Исток. Южнорусская школа поэзии

Виктор Летцев

I. Стихи разных лет

Вариации на тему А.С. Пушкина:

«Фонтан любви, фонтан печальный…»

«Фонтан любви, фонтан живой…»

«Фонтан любви, фонтан печальный!..»

Второй эпитет мне претит.

Скажу вот так: фонтан фатальный,

И пусть поэт меня простит.

Скажу еще: фонтан беспечный,

Кристалл веселья на весу…

Как ты строга была в тот вечер,

Как был загар тебе к лицу.

Как мгла горела, боже правый!

Как рассыпался над тобой

Фонтан любви, фонтан лукавый,

«Фонтан любви, фонтан живой!»

Три сонета

Девушке — осветителю в театре

1

Я встретил вас! Вот вам букет из роз!

Вам, пересмешница, сказавшей: ложе — ложь.

Вам, желтоокая. Вам, ветреница слов.

Вам, дщерь Юдифи. Вам, блудница снов.

Вот вам сонет! Светите им из лож!

(Раба на сцену! Свет! О, как угрюм.)

Вам муки муз. Мне — мук. Благодарю!

Он ваш. Он вам. И. да святится ложь!

Ни локтя правды. Правда (сон и снег!) —

когда без вас. О вас, для вас — лишь ложь.

Вы — песнь сирен. Она — лишь воск, лишь вождь

ушей и губ. Вас забыванье в дне

уместится. Твердите: ложе — ложь…

Я встретил вас. Дня нет…

2

Дня нет. И роли нет. Пишу слова.

Ваш выход, иудейка, и — ваш меч!

Ваш. Воли не прошу. Сон воли — вам.

Мне — ремесло, и жертвенник возжечь!

Возжечь — и не писать! Луну — и выть!

И кончено! И не расти трава!

И наг мой слог, и на груди глава,

как дай вам бог!.. А коль не даст — увы!

Увы, моя! Осталось долюбить

остаток. И осадок не будить.

Он птица не синица — воронье.

Он сказ не голос — скрежет по стеклу.

Смыкаю слух. За двух молюсь теплу.

Но не о вас моление мое!

3

Теперь о вас молчание мое.

Мое прощание. Не мстит моя молва.

Раздам слова. Но вам, лишь — жалость вам.

Теперь — ни зла нет. И трава быльё.

И сам! Гори мой карточный, мой май!

Крыла иллюзий — лепестками люстр.

И явь, как явь, и колокольный лай

к заутрене, приемлю — и молюсь!

Молюсь! За семь надежд — семь белых стай.

за семь небес — семь осиянных рун.

(О, сети солнц — лишь неизбежность лун!)

Молюсь! Свети же солнце и сверкай!

Свергай и лейся! И да будет миг

добра и утра, муки и любви!

май 1979 г.

«Теперь зима опомнится едва…»

Теперь зима опомнится едва,

Как беглый царь, на грани отреченья,

И Днепр, огибая острова,

Сплавляет лед по чинному теченью.

Залив раскрыт. Строптивым сквозняком

Продуты флейты ивняка речного.

Песок речной, дрожа озябшим ртом,

Глотает брагу снежного покрова.

Люблю смотреть на этот слезный пир

С крутого парка на высоком склоне,

Где под рукой прибрежный тонет мир

И все Левобережье на ладони.

А в городе гадают по часам.

Я сам включаюсь в этот счет проворный.

И горбится асфальт глубоко‐черный,

И шляется за мною по пятам.

И тут, и там уже витает хмель.

В составе воздуха — переизбыток влаги.

И повинуясь удивленной тяге,

Слетает с крыш дочерняя капель.

«Ладони твои — два дара, две доли…»

Ладони твои — два дара, две доли,

Две птицы, на волю отпущенных в поле.

Скитаются где‐то, с чужими сплетаются,

Тепло им, ладоням — они забываются…

Взовьются — и канут. И станут со мною

Горючей травою, плакучей листвою.

