Брюсова жила

Василий Павлович Щепетнев, 1922

Маги, они не только в Грейт Британии есть. Они везде есть. И в России тоже. Особенно в России. Потому, что нам здесь без магии – никак. Не выжить. Ученики магических академий на каникулах не баклуши бьют, а, как пионеры давних годов, сражаются за счастье всех добрых людей.

5

— А где лес? — спросил Пирог.

Леса не было. С крыльца, высокого, каменного, видно было далеко-далеко. И до самого горизонта — степь. Не родная, донская. Чужая степь. Трава желтая, а ещё — хвощи, но какие хвощи — с березку, так и тянутся к небу. И само небо иное — зеленое. Не совсем зеленое, так… Цвета морской волны. Море Санька видел лишь на картинках, да ещё по телевизору. Телевизор черно-белый, поди, разбери, какая она, морская волна.

Тучка отошла в сторону, и он увидел солнце — оранжевое, вдвое больше прежнего. Или — земного?

— Лес… Что лес… Солнце какое, видишь? — Санька хотел сказать громко, а получилось шепотом, и то — едва-едва.

— Не наше солнце, — тоже шепотом ответил Пирог. — Куда это мы попали?

— На Поле Стрельцов, — Корнейка говорил голосом обычным. Ещё бы. Они, маги, поди, привычны и к другому солнцу, и к другой траве. — Так называют один из ближайших миров.

— Параллельных? — Пирог обрадовался. Он много книжек и журналов читает, все больше фантастических, и всяких слов выучил во множестве.

— Скорее, смежных, — ответил Корнейка.

— Смежных, ага… А где Стрельцы?

— Стрельцов пока нет. Есть мы.

— То есть — мы можем стать Стрельцами?

— Мы должны, — Корнейка говорил просто, буднично, как говорят «мы должны решить задачку».

— А из чего станем стрелять? Вернемся за ружьями?

Повеял ветер, густой, дурманный. Вдохни поглубже — и голова закружится с непривычки. Чужой запах. Не то, чтобы плохой, просто сразу не разберешь.

Принюхаться нужно. Санька вспомнил сказку, где на маковом поле засыпал всяк, и конный, и пеший, и даже лев.

Но здесь маков нет. Вообще цветов нет, ни ромашек, ни васильков, никаких.

— Ружья никуда не денутся, да и не в ружьях дело, — наконец, сказал Корнейка.

— Не в ружьях? — Пирог прикинулся удивленным.

— Чем отличается Стрелец от обыкновенного человека, разве ружьём? Ружьё каждый может взять.

— Так уж и каждый, — Пирог, похоже, очень хотел пострелять из настоящего ружья. Подумал и добавил. — Меткостью отличается, разве нет?

— Меткость — требование обязательное, но не единственное.

— Ты не мучай, а скажи прямо, — потребовал Пирог.

— Стрелец должен уметь выбирать цель, — вдруг выпалил Санька пришедшую в голову мысль.

— Верно. Что толку метко лупить по воробьям, когда к тебе ползет змея? Или подлетает пиявица?

— Кто-кто?

— Да водятся такие… летучие, — и Корнейка посмотрел вверх. За ним и Санька с Пирогом, и даже Джой задрал свою кудлатую голову.

В небе пиявиц не было. И птиц не было, и драконов — Санька уже был готов увидеть настоящего дракона. Или, по меньшей мере, летающего ящера. Но в вышине мельтешили искорки — то вспыхнут, то погаснут.

— Это люсиды, — предупреждая вопрос, сказал Корнейка. — Небесные бриллиантики.

— Понятно, — протянул Пирог. — Бриллиантики. С неба упадут.

— Почти так. Да мы их сейчас и на земле увидим, — и Корнейка шагнул на лестницу.

Спустились не спеша.

Прямо от крыльца средь травы лежала дорожка, узкая, едва ли в шаг шириной.

— С дорожки без нужды не сходите, — предупредил Корнейка.

— Съедят?

— Днем нет, днем здесь безопасно. Разве понадкусают немножко, если в воронку угодить!

Что за воронка? Кто в ней кусается? Санька хотел спросить, да передумал, промолчал. Сами увидят, а нет — и не нужно.

— Пойдем, пожалуй.

Они и пошли. Первым, конечно, Корнейка, Пирог за Корнейкой. а за ними и Санька с Джоем. Или наоборот, Джой с Санькой, как посмотреть.

Дорожка с виду стеклянная, оказалась не хрупкой, не скользкой, ноги шли уверенно, прочно.

