Брюсова жила

Василий Павлович Щепетнев, 1922

Маги, они не только в Грейт Британии есть. Они везде есть. И в России тоже. Особенно в России. Потому, что нам здесь без магии – никак. Не выжить. Ученики магических академий на каникулах не баклуши бьют, а, как пионеры давних годов, сражаются за счастье всех добрых людей.

4

Петухи кричали звонко, солнце светило ярко, хмарь исчезла, и с нею исчезли ночные страхи. Пошутил Корнейка. Какие могут быть вурдалаки, когда кругом день?

Санька умылся. Вода в умывальнике за ночь посвежела, что роса. Через неё бодрость в организме просыпается, руки-ноги сами движения ищут.

Корнейка встал раньше и делал зарядку. Обыкновенная зарядка, ноги на ширину плеч, руки в стороны, наклоны, развороты, прыжки, приседания. Он и сам такую делал месяца три, потом надоело. Если бы особенную, японскую или китайскую, тогда…

Корнейка подошел к перекладине, отец в прошлом году поставил, но занимался ещё меньше, чем Санька. Некогда. Да и ни к чему. Это для бухгалтеров необходимо, для библиотекарей, рабочий человек за день и наприседается, и напрыгается, и набегается. И ещё молодому организму полезно. Санька не возражал, полезно. Нужно возобновить.

Пока Корнейка подтягивался, Санька приседал. Корнейка раз, и он раз. Поровну. Ничья со счетом пятнадцать — сорок. Терпимо. В Чирках парень есть, Витька Лисауков, тот пятьдесят раз подтянуться может. Очень сильный.

Всё, хватит. Завтра он чуть раньше проснется, и будет заряжаться наравне с Корнейкой. Или почти наравне. Постепенность нужна в нагрузке, в книжечке написано, «Физическая культура для всех».

После того, как выпили по стакану молока (парного, мама с соседкой договорилась, своей коровы у них не было), подошёл и Пирог.

— Мам, мы в Буденовский лес пойдем, — предупредил Санька.

— К обеду возвращайтесь!

Поблизости от деревни было два леса — Буденовский и Ракитный. Ракитный не потому, что там ракиты росли, просто когда-то он барину принадлежал, генералу Ракитному. А Буденовский прежде, до Буденного, звался Шишовским. Вчера они не решили, в какой лес идти, и Буденовский выговорился сам собою.

Наверное, причиной было то, что Ракитный лежал к югу от Лисьей Норушки. Именно оттуда и слышен был ночью зловещий вой. Ночью всё зловещее. Половица скрипнет, или кошка Мурка глазами сверкнет — не по себе даже дома. А уж в парке — в каждом кусте страшилище мерещится. А днем ничего, днем не страшно, но всё-таки идти в ракитный лес не хотелось.

До Буденовского леса было восемь километров. Два часа ходьбы бодрым шагом. Сбоку трусил Джой. Джой, пожалуй, и волка загрызет. Или даже двух.

— Мои вчера весь вечер радовались, как хорошо будет Норушке, если цеха у нас построят. И зарплаты, и газ проведут, и пятое, и десятое, — рассказывал Пирог.

— И у нас то же самое, и по всей деревне, наверное. Плохо, да? — повернулся Санька к Корнейке.

— В том, что люди хотят хорошо жить, плохого нет.

— А завод? Мы-то думали, он вредный! И в телевизоре…

— Завод сам по себе не вредный, не полезный.

— В людях дело?

— В людях, конечно, тоже.

— А в ком ещё?

— Есть на свете, вернее, во тьме и нелюди.

— Вурдалаки, да? — сейчас, в залитом солнце полях говорить о вурдалаках было совсем не страшно.

— Вурдалаки — это потом. Следствие.

— А причина?

— Не знаю.

— Не знаешь?

— Нет. Стараюсь узнать.