«Синяя ночь. Тишь и теплынь. Око…»

Синяя ночь. Тишь и теплынь. Око

Талой луны перья небес чистит.

И тополя все в серебре — сколько

Белых монет — не сосчитать! — листьев.

Но раскрадет свет серебра — утро.

Но исклюют тишь тишины — птицы.

Нет мне богатств — тени твоей смуты.

Нет тишины — голос, твои лица…

Надпись на книге

Знаю, когда‐нибудь вновь, книгу открыв,

ты забытую

Надпись прочтешь, а меж строк

память живую мою.

Глянут не глядя зрачки,

ласточки воспоминаний

Зыбкий покинут приют

и закружат над тобой…

И, с этих пор, ты полюбишь

эти нехитрые строки,

Где осыпается время,

как золоченый песок.

«Этот город сам не свой…»

Этот город сам не свой,

Без тебя неузнаваем,

А вчера казался раем

И беседовал со мной.

Без тебя властитель мой,

Мой учитель, свод Софийский,

Гордый крестник византийский,

Клонит купол золотой.

Вез тебя перевитой,

Бирюзовый, как в апреле,

Ослепительный «Растрелли»

Не парит над суетой.

Без тебя калитки той,

В старый сад, никто не ищет.

Без тебя я сам, как нищий

Над копилкою пустой.

На день рождения

Год от года,

Счет от счета

Все труднее сердце дышит.

День рожденья,

День круженья

Все печальнее и тише.

Только нет его милее,

Легче нет,

Прозрачней нету —

Беглой спицей

В колеснице

Он прокатится по свету.

«Друг друга нам нельзя касаться…»

Друг друга нам нельзя касаться,

Ни сном, ни голосом задев.

Лишь оглянись — и вновь раздастся

Кружащий, тающий напев.

Лишь оглянись — и вновь прольется

На раздорожье ворох трав,

И птичье племя распоется,

Листву на ноты разобрав.

«Ты вошла — и по‐новому время пошло…»

Ты вошла — и по‐новому время пошло,

От тебя начиная отсчет.

В этот год все поимое светом взошло,

И казалось не кончится год.

И казалось… А в дивном беспамятстве ваз

По неделям не вяли цветы,

И не двигалось солнце, и мучило нас,

И сияло нам до слепоты.

Птицы пели — и ты просыпалась, смеясь,

И лазурь проливалась в ответ,

Запевала свирель, и вилась, и вилась,

И казалось не кончится свет.

И казалось…

Аленушке

Дитя, Аленушка, Аленка!

Ручонка — тоненький смычок,

Воздушно‐шелковая чёлка,

На синей кофточке жучок.

В чернилах пальцы. Не сидится

На месте. Вроде ветерка:

Летает, нежится, кружится;

Нетерпелива и легка.

Красуется, читает книжки

Про рыцарей и королей.

А молчаливые мальчишки

Уже записки пишут ей.

В записках бред. Как это ново!

Ответа нет. Посланье вновь.

И в воздухе витает слово

Еще незримое…

Знание

Знаю я ярость и мощь твою

когда ты обрушиваешься внезапно…

Знаю любовь твою

что расщепляет мозг

расплавляет сознание

Знаю гнев твой

что вздымается кровью

от лживого слова…

знаю тяжесть твою…

Знаю все твое

и этого довольно…

[Всё во всем]

Это ты расщепляешь

замыкающиеся в темном

Это ты связуешь

рассеянное в сомнении

Это ты прорастаешь

в опустевшем сознании

Это ты мучительно прорастаешь

в замкнувшемся самосознании

Это ты светло прорастаешь

в больном сознании

Это ты неожиданно отступаешь

и отвращаешься…

память неожиданно отступает

и медленно отступает жизнь

Это ты объемлешь всё

Это ты прорастаешь во всем

Это ты всё во всём

1987

«А душа все летает туда…»

А душа все летает туда,

И дрожит, и под окнами бродит,

Будто тать в ожиданье суда,

Где последняя ночь на исходе.

