Девять жизней Кота. Книга вторая: «Великое княжество Московское»

Василий Лягоскин

Новый мир, новая жизнь, новое тело. Теперь старшему лейтенанту Олегу Котову всего шесть лет, и главная его задача – выжить. Потому что он Наследник Рода, от которого зависит, останется ли на карте мира Великое княжество Московское. Книга содержит нецензурную брань.

© Василий Лягоскин, 2022

ISBN 978-5-0056-7286-5 (т. 2)

ISBN 978-5-0055-7629-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1. Убийца Источников

Мир все же вернулся. Или миры — сознание Олега разрывалось надвое. Его, словно подхваченного Силой Воздуха, волокло в какую-то огромную воронку, путь к которой преграждал зверь. Кот (или кошка) с абсолютно белой шерстью злобно шипел, взъерошив последнюю так, что казался вдвое крупнее своих истинных размеров. Которых, кстати, в своем видении Кот определить не мог — не с чем было сравнить. Разве что с горлышком той самой «воронки», заменившей тут, как подумалось сознанию, что лениво текло в своем собственном направлении, пресловутый свет в конце тоннеля.

Альтернативой миру, куда белый кот не пускал Олега, или то, что от него осталось, был мир, из которого старший лейтенант Котов, он же Олег Георгиевич, Наследник Рода Котовых, шести лет от роду, вышвырнул адепт Черного ковена. Посредством артефактного ножа, который называл «Убийцей Источников». Последние воспоминания, вернувшиеся как-то разом, словно укрепили тот якорь, с которого его пытался сорвать поток. А последний еще и напоминал, что мир, который покинул Олег, был вполне материальным, заполненным людьми, удивительными событиями… зимой две тысячи двадцать первого года от Рождества Христова. Для Олега таким напоминанием, вполне достаточным, был густой запах жареных пирожков, почему-то сейчас не вызывавший яростного аппетита и рези в желудке. А еще были голоса, которые понемногу обретали сочность, и вплетались дополнительными лапами в тот самый якорь, который удерживал Олега Котова в шатком равновесии между мирами. Не самого, конечно — его сознание. Тела же своего Кот не ощущал совершенно. Рук, ног, головы… носа, улавливая все же чудный запах; ушей, которыми слышал голоса, такие знакомые:

— Опять свои пироги натащили? Думаешь, они помогут — там, где бессильны были даже «живая вода» вместе с «мертвой», и другие, такие же сильные амулеты? Где целители, присланные Великим князем, отступились?

Это был определенно голос князя Николая Ефимовича Бельского — усталый, и, казалось, вполне равнодушный к судьбе мальчика, который, очевидно, лежал где-то рядом с владетелем Владимирского княжества… Отвечал ему тоже Бельский, но не истинный, по рождению и крови, а принятый в Род в силу заслуг — это Витязь, Дамир Ефимович, когда-то сам объяснил Олегу.

— Лишним не будет, — голос Витязя был наполнен эмоциями, тщательно скрываемыми, но для Олега почему-то читаемыми, как в открытой книге, — вообще-то это новики, со служанкой Олега Георгиевича так беспокоятся. Ну, и персонал здешний, госпитальный, не препятствует.

— Хорошо, — явно махнул рукой князь, — пусть их. Скажи лучше — никаких изменений?

— За три дня, что парень тут лежит, Николай Ефимович, докторов тут перебывало как бы не два десятка. Больше, я так понимаю, из научного интереса, чем от желания помочь Наследнику Котовых. Чего-то вразумительного не сообщили. Разве что подтвердили, что ножик этот разрубил сердце пополам, и трогать его — значит, тут же лишить парня жизни. Пробовали просветить рентгеном — снимки это подтвердили.

— А что про нож? Артефакт?

— Непонятно, — теперь Олег представил, как Дамир Ефимович пожимает плечами, — Мастера, присланные из Москвы, утверждают, что это обычное золото. Правда, образца взять не смогли… точнее, я им не позволил. Задели бы его чуть сильнее, и все… В Зрении, которое мне недоступно, Силы, по их словам, в этом клинке нет. Но тут уж вам решать, Николай Ефимович, верить им, или нет.