Санька вздохнул украдкой. Узнаешь что-нибудь в Буденовском лесу, как же. Трата времени. Нет, чтобы пойти в Чирки, в контору и сказать неведомым злодеям: «Ваша песенка спета, господа вурдалаки! Руки вверх!»

Словно услышав его мысли, Корнейка сказал:

— Хорошо бы, конечно, побрызгать на чирковских злодеев волшебным эликсиром и превратить всех в добрых волшебников, или, на худой конец, в статуи, да только они отбрызгиваться начнут. И со злодеями туманно. Эликсир статуйный штука в природе редкая, направо-налево плеснёшь, он и вышел весь. Где новый брать?

— Кто строит завод, тот и злодей, — высказал предположение Пирог.

— Скоро вся Норушка землю заводу отдаст, каждый акционерам станет, их тоже — в статуи? Этак у нас вся страна станет Страною Статуй.

— Так что же делать будем?

— Траву искать, чтобы вылечить зуб. Рекогносцировка на местности. Масло масляное.

— Причем тут масло, Корнейка?

— А… извини, брат Александр, я просто… Рекогносцировка и есть разведка на местности, проводимая командиром или штабными офицерами перед началом боевых действий.

— Получается, мы — штабные офицеры?

— И штабные, и боевые.

— Другое дело, — с удовлетворением сказал Пирог.

Боевой офицер, это звучит гордо. И идут они в лес на разведку, а поиск трав — прикрытие. Полезное прикрытие, особенно для Пирога. Да и самому неплохо травки пожевать. Для профилактики. А то часто снится, будто зубы выпадают, то один, а то пять разом.

Лес надвигался быстро. То синел вдали, а то — вот она, опушка.

В лесу прохладно, и дух совсем другой, не полевой. В поле скакать хочется на резвом коне, а в лесу — идти крадучись, неслышно. Если ломить, не разбирая дорогу, никогда ничего не увидишь, ни ягоды, ни белки, да и себя потерять недолго. Поле для воина, лес для охотника. Следопыта.

Шли они, как настоящие разведчики. Даже сучки под ногами почти не трещали. И лес сегодня большой, бескрайний, и вместе с тем близкий.

Настроение такое.

Не успели дойти до Земляничной поляны, как Корнейка отыскал под кустом травку. Очень на одуванчик похожа. А корешок — будто луковичка маленькая, с вишенку.

— Вот тебе, друг Петр, средство от дырки в зубе. Дома луковку очистишь, разрежешь острым ножичком на тридцать частей, высушишь в тени, и по кусочку через день на ночь под язык класть будешь. Через два месяца станет зуб здоровее прежнего. Только учти, травка эта действует один раз, потому впредь зубы чистить нужно.

— Какой пастой? — деловито спросил Пирог, пряча луковичку.

— Зубной.

— Я понимаю, что не томатной. Их сто сортов, зубной пасты.

— Да какая нравится! Сто сортов для сотни ртов! И конфет поменьше.

— Куда уж меньше… Последний раз первого мая…

— А мне такую луковичку можно? На всякий случай, для профилактики? — спросил Санька.

— Для профилактики и обыкновенный лук сгодится. С огорода. Стоп. Что-то нас того… Заносит.

— Куда заносит?

— Заносит нас, друг мой Петр, в санпросветработу. Просто магико-популярная лекция получается, «О здоровых зубах и путях к приобретению оных».

Пирог почесал макушку.

— То есть ты хочешь сказать, что кто-то нас отвлекает, сбивает с толка?

— Думаю, не специально нас. Всех. Паразиты сознания лезут в мозги и отвлекают от главного на пустяки.

— Паразиты? Червяки? — не на шутку испугался Санька. Представил, как почти невидимый, стекловидный червь забирается в мозг и сидит там, свернувшись.