Разве можно так больно любить?

Разве свет не повинен смежаться?

Говорят: нужно память убить.

Что мне в том? Нам уже не расстаться.

Нам уже не проститься с тобой.

Это будет без времени длиться.

Выжжет сердце. Скрестится с судьбой.

И умрет. И опять возвратится.

Загадка

Ни журавль, ни синица,

А доволен сам собой,

Хорохорится, ершится,

Побродяжка городской.

Сердобольная жилетка,

Да опасливый зрачок,

С ноготок грудная клетка,

Хвастунишка, дурачок.

Все б ему прыжки да прятки

По задворкам, по верхам.

С огольца и взятки гладки,

Сам встает, ложится сам.

День‐деньской одна забота:

Был бы цел да был бы сыт.

От призора, приворота

Сам себя заговорит.

Сам найдет себе горбушку,

Сам возьмет себе подружку.

Сам потужит‐погрустит,

Позабудет, посвистит.

«Горчайший мой собрат и друг…»

Борису Марковскому

Горчайший мой собрат и друг

Тишайший, ткущий под сурдинку

Созвучий вздорных полукруг,

Смятеннейшую паутинку,

Смотри! что лебединый крик

Звезда взошла в последней трети,

Скорбит пред вечностью старик,

А белый ангел двери метит.

И твердь сдвигается дрожа,

И вширь ложится книга жизни…

Семижды имени бежав,

Душа откроется на тризне.

В последней, смертной наготе

И прямоте. Крыла расправит…

И нам земные сны и те,

И те грядущие оставит.

И нет их слаще и страшней,

И жизнь глядит в себя, как в небыль,

И отирает слезы небом,

И белый город снится ей.

«Свет ли слабеющий…»

Свет ли слабеющий

Издалека?..

Круто на запад

Идут облака.

В дымке у края

Теряется след,

Ни возвращенья,

Ни памяти нет.

«Ну вот мы с тобою и снова в начале…»

Ну вот мы с тобою и снова в начале.

Семь бед за плечами, как лучшие дни.

Скорей же упругий зрачок поверни:

Бог света лазурь отпирает ключами.

Смотри, как бестрепетно сосредоточен

Багульник, как легкий ольшаник лучист;

Как бабочка, дышит безоблачный лист,

В шелках беспризорный кузнечик стрекочет.

Войди в этот неотвратимый покой,

В отверстую музыку лада и света,

В живое блаженство пчелиного лета,

В бесхитростный праздник роскошно‐скупой.

«Еще далеко до весны…»

Еще далеко до весны

И сны глубоки у природы,

А мы уже заражены

Безумием горшей свободы.

Так дети, ища новизны

И смысла в игрушечном мире,

Слагают бессчетные сны

Из кубиков ветхой цифири.

Но чудная птица живет

В прозрачном дому из кварцита,

Где вечный кончается счет,

И зренье, как сфера, открыто.

«Утвердясь в нерушимом порядке…»

Утвердясь в нерушимом порядке,

Терпеливой листвы ученик,

Я к непрочному миру привык,

Как школяр наигравшийся в прятки.

Жизнь снует, как челночная нить,

На себя натыкаясь с разбега.

Мне бы только до первого снега

Горсти разума не обронить.

Никогда я не чаял вернуть

Ни ручья, ни скользящего света,

Но люблю возвращение лета

И листвы восходящую суть.

«Перепутались дни — каждый собственным шумом живет…»

Перепутались дни — каждый собственным шумом живет.

Посмотри, как мелькают в глазах безотчетные беличьи

спицы.

Повернем же туда, где на площади улиц разлет,

Башня время, мигая, крадет и фонтанная чаша струится.

