Колокольчики мертвеца

Вера Заведеева, 2020

Ожесточенные бои в Прикарпатье, 1944 год: впереди – фашисты, а в тылу – «лесные братья». Двадцатилетний лейтенант, демобилизованный по ранению, получает партийное задание открыть школу в отдаленном хуторе к началу учебного года. Директор школы зверски убит бандеровцами, люди запуганы, детей прячут. Несмотря на упорное сопротивление хуторян и прямые угрозы, бывший разведчик, комсомолец, сумел подготовить школу и убедить учеников приступить к занятиям. Ему, ушедшему в 17 лет со второго курса педагогического техникума на фронт, нелегко давалась учебная программа, но он считал, что прежде всего должен вытащить ребят из болота национализма, в которое людей толкают бандеровцы, сочиняя дикие небылицы о Советском Союзе. Общаясь с хуторянами, он постепенно и сам начинает сомневаться в правоте всех тех догм, на которых вырос. Бандеровцы решают завербовать его в пропагандистских целях, чтобы потом раструбить на всю Европу о своих успехах, но, потерпев неудачу, устраивают над ним показательную казнь на майдане. Глумясь над пленным, они распинают его на кресте, прежде чем расстрелять. Местный священник, не надеясь более на милость палачей, закрывает собой учителя. Тяжелый серебряный крест священника, принявшего на себя град пуль, спасает учителя от смертельной раны. Ночью его ученики, крадучись, пробираются к майдану и снимают казненных с креста. Хоронят погибшего священника и прячут своего израненного учителя. Утром прибывшие из района милиционеры тайно вывозят его из хутора. Спустя двадцать лет, фронтовой друг лейтенанта, разыскивавший его многие годы, находит в подмосковном поселке, где тот жил до войны, седовласого священника, решившего посвятить себя служению Богу в память о своем спасителе. Беззаветная любовь и жертвенность одних во имя спасения человека, его души, его сознания и ослепление идеями воинствующего национализма других, толкающее их на предательство, убийство и саморазрушение, – вот главное, о чем рассказывает эта книга. Для широкого круга читателей.

Глава шестая. Не отступать!

Что произошло? Бандиты запугали ребят? Или их родителей? Вполне возможно. Но как же Пшеманские? Вряд ли лесничий своих удерживал. Значит, что-то другое. Что же делать? Взять за шкирку председателя? Но что это даст? С родителями тоже говорено-переговорено. Но почему его предали ребята? Они нарушили обещание. Этого не прощают мальчишечьи законы… Так что же? В тяжелом раздумье Алексей и не заметил, как повернул к речке. За школьным сараем пряталась Кшися.

— Что ты здесь делаешь, Кристина?

— Вас жду. В школу побоялась зайти.

— Где же ребята? Струсили?

— Мы не за себя, мы за вас боимся! — призналась Кшися.

Накануне вечером по хутору разнесся слух: если в школе начнутся занятия, нагрянет Резун. И первым казнят учителя. Вот они и испугались. Девочку трясло, Алексей, пытаясь ее успокоить, неловко обнял ее за худенькие плечи. Кшися доверчиво прижалась к нему и застыла…

— Ладная картинка! — расхохоталась неслышно подошедшая Ярослава, поигрывая крутыми боками. — Никак лесникова Кшиська! Тю! Не могли получше выбрать, Альошенька? Кшиська-крыська с крысиными хвостиками заместо кос!

— Зачем вы так, Славця!

— Двадцать пять годов Славця. Разонравилась, Альошенька? Стара для вас? А ты, бессовестная, тикай отсюда! Кому говорю!

Девочка, сгорая от стыда, ненавидяще глядела на Ярославу, но с места не сдвинулась. Алексей, поборов неловкость — бабьих сцен ему только не хватало! — мягко попросил Кшисю уйти: «Ты иди… потом поговорим». Та укоризненно взглянула на него и метнулась прочь, закрыв лицо руками.