Санька наклонился, вглядываясь. Ну, чисто стекло.

— Огневушка прокатилась, ее след, — не оборачиваясь, сказал Корнейка.

Санька тут же представил огненный, нестерпимого жара, шар, катящийся по степи и оставляющий за собой спекшуюся землю. Но почему не тронута трава? Да сто лет прошло, новая выросла.

Или тысяча?

— Зимой катила, с той поры новая выросла, — продолжал пояснять Корнейка.

Зимой! По крайней мере, здесь бывает зима.

Трава высокая, по пояс, даже выше. Он протянул руку, сорвал травинку. Получилось — обломил, больно хрупка. Хрупка, мясиста. Излом почти круглый, и из него закапал сок, густой, белесый. Ещё обожжет. «Свожу бородавки раз и навсегда вместе с пальцами». Санька отбросил травинку, вытер ладони о штаны. Полно, трава ли это? Хвощ, или ещё какой тип. Водоросль сухопутная, гриб, кактус? Мир растений Санька знал нетвердо. Будет время, подучит. Только вряд ли земная ботаника здесь годится.

Они отошли от крыльца шагов на пятьдесят, когда Корнейка остановился.

Справа в траве была плешь — с волейбольную площадку, будто кто-то постриг траву коротко-коротко и ровнехонько, на пядь от земли.

А у дальнего края плеши стояли кусты, высокие, почти голые, как орешник зимой.

К ним и пошел Корнейка, поначалу рукой указав — не спешите, постойте. Но, дойдя, обернулся и позвал, давайте, мол, ко мне.

Джой и потрусил, не переставая принюхиваться и к траве, и к воздуху поверху. Скалился недобро.

За Джоем уж и Санька с Пирогом. У Джоя-то четыре ноги, не угонишься. Особенно, если не гнаться.

Куст вблизи выглядел столь же чужим, как и трава. Ветки толстые и гладкие. Листья-котлетки сидели прямо на ветках, никаких тебе черешков. Ветки были усеяны ещё и коробочками. Коробочки напоминали маковые, но не круглые, а гранями, будто кристалл. Стенки розовые, у одних коробочек поплотнее, мутные, а у других тонкие, почти прозрачные.

Корнейка несильно тряхнул ветку, и с полдюжины коробочек отпали от ветки. Отпали, но полетели не вниз, а вверх — медленно, неспешно.

— Это и есть люсиды, небесные бриллиантики. — пояснил Корнейка. — В коробочках метан. Газ. Легче воздуха. Там, в вышине, они плавают недели две-три, дозревают под солнцем. Потом бах! Коробочка взрывается, и семена рассыпаются по всей земле. Из семян вырастает трава. Раз в пять-шесть лет травяной очаг выпускает куст, то забирает все соки очага — вот отчего трава здесь будто стриженная. Ну, а куст порождает бриллиантики-люсиды.

— Это, конечно, очень интересно, цикл жизни растений и прочее — вежливо ответил Пирог, — но я не понимаю, каким образом данные растения соотносятся со Стрелецкой подготовкой.

Выдал, как по писанному. Польза многочтения. Нахватался в книгах всяких ловких слов. Он и в школе, бывало, вставит: не соблаговолите ли вы, Варвара Петровна, потрудиться привести доказательство ложности предположений Нафферта о причинах трагической дуэли поручика Лермонтова с майором Мартыновым? «А не соблаговолишь ли ты, Петруша, привести родителей в школу», — срезала его учительница литературы…

— Данные растения соотносятся с подготовкой Стрельца образом простым, — не хуже учительницы ответил Корнейка. — Вернемся на дорожку.

Они вернулись, делать нечего.

— Бриллиантики воспаряют с куста, — в подтверждении его слов ещё парочка люсидов отделились от ветки и поплыли вверх. Вверх и в бок — дул слабый, едва заметный ветерок. — А мы должны будем их на лету сбивать.

— Тогда понятно. Сбивать — отчего ж и не сбивать. Только из чего стрелять-то, если ружья в доме остались?

Они оглянулись на дом. Отсюда, с Поля Стрельцов, он был вдесятеро больше, чем оттуда, из леса. Не дом, но целый Замок. Обман зрения? Или он действительно разный — в разных мирах?

— Из ружей по бриллиантикам стрелять — это, знаешь, того… перебор — сказал Санька, представив, как туча дроби нулевого размера летит на беззащитные коробочки.