— Да… не вовремя Матвей Григорьевич прихворнул. Рвется сюда, но до конца недели разрешения ему целители не дают.

— Рвется…, — хмыкнул теперь Витязь, — старый же, а все лезет, куда не надо. Вот зачем он в тот склеп вместе с людьми из Приказа полез?

— Велели, вот и полез, — повысил князь голос, в котором Кот теперь прочел: «Не суйся, куда не просят, Витязь», — может быть, если бы не Матвей, парня оттуда и не вытащили бы. А если и вытащили, то трупом иссушенным, как того Черного из ковена, который на Олеге… Георгиевиче лежал. Он ведь, Матвеюшка наш, и успел крикнуть, чтобы ножа не трогали.

— Ага, — как-то подобрался, подобно хищнику Дамир Ефимович, — значит, старик наш очнулся; заговорил?

— Заговорил, да только мало что обсказал, кроме того, что мы уже знаем. Разве что подтвердил, что детей княжеских из того подвала взяли живыми и… нет — про здоровье ничего неизвестно. Телесных ран, правда, не видел. А еще сокрушается весь, что сунулся, куда не надо; подобрал вперед Мастеров московских какую-то тряпку, у жертвенника. То ли красную, то ли черную. Вот она его и шарахнула; выпила почти до донышка. А после этого он ничего и не помнит.

Князь Бельский вздохнул так глубоко, что Кот будто в реальности ощутил — поток, что так и продолжал тащить его к белому зверю, и дальше, в воронку, на краткий миг поменял направление на противоположное. А у самого Олега заработал еще один поток сознания:

— Нож. Артефактный, «Убийца Источников». Что сделает тот же князь Бельский, или Рюриков… точнее, Рюриковы — старший, дядя, как бы не опасней Великого князя — когда услышат это словосочетание? А если эти слова разнесутся шире, по другим владельцам Источников? Так что, быть может, это и хорошо, что старый колдун Бельских где-то отходит от «знакомства» с черно-красной «тряпкой». Как там ее Черный называл? Не помню… А не все ли равно вам, Олег Георгиевич, теперь, что подумает, хотя бы тот же Великий князь Московский? С ножом в твоем сердце, и без всяких перспектив вернуться к привычной уже жизни Наследника Рода? Не проще ли оборвать все цепи якоря, который ты придумал себе, и все же рвануть в воронку, вместе с белой кошкой? Может, не обидит… родня все же — какая никакая? Только как вот это сделать?

Другое, прямо противоположное чувство буквально взревело; потребовало от организма сопротивляться, хоть ползти наперекор Силе Воздуха, обратно к привычной уже жизни; к Ольге, с ее завтраками, обедами и ужинами; ежедневным кроссам в зимнем лесу; к полигону; к Источнику… Увы — не было колен и локтей, на которых можно было бы ползти…

— Да, — Дамир Ефимович искусно сделал вид, что только что вспомнил еще что-то важное, — здесь и церковь отметилась.

— Кто такие? — голос князя был глуше; он явно отошел от места, где располагался недвижный мальчик — может, даже к двери.

— Поначалу местные попы, шестеро, из сельских церквей. Эти не шумели — службу провели, да признали, что ничего бесовского ни в парне, ни в ноже нет.

— Еще кто был?

— Еще от скита Мещерского настоятель как-то прорвался. Я потом настоящий сыск учинил в полку — никто не видел, как он через КПП пробрался, и мимо дежурного, уже тут, в госпитале. Хорошо, что сам я тут в тот момент оказался.

— А то что бы? — в голосе князя прорезалось нешуточное волнение, и даже угроза.

У самого же Олега, в несуществующей для него голове, возникла картинка — тот самый старик в зале дворца Бельских, что с легкостью преодолел сознанием Силу артефакта, пропустив мимо себя магию «миллиона алых роз».

— Угрозами тут сыпал; рвался выдернуть нож из груди Олега, а самого его требовал предать смерти и сжечь.

— Не смог — ни первого, ни второго, ни третьего, — явно с понимающей усмешкой констатировал князь.

— Укрощать таких буйных, пусть с высоким Уровнем, учился всю жизнь сознательную, — немного похвалился Витязь, — и сейчас еще учусь.