— Беги, беги! — крикнула ей вдогонку Славця. — Рано тебе еще чужих ухажеров отбивать, крысиная царевна! Пойдем, Альошенька, ко мне, — обернулась она к Алексею, — отпущу вам все прегрешения! Не журитесь, хай ей грець той школе, на що вона вам сдалась? Выпьем по маленькой — и сердце щемить перестанет. Мне тоже все тут надоело! Будем пить и веселиться, как ляхи говорят: вшистко едно — во́йна!

Пропади все пропадом! Алексей расстегнул китель… Ну почему его в бою не убили? Кто он здесь? Всем чужой и бессилен что-нибудь изменить. Он залпом осушил стакан, захрустел огурцом. Ярослава прижалась к нему, что-то ласковое нашептывая. Алексей не слушал… Догорал закат. Алексей спустился к речке, сунул гудящую голову под знобкую воду — и словно пудовый камень с души упал.

— Ну, як, козаче? Життя собаче? — раздался на берегу насмешливый голос.

Алексей выпрямился, надел китель и пошел, не оборачиваясь, к дому под едкое хихиканье Калины Григорьевича, возвращавшегося с мельницы. «Вот пройдоха! Все уже пронюхал!» — злился он. Никогда еще он не чувствовал себя таким опустошенным и разбитым. На войне ему довелось повидать такое, что и на десять жизней хватило бы. С ранней юности на фронте. Казалось, что четкий и ясный армейский порядок существует повсюду. Алексей не делал никаких скидок на чрезвычайные обстоятельства и, не задумываясь, пожертвовал бы жизнью ради выполнения задания командования. Но здесь его боевая лихость не поможет распутать то, что так замысловато закручено некими невидимыми силами.

Сидеть дома было совсем невмоготу. Алексей решил пройтись. Хозяйский хлопчик Петро нахально осклабился: «Опять до нареченной, пане?», но тут же схлопотал отцовскую затрещину: «Цыть, поганое дите! Зоб вырву!» Мельник пожевал сивый ус, хмыкнул:

— Прогуляться надумали перед сном? Что ж, это полезно…

— Не угадали. Дело есть.

— Знаю-знаю. Сам молодым был, — усмехнулся мельник, глядя из-под вислых бровей. — Да все ж дело-то лучше оставьте до утра. Ночка дюже темная. Мало ли что…

Алексей молча вышел из дома и тотчас окунулся в вязкий, зыбкий мрак. Куда бы пойти? Может, к Пшеманским? Он нерешительно постучал, соображая, как бы объяснить столь поздний визит. Ждал долго: в лихую годину, да еще ночью отворяют не вдруг. За дверью послышались легкие шаги: «Кто тутай? О, пан офицер! Проше, проше… — защебетала старушка. Семья ужинала. Алексея усадили за стол. Кшися, смущаясь, подала жареную рыбу. Дед похвастался: «Наш Юрек наловил. Настоящий рыбак».

— Проше, пан научитель, — кивнул хозяин на появившуюся на столе бутылку с яркой наклейкой. — Добра польска вудка, най ее хол-лера везьме! Проше. Гей, бабця, где келишки?

— Тераз, тераз. Хвилечку^[10], — суетилась старушка, подавая крохотные стопки.

Лесничий наполнил три, четвертую отодвинул в сторону, но сухонькая старушечья лапка цепко ухватила бутылку и капнула себе на донышко стопки.

Мы млоди, мы млоди,

Нам бимбер не зашкоди…,

скрипуче затянул старик, подкручивая усы. Старушка подпевала ему тоненьким задорным голоском.

— Бабця у нас ни едного дьябла не боится. Бардзо отважна. Клянусь паном Богом! — расхвастался старик.

Потом он стал вспоминать, как сражался под Перемышлем. Алексей подзадоривал его, заявляя, что та война по сравнению с нынешней — детская забава. Старик рассердился, замахал руками, как кочет крыльями:

— Цо! Забавка? Матка Боска Ченстоховска! А «чемоданы»? Один такой снаряд целый взвод зароет, а может, и роту. А баварская конница?

— А танки, — поддразнивал деда Юрек, — а самолеты?

— Подумаешь, чоуги^[11] — ерепенился дед, но вскоре остыл: на танк с драгунской сабелькой не попрешь.

Алексей вышел в сени покурить, подмигнув Юреку.