— Это условное название. Все, что сбивает с толку условно можно определить, как паразита сознания. Человеку нужно думать о собственной судьбе — он беспокоится о тяжелой доле любимой футбольной команды. Следует починить дом — изучает эсперанто. Завтра контрольная по математике — самое время навести порядок в альбоме для марок. И так далее.

— И что, этих паразитов насылают вурдалаки? То есть не вурдалаки, а злая магическая сила?

— Считают, что это стихия, сродни засухе. Но злая магическая сила умело ею пользуется. А мы охотно поддаемся паразитам сознания.

— Так уж и охотно, — не согласился Пирог.

— Друг мой Петр, прикинь, какие телевизионные передачи помогают человеку, а какие существуют только для отвлечения?

— Для развлечения. Нельзя же все время работать и работать.

— Ещё как можно! Но, положим, человек работал, устал, но вместо того, чтобы показать ему, как можно работать эффективнее, объяснить, что нужно делать, его погружают в мир дураков. Вот радости-то уставшему, — Корнейка оборвал себя, обхватил голову руками.

— Что, болит? — всполошился Санька.

— Нет. Давай помолчим минутку. Я ведь отчего в разглагольствование пустился — от паразитов сознания, — он заткнул себе рот рукой. Потом встал, поманил рукой, пошли, мол.

Санька с Пирогом и пошли. Лично он, Санька, никаких паразитов не чувствовал. Хотя, правда, раньше бывало — найдет вдруг полоса, и то змеев воздушных все запускают, то тарантулов ловят, то в ножички играют, а то просто часами болтают ни о чем. На каждое сознание свой паразит. На маленькое — маленький, на большое — большой.

Он оглянулся.

— Куда это мы зашли?

Пирог тоже смотрел недоуменно. Здрасьте. Весь лес, они, конечно, не знают, но ведь шли в глубь всего-то минут десять, ну, пятнадцать. Земляничная поляна по правую руку, ореховый островок впереди, а здесь… что же здесь? Ерунда, неприметчина, ничто.

— Они, они, паразиты сознания. Завели в лабиринты смерти и бросили, не иначе! — место Пирогу нравилось, про лабиринты он больше для смеха сказал.

— В старину говорили — леший водит, а это были паразиты, — поддержал Пирога и Санька. Ничего, паниковать не нужно. Шли они от опушки вглубь направление известно, ориентироваться в лесу они могут, следовательно, назад дорогу найдут.

— Наоборот, — прервал молчание Корнейка. — Мы освободились, пусть на время, от паразитов, и увидели то, мимо чего обыкновенно проходили.

— А что мы, собственно, увидели? Лес, он лес и есть!

Не отвечая, Корнейка сделал ещё несколько шагов.

За деревьями показался домик. Не новый, который богачи строят, а настоящий старинный домик. Что старинный, было видно и по крыше, такой черепицы нигде не сыщешь, и по кованым дверям, да и ели вокруг росли высокие, как сквозь них проедешь, кирпич провезешь? Трава высокая, непримятая.

Джой шёл, как ни в чем не бывало. Не чует опасности, наверное, её и нет. Просто старинный заброшенный дом.

— Вокруг поле наведенное было, из паразитов сознания. Крепкое поле, могучий маг ставил.

— Корнейка, ты хочешь сказать, что люди ходили мимо и не видели этого дома?

— Не ходили, брат Александр, а обходили. Отводили глаза. Поставить защиту на минуту — дело нехитрое, на часок посложнее, а тут лет сто прошло, чуть поменьше.

— Значит, внутри никого нет?

— А вот зайдем, увидим.

— Зайдем? — усомнился Санька. Окна закрыты ставнями, дверь, хоть и столетняя, а стоит крепче новой.

— Конечно. Если ключ оставили под крыльцом, значит, ждали, что кто-нибудь им воспользуется.

— А если взломают дверь? Или окна?

— Ой, не завидую я тем, кто попытается вломиться в этот дом, друг мой Петр, — Корнейка наклонился, запустил руку под ступень и действительно вытащил ключ. Не очень-то и большой ключ, гаражные больше бывают.

