчас уже…

Мы уныло замолчали. А что, если это действительно так? И мы просто чокнулись?! Но тут я опомнилась: мне на ум пришел знаменитый мультик про Дядю Федора с Матроскиным и Шариком, и я сказала голосом его папы:

— С ума поодиночке сходят. Это только гриппом все вместе болеют.

— Ага! — мрачно ответила Светка. — Но Пика не такая простая, как нам сперва казалось. Ты видишь — она каждый раз новые коленца выкидывает? А чего от нее завтра ждать, вообще непонятно.

— Подумаешь! — пожала я плечами. — Пускай себе носится, лишь бы нас не трогала.

— Да?! — разозлилась Светка. — А я вот не хочу, чтобы она за мной бегала, и все вынюхивала, и заставляла быть послушной овечкой!

— Я тоже не хочу, — от возмущения у меня даже голос охрип. Наверное, слишком долго я читала вслух. — Но что мы можем сделать? Она приходит, когда хочет, и уходит тоже.

— Не можем! — закричала моя подружка. — Потому что не понимаем, кто она такая! Почему все про нас знает, как через стены проходит! И вот еще — пожалуйста! — еще и рассказы любит слушать! А может, мышка и читать умеет?!

— Да! И писать! — заорала я. — И каждый день строчит бабке отчет! О нашем поведении и как она нам своевольство ноги кусает! — тут я окончательно осипла, отошла к окну и сердито отвернулась от Светки. Подумать только, до чего она развопилась! На нее это совершенно не похоже…

Никогда раньше не видела, чтобы моя спокойная подружка так злилась. Бывает, конечно, что она после долгой сдержанности вдруг срывается и начинает возмущаться — как вчера в подъезде с Марьей Степановной. Но сейчас…

— Ну, ладно, Ир! Ты меня извини, — Светка подошла ко мне сзади и крепко обняла. — Ты-то ни в чем не виновата. Но я не могу — понимаешь, не могу! — выносить, что за мной кто-то постоянно следит. Как за амебой в микроскопе! Она не имеет на это права — то есть они обе — и бабка, и эта мышь ее. Если мы с тобой маленькие, то можно с нами что хочешь вытворять? Я и ты тоже люди, и мы сами знаем…

— Что?

— Да что нам нужно. Взрослые, конечно, знают больше — но и живут не так, как дети. И хотят совсем другого. Но мы же не мешаем взрослым делать, что им нравится. А они почему к нам лезут? Да еще так! Я постоянно чувствую эти два дня: за мной шпионит какой-то… огромный глаз. Что бы я ни делала, он сразу видит и знает. Это страшно и… противно. Меня просто воротит, и я не могу нормально подумать про эту дуру Пику и наконец сообразить, кто она такая. А без этого нам от нее не избавиться, ты понимаешь?

— Понимаю, Свет! — успокоительно сказала я. — Но, может, она и не совсем дура? Вон пришла «Гарри Поттера» слушать. И вела себя как человек почти! Только, конечно, не попрощалась вежливо, когда уходила, и не ждала, чтобы мы ее до дверей проводили. Но остальное-то было нормально.

— Тебе, если не кусается, то и нормально, — проворчала подружка. — Будто это самое главное.

Я машинально потерла свою несчастную пятку и подумала: «Если и не главное, то и не последнее. Тебе хорошо говорить, у тебя нога уже, наверное, не болит».

Подружка, смотревшая в это время в окно, сказала дрогнувшим голосом:

— Смотри, а вон и бабкин гость идет, и не один, а с каким-то толстяком! И оба еле тащатся.

Я тоже выглянула. Действительно, по двору медленно шествовал Сашка, а рядом с ним — жирный белобрысый парень лет шестнадцати. Он, казалось, убеждал в чем-то нашего усталого одноклассника, который на этот раз направлялся вроде бы к собственному подъезду. Сашка еще больше ссутулился и уже еле-еле переставлял ноги, слушая парня вполуха или вообще не слушая. Вдруг белобрысый сказал ему что-то такое, от чего Сашка вздрогнул и сразу выпрямился. Толстяк вынул какой-то предмет из кармана и стал вертеть им перед Сашкиным носом. Тогда «бабкин гость» резко тряхнул головой и решительно направился за белобрысым совершенно в противоположную сторону — туда, откуда они и пришли. Оба быстро скрылись из вида, а Светка сказала:

— Знаешь, Ир, надо как-то помочь Сашке. Вон он как шел — еле ноги волочил. Может, Иноземцев и был сегодня у старухи. Ну, и что? Мы его все же давно знаем — гораздо дольше, чем Марья Степановна. Она-то в наш дом всего несколько лет, как приехала. А мы с Сашкой раньше часто играли, когда были маленькие — он тогда еще не был таким дураком.