Здравствуй, шаткая влага, проточный дробящийся дом,

Оголенная поросль ума под сверкающей шапкой,

что видишь?

Пахнет свежим мелком истолченным и ручным

вороватым дождем,

Но сегодня, пожалуй, сумятицей вечной уже никого не обидишь.

Бестолковые братья мои, воробьиная шустрая мастъ,

По дворам промышляет нуждой — зоркой крошкой

себе на прожиток.

Хочешь — плачь, но нельзя уцелеть, чтобы в круг

отчужденья не впасть,

И нельзя не любить тот слепой вечереющий свиток.

Мне мерещится одуванчика распавшийся шар.

Это ты, не шутя, нагадала по книге японской.

Это по ветру летит кочевой приглянувшийся дар.

Что ж, удачи ему в этой ласковой роли неброской.

К ночи в городе вешнем, как вишни, цветут фонари.

Опускается синяя сеть, тяжелея от соли вселенской.

Разливается мгла. Лиловеет ветвей лабиринт.

И асфальтовый щит хорошеет от влажного блеска.

Спи же, время невидимо и не бежит никуда.

Как воздушный играющий ключ — лишь восходит

к упругому краю.

Голубые колеса причин и простая глазная вода, —

Вот и все, что поет. Только зеркало мира мерцает.

Киевские этюды

1

Пруд потемнел.

Низко солнце стоит на закате.

В ровной воде повторяется берег и солнце.

Жабы кричат — голодных артистов орава.

В кваканье этом

глухая таится обида,

глупая жалоба всех

на двусмысленность жизни.

На возвышении церковь и рядом

часовня стоит из грустного дерева вся

со взглядом скрипучим и тихим.

Римских кровей циферблат

и башенка с колоколами.

Глядь, молоточки пошли,

звон три часа отбивает.

Ловкий пружинный завод

и почерневшая медь.

Где здесь награда, где цель?

Есть ли течение здесь?

Воздух густеет.

Плывет и колеблется, перемещаясь.

В этот подвижным объем тополя

пух отпускают —

летит, подлетает, садится.

Сонное зрелище —

морок, слюда, иллюзорность.

Сны ли летают

или только призраки снов.

Медленно, медленно так

на сидениях дремлют,

пока не устанет качать.

Ниже, на спуске к Днепру,

Буйство и плеск разнотравья.

Желтый цветет чистотел —

желтым питается соком.

Тут же крапива цветет —

жалкая жалит в отместку.

Чинно на листьях сидят

Жучки в пиджачках из эмали.

Мушки летают и помнят

только лишь о пропитанье.

Бабочки дышат легко —

летают крича и мечась.

Скачут кузнечики, вечно

носясь с бестолковой заботой, —

что бы еще одолеть,

кого бы еще удивить.

Уже от духоты земля устала.

И нет дождя.

И пух летит, летит,

как полоумный.

Что за перегоны?

Что за ужимки?

Что за времена?

2

Лето в начале,

а липы уже отцвели.

Всех нас подвел календарь —

жалкая схема природы…

А на полянах сидит

одуванчиков легкая стая.

Легче уже и во сне

оперения не отыскать.

Так безнадежно легки,

что никак и взлететь невозможно.

Только привстал — и прощай

видимый дом и объем…

Душно. Совсем отцвели

каштаны. Цвет их уснувший

пестрым укрыл тротуар — кем вы были вчера?

Дворники ловко метут.

Ловко мелькают корзины.

Мусор бесцветный

засушенный и отрешенный —

где вы были вчера?

Только на смену взошли

грозди акации белой.

Пахнут, а ветер летит —

торгует во всех направленьях

запахом сладким —

успел, не успел — отходи!

Денег не надо,

Вся плата — внимательный шаг.

3

Еще цветет шиповник — вдовий бог,

оплаканный навеки в тех стихах,

что собраны в соцветья и горчат,

напоминая, что судьба пристрастна.