— Высокий Уровень Силы, говоришь? — голос Николая Ефимовича похолодел.

— Не ниже Третьего, — подтвердил Дамир Ефимович, — но боевых навыков нет. Скорее всего, Разум. Ну, у меня против таких защита есть, да и с Олега… словно с гуся стекло — когда старец тот все же успел на него рукой махнуть. Теперь-то, наверное, не скоро помашет, со сломанными-то руками.

— Ну, срастить сломанные кости…

— Это как ломать, Николай Ефимович! Думаю… да нет — уверен, этот поп здесь больше не появится.

Витязь опять хвалился — не голосом, а внутренней сущностью, глубоко спрятанной, но почему-то легко читаемой Котовым.

— Ты за этим проследи, Дамир. Да и за всем остальным тоже…

Стукнула дверь, и в помещении, размеры которого никак не ощущались Олегом, он остался один. А поток, увлекавший его в неведомое, подальше от знакомого мира, вроде как утих. И зверь у воронки стал зримо меньше, от опавшей шерсти, и даже улегся, не отрывая, впрочем, взгляда от Кота.

— Если он, конечно, меня видит, — как-то улыбнулся Олег несуществующими губами, — и что теперь делать? В смысле, чем заполнить паузу до того, как кто-то появится здесь? Кстати — то обстоятельство, что какой-то интерес проснулся, радует. Как там кто-то из древних говорил? «Я мыслю, значит существую!»? Вот и давай помыслим, поразмышляем. На предмет того, что делать, и говорить, если вернусь… туда, откуда так несет пирожками.

По всему выходит, что нужно молчать; на все вопросы говорить: «Ничего не видел, ничего не слышал, ничего никому не скажу». Не совсем так, конечно. Скажу — детей видел, колдуна описать смогу, а про все то, что он наплел в порыве откровенности, лучше вообще не упоминать. Или про лорда, как его? Ага — Уилтшир… Нет, про него надо молчать крепче всего. Возьмет его Тайный Приказ под белые ручонки, да на «свидание», к тезке, Олегу Николаевичу. Вот последний обрадуется вынырнувшему из древних легенд «Убийце». Но и оставлять без ответки гибель Рода, а особенно Источника, не след. Значит, этим придется заняться самому. Ага… (хмыкнул он как-то) шестилетний мститель. Без документов, знаний, и, в общем-то, без особой Силы. Разве что дождаться людей от него, от британца, да отдаться им в руки — в надежде, что сами приведут… или принесут куда нужно. Ага… что-то новенькое. Что — опять пирожки?!

С той стороны, откуда дул «ветер перемен», действительно послышался негромкий скрип двери, и ворвались свежие ароматы жареного, или печеного. Словно кто-то заступил на смену, вместе с очередным подносом, или тарелкой гостинцев. Еще и словами добавил, голосом Сашки Матузова:

— Ольга Никифоровна вам, Ваше Превосходительство, приветы передавала, и вот — пирожков ваших любимых, — и словно отвечая на невысказанный вопрос Котова, продолжил, — нет, уже не плачет. Но тоска из глаз никуда не делась. Ну, а что?…

— А ты много болтаешь, новик, — перебил его голос Витязя, появившегося без всякого скрипа, — а пироги — те, что остыли уже, прямо здесь, при мне съешь.

— Так их же тут…, — в голосе новика обозначилась паника.

— Ничего, парни тебе помогут. Олег Георгиевич, кстати, как их один мог съесть?

Помещение не то чтобы заполнилось грохотом и шарканьем подошв; но звуков стало действительно много, показывая, что внутрь ввалились еще несколько человек, не таких опытных и бесшумных в движениях, как Дамир Бельский. Старшему лейтенанту Котову тоже было далеко до Витязя; по шагам он новиков, оказавшихся тут, не узнал. Разве что определил, что теперь их, вместе с Матузовым, стало четверо. И их на самом деле заставили жевать — те самые остывшие пироги. Вот тут Олег действительно чуть позавидовал; даже не аппетиту парней, а отсутствию такого у себя.

— Все, наелись, — с какой-то ехидцей спросил Бельский, — сил набрались?