— Да я-то не против. Что ты меня убеждаешь? Конечно, надо помочь, — ответила я Светке. — Но ведь он гордый. Он от нас ни за что еду не возьмет, только нахмурится… знаешь? — и я изобразила знакомую подружке высокомерную Сашкину гримасу.

— Ну, если так рассуждать, — сердито возразила Светка, — то надо оставить его умирать с голоду. Режь-ка колбасу и сыр, — она потащила меня в кухню, быстро достала продукты из холодильника и подвинула мне разделочную доску. — А я сейчас хлеба наготовлю…

Светка тоже схватила нож и стала, торопясь, кромсать буханку. Я заметила: подружка посмотрела на часы. Интересно, зачем? Она что, собирается накормить Сашку бутербродами в точно установленное время? Я сразу вспомнила сцены из романов Агаты Кристи, когда со звоном часов строгий дворецкий входит в гостиную и говорит:

— Кушать подано, сэр.

То есть, конечно, дворецкий — это Светка в своих оранжевых шортах. А Сашка — молодой аристократ — небрежно складывает газету «Таймс», бросает ее на столик, встает с кресла и неторопливо идет через золоченые двери в столовую, обедать… Все это так ярко представилось моему воображению, что я рассмеялась и в увлечении чуть не порезала себе палец. Подружка удивленно покосилась на меня и на огромную гору из ломтиков колбасы и сыра, сказала:

— Хватит! — и стала делать бутерброды.

Их получилась целая куча. Мы быстро засунули наши изделия в целлофановый мешочек, а его в свою очередь в продуктовый пакет. Готово! Мы сели на табуретки вокруг стола, чтобы немного передохнуть, Мне было понятно, что торопилась Светка не зря (и я, конечно, вместе с ней). Скорее всего, сейчас пойдем во двор с этим милым пакетиком. «Интересно, — думала я, — как все-таки Светка собирается предложить бутерброды Сашке? Просто представить невозможно»…

Подруга прервала мои размышления:

— Все, хватит сидеть. Скоро он пойдет через двор домой. Надо уже быть там!

Она схватила пакет и отдала мне. Сама отыскала на полке в буфете ключ, положила в карман шорт. Мы торопливо обулись в прихожей, захлопнули дверь и побежали на улицу. Как там было жарко! Любимая скамейка резко обожгла тело через одежду, когда мы сели на нее, поставив посередине пакет. Глаза наши сразу невольно обратились, конечно, на окна Марьи Степановны. Там она скрывается, эта дрессировщица мышей! Вот уж устроила гадость, так устроила. Сама за нами успеть не могла — и Пику послала! И надо отдать этой толстой разбойнице должное: она поначалу здорово нас напугала. Но теперь… Не знаю, как Светке, а мне она стала намного симпатичнее. Литературу вот любит — как и я. Но подружка тоже права насчет огромного глаза, который следит за нами. Я почему-то чувствую это не так болезненно, как Светка. Тем более, что мама действительно запретила мне трогать серьги, а я взяла. Стыдно все-таки… Мне показалось, что на окне Марьи Степановны дрогнула занавеска. Подглядывает за нами — как всегда, хотя мышь ей, наверное, (уж не знаю, каким образом) часто и подробно доносит о наших «прегрешениях». Меня внезапно возмутило это тайное подглядывание из окна: захотелось взять камень побольше и… Ой, нет! А то опять достанется от Пики! Торчите себе, Марья Степановна, за шторой, смотрите на нас со Светкой — таких умных и красивых, если это доставляет вам удовольствие. А мы уж здесь посидим, подобные, как сказала подружка, амебам под микроскопом…

Я вздрогнула: Светка ткнула меня локтем в бок и показала головой налево. Что там? Так и есть, из-за угла дома выскочил Сашка, встрепанный и измученный. Он продолжал бежать, но видно было, что из последних сил. Мальчишка задыхался, ноги его заплетались. Мы со Светкой удивленно уставились на него: чего бежит, спрашивается, если уже не может? Но тут все стало ясно: с той же стороны дома вынырнул толстяк, с которым они недавно вместе ушли из двора. Он, пыхтя на ходу и тряся щеками, тоже бежал — за Сашкой. Заметно было, что и белобрысый сильно устал (попробуй-ка побегать с таким весом!). Правда, расстояние между ними все же сокращалось — парень упорно догонял нашего одноклассника. «Потому что Сашка голодный! — сразу бухнуло у меня в голове. — А этот вон какой сытый, чего ему не бегать!»