— Я и на рогатку согласен, только у меня и рогатки нет. Из пальца, что ли, стрелять?

— Именно, друг Пирог, именно. Из пальца вернее всего, — подтвердил Корнейка.

— Как это?

— А так! — Корнейка выбросил вперед руку с выставленным указательным пальцем — и тут же коробочка, уже поднявшаяся метров на двадцать, вспыхнула и послышался громкий хлопок.

Тишина вслед за хлопком показалась особенной, звенящей.

— Магия? — собравшись с духом, спросил Пирог.

— Нет. Обычная физиология.

— И я… я тоже так смогу?

— Конечно. Электрический угорь способен поразить ударом тока рыбу, и большую рыбу. Даже человека — наповал, если угорь матерый. А у нас — всего лишь люсид, наполненный гремучей смесью, метан плюс воздух. Достаточно мизерного, крохотного импульса, чтобы эта смесь воспламенилась.

— Я-то не угорь. У меня батареек нет, аккумуляторов.

— Человек — существо более развитое, чем угорь или там электрический сом. Способен на многое. Просто с детства под давлением. Не кричи! Не бегай! Не балуй!

— Не показывай пальцем, — тихонько добавил Санька.

— Именно. Ребенок по недомыслию может и стог сена поджечь, или крышу соломенную. Вот и укорачивали с незапамятных времен. Потом уж и причина забылась, выветрилась, а запрет остался.

— Точно! — воспламенился Пирог. — Дети, они такие… способные! Я не про выстрелы электрические, а вот, например, по деревьям лазить маленькому куда сподручнее, чем взрослому. Миха Нефедов до школы вон как здорово лазил, чистый обезьян, а родители его и ругали. И уши драли, и даже ремнем. Отучили. Той осенью он попробовал было на каштан залезть, потрясти, да с нижней ветки и сорвался, ногу сломал. Родители, конечно, в крик, мол, предупреждали тебя, дурака, учили-учили. А на самом деле — отучали, портили, в чем и преуспели.

— Ты к чему это Мишку вспомнил? — спросил Санька, провожая взглядом новый бриллиантик.

— К тому! — и Пирог выбросил руку с указательным пальцем.

Ничего не произошло.

— Видишь! Может, я раньше и мог что, не знаю, а теперь того… отсырел порох в пороховницах.

— Не отсырел, — успокоил Корнейка. — Просто ты забыл, как это делается. Вспомнишь. Вдохни носом и задержи дыхание. Досчитай до десяти. Представь, что ты берешь силу воздуха, энергию. Теперь медленно выдохни. Воздух вышел, а энергия осталась в тебе. Пока немного, чуть-чуть. Снова вдохни — и получишь новую порцию силы. Прибавь ее к прежней. Особенно глубоко не вдыхай, чуть глубже обычного — и довольно. И так — десять раз. Или пятнадцать. Сам почувствуешь, когда исполнишься силы.

Пирог послушно засопел.

Санька тоже.

И он действительно почувствовал, как в груди словно пружина стала закручиваться. С каждым вздохом пружина становилась туже и туже.

— А теперь освободи силу, дай ей волю, выпусти наружу!

Санька и Пирог одновременно выбросили руки — и коробочка, что висела в десяти шагах над кустом, вспыхнула, взорвалась.

— Получилось, — заорал Пирог, — получилось!

Санька кричать не стал, но тоже чувствовал: вышло! Пружина разжалась и некий — он не знал наверное, электрический или иной — заряд вырвался из груди, пробежал по руке и сорвался с указательного пальца. Попал в бриллиантик, нет, это уже другое дело. Главное, ему удалось накопить Силу и пустить ее в ход.

Пирог снова засопел.

— Ты погоди, погоди. С непривычки минут пять роздыху дай, — посоветовал Корнейка.

Санька же и сам решил передохнуть. Не такое это простое дело — молниями бросаться, пусть молнии и самые крохотные.

Немного отдохнув, он попробовал снова. Опять пружина в груди начала сжиматься, туже и туже, но, когда он достиг предела (сознавая, впрочем, что предел этот можно о-го-го как отодвинуть) люсид не взлетел.

— Теперь учись сохранять в себе силу. Дыши спокойно, бери от воздуха самую малость, столько, сколько уходит в саморазряд, — не оставлял напутствием Корнейка.

Ага. Саморазряд. Понятно. Без подпитки пружина сама распрямится, нечувствительно. А брать силы больше, чем требуется — вызвать непроизвольный срыв, что не есть здорово.