Напротив вечно,

стоя выше крыши,

качаются верхушки тополей:

туда‐сюда,

вчера‐сегодня‐завтра,

туда‐сюда.

У них одна забота —

как выше стать.

Туда‐сюда

и в небо.

Как устоять,

как выше стать.

Утренний город лучист.

Солнце на юго‐востоке.

Левобережье в дыму.

Мощные воды Днепра.

В тысячный раз постою

справа над темной водою,

в тысячный раз посмотрю

на ослепительный след…

4

Сентябрь в городе.

Уже не до купаний.

Нет‐нет, какой‐нибудь сорвется лист.

покачиваясь на упругой почве,

Глубоко дышат легкие деревья:

Каштаны, клены, липы, тополя.

Сентябрь в городе.

Каштановые сборы.

Уже висят на ветках еле‐еле

тяжелые колючие плоды,

как кулачки в ежовых рукавицах.

Кто преуспел — срывается на землю.

Сквозь шум слышны тяжелые удары —

слетит, расколется и, словно из оправы,

выскакивает маленький божок —

опрятный, влажный, хитрый колобок,

и по земле разбросаны без пары

никчемные колючие футляры.

Рыжеют листья.

Стебли трав рыжеют.

Рыжеет тех каштанов кожура.

И воздух сам по крохам, но рыжеет.

Сентябрь.

Нет‐нет какой‐нибудь сорвется лист.

5

Октябрь.

Листья, листья,

в кучах, в грудах.

Дымят костры,

тягучий тянет дым.

С утра забот

малиновые листья

ссыпают в ящики

и возят на колясках —

такой почет…

Ты урожай шуршанья,

шум бездомный,

досады шепот,

шороха уход.

6

Плавленый снег. Хлипкая слякоть.

Снова весна. Теряется берег в тумане.

Мгла расположилась на том берегу.

Мосты висят — игрушечные снасти.

Сидит ворона на пустой верхушке

и смотрит вдаль печального. Весна.

А под ногами здесь деревья держат прочно

правый склон.

Расти на склоне — бремя изгибает,

но непрерывно тянет вертикаль.

Нет ничего светлее тополей!

Светло‐зелено‐серебристые стволы.

В ветвях могучих сила и покой

и твердость атлетической повадки.

Покуда длится обморок ветвей,

здесь царствует холодная омела.

Темно‐зеленые жестяные шары

висят в ветвях свободного полета.

Течет вода — уже не жесть, а сталь,

Теперь в Днепре серебряные рыбы

выходят на сезонные работы,

всем надо подкормиться, отогреться,

как хочешь, а свистя не проживешь.

Изогнут ловко мостик пешеходный.

Так звери изгибаются со сна, потягиваясь

и на солнце щурясь.

Речной вокзал как баржа на приколе.

В порту крутая движется работа. Весна! Весна!

Московский мост в тумане. Весна!

Река уходит вправо вверх…

7

Видишь,

Сад растет об одной розе,

Роза растет об одной пчеле,

Пчела растет об одной мысли,

Мысль растет об одном человеке,

Человек растет об одном небе,

Небо растет об одной земле,

Земля растет об одном саде,

Растет.

Притча

Жженый чан — по края вода.

Отразилась в воде звезда.

Смотри, за́ небо держится,

Что твоя самодержица.

Только капнула в чан слеза,

Чьи‐то выплакали глаза.

Опрокинутый вздрогнул лес,

Покачнулся провал небес,

Заходила земля и вод

Волны хлынули… А всего —

Нищий с дудкою брел, бубнил

Да беду свою обронил.