Новики ответили вразнобой; утвердительно, но как-то настороженно. И Олег их понимал, с учетом того, как проходил у наставника учебный процесс. Сам-то Олег прошедший месяц тренировок беззастенчиво пользовался Силой; да и сами занятия были ему в радость. Что касается новиков…

— Слушаем меня, — Бельский обратил на себя общее внимание, включая Котова, и, кажется, белоснежного зверя у воронки, — сейчас укутываем парня потеплее — прямо поверх одеяла, и несем его…

— Куда?! — не выдержал один из новиков; Олег этот голос помнил смутно.

— Вот куда покажу, туда и понесете, — явно не на шутку рассердился Витязь.

Олег не почувствовал, что его как-то укутали, и что понесли куда-то. Разве что по едва слышному кряхтению парней понял, что ложе, на котором он лежал, было достаточно тяжелым. И то, что его через какое-то время вынесли на улицу, на мороз, понял лишь по вопросу, теперь Саши Матузова:

— Может, с лицом его накрыть, Ваше Превосходительство? Замерзнет ведь!

— Полностью не надо, — распорядился тот, — подоткните так, чтобы рот с носом открыты были; дышать чтобы не мешало.

— И уши… и уши! — хотелось закричать Олегу во весь голос, — не слышно же будет ничего!

Пока же никто не услышал его самого. Впрочем, одеяло, или что-то еще, чем его «подоткнули», было не очень толстым или плотным. Звуки, пусть и приглушенные, остались. Новые, вполне знакомые Олегу. Он поначалу даже обрадовался скрипу снега под подошвами, едва различимому треску ветвей, каким-то чудом еще не размолотых в труху солдатскими сапогами. Его явно несли по лесу, по тропе. А когда шагнул мыслью дальше, вперед, едва не завыл от тоски, от предстоящего действа. Потому что не осталось сомнений — кровать с телом мальчика несут к Источнику! Чья это была идея — Витязя? Или Матвей Григорьевич «озаботился», передав заботу через князя Бельского? Не важно — главное, что вместе с кроватью и Олегом Котовым несли «Убийцу Источников». И чем это грозило крошечному, такому беззащитному зеленому лучику в чаще? Олег предположил самое худшее. И опять закричал, задергался в своем безвременье так, что белый кот опять ощетинился, зашипел, и даже вполз задом наполовину в воронку.

Но в нужном для Олега направлении ни одна его эмоция не прорвалась. Так же скрипел снег; трескались изредка ветви. Новики, кажется, даже перешли на бег. И совсем скоро остановились, что сознание Кота, в основной своей части застывшее от предчувствия беды, отметило как-то краешком. Как и слова Витязя, с полыхнувшими в них отеческими эмоциями. Олег, конечно, не мог видеть — только представлял, как с него аккуратно скидывают покрывала; и берут — еще более осторожно — на руки. Которые чуть дернулись; скорее всего, на слова одного из новиков, прорвавшиеся наружу: «Как деревянный… или каменный». И сразу несколько других, шикнувших на сотоварища.

И того, как его перенесли на холодную землю, он тоже не увидел, и не ощутил. Поначалу. А потом едва не воскликнул:

— Да она же не холодная! Она теплая! Я чувствую ее, чувствую!

В одно мгновение исчезло видение — белый кот широко открыл пасть, словно зевая, или даже улыбаясь; и таким вот исчез в своей воронке. Зато вернулось разом все остальное — и зрение; и ощущение своего тела, действительно деревянного, сейчас заполняемое иголками, остриями внутрь; и острая, тянущая боль в груди. Которая вдруг стала нарастать с немыслимой скоростью. Взрывом, огнем, разгоравшимся так, словно в душу плеснули бензинчику. Уже не обращая никакого внимания на сопротивление не гнувшегося в суставах тела, Олег согнул шею — так, что увидел и Витязя с новиками, замерших в полудюжине шагов с вытаращенными глазами, и собственное тело, покрытое какой-то простыней… Впрочем, последняя тут же отлетела в сторону, когда заработали руки, которые, оказывается, так и свело в положении, когда он из последних сил удерживал на себе мумию Черного колдуна. Он увидел теперь себя всего, обнаженного, не чувствующего, впрочем, холода. А главное, к чему прикипел взгляд — рукоять такого знакомого ножа, сейчас совсем не черного.