Он держал себя взведенным до того мгновения, пока очередной люсид не поднялся в воздух — и продолжал крепиться дальше, потому что Пирог расстрелял бриллиантик прямо на взлете.

Взрывчик встряхнул ещё с полдюжины коробочек, Санька выбрал вторую слева.

— Огонь!

И небесный бриллиантик обернулся вспышкой света.

— В цель, — Санька вытер со лба неведомо откуда взявшийся пот. В прошлый раз сказать наверное, что попал, он не мог. То ли он, то ли Пирог, а, может, Корнейка подсобил, по доброте. Вселял уверенность в новичков. Но сейчас-то целей было несколько, а поражена — одна. Та, которую он выбрал. Значит, действительно, смог. Сумел. Научился.

— Здорово, — поддержал Пирог. — Быть может, поучимся все-таки стрелять из ружей?

— Если ты научился попадать в цель Силой, попадешь из чего угодно — ружья, рогатки. Снежок бросишь — снежком попадешь.

— Ага, как на велосипеде кататься. Научился на одном — научился на всех.

— Верно, — согласился с Санькой Корнейка.

Ещё один люсид оторвался от куста и полетел ввысь. Пирог проводил его взглядом, но даже не попытался сбить.

— Хорошо, — одобрил Корнейка. — Стрелец — не тот, кто умеет стрелять, а тот, кто научился не стрелять попусту. Тренировка — другое дело.

— Где ж в Норушке тренироваться? У нас люсиды не летают. По лампочкам?

— По лампочкам не стоит, у нас их и без того мало. Придумаете. Только не форсите напоказ, не хвастайтесь.

— Почему? — Пирогу, верно, хотелось блеснуть перед пацанами. А что, классно: бах, и сбил яблоко, шишку, жестянку пивную.

— Ну, во-первых, силы в Норушкинском воздухе будет поболее, чем в здешнем. Правда, это дело привычки, быстро приспособитесь, полной грудью черпать будете, не люсиды — камни крошить можно.

— Столько силы? — обрадовался Пирог.

— То-то и оно. Нельзя до срока раскрывать себя, свои возможности перед врагом, — пояснил Корнейка.

— Перед врагом? А кто — враг?

— Кабы знать… Сегодня он обычный, нормальный человек, а завтра…

— Это заразно, что ли?

— Заразно, — подтвердил невесело Корнейка. — Природа не терпит пустоты. И если человек пуст, то в нем обязательно что-то поселяется. Иногда добро, иногда зло. Злу легче, оно, как сорная трава, прорастает безо всякого труда. Потому — ухо востро, глаза раскрыты, а язык пусть отдыхает за всех.

— А как же Равиль, Наташа? Им-то рассказать можно?

— Им можно, они не пустые. Можно, но не нужно. Потом, когда они попадут сюда, на Поле Стрельцов. Вы их сами научите. А сейчас что зря болтать. Самый ловкий, самый быстрый, самый меткий может пропустить выстрел в спину. Нужно учиться не только стрелять, но и защищаться. Ментальная оборона, ментальный щит — это, скажу вам, штука нужная, — но распространяться, что за щит такой, не стал.

— Нам что, будут стрелять в спину? — Санька почувствовал, как засвербело меж лопаток.

— Уже стреляют.

— Конечно, стреляют. Комбинат, что в Чирках — это целый залп, — Пирог говорил убежденно, словно неделю над этим думал. Почему нет?

— Комбинат. Или то, что хотят построить под видом комбината.

— Ну да. Под видом. Волк в павлиньих перьях.

Санька представил себе этого волка в перьях. Волк встал. Замахал, захлопал лапами-крыльями и взлетел на дерево. Забавно, даже смешно. Но тут Санька заметил, какие у волка злые глаза и какая огромная пасть — и смеяться расхотелось. Хорошо, что все это лишь фантазия, морок.

Наверное, схожие мысли были и у Пирога, потому что он вздохнул вместе с Санькой.

Следом вздохнул и Джой, но о чем подумал пес, представить Санька не брался. Вдруг ему просто домой хочется. Под родное голубое небо. А здесь не нравится. Вон как шерсть на загривке стоит. Да что на собаку валить, это ему, Саньку домой хочется. Здесь, конечно, здорово, оранжевое солнце, зеленое небо, люсиды сверкают в небесах, воздух наполнен силой, но… довольно для первого раза.

— Он, хоть и смежный, а все же чужой, мир этот, — сказал он вслух.

— Тогда давайте возвращаться.