Замочная скважина была прикрыта железной навеской. Санька попытался её откинуть, не удалось.

— Заржавела?

— Тяжелое железо не ржавеет. Заговорена, нас прощупывает. С добром идем, или нет — Корнейка ждал недолго, секунд пятнадцать.

Замок открылся на удивление тихо, почти бесшумно. И дверь не скрипела, будто вчера смазали.

— Постой, — сказал Пирог. — Уж больно все выглядит подозрительно. Вдруг засада?

— Очень уместное предположение, друг мой Петр. Честно говоря, не похоже. Но не войдешь — не узнаешь наверное, — Корнейка шагнул внутрь. За ним — Джой.

Санька переглянулся с Пирогом. Ничего не поделаешь, придется идти.

Внутри было и тихо, и чисто, словно музей, а не заброшенный домик. Полутемный коридор, обшитый дубовыми панелями, свет падал из маленьких круглых зарешеченных окошек, что шли поверху. А высоко, метра четыре, четыре с половиной. И широк коридор, иные комнаты уже бывают. Попадались картины, всё больше из старинной жизни — охотники на лошадях, пешком, на привале, охотники с ружьями, арбалетами, соколами, своры борзых летели над полями, смычки гончих преследовали дичь. Хорошие картины. Будто окна в другую жизнь.

Коридор вывел в зал. Даже удивительно, снаружи дом не слишком и велик, а зал большой, хоть в волейбол играй.

Но в нем играли в иные игры — на стенах развешены ружья, самые разные, от старинных ручниц до — на вид — вполне современных. Всё сверкает, словно вчера прилежный слуги отчистили и отполировали каждое ружьецо.

Рядом стояли и шкафы, высокие, большие, сквозь темное стекло виднелись корешки книг. В каждый шкаф, поди, войдет деревенская библиотека. И ещё место останется.

Окна красивые, в картинках, сложенных из разноцветного стекла. Витражи: вот зверье, олени, волки, зайцы, лисы окружают охотника, вот они вяжут его, а заодно и собаку, вот они тащат пленников на суд, обезьяна, скалясь, привязывает к суку веревку с петлей. Тень листвы шевелилась от ветра, и картинки словно двигались. Не соскучишься.

Кресла массивные, в одно кресло можно втроем поместиться. Но не хочется. Кто сидел на моем стуле? Кто ел из моей миски?

Поверху, голову пришлось задирать, из стен выглядывали головы, трофеи. Но что это были за трофеи! Львы громадные, такому человека проглотить, что Джою курчонка. Тигр с клыками, каждый из которых — штык. Саблезубый! А то, что поначалу Санька принял за шкаф, оказалось головой дракона или ящера, динозавра. У него была книга о ящерах, новая, мама подарила к летним каникулам. Тарбозавры, тираннозавры, бронтозавры, но ничего похожего на этого не было. В кино таких тоже не показывают, и правильно делают — недолго и заикой стать. Выходят зрители с сеанса, и через одного за-за-заикаются. Нехорошо.

Подбадривая себя подобными шутейными мыслями, Санька вместе со всеми медленно кружил по залу, от трофея к трофею.

— Это что же за охотник тут жил? — нарушил тишину Пирог.

— Удачливый, — ответил Санька. — Собрать подобную коллекцию дано не каждому.

— Но удача однажды ему изменила, — подхватил Корнейка. — Однажды хозяин домика вышел на охоту, но не вернулся.

— Попасть на зуб любому из этих хищников…

— Этим хищникам на зуб он не попался, друг мой Петр. Обрати внимание, каждый представлен в единственном числе. Похоже, наш хозяин не любил дважды охотиться на одну и ту же дичь.

— Интересно… Если он одолел этакого страхозавра, — Санька кивнул на голову-шкаф, — кто мог одолеть охотника?