«Нельзя…»

Нельзя

Так улыбка знает

Чистого смеха пласты

говорят нет нет

Выдох и сразу

в пустом

Нет ничего

Мы в пустом

Мы сначала

Мы здесь

Мы здесь

Мы одно

Прямо видят глаза

Прямо речь

Прямо слух

тело

Между нет ничего

нет нельзя

Мы одно

«Маленький ёнок…»

Маленький ёнок

семя семенил

сеял семя себе

крошечный ёнок

А онный стоял

над землей

прямо вокруг

взирал взирал глазами

Анная пела текла мимо мимо

гнулась блестела

скользила укромно

лестно

Вер говорил говорил

слушал слушал

думал себя про себя

про ничего

трудно

С мягкой такой

ница ница

можно погладить

лепечет поет

собирает

юркая ница

Вот инка

падает медленно так

летает летает

легкая плавно везде

касается чуть чуть

и смеется

Это ость прорастает

прозрачная собралась

дрожит держит пустая

тянет искривляет

пустая ость ость

«Эх, Наталка, Наталька…»

Эх, Наталка, Наталька

Усталые глаза.

Цвели на пустом балконе

Голубые цветы.

Дождь их поливал‐лил,

Лил‐поливал.

Ничего.

Протекли утекли.

И мы утечем протечем.

Эх, Наталка, Наталька.

Далеко.

15.12. 1984 г.

В прозе

А. Спренцису

Эх, ровно считают собаки,

Ловко сводят концы.

Не напрягайте продольного мозга у речи,

Не надо, так легче.

Каждый в детстве любил попугаев,

Рифмы и много варенья.

Сладко осваивать повторенье,

а это уже не детство.

С помощью разных уроков

Очень легко не думать.

Не надо это повторять,

Это не важно.

Дайте мне предложенье с крупицей смысла,

просила лопата, — ибо мной забивают гвозди

— Простите, простите!

— Если смысл во мне — почему меня унижают.

— Если смысл во мне — отчего меня обижают.

Любят мелос собаки

И волки — воют, воют.

Вот‐вот заговорят

или залают.

Пел на псалтири Давид,

смотрел только вверх —

все восхищались.

Стал верхом Давид,

а все низом.

— Хорошо быть верхом

унижался низ.

— Хорошо быть низом

Восхищался верх.

Тайно менялись.

Где ты сейчас?

Поймай себя посередине.

Не ищите противоречий,

Не надо собачьих истерик,

Пользуйтесь ровным счетом.

Ах, берег, берег.

13. 03. 1986 г.

«Это скрипка болит…»

А. Спренцису

Это скрипка болит

Скрипка скрипица

Мало ли скрепки защелки — не помогает.

Тонко скрипит.

Вскрикнет и тает — больно.

Кто с головой все рассчитал

Все закрепил — ходит болеет.

Что это? Что это?

Как угловатый рассеянный жук

Держится только на струнке былинке.

Раненный жук раненный жук — цветные эмали.

Тонкие крылья горбатой спины

Цветные эмали

Беги отползай.

Бабочка сердца во сне коротала

Бабочка сердца.

Только по воле летать

Только хотела,

А воля летает сама.

Если не связан ничем отчего полетишь?

Только не надо не бойся

Сколько причин голубых —

Смейся летай.

Хватит на всех пустоты золотой

Короны открытой.

Только до мира далеко.

Бабочка сердца бабочка сердца — ты зеркало или смычок?

Если знаешь скажи?

Тонкие крылья парили

Светали глаза.

Если знаешь скажи?

Кто гуляет в пространстве.

Там проталина звука цветет.

Если знаешь скажи?

Если бабочка спит

Кто звучит кто услышит?

Кто устал

Становится деревом вдруг деревом вдруг.

Медленно корни текут

тихо неслышно.

Ветви травы текут.

Море горы текут.

Все течет.

Хочет обратно.

Вот звучит возникает

Вот голубой возникает

Вот звучит голубой возникает

Вот возникает из света

Вот звучит возникает из света

Вот из света звучит голубой

Вот из света хрусталик

Вот возникает из света хрусталик звучит голубой.

«Вот вышел как положено…»

На приснившася

От них

Гадка постановления.