— Наверное, золотого, — текли неосознанно мысли; в то время, как пальцы, сведенные судорогой, медленно смыкались на рукояти, — для всех; а для меня сейчас зеленого, цвета… Источника.

«Зрители», все пятеро, если и хотели что-то сделать, броситься к мальчику к примеру, то успели разве что охнуть, да шагнуть вперед на пару шагов — когда Олег как-то легко, без сопротивления плоти, выдернул лезвие из груди, и поднял его повыше — насколько хватило длины рук. А хватило их так, что от острия до раны на груди — ее, узкую и скорее черную, чем алую, Олег тоже видел — было не больше десяти сантиметров. И на этом острие формировалась капля. Большая, изумрудного цвета, отчетливого в ночи настолько, что не оставалось сомнения — ее сейчас видит лишь сам Олег. Остальные же не отводили взглядов от острия — словно ожидали: Кот сейчас опять уронит нож вниз, затыкая рану. Но никто теперь не делал даже единого движения.

Кроме артефакта, чуть дернувшегося в ладонях, отчего капля, достигшая уже размеров кулачка мальчика, сорвалась вниз. Опять обожгло — теперь не огнем, а морозом, проникшим внутрь, и заставившим сердечко испуганно сжаться. А потом и заработать ритмично. Олег только теперь понял, что до этого момента стука собственного сердца не ощущал. Может, просто не обращал внимания?

Холод, тем временем, словно стекал по ране вниз, достигнув абсолютной своей величины там, где когда-то острие прорвало кожу, и скрежетнуло по камню жертвенника. И это было точкой, завершившей действо. Остатки капли словно заткнули дырку в теле; одновременно такое же чувство, чуть тянувшее, словно свежий шрам кожу, зародилось и поверх груди. Но порадоваться Олег не успел. Он вдруг понял, что легкого тепла и чувства родства от земли больше нет. Что Источник действительно, умер! И что…

— Убийца…, — прошептал он, в ярости собираясь отбросить в сторону нож.

Не успел — раньше чьи-то заботливые руки буквально подхватили ребенка, укутывая его в одеяло, вместе с ножом. А от того, прижатого опять к груди, теперь не острием, а всей плоскостью, вдруг истекло… пусть не такое же родное тепло, как от Источника, но все же…

— Он словно извиняется, — с удивлением понял Олег, — словно говорит: «Это не сам я; меня просто таким создали!». Или я окончательно сошел с ума? Ну ка, посмотрим на реакцию парней. Сашка!

На его достаточно крепкий голос отреагировали откуда-то совсем близко — чуть ли не лицом к лицу. Как оказалось, именно этот новик сейчас держал на руках конверт, в котором, словно младенец, был упакован Олег Котов.

— Слушаю, Ваше Превосходительство! — гаркнул парень полушепотом.

— Ты все пирожки съел?

Вокруг словно новый Источник проснулся — так стало тепло от улыбок на устах новиков и Витязя; которых, впрочем, Кот не видел — но чувствовал отчетливо.

— Так они уже остыли, — словно оправдывался Сашка, — да там, Олег Георгиевич, Ольга еще припасла. И не только пирожки.

— И не только пирожки, — почти не слышно прошептал Олег.

Ему вдруг стало стыдно; чувства, только что едва не разрывавшие его надвое, или вообще на множество клочьев, растворялись. И становились значимыми не только гибель Источника, но и глоток морозного воздуха в лесу; и команда Витязя: «Чего ждем? Бегом давайте, бегом!». И даже дурацкая мысль, пришедшая в голову, когда Матузов уже сорвался, как бы не в спринтерском беге:

— А кровать-то оставили тут. Размокнет ведь… Или она металлическая? Тогда заржавеет…

Однако такая же дурацкая улыбка едва тронула губы, и исчезла. Взрослый, рациональный и в немалой степени циничный ум старшего лейтенанта Котова начал обдумывать новую проблему:

— Да, это действительно проблема. О том, что Источник исчез, рано или поздно станет известно. И чья-то светлая голова может соотнести это событие с моим исцелением. Точнее, с ножом. Значит, что? Значит, для всех Источник должен быть живым. Хотя бы несколько дней. Вот и порадуешься тут, что Матвей Григорьевич прикован пока к постели. А может, и потом не заявится? Как же — обязательно примчится, как только встанет на ноги. Но это будет уже следующая задача. А пока надо примериться, как выполнять первую… И вторую тоже — ножик этот выпускать далеко нельзя. Мало ли что. Да и пригодиться может в любой момент. Хотя бы… в том же Уилтшире..