Мы с подружкой переглянулись и без слов поняли друг друга. Было ясно: надо спасать Сашку. И быстро! — потому что белобрысый был уже недалеко. Но как? Я оглянулась по сторонам. Вот оно! — прямо за нашими спинами между последним гаражом и витым чугунным забором (рядом с нашим домом помещается какая-то солидная контора с ограждением и воротами) был небольшой проход. Сейчас, летом, заметить его было нелегко, потому что в это время года он хорошо скрыт мощными побегами клена, которые растут со стороны нашего двора вдоль забора. Мы-то со Светкой хорошо знаем про эту дыру — сами сто раз через нее удирали. Но как протолкнуть туда Сашку, не показав замаскированный выход толстяку? Оба бегуна были уже совсем близко. Стоило рискнуть! Показав Светке на спасительное отверстие, я шепнула ей:

— Отвлеки жирного! Хоть как!

Краем глаза я увидела, что она вскочила со скамейки и кинулась навстречу парню. Я протянула руку к пробегавшему мимо Сашке и успела схватить его за футболку. От неожиданности мальчишка споткнулся и чуть не упал. В это время сбоку послышался Светкин визг и страшная ругань толстяка. Пора! Держа Сашку за локоть и ничего не объясняя, я подтащила его к выходу из двора и резко толкнула в него. Он сразу исчез — только зелень закачалась. Уж, думала я, он не тормоз какой-нибудь и догадается спрятаться потом между гаражами (между ними вполне можно пролезть). Пора было бежать на выручку к Светке.

— Дура больная! — орал парень, пытаясь встать и отрывая от себя мою подружку.

— Сам дурак! — вопила она. — Несешься, как лось! Людей сбиваешь! — а сама яростно трясла его за грудки и не собиралась отцепляться..

Я сразу жалобно запричитала и подбежала к ним:

— Светочка, милая! Как же ты упала?! Это он тебя уронил?! Вставай скорее, я тебе помогу!

Подружка испустила последний обиженный крик и сильно толкнула парня в грудь, выпустив его рубашку. Толстяк шмякнулся плашмя, как мешок. Визгливо рыдая и тайно мне улыбаясь, Светка схватилась за мой локоть и поднялась на ноги. Белобрысый встал с трудом, а встав, не сразу вспомнил, зачем он здесь, и стал отряхивать песок с одежды. Потом, вздрогнув, выпрямился и тревожно заозирался вокруг. «Фиг тебе!» — злорадно подумала я, с притворной осторожностью ведя подругу к подъезду и оглядываясь через плечо. Усадив «пострадавшую» на лавочку, я весело показала ей глазами на толстяка. Он со всей возможной поспешностью бежал в дальний угол двора, думая, что Сашка скрылся там, за соседним домом.

Светка довольно усмехнулась и сказала:

— Ну, давай, давай. Чеши быстрее, а то опоздаешь! — и, достав из кармана шорт кружевной платочек, стала вытирать им грязное лицо и руки.

Тут я вспомнила про оставленный на старом месте пакет с бутербродами, сходила за ним и подала подружке со словами:

— Ну, ты молодец! Просто артистка! А он, по-моему, ничего так и не понял, остолоп жирный! — и засмеялась.

Светка, взяв пакет, тоже улыбнулась в ответ, но как-то грустно. Я заметила, что она расстроилась. Интересно, из-за чего? Наверное, из-за того, что, спасая Сашку от погони, мы все же не сумели отдать ему бутерброды. Я кивнула на них и спросила:

— А что теперь с этим?

— Не знаю, — огорченно призналась подруга. — Я думала…

— Что?

Меня разбирало сильнейшее любопытство. Ведь как-то подружка собиралась вручить наше угощение этому горе-бегуну! Но тут Светка подобралась и вскинула голову. Я проследила ее взгляд и увидела… Сашку, который нетвердой походкой двигался через двор прямо к нам.

— Молчи и ничему не удивляйся, — сквозь зубы тихо сказала мне подружка.

— Не буду, — проворчала я в ответ. — А могла бы сказать…

— Тихо, — прошептала Светка. — Все испортишь!

«Бабкин гость» подошел к скамейке и сказал:

— Ну, привет, что ли? А то мы даже не успели поздороваться, — и сел рядом.

— А разве ты когда-нибудь здоровался? — ехидно спросила Светка.

— Нет, — отпарировал Сашка. — Но и вы никогда!

— Ладно, забыто, — прервала я их спор. — Ты чего подошел-то?