Вот вышел как положено

На лужайку в воскресение

Смотрю на меня Эта

Сплющенная

С ножичком

П о с т а н о в л е н и я

В страшном виде

Так прямо прет зараза

Не сворачивает животная эдакая

Вот думаю гадка сволочь

Опять тута погулять не даст

На солнышке зарежет.

Ну как не вспомнить тут

Д и м и т р и я

Как наша Пригова уважамого

Алексаныча.

С приветом

добрых чувств

Летцев

еще живее

Виктор

Михалч.

О незнании

Все знанием вооружены

А я

Что я скажу о тебе

Я — не знаю…

Свет твой

Глубины твои

Тайна твоя

Тайна лица твоего

Я — не знаю…

1986 г.

«Нас пустота…»

Нас пустота

размыкает внимать

отчего отчего этот гул

эти темные пляски дождя

отчего

этот слом

этот шум

В этом шуме везде

ничего не растет

В этот шум

выпускают зверей

Лапы морды и когти

грызут и скребут

Этот шум этот шум

по ночам

Это русла притоки болят

Это красные реки шумят

их зверей кочевой зоосад

разбрелся один

собирать

корм собирать

радеть.

1986

«…чудесно…»

…чудесно

и неотвратимо

открылись глубины твои

светлые корни твои

истоки твои…

Дай утоли

зренье искавших тебя

утоли

жажду узнавших тебя

войди

в оцепененье ждущих

стоящих

в преддверии…

1987

Другу

(О жертве)

Лицо твое искажено

Как похвалялись

Как играли

Как присягали имени твоему

Как одаривали тебя твоим же

Как завлекали

Как загоняли в ловушку

Как звери тебя…

Как звучал слабый голос твой

Ломкий голос твой

Детский голос твой…

1989 г.

«Ты живешь…»

А. Спренцису

Ты живешь

и не знаешь

Кто

с тобой рядом

неусыпно…

13.03.90 г.

Встреча. Именование

Знающий ч т о — встречает.

Знающий к а к — именует.

Знающий ч т о и знающий к а к —

связует, обретает.

Это и есть с о з и д а н и е.

Поэтому, знающий — понимает.

Понимающий — уподобляется.

Встречающий — творит.

13. 03. 93 г.

«Если день миновал…»

Если день миновал

а ты не изменился — горе тебе.

Если ночь прошла,

а ты все тот же — умер ты.

Если встреча не опалила тебя —

как познаешь ты истину пути.

Если в разлуке не стал ты твердым,

как устоишь в борении.

15.10.94 г.

А. Спренцису

Пусть

внемлют

стоящие

лицом

к лицу

последнее

и вечное

08.08.96 г.

«Господи…»

Господи!

Помоги мне

избавиться

от свое‐волия

и свое‐мерия.

Да буде

воля Твоя

и мера Твоя.

Да не сужу я

в надмении

не преступлю

в притизании

ибо Ты

Владетель

и Судия!

20.07.96г.

«Что…»

Что

самое страшное

в мире сем

Господи? —

Это

тьма и смерть!

Но тьма

не страшна тем

кто просвещается

Светом Твоим,

Господи!

Смерть

не страшна тем

кто спасается

спасением Твоим,

Господи!

Этот мир

не получит тех

кто

вне мира сего,

Спасе Господи!

30.05.99

«Господи…»

Господи!

Что я есть

Если не могу противостать

натиску глуби

что я есть

в этой /пучине/

под /натиском/ напором дней?

Отчего

я повинен

непрестанно идти

питаемый болью?

Отчего

Не даешь и часа

Отдохнуть?

Зачем

отрываешь меня

ото всего,

как свое от чужого?

Для чего отделяешь

и оставляешь стоять

под взглядом Твоим?

Что я /есть/

в отдельности этой?

Что — / я / в устое этом?

Что — / я / в повинности этой?

Что значит

это смятение

этот призыв?

26.11.99, 15.10.03?