Олега; точнее, конверт с мальчиком внутри, тем временем пытались перехватить из рук Матузова — как эстафетную палочку. Но он не отдал — отбрехался вполне спокойным, не загнанным от бега с грузом на руках голосом:

— Да не устал я… и ворота, вон уже видны.

Олегу в его одеяле была видна лишь частичка мощной груди новика, точнее куртка, которую он уже немного отогрел своим дыханием. Но сознание как-то само фиксировало и время, и скорость бега, и даже, кажется, количество шагов, которые сопровождались едва слышным хрустом снега. Ну, или он машинально, как уже привык на полигоне, фиксировал прохождение дистанции; может быть, даже расходом собственной Силы — в таком спокойном состоянии. Кот даже прикрыл глаза, возвращая себя в те относительно безмятежные дни, когда на своих собственных ногах пересекал створ ворот, а потом взбегал по ступеням лестницы. Картинки были как живые — и двери распахнул кто-то, словно ожидал их в ночи; и в холле переговаривались — Олег узнал только голос управляющего, Суровцева; и Ольга почему-то не спала — встретила у дверей одетой, и приняла живой груз из рук односельчанина.

Никто не сказал ни слова — пока дверь за женщиной и ребенком не захлопнулась, и Олег не дернулся, требуя опустить его на пол. С плеч его до самого паркета, теплого для босых ног, свисало одеяло, не скрывавшее теперь спереди ничего. А Ольга уже рванулась вперед; к некоторому огорчению Олега, сначала не в столовую, а в спальню и дальше, в ванную комнату. И, перекрывая шум струй воды, ударивших в пустую ванну, начала изливать на мальчика тепло своей души, вместе со словами:

— А я ведь чувствовала, Олег Георгиевич, я знала — что именно сегодня вы вернетесь. И спать не ложилась…

Тут она разогнулась, прежде едва достав ладонью до дна ванны — чтобы потрогать закрывшую лишь дно воду, и повернулась, закрыв ладонью рот. Как понял Олег, чтобы наружу не вырвался возглас… чего? Он повернулся к зеркалу, ничуть не смущенный тем, что одеяло сползло на плиточный, тоже теплый пол полностью.

— Ну, и шрам… подумаешь, — сказал он вполне спокойно, даже с какой-то гордостью, — не зря же говорят, что шрамы украшают мужчин.

А спину вдруг обожгло приятным холодком — это другого шрама, пятнышка на спине, коснулся женский пальчик. И женщина свершила небывалое — переступила через себя внутри, через пропасть сословных разграничений. Шагнула вперед, и обхватила руками мальчика, подняла и прижала его к груди. Олег даже расслышал, кажется, ироничное, и теплое: «Мужчина!».

А потом порыв этот прошел, и Ольга, пискнув что-то извиняющееся, унеслась из ванной. Олег же еще немного полюбовался на свое «украшение», и полез в ванну — хотя там набралась едва треть объема. И только теперь, сев в воду, отчего она поднялась ему почти до шрама, обнаружил, что по прежнему держит в руках нож. Почему на него не обратила внимания Ольга? Ответа не было. Зато было желание поэкспериментировать. Не с ножом — с собственной Силой, которой, чуялось, прибавилось.

— Ну, что, попробуем? — спросил Олег у воды.

Нет — у Воды, той частички собственной Силы, что отвечала именно за эту стихию. Он не «попросил» ее подняться какой-то определенной формой; тем же шаром, или забавными зверушками. Просто велел: «Вверх!», и почувствовал, что ягодицы вместе ногами отрываются от гладкого дна ванны. Это не было левитацией — просто мальчика на краткий миг приподняло вместе с водой, которая поползла кверху всем своим объемом, уже превысившим половину ванны. Тельце тут же рухнуло вниз, а вслед за ним и добрая пара центнеров горячей жидкости, уже добравшейся, следуя приказу, практически до краев ванны, и оттого заставившей тугие струи из кранов расплескаться частью своей на пол. А сам Олег, больше ошеломленный, чем обрадованный этим явным проявлением возросшей Силы, едва удержался в сидячем положении, сжавшись под рухнувшим на него водопадом.