Назад Джой шёл куда охотнее, чем сюда, но все равно замыкал путь, охранял тылы, и жарким дыханием подгонял остальных. Домой, домой!

На крыльцо они влетели — что твои люсиды. Прежде, чем зайти в дом, оглянулись.

— Славное место, сказал Пирог. — Только скучное, пустое. Коровам хорошо будет. Или дом престарелых устроить. Солнышко, тепло, покой.

— Пустое? — удивился Корнейка. — Тихое — да, сейчас, днем. Но не пустое. Вокруг нас кого только нет.

— Кого? — завертел головой Пирог. — Одна ботаника, травы, бриллиантики. Никакой зоологии не видать.

— Джой, похоже, думает иначе, — заметил Санька.

— Думать-то думает. Да ведь не скажет. Или здесь, как в стране Гудвина, звери говорящие? Джой, а Джой, скажи что-нибудь!

Пес внимательно посмотрел на Пирога, открыл было пасть, но тут же и закрыл. Не в настроении, или просто не умеет говорить.

— Здесь много всяких тварей, больших и малых, зубастых и шипастых. Сейчас они затаились, попрятались.

— Света боятся? — догадался Санька.

— Света тоже. А больше — Джоя.

Все опять посмотрели на собаку.

Пес продолжал молчать.

— Джой, конечно, собака могучая, но вдруг выскочит какой-нибудь саблезубый тигр…

— Видишь, ты заметил, — сказал Корнейка Пирогу.

— Заметил? Кого?

— Саблезубого тигра.

— Просто к слову пришлось…

— Кажется, что — просто. Ты увидел. Но не осознал. А он был здесь. Да и сейчас есть. Прячется.

— Зачем прятаться, все-таки тигр не кошка. Или он карликовый?

— Саблезубые тигры размером с современного леопарда, семьдесят килограммов массы, мяса и костей. Просто Джой здесь. Джой — истребитель драконов, а уж с саблезубым тигром справится без сомнений.

Ужасно хотелось узнать, как это Джой справиться с тигром, но Санька опять решил не спрашивать. Ничего, как-нибудь сами скумекаем. Увидим. Лучше бы, конечно, не видеть. Это в кино схватки чудищ интересны, но видеть своими глазами что-то не хочется. Джой ведь не компьютерная проекция, не игрушка. А схватка на то и схватка, что по-разному кончиться может. Даже победителю случается получать раны, и какие раны. А к Джою он привязался. Хорошая собака. Славная.

— Что это за Стрельцы, которые на бой вместо себя собак посылают, — сказал он вдруг.

— Да! — поддержал Пирог, положив руку на голову Джоя. — Стрельцы мыльных пузырей!

— Мыльные пузыри отнюдь не безобидны, — ответил Корнейка, но продолжать разговор не стал. Открыл дверь в дом и шагнул внутрь.

Пришлось идти за ним.

Какое солнце светила в витражи? Вдруг каждое окно открывается в отдельный, особенный мир?

Но — не разглядеть за разноцветными стекляшками.

Тут Санька понял, отчего пришла ему в голову эта мысль. Одни витражи просто горели от света и, главное, располагались они на противоположных сторонах зала. Как солнце может одновременно освещать северную и южную стороны? Другие же, опять независимо от стороны света, оставались темны, словно глядели в ночь.

А ставни снаружи закрыты на всех окнах.

Вот так-то…

Они прошли по Залу Трофеев.

Санька мог бы поклясться — если бы он вообще умел клясться — что морда главного страхозавра сейчас выглядела иначе: теперь она смотрела не прямо, а чуть вбок, и глаза ее, дотоле пустые, безразличные, смотрели живо, внимательно. Зрачки, вертикальные, кошачьи, прежде широкие, были сужены до тонких щелей.

Приглядывается…

Джой зарычал — но не страхозавра, а на тот угол, куда устремлен был взор чудовища.

По счастью, шли они другой стороной зала, но все равно Корнейка предостерегающе поднял руку: давайте, не задерживайтесь.

Так дошли они до самого входа-выхода и, открыв его, оказались в Буденновском лесу.

И это привычное, до былинки знакомое место выглядело теперь, после поля Стрельцов иначе: ярче, объемнее, и в воздухе прежде смутные, стертые запахи ощущались необыкновенно ясно.

— Да… — сказал Пирог. — Нюх теперь у меня просто собачий.

