Тайна пролива «Врата скорби». Том первый

Василий Иванович Лягоскин

Это первый том исправленной и дополненной версии научно-фантастического повествования «Дома мы не нужны». История приключений подполковника Кудрявцева и его друзей в далеком прошлом – от первых мгновений, когда они оказались в мире неандертальцев и доисторических хищников, до того дня, когда люди, победившие в борьбе за существование, смогли бросить вызов таинственному Спящему богу. За семьдесят тысяч лет до наших дней самым главным в их жизни оказались честь, мужество, дружба, любовь…

Глава 4. Подполковник Кудрявцев. День первый, продолжение

Долгая, полная опасностей и крутых поворотов судьбы карьера профессионального военного, приучила подполковника тщательно планировать свои действия — на час, день, месяц… Она же не раз показывала — в любом плане, каким бы продуманным он не был, нельзя предусмотреть всего; обязательно может вылезти (и зачастую вылезает) какая-нибудь мелочь, какая-то нестыковка, способная порушить самый гениальный замысел. План Кудрявцева был весьма простым и вполне выполнимым — учесть все и всех, попавших волею неизвестных сил в этот миниатюрный анклав русских людей, определить, так сказать, наличие и возможности личного состава. И по ходу дела расставить людей по местам, обеспечить их элементарными условиями питания и бытовых удобств. Наконец, подобрав небольшую, но достаточно боеспособную группу соратников, каждого из которых в ближайшие дни он собирался проверить, начать целенаправленно и методично обследовать окрестности. И прежде всего в том направлении, где уже не в первый раз ему слышались звуки очередей автоматического оружия и одиночных выстрелов.

Именно с той стороны выскочила девчонка лет восемнадцати-двадцати. Сколько лет ей было на самом деле, можно было только гадать — или спросить ее саму. Но только после того, как она отдышится хотя бы немного. А сам Кудрявцев в это время как раз бы занялся неизвестным (или неизвестными) в камуфляже и с автоматом Калашникова — таким родным и привычным, что правая рука явственно ощутило теплое гладкое дерево приклада, а ветерок словно донес запах оружейной смазки.

На самом деле в руке уже был метательный нож, совсем недолго — лишь только до того мгновенья, как подполковник уверился: ничем иным остановить незнакомца с ярко выраженной восточной наружностью остановить невозможно. Его палец уже был готов нажать на курок автомата, а очередь из АКМ на таком расстоянии…

Сам подполковник уцелел бы, особо не напрягаясь — обучен был и не такому; но за спиной было столько людей… Поэтому нож полетел точно в цель — чуть выше распахнутого ворота грязного песочного камуфляжа, в судорожно дернувшийся в последний раз кадык.

— Там еще, — прохрипела незнакомка за спиной, но Кудрявцев и без нее бросился бы в лес — стремительно и бесшумно.

Соблюдая, естественно, все доступные меры маскировки. Это он открытое пространство до опушки леса преодолел в несколько гигантских прыжков; ощутив в руке действительно теплый приклад АКМ и нырнув в лес, он преобразился; движения его стали плавными. Он местами словно перелетал несколько метров, скрытый от взглядов спереди сразу несколькими стволами деревьев; потом двигался медленно и тягуче — так, словно не человек крался по вековой чаще, а сам лес играл причудливыми тенями, в которых не ищущий специально глаз мог распознать что угодно; любую тварь, которых, наверное, здесь было предостаточно.

Наконец он остановился, пропуская мимо себя почти полную копию первого бандита (а что это бандиты, Кудрявцев нисколько не сомневался) и прислушался. Хриплое дыхание бредущего по широкой тропе человека, совсем недалекий шум лагеря, в котором явно забегали, закричали люди и… все. Все остальные звуки принадлежали лесу и в настоящее время подполковнику не мешали; зато они помешали бандиту почуять, и как за его спиной внезапно выросла тень, и удар — не сильный, но вполне достаточный, чтобы его сознание на некоторое время отключилось.

Бессознательное тело тут же было убрано с тропы, и пришло в себя совсем скоро, прислоненным к неохватному стволу какого-то дерева. Никакой боли или неудобства при этом не ощущалось, не считая невозможности двигать членами. Последние каким-то хитрым способом были стянуты между собой. Еще был камень, или шишка, больно впившаяся в правую ягодицу.

Впрочем, о последней Насер — а именно так назвался молодой сириец — сразу же забыл, когда начался допрос. Настоящий допрос, не тот, который боец небольшого бандитского отряда мог видеть, наверное, каждый день своей военной карьеры. Что удивительно, незнакомец с серыми холодными глазами и двумя автоматами (понятно, чей был второй), да ножом со страшным лезвием темного цвета, воина аллаха не бил, кишки ему не тянул, пальцы ножом не резал, но совсем скоро знал все, что хотел. Несмотря на то, что русский (а это был самый настоящий русский!) арабский язык знал совсем слабо — на сугубо профессиональном диверсионном уровне — а Насер по-русски знал только Россия, Калашников и Путин.

— Ну что ж, все понятно, — протянул негромко Александр, в то время как его руки буднично делали свою работу.