— Как же так? У такого боевого деда оказался внук-трусишка? Что ж ты в школу-то не пришел? Испугался?

— Хлопцы не пошли… Что ж я, один буду учиться?

— Покажи всем пример, пусть знают, что ты не заяц пугливый. Приходи завтра, если… если опять не струсишь.

Как же быть? Пойти? Но Гриць предупредил, что тогда уничтожат всю семью и хату спалят. Хотя у них на хуторе пока никого не спалили. Но директора-то убили… А, может, это немцы-окруженцы? Сколько их пробиралось лесами на Запад. Может, пан директор попытался их задержать? Юрек колебался. И все же он пойдет в школу, а если туда нагрянут бандиты, быстро смоется. Вот хлопцы позавидуют, когда учитель станет заниматься с ним одним! Но Кшиська останется дома (разве девчонка в случае опасности сможет удрать? Она и через плетень-то не перелезет).

— Я приду, Алексей Иванович! — твердо пообещал Юрек.

Утром Юрек в школу не пришел. Тяготясь вынужденным бездельем, Алексей писал подробные конспекты занятий, составлял развернутые планы, перечитал все имеющиеся учебники и методички, которые нашел в директорском шкафу. На все это уходило немного времени, а потом начиналась пытка. Он метался по хутору, уговаривал родителей отпустить детей в школу, но чем больше наседал на них, тем больше они сторонились приезжего чудака, опасаясь гнева бандеровцев. Как-то Алексей заглянул к Терновцу. Тот неторопливо снимал с дерева румяные яблоки, стоя на стремянке.

— Алексей Иванович! — донеслось откуда-то сверху. — Слава Иисусу!

— Здравствуй, Митя! — поднял голову Алексей. — Ишь ты, куда забрался! А когда в школу придешь?

Ответить мальчик не успел. Терновец-старший неловко спрыгнул со стремянки и метнулся в сарай. В лицо оглянувшемуся на шум Алексею уставились черные провалы двустволки.

— Геть с подворья! — рявкнул мужик.

— Вы что? С ума сошли? — удивился Алексей.

— Ничего! Тикай, коли жить хочешь!

Черные пальцы Терновца судорожно скребли ореховое ложе ружья, дрожали на жалах спусковых крючков. Секунда — и сдвоенный заряд медвежьей картечи разворотит грудь.

— Уходь! Богом заклинаю, не доводи до греха!

Алексей шагнул вперед, но мужик, карауливший каждое его движение, упер ему в горло черные дула.

— Пристрелю, как пса! Сгинь! — взвыл Терновец.

Алексей побледнел: мгновение — и слепой страх толкнет очумевшего мужика на отчаянный поступок. В таком состоянии даже самые робкие и безвольные смертельно опасны. «Вот где смерть свою встречу, — мелькнула мысль. — Уж лучше бы в бою». Затрещали сучья — и что-то тяжелое свалилось на Терновца, припечатав его к земле. Дмитро проворно схватил родителя за руки и заломил их назад. Мужик бился о каменистую землю, пытаясь сбросить с себя сына. Высвободив одну руку, лупил его кулаком, но мальчишка, визжа от боли, вцепился в отца, как кошка. Алексей схватил ружье, выбросил патроны и оторвал сына от отца. Терновец, с трудом поднявшись, снова пошел на учителя.

— Нехристь! Най тебя гром свисне, гадючье отродье!

— Пане, — заголосил Дмитро. — Дайте ему раза!

— Батька бить наущаешь? Ах, сатана!

Мужик кинулся на мальчишку, но Алексей его перехватил. Терновец ударил противника коленом — учитель отлетел к плетню. Вскочил, развернулся — и Терновец рухнул в навозную кучу.

— Пане! Не надо! Ему так шибко больно! Не шибко, пане! — молил Дмитро.

Дерущиеся ошеломленно уставились друг на друга — грязные, всклокоченные, они враз присмирели.

— Не погубите, пан научитель! Разум теряю. Бандеры не простят — всех замордуют.

Утром Алексея встретил сияющий сторож, щелкнул деревяшкой: «Пришли! Чекают».