— Ты попал в самую суть, — согласился Корнейка.

— А мне интересно, где он находил всех этих зубастиков, — Пирог подошел к страхозавру вплотную. Да, в пасть он мог войти, не наклоняя головы.

— Где-нибудь неподалеку.

— Здесь? В нашем лесу?

— Здесь. Но не сейчас.

— Сто лет назад в Буденовском лесу водились саблезубые тигры?

— Сто лет назад не водились, а сто миллионов очень даже водились, — Корнейка рассеянно провел пальцем по зубу шкафовидного страхозавра (а что? Вполне научное название). Ни пылинки!

— Машина времени? Здесь жил Путешественник во времени?

— Ты прав, друг мой Петр. Путешественник-охотник — помимо всего прочего, — Корнейка подошел к шкафу настоящему, раскрыл створку. Санька стал рядом.

— Скажи мне, что ты читаешь, и я скажу, кто ты. Если ты, конечно, сам этого не знаешь, — пробормотал Корнейка.

Книги все до одной в кожаных переплетах, тяжеленькие, не клееные рассыпайки, что привозят в киоск из города. Он вытащил одну, раскрыл, вздохнул.

— Ну, и кто? — спросил Санька.

Корнейка протянул книгу.

Все страницы, от первой до последней, сверкали белизной. Это так, для красного словца — сверкали. Не сверкали, и даже белизны не было, цвет бумаги, скорее, отдавал желтизной. Но нигде не единой буквочки!

Санька вытащил другую книгу, третью, пятую. Везде то же самое.

— Я такие видел, — прокомментировал Пирог. — В канцтоварах продаются. Правда, страницы разлинованные.

— Это другое, — Корнейка аккуратно поставил книги на место.

— Черная магия?

— Белая, как страницы. Старинное изобретение. Книгу может прочитать только хозяин. Защита интеллектуальной собственности, понимаешь.

— И ты ничего не можешь сделать?

— Не могу.

— Такое сильное заклятие?

— Нравственный императив не позволяет.

— А обойти его, этот… императив?

— Очень это непросто — обходить нравственный императив. Дорого. Теряешь куда больше, чем получаешь. Был маг, да весь вышел, остался колдунишка-хвастунишка.

— Интересно, это теперь чье? Дом, оружие, книги? Кому принадлежат? — Пирога интересовали вещи практические. И то — одно ружье дорогого стоит, а их здесь дюжины. Взять бы да пострелять… Хотя бы по мишеням.

— Государству, наверное, — сказал Санька.

— А нам тогда четверть, как нашедшим, — Пирог огляделся. — Тут и четверть такая, что мало не покажется.

— Ох, сомневаюсь я, что нам достанется от государства четверть. Помнишь, в позапрошлом году Сидорчук случайно клад выкопал в Каменной степи? Золота чуть не пуд. Старинного. Тому свидетели были, пришлось отдать государству, иначе, говорит, зарезали бы просто. Так до сих пор ни копейки не получил.

— Зато не зарезали, — Пирог, похоже, уже воображал себя лордом Рокстоном, и посадка головы стала горделивей, и взгляд орлиный, и голос мужественнее, суровей.

— Спор ваш, друзья мои, беспредметен. Во-первых, государственному чиновнику сюда никак не попасть. А во-вторых, нет никаких свидетельств того, что домик бесхозен, напротив, порядок, что мы видим, указывает на то, что магическое поле получает постоянную подпитку, и, следовательно, Путешественник жив.

— Сто лет? Люди столько не живут! — убежденно сказал Пирог. Сказал и вздрогнул: — получается, хозяин дома нелюдь, вурдалак?

— Если не мешать, живут. Живут и дольше. А если Путешественник угодил в кокон Чёрного Богомола, он может прожить и десять тысяч лет. Хотя какая это жизнь…

Ни Санька, ни Пирог уточнять, что за зверь такой Чёрный Богомол, не стали. Лучше не знать. Спокойнее.