— Ну как! — вдруг покраснел наш хулиганистый одноклассник. — Вы же мне помогли. Только не понял, почему? — недоуменно спросил он.

— Потому что мы обычно выручаем людей в беде, — с достоинством произнесла Светка.

Я в душе восхитилась: просто настоящие «Чип и Дейл спешат на помощь»!

— Ну да, — усомнился Сашка. — Что-то я не замечал.

— Где тебе заметить? — с тихой грустью поддержала я подружку. — Ты только и знаешь людей на клумбы кидать!

Мальчишка покраснел еще больше — заполыхал, как огонь. Подружка, искоса взглянув на него, сделала мне незаметно предостерегающий жест: молчи!

— Извините, — выдавил Сашка. — Вы тоже…

— А мы в ответ! — беспощадно отчеканила моя подруга.

Иноземцев сник. Тут Светка неловко задела стоящий на скамейке пакет, он упал набок, и из него вывалился тщательно завязанный мешочек с бутербродами. Сашка только мельком взглянул на них и сразу отвел глаза, но я успела заметить, как они блеснули. Подружка подхватила мешок и засунула назад в пакет, воскликнув:

— Вот! Еще и это! Ты помнишь, Ир?

Я, нахмурившись, сочувственно молчала (как меня просили).

— Я из-за тебя не отнесла ужин папе на завод. А он на работе сегодня задерживается, — проворчала подружка. — Мама сделала бутерброды и велела нам с Ирой бежать к проходной. А там бы папа вышел и забрал. Ну, ладно. Двигаться надо. Пошли, Ир, — и она стала вставать со скамейки.

Вдруг Светка громко охнула и упала на свое место.

— Ты чего? — испуганно спросила я.

— Нога, — жалобно простонала подружка. — Тот балбес мне так двинул!

Сашка растерянно заморгал и снова начал заливаться краской.

— Ну, что теперь делать? — отчаянно запричитала Светка. — Папа выйдет на проходную, будет меня ждать, и что? А он сегодня домой только ночью придет!

— А, может, мы с Иркой отнесем? — робко предложил мальчишка.

— Да вы не знаете куда! — ответила подружка. — У нас с папой есть свое, особое место. Он всегда меня там ждет. А я вам так просто не объясню, где это.

Светка чуть не плакала. Я уже поняла, что она ведет свою игру, и поэтому успокоилась насчет ее ноги. Интересно, что будет дальше?

И тут… из-за угла появился подружкин папа. Он быстро шел к подъезду.

— О! — растерянно сказала Ковалева. — Как хорошо! Их почему-то не стали сегодня задерживать.

Сашка облегченно вздохнул и вытер ладонью лоб.

— Добрый вечер, молодежь! — сказал Светкин отец, подойдя к нам.

— Здравствуйте, — ответили мы с Сашкой.

Светка молча смотрела, как он поднимается на крыльцо и скрывается за дверью подъезда.

— Ну, и что я теперь скажу маме? — сердито поинтересовалась подружка. — Она сейчас сразу у папы спросит, отдала ли я ему бутерброды. Он скажет, что нет; а тут, здрасьте, я заявляюсь с полным пакетиком!

— Попадет тебе, — сказала я, наконец поняв, куда она клонит.

— Так! — заявила Светка. — Это ты, Сашка, виноват, что мы пакет не отнесли. Вот ты теперь все бутерброды и съешь, а я потом дома скажу, что увидела, как папа домой идет, и угостила ими ребят во дворе. Тогда мама меня ругать не станет, — и она строго посмотрела на Сашку.

Тот, удивившись, спросил:

— Почему я? Чего вы сами бутеры не съедите?

— А по-твоему, мы слоны? — сурово поинтересовалась Светка. — Мы знаешь, как наелись перед выходом из дома?

Мальчишка вздохнул. «Наверное, вспоминает, когда он сам в последний раз ел досыта», — с жалостью подумала я.

Светка протянула ему бутерброды:

— Бери и шагай домой. Хоть умойся там, а то у тебя лицо пыльное. А мы с Ирой сейчас уйдем к вон туда под дерево, чтобы мама меня сразу домой не загнала.

Сашка покорно взял пакет и пробормотал:

— Спасибо!

Потом он с трудом поднялся со скамейки и побрел к своему подъезду. Дождавшись, когда Иноземцев войдет в дверь, я крикнула Светке:

— Ты гений! Просто вокруг пальца его обвела!

Подружка, просияв, откинулась на покатую спинку лавочки и сказала:

— Да, кажется, все получилось. Правда, был момент, когда я испугалась, что Саня вообще убежит со двора из-за этого толстого. Тогда бы мой план сорвался.