А тут и Ольга подскочила — не на шум воды, скорее всего, а чтобы проверить уровень ее в ванне. И постояла немного, уткнувшись взглядом в пол; точнее, в покрывало, служившее недавно Олегу одеждой. Ждала, когда уровень воды в ванной поднимется до нужного — то есть, по шею мальчику, когда он встанет на ноги.

И встать пришлось, хотя Кот чувствовал, что на это несложное, тем более в воде, движение отдал как бы не остатки сил. А еще и улыбаться приходилось служанке; чтобы та не запричитала, не заподозрила бы что-то необычное. В Ольге, в ее верности и молчании, Олег был уверен практически на все сто, но…

— Лучше перебдеть, — думал он, держась за край ванный одной ладошкой, а другой прижимая к бедру нож.

К той части бедра, которая не была видна Ольге. Очевидно, что именно на клинок было обращено сейчас внимание парня; наверное, он этим вниманием, импульсом его, в какой-то момент включил что-то в ножике, или открыл «краник», в который буквально хлынула энергия — как бы не мощнее, чем вода из двух настоящих, материальных кранов. Впрочем, как раз в эту секунду женщина перекрыла воду — сначала горячую, потом холодную. Подняв с пола тряпку, в которую превратилось покрывало, она бросила какой-то подозрительный взгляд на Олега; с безмолвным вопросом, который сам Кот прочесть не смог. Даже не пытался, поглощенный новой загадкой. Он лишь оторвал ладошку от теплой эмалированной поверхности ванны, и слабо помахал ею: «Иди, мол, женщина — не мешай!». Даже рот побоялся открыть, чтобы выразить то же самое, только словами. Словно опасался, что Сила, бурлящая в нем, хлынет через природное отверстие наружу.

Ольга исчезла, бросив еще один, такой же непонятный взгляд на мальчика, и негромко хлопнув дверью. А Олег, словно очнувшись от этого звука, понял, наконец, что же его так поразило в той Силе, что как-то разом прекратила поступать в организм. В какой-то своей части, очень незначительной, она была сдобрена его родной, из Источника.

— Словно в тарелке борща ложку сметаны развел, — мелькнула в голове аналогия, — густую, свежую…

В животе тут же засосало, затребовало свое. И это не взирая на то, что мальчик был переполнен Силой так, что, казалось, готов был взлететь к потолку. Ну, взлететь, конечно, не получилось, хотя Кот непроизвольно и попытался проделать такой трюк. Но команду, которую он подал себе, опять восприняла ближайшая к телу стихия — Вода. Она опять начала подниматься, грозя хлынуть через край ванны уже целым потоком. Олег же резко перекрыл «краник», из которого наружу изливалась Сила. Теперь кубометр воды занял свой законный объем относительно мирно. И тело мальчишеское едва качнул, и полам в ванной комнате жидкости почти не добавил. Кот же на это, совсем не великое на посторонний взгляд достижение потратил примерно половину сил — словно дистанцию на «десятке» пробежал до Источника.

Вспомнив о потере, он опять едва не застонал, а еще — выпустил нож из ладони. Клинок, как и полагается металлическому изделию, пошел ко дну. Но как-то медленно, словно в его отношении закон всемирного тяготения работал с другим, пониженным коэффициентом. Ну, или вода в ванне была много гуще, чем это ощущал своим телом парнишка. Его рука была значительно быстрее; Олег подхватил медленно тонущий нож так, что даже не пришлось нагибаться. «Ножик» — такое нехитрое имя временно дал артефакту Олег — поплыл в его ладони по дуге; медленно, одновременно с ожиданием новой волны Силы. Увы — ожидание не стало приказом, или просьбой. Ножик был чуть теплым, и не живым; как и любой другой предмет из золота.