— Товарищ Пшеманский! — обрадовался Алексей, полагая, что раз пришел самый смелый, мужественный человек в хуторе, значит, и детей пришлет, а там и остальные подтянутся.

— Хочу поговорить с вами. Дома неудобно, а на людях показываться не следует…

Вот оно что! И этот сдрейфил. Теперь понятно, почему Юрек не пришел. Эх, лесничий, а казался таким гордым, таким независимым… Пшеманский понял, какие мысли одолевали учителя.

— Скажу начистоту. Вы — человек с Востока. Вам трудно понять нашу жизнь, поэтому хочу вам рассказать то, чего вы не знаете и, может, не успеете узнать.

— Знакомая песня. Невесело вы настроены, товарищ Пшеманский!

— Да нет. Настроение у меня превосходное. Наши скоро Гитлеру шею свернут. Но я хотел вам кое-что показать, — продолжал он, доставая из кармана сложенный вчетверо листок с изображением трезубца. — Утром со своих ворот снял — медом приклеили. Предупреждают: «Будем ляхов ризати».

— Но почему именно поляков?

— Это старо как мир: разделяй и властвуй. Здесь ведь как повелось: нового человека первым делом спрашивают, кто он — хохол, лях, жид, а может, москаль? Это и определяет дальнейшие отношения. Гитлеровцы эту политику насаждали особенно рьяно. Как и «пташники» — изменники из особого батальона «Нахтигаль», состоявшего целиком из украинских националистов.

— Кажется, по-немецки это соловей?

— Верно. Поэтому народ и окрестил их «пташниками».

Многое рассказал о них лесничий. Но далеко не все: «пташники» и их хозяева не стремились афишировать свои деяния, стараясь держать их в глубокой тайне. Тайное стало явным лишь позднее. Алексей понял: здесь шла самая настоящая война, жестокая, кровавая, из-за угла. И убийство Струка уже не казалось таким загадочным. Но как понять председателя сельсовета, который умудрялся сохранять нейтралитет в этой ситуации? Уж не в сговоре ли он с бандитами?

— Не унывайте, Алексей Иванович! Школу мы с вами все равно откроем! Эй, байстрюк, где ты? — позвал он сына, притаившегося в коридоре. — Вот вам первый ученик. Спрашивайте с него строже — он обязан стать образованным человеком. А то, что струсил сам прийти…

— Ойтец! Вы же обещали! — умоляюще прошептал Юрек.

— Ладно, не скажу. Поучишься первые дни, стоя за партой, — усмехнулся лесничий, подмигнув Алексею. — Когда ему завтра в школу приходить?

— Да мы сейчас и начнем. Не возражаешь? — обратился Алексей к Юреку.

— Да вот хлопцы собрались рыбачить… — смутился мальчик.

Утром Юрек, причесанный и принаряженный, ждал учителя в коридоре. Сторож затряс древним колокольчиком — урок начинается! Алексей заполнил классный журнал:

— Пшиманский! К доске!

— Естем! — радостно прозвучал звонкий голосок.

— Нужно говорить: «Здесь» и вставать.

— Добже… Слухам, пан научитель, сказал Юрек, доставая из сумки самодельную тетрадь и деревянную вставочку с пером.^[12]

— Опять «пана» вспомнил? — нахмурился Алексей.

С чего начинать? Мальчик умеет читать и писать. Наверное, с истории. Однако первобытнообщинный строй и рабовладельческие государства — Урарту, Древняя Греция, Древний Рим с их богами подождут. Здесь и сейчас важно другое. Алексей решил начать с Великой Октябрьской революции, свершившейся в октябре 1917 года… С того, что наше Отечество — первое в мире государство рабочих и крестьян. Объяснял он доходчиво, простыми словами, чтобы не смущать мальчика незнакомыми словами. Затем последовали уроки географии и арифметики, отделяемые друг от друга трелью звонка — перемена. А еще физкультура. В школьном дворе даже турника не было. «Придется самому сделать», — подумал Алексей, посетовав на свое упущение.

— Посмотрим, как ты прыгаешь в длину, — вышел из положения учитель, отмеряя расстояние шагами. — Метра два с половиной осилишь?

— Три, — пискнуло за забором.