— А глаз орлиный, — прибавил Санька. — Я раз погреб чистил, увлекся. А вышел наружу — словно заново родился. Свет чуть не слепит, шум чуть не глушит. Сейчас похожее на то.

Корнейка согласно кивнул.

Джой же, словно щенок, начал бегать кругами по поляне перед домом. Поляна маленькая, то тут, то там кусты но Джой умудрялся обегать их, не задевая.

Вдруг он наддал, да так, что и углядеть трудно.

— Радуется, — сказал Корнейка.

Ещё бы. Санька сейчас чувствовал, что и он рад несказанно. А раз несказанно, то нечего и говорить.

Он и промолчал.

— Жаль только, что пройдет все, — сказал Пирог. — Привычка глаз застит.

— А ты не давайся. Вспоминай Поле Стрельцов — небо, траву, ветер, солнце. Представляй, что ты — там. По утрам, на минутку-другую.

— И что тогда?

— Попробуешь — узнаешь.

Джой, наконец, успокоился. Подбежал. Лизнул каждого по очереди — Корнейку, Саньку, Пирога.

Интересно — случайно, или выстроил по ранжиру? Корнейка его кормит, живет он у Саньки, а Пирога видит реже всех.

Но Пирог не обиделся. В порыве чувств он запустил пятерню в гриву Джоя и прижал его голову к своей груди. Джой только хвостом молотил. Такой молотьбой с ног сбить можно, не хуже подсечки.

— С возвращением, псина! — ещё недавно боявшийся, — как и Санька, конечно, — собаки, — Пирог сейчас чувствовал себя счастливым донельзя.

— Нам пора, — сказал Корнейка. — Место это тихое, скромное, потаенное. Таким и должно остаться.

Густой, нетоптаной травою, никаких тропинок, пошли они прочь, стараясь ступить так, чтобы и после них трава оставалась стоять; миновали густой кустарник, миновали деревья, за которыми дом и исчез, словно и не было его вовсе, один морок, и ничего больше.

Не морок, не морок! Все вокруг продолжало оставаться ярким и свежим, более того, Санька чувствовал, что мир вокруг только начал раскрываться. Сам он стал более чутким, более зорким, а, главное, более приметливым. Он чувствовал, что совершенно точно представляет местоположение каждого дерева, каждой ветки, каждой птицы — они уже вышли за пояс молчания, и лесная живность вокруг старалась изо всех сил, чтобы день прошел не зря. Высиживали птенцов, охотились, кому за кем сподручно, таились в норах, и даже деревья подавали сигналы, смутные, неясные, но несомненные.

Они шли молча, стараясь не растерять дар свежести. Ноги сами находили лучший путь — чтобы траву не мять, чтобы на сучки не наступать, чтобы в нору не угодить. Единство с природой. Как у индейцев до прихода бледнолицых. Или у диких животных по сю пору.

Вышли из лесу — трое, не считая собаки. У Санька, впрочем, была уверенность, что собаку нужно считать, если и не первым номером, то вторым точно.

Что их считать, номера. Само сочтется.

Небо над ними по-прежнему оставалось синим и бездонным, солнце — ярким и теплым. Где-то вдалеке жужжала машина, и Санька понял, что не где-то, а на полпути между Норушкой и Чирками, у Кабаньего лога, значит, в шести километрах отсюда. И не просто машина, а старый «Пазик». Который шофер Дядя Степан называл гремучею коробчонкой, в которой царевна-лягушка к тестю ездила, на страх боярам.

Получается, слух, зрение — обострились? Или изменения произошли в сознании, в мозгах?

Нужно подумать. Подумать и проверить.

Они подошли к старой, давно заброшенной дороге, что вела в Захарьинку. В Захарьине уже лет пять никто не жил, провода со столбов чирковские жульманы поснимали, алюминий, цветной металл (какой же цветной, если самый что ни на есть белый?), но сами столбы ещё держались, черные, некогда просмоленные на совесть, навсегда.

Не доходя шагов тридцати до ближайшего столба, Пирог остановился.

— Устал?

— Нет, какое. Просто… — он наклонился, поднял три комка земли и бросил их с силой один за другим в столб. Пах-пах-пах! Комья ударили в середину столба и разлетелись в пыль.

Санька и пробовать не стал, знал — получится. Промахнуться было столь же немыслимо, как пронести ложку мимо рта. Более того, будь у него в руках не комья земли, а лук со стрелами, рогатка с подшипниковыми шариками или даже винтовка, результат был бы не хуже.

Как знать, может, и пригодиться новое умение в жизни…