— Я теперь понимаю, почему ты, делая бутерброды, торопилась и на часы смотрела. Тебе надо было, чтоб дядя Игорь в нужный момент мимо нас с работы прошел. Вот уж точно моя подружка — «мозговой центр»! — от восторга перед Светкиным умом мне хотелось петь и плясать.

— Ну да, — небрежно махнула рукой Ковалева. — Он всегда, если не задерживается, без пятнадцати пять подъезжает к дому. Может быть, плюс-минус две минуты.

— Но слушай! — спохватилась я. — Ты же не могла знать, что Сашка будет убегать от парня. И что придется, спасая Иноземцева, чуть ли не драться с толстяком. Но не случись его рядом, кто бы в этом случае тебе «ногу повредил»?

— Я хотела все то же самое с Сашкой проделать — ну там, попасться ему навстречу, налететь, упасть… Потом заорать, конечно. Сашечка мне еще бы и встать помог, никуда не делся. А дальше — по сценарию.

Довольная Светка опустила ресницы. Я радостно хлопнула ее по плечу, открыла рот, чтобы сказать еще что-нибудь ободряющее и… замерла от удивления.

Вы уже, конечно, догадались, кого я увидела. Пику, конечно! Ну, как без нее? Мышь сидела на нижней ступеньке крыльца и размахивала своим хвостом, как боевым флагом. Но не это изумило меня, а совсем другое. Понимаете, она улыбалась, причем так же самодовольно, как Светка! Нет, не может быть. Я закрыла глаза и потрясла головой, чтобы отогнать глупое видение. Насторожившаяся подруга подняла голову и ахнула:

— Опять она приперлась! И еще смеется!

Но тут Пика в очередной раз доказала нам, как мало мы ее знаем. Мышь сверкнула глазками на возмущенную Светку, улыбнулась еще шире и, как-то сложив свою лапку в подобие кулачка, показала нам… большой палец — видимо, в знак одобрения сценки, которую мы только что разыграли с мальчишкой. Потом два раза весело пискнула и растворилась в воздухе.

На Светку жалко было смотреть: зеленовато-бледная, с трясущимися губами, она моргала, наверное, целую минуту. Я ждала, что скажет Ковалева. И дождалась.

— Ты видела, что творит Пика? — всхлипнула моя подруга. — А я… Я ничего не понимаю. Очень обидно не понимать того, что творится вокруг! — и ее голос сорвался.

Да, невыясненных вопросов было много. В частности: почему Светка так злится? И ведь уже в который раз за последнее время! И еще, конечно, любопытно: отчего мышка одобрила наш поступок? Глупо скрывать: мы обманули Сашку — хоть и для его пользы, но… врать-то нам родители тоже всегда запрещали. И вообще, какое дело мыши до этого мальчишки? Подружке, конечно, хочется все разложить по полочкам. Но — не получается. Невозможно логически связать в одно целое поступки Пики, чтобы как-то объяснить их и вывести даже простейшую закономерность.

— Знаешь, Ира, — сказала мне Светка, — если мы в ближайшее время не поймем, что происходит, я с ума сойду. А помочь нам в этом может один Сашка. Ты уловила? Он и к старухе заходил, и мышь его любит сильно, раз не покусала нас за вранье. Они трое связаны между собой, и надо узнать, как.

От новых подружкиных умозаключений моя бедная голова окончательно закружилась. Я заявила Светке:

— Больше не могу, устала! Срочно двигаю домой и тебе то же самое предлагаю.

Ковалева кивнула, и мы пошли. Всю дорогу промолчали (не было сил разговаривать), а попрощались у моей двери лишь кивком головы. Я уже дома вспомнила, что мы забыли договориться, во сколько и где завтра встречаемся. Но открытие меня абсолютно не огорчило, — просто я чувствовала: это и так произойдет, без всяких слов.

Вид у меня в тот вечер был до того изнуренный, что мама тревожно пощупала ладонью мой лоб: не заболела ли? Митя, который радостно запищал при приходе любимой сестры и все пытался рассказать что-то о своих детсадовских делах, надулся и отошел в сторону. Папа из-за газеты несколько раз пытливо взглядывал на меня, но ни о чем не спрашивал.

Зато когда потом, за ужином, я умяла целую гору маминого салата с кальмарами (аппетит у меня был зверский!), родители с облегчением улыбнулись и вроде бы успокоились. Митька, правда, так и продолжал обижатьсяться. Зато Пика — какое счастье! — больше не появлялась — ни вечером, ни ночью.