— Получается, мы незваные гости?

— Мы, брат Александр, путники в дремучем лесу. Неподалеку кто-то воет тоскливо, красные огоньки вспыхивают то там, то сям в ночной мгле, а вдалеке слышится неясный шум, будто деревья падают одно за другим под напором тупой, неумолимой силы, и вы точно знаете, что сила эта по вашу душу. И вдруг перед вами охотничья заимка. Хозяин отлучился, но он помнит о нуждающихся в крове, и потому ключ кладет под крылечко. От путников, само собой подразумевается, пакостей не ждут.

— А ну как придут — пакостники? У нас один городской домик купил, под дачу, за зиму даже гвозди из стен повыдергивали, все растащили.

— Друг Петр, пакостникам ключ в руки не дастся. Да и этот, — Корнейка показал на шкафовидного страхозавра, — тут не только для красоты стоит.

— Ты думаешь…

— У него язык, что у хамелеона. Как муху проглотит.

— Она что, живая — голова?

— Тут, друг мой, все головы живые. Иначе в прошлом охотиться и нельзя, Эффект Брэдбэри не позволяет убивать. А поместить темпоральную копию — самое милое дело. Поместить, а на досуге и укротить.

— Ути-ути-ути — дурашливо поманил Пирог страхозавра.

Джой зарычал, шагнул вперед.

— Знаешь, с этой добычей лучше не шутить, — Санька поежился. — Мне показалось, будто зрачок у него дрогнул, у хамелеончика. Сейчас пасть-то и раскроет…

— Темпоральный барьер так запросто не раскрывается, а там кто знает, — то ли ободрил, то ли предостерег Корнейка.

Они отошли подальше, к центру зала.

Вверху на цепях висела люстра. Что за люстра — в Большой театр годится. И высоко как, высоко.

— Он словно растет, домик охотничий. Не домик а просто Дворец Съездов из энциклопедии.

— Растет, — согласился Корнейка. — Вернее, раскрывается. Чует добрых людей.

— Ну, хорошо, положим, мы добрые люди. Положим, что домик этот — прибежище усталых путников. Заманчиво, конечно, иметь тайное прибежище. Играть в каких-нибудь тимуровцев со штабом, или рыцарей. Но если не играть, а жить взаправду, что мы тут будем делать?

— Очень бы хотелось, чтобы — ничего, друг мой Петр. Чтобы мы просто посмотрели на диковинных зверей, полюбовались ружьями, да хоть бы и в тимуровцев поиграли, или в Орден Рыцарей Леса. Но может случиться и так, что придется бежать сюда, вместе или поодиночке, чувствуя за спиною дыхание зверя. Спасаться. И тогда как знать, вдруг и ружье, что висит на стене, возьмет да и выстрелит.

— Ружья сами не стреляют. Потренироваться бы. На всякий случай, — Пирог с надеждою смотрел на увешанную оружием стену. — А то прибежим, и что?

— Потренируемся, друг мой Петр. Непременно потренируемся. Пойдем, посмотрим, что здесь ещё для нас открыто, в домике.

Они вернулись в коридор.

Похоже, домик распустился всерьез — конец коридора терялся где-то вдали. Но и шли они по нему, словно в семимильных сапогах. Стометровку непременно в коридоре бегать нужно, к рекордам ближе.

Корнейка мимо одной двери прошел, не задумываясь, у другой задумался, но тоже прошел, а третью открыл.

Ещё один коридорчик, теперь нарочито небольшой, взрослому, поди, и не выпрямиться в рост. Дверь справа, дверь слева, и массивная, окованная дверь впереди.

Корнейка её и выбрал.

Отодвинул один засов, другой, заперто на совесть. Выглянул в приоткрытую щель, и лишь потом распахнул дверь настежь.

— Добро пожаловать на Поле Стрельцов!