Алексей обернулся. Затрещали кукурузные заросли, стайка мальчишек бросилась врассыпную. Юрек крикнул им, чтобы они не боялись и не убегали, но тех уже и след простыл. Он был уверен, что ребята обязательно вернутся, пусть учитель не сомневается, еще и парт не хватит на всех. А вот Кшиську бабця заставила стирать, а то она прибежала бы. Бабця хворая, спина болит. Кшиська даже ревела, но бабцю жалко. «Правда-правда, як Бога кохам!» — побожился мальчишка.

— Ты веришь в Бога?

— Конечно! В него все верят! — удивленно взглянул Юрек на учителя: «Как он этого не понимает, а еще взрослый».

Алексея слова мальчика озадачили: здесь настоящий медвежий угол — «святые» в пещере под Блаженным Камнем, распятие у дороги, хаты иконами увешаны, а в лесах бандитье. Кристина на следующий день не пришла — якобы не управилась со стиркой. Зато появился пастушонок. Алексей вошел в класс — и мальчишки дружно вскочили, поклонившись. И вновь — история, география, география и физкультура. Не по утвержденным учебным планам — по ситуации. Алексей задумал соорудить спортплощадку, чтобы можно было и в футбол поиграть. До войны он и сам любил мяч погонять. Ребята обрадовались. Юрек пообещал принести лопату из дома. Но все же без взрослых в таком деле не обойтись. Хуторяне мялись, поглядывая друг на друга, но все же согласились помочь: «Подмогнем, коли нужда, Делов об эту пору негусто…». Дошла очередь и до председателя сельсовета — власть обязана посодействовать благому делу.

— С чем пожаловал, народное образование? — встретил его председатель. — Помощь нужна? Всем от меня чего-то надо, — пробурчал он. — А разве я могу всех ублажить? Футбол гонять? Надо же такое удумать? Только содействовать тебе не могу. Ты же мужикам бимберу не выставишь? Денег не заплатишь? А у нас тут так: как потопаешь, так и полопаешь. Ну и что, что это для их же детей нужно? — отмахнулся он от возмущенного Алексея. — Да и учеников-то всего — два сопливца, один из которых вшивая безотцовщина. Ты даже не директор, а не пойми кто, — вконец окрысился председатель.

— Но не сидеть же сложа руки и ждать у моря погоды? Раз меня сюда назначили — буду работать, не жалея сил.

— Глупой ты, Алексей Иванович! Пуп надорвешь! Ничего-то ты в наших здешних делах не смыслишь. Обстановка-то невеселая…

— Какой же вы коммунист! Эх, нет у вас тут партийной организации, — разозлился Алексей. — Пыль-то из вас быстро бы повыбивали.

— Вали отсель, выбивальщик!

Алексей обматерил его от всей души, но тот лишь крякнул и взялся за счеты. Возле школы его поджидали ребята. Был с ними и Митя Терновец. Поздоровавшись с ним, Алексей спросил, не попадет ли ему от батьки, если тот дознается? «Он зараз хворый, спину пересекло. На печи отлеживается», — лукаво улыбнулся мальчишка. «Заседание» устроили прямо на школьном крыльце: разработали план, распределили обязанности. Но вот на чем песок водить с реки для спортплощадки? Сельсовет лошадь не дает, а корзинами много не натаскаешь. Пастушонок предложил незаметно умыкнуть чью-нибудь телегу, а коня он и сам выкрадет. Алексею идея понравилась, он и сам бы не прочь лошадь увести. Но… он же учитель! Может, у кого в хуторе тачка есть? Оказалось, что есть. У священника. Пришлось Алексею тащиться в церковь, кляня на чем свет и тачку, и весь Скитский хутор. В розовом отсвете угасающей зорьки поблескивал восьмиконечный крест невысокой деревянной колокольни.

Примечания

10

Сейчас, сейчас. Минутку (польск.).

11

Танки (польск.).

12

Пишущая ручка — круглая деревянная палочка, наподобие карандаша, с металлическим наконечником, куда вставлялось перо. Школьники писали металлическими перьями № 14, пользуясь пластмассовыми чернильницами-непроливашками, еще многие годы после войны.