— Кроме монет, конечно, — поправил себя Олег, — но вот эта особенность, что надо включать какой-то механизм для «подзарядки», скорее большой плюс для меня. В плане конспирации, конечно. Боюсь, если узнают, что такая «вундервафля» оказалась в моих руках в качестве трофея… там она долго не пробудет.

Кот еще раз попробовал глянуть на артефакт особым зрением; проникнуть им внутрь металла, и обнаружить в нем хоть каплю Силы, или плетение. Увы (или здорово!), но металл никак не отозвался. Едва удержавшись от еще одного эксперимента, призыва Силы, только теперь осмысленного, парень положил артефакт на полочку, снял с нее флакон с шампунем, и постарался на какое-то время забыть обо всем, кроме чистоты собственного тела. Только вот пресловутую тарелку с борщом, да густой сметаной выгнать из сознания не получилось.

Из ванны Котов вышел, как уже не раз прежде, в халате до пола; чистый, благодушный, и… вооруженный. Ножиком, конечно, который и резать, и колоть мог достаточно прилично, несмотря на утверждение о том, что золото очень мягкий металл.

— Впрочем, насчет остроты еще проверить нужно, да и про золото… может не чистое, а сплав какой.

Вот тому обстоятельству, что на столе его действительно ждала глубокая тарелка с борщом, а рядом розетка (не меньше, чем на поллитра) сметаны, в которой десертная ложка стояла колом, он уже не удивился. Больше, наверное, удивилась Ольга, появившаяся совсем скоро…

— Убрала уже ванну, — улыбнулся ей Олег, продолжая наяривать и борщ, густо побеленый сметаной, и остатки ее из розетки, намазывая на теплый еще, духовитый хлеб.

Служанку, остановившуюся за его стулом, он хорошо видел в зеркало; и по лицу ее практически читал мысли. Ольга сейчас хотела словами и чувствами — и за себя, и за всех обитателей особняка — выразить, как сильно они ждали его возвращения, как верили в это… И он, проглотив очередную ложку обалденно вкусного борща (а рядом еще и кусок мяса запеченого ждал), неожиданно, даже для себя, пропел одну строчку:

— Я ждала и верила сердцу вопреки…

Вообще-то из этой песни он и помнил всего две строки, но вторую, про «два берега у одной реки» вслух напевать не стал.

— Тогда бы Ольга точно в обморок рухнула, — улыбнулся он, отметив то, как женщина разрумянилась от нескольких слов — словно дождиком из живой воды ее окатило.

И удивился немного влиянию полудюжины этих слов на самого себя. Посчитал это еще одним подтверждением, что уровень его Силы неплохо так подрос.

— Источник, — согнал он улыбку с лица, — это точно он. А может, и Ножик что-то добавил, когда меня к камню пришпиливал. Сколько Силы в этот момент через него прошло! Черная она была, конечно, но может, прокатит? Главное, что никто не видел ее… надеюсь. Кроме колдуна, конечно, господина «Нагиева»; но про него сам князь Бельский сказал, что вытащили «трупом высушенным», так что, скорее всего, ничего из него дознаватели не вытянули. Но мне еще с ними предстоит встретиться. Ну, там стратегия уже выработана: «Ничего не слышал…», и так далее. Хотя… можно намекнуть, что Черный этот пару раз по английски обмолвился. Или по-британски, как здесь говорят. А чего — иностранным языкам меня тоже в три года учить начали.

За этими рассуждениями Олег не заметил, что еда на столе — та, до которой он мог дотянуться, не вставая со своего стульчика, закончилась. А за дальней и тянуться не стал, и Ольгу остановил, когда та рванулась было помочь ему.

— Не надо, Ольга Никифоровна, — вспомнил он ее отчество, отчего девушка тут же остановилась, с одной поднятой ногой, и запунцовела, — ты лучше подстрахуй меня, разбуди ровно в шесть.

— Да господи, Олег Георгиевич! — тут же отмерла девушка, — да может, в сегодняшний день можно обойтись? Не надо после госпиталя-то загонять себя.

Олег нахмурил брови: «Не суйся не в свои дела, женщина!». Вслух, конечно, не сказал, но Ольга поняла. А Кот, сворачиваясь под одеялом в клубок, все же прошептал негромко, чуть-чуть жалея себя: «Надо, Оля, надо!».