Короткое движение, и бандит со свернутой шеей навеки закрыл глаза в чужом для себя лесу. Подполковник при этом не почувствовал никакого дискомфорта. Это существо, еще совсем недавно всеми силами пытавшееся сохранить себе жизнь, давно уже было вне любых законов. Это был солдат отряда небольшой банды — не тех отрядов, которые непонятно как, но вполне успешно громят регулярные войска сразу нескольких государств, а небольшой группировке, так сказать «на подхвате», которые следуют подобно шакалам за линией фронта. Именно их зверства обычно и показывают телеканалы. Так что подполковник просто привел в исполнение приговор суда. Высшего суда. То обстоятельство, что оставлять такого пленника в живых, каждое мгновение ожидая удара в спину, конечно тоже учитывалось, но точно не в первую очередь — тут Кудрявцев был в себе уверен.

— Итак, что мы имеем, — негромко констатировал он, стягивая с трупа почти новенькие берцы сорок второго размера, — еще один анклав, сирийских арабов (но не факт пока, что чисто сирийский), размером, пожалуй, такой же как наш, но!.. Со складом оружия (кстати, нашего, советского) и какой-то бронетехникой. Четверо бойцов, с командиром, который взялся непонятно откуда и командует голосом прежнего, хотя на него совсем не похож.

— Ну, нам-то это понятно, хотя и необъяснимо, — подполковник даже помотал головой, чтобы самому не запутаться, — но главное — это оружие, бесхозное оружие (четверых противников он по законам военного времени уже списал). Затем маньяк Хафиз, уничтоживший практически всех, парень с девчонкой, верблюдами и козами; еще какие-то бараны, плов и кебаб от Абдаллы…

Конечно, были еще четыре израильтянки, которых по тем же самым законам надо было спасать. Спасать в первую очередь, и он это прекрасно понимал. Умом. А сердце подсказывало фразу кого-то из великих: «Оружия много не бывает!».

На вопрос — что вдруг больше подтолкнуло его, словно хороший пинок под зад — естественная мысль мужчины, офицера о спасении жертв боевиков, или живо представшая перед глазами картинка, как кто-то другой — не он — добирается до сирийского бункера, он не смог бы ответить даже самому себе. А себе он никогда не врал.

Поэтому он так же стремительно вернулся на поляну, неся в одной руке два автомата, а в другой — обувь, которая сирийцу уже была не нужна. Лагерь встретил его негромким гомоном людей, столпившейся вокруг израильтянки. Последняя вертела головой, не зная, кому отвечать в первую очередь — столько вопросов падало на нее. Что интересно — отметил подполковник — она явно понимала эти вопросы. От долгого бегства она уже вполне оправилась. Тем более, что кто-то успел принести ей полторашку газированной воды из сельского магазина — Александр видел там такие.

— Тихо, — поднял руку подполковник, и толпа почти сразу затихла.

Он мысленно улыбнулся, — привыкают, однако, ребята.

Кудрявцев дождался полной тишины, сделал зверское лицо Дубову, который, как оказалось, бросил свой пост и тоже оказался здесь, пытаясь теперь спрятаться от командира в задних рядах. Сделать это при его габаритах было невозможно и он, скорчив умилительно виноватую физиономию, исчез за стеной, чтобы совсем скоро оказаться над бывшей квартирой Александра. Последний дернул было рукой, чтобы протянуть берцы босому Малышеву, но задержал движение, увидев, что хозяйственный геолог уже сам обзавелся сапожками-казаками.

— Ну и что за прелестное создание к нам пожаловало? — мягким голосом обратился подполковник к израильтянке.

Та удивленно посмотрела на него; она явно не назвала бы себя так.

Медленно вставая и не выпуская из руки наполовину опустошенную бутылку, она ответила, как и предполагал Кудрявцев:

— Я Оксана Гольдштейн, из Тель-Авива, из госпиталя Сураски…

— Фигассе, — присвистнул кто-то из парней, чей голос еще не был знаком Александру.

Другой голос, много тише, но вполне узнанный Кудрявцевым (парень с чемоданом — кто же еще!) добавил:

— И тут евреи!

Девушка наверняка тоже расслышала последние слова, потому что повертела кудрявой головой, естественно не распознав никого во множестве окружавших ее лиц, и опять обратилась к Александру:

— Так-то я русская… ну, советская, родилась и выросла в Красноярске, товарищ э…

— Подполковник, — подсказал тот.

— Товарищ подполковник. В восьмидесятых все наши в Израиль уезжали, вот и я, в восемьдесят четвертом…

— Вот и сидели бы там в своем Израиле, — пробурчал тот же недовольный голос, но девушка уже не обращала внимания ни на кого, кроме Александра:

— Товарищ подполковник, там же еще наши… Там их… Там террористы…

— Знаю я, Оксана, — остановил ее Кудрявцев, — выручим их. Вот через… десять минут и отправимся.

Он ожидал, что парень опять язвительно пройдется насчет «наших», но тот поостерегся, и подполковник громко позвал:

— Рубцов, Дубов, Котова, Малышев — ко мне!

Впрочем, Малышев стоял рядом, и командир спросил первым у него:

— Это что такое? — он указал пальцем на пластмассовую ванночку, в которой купают новорожденных.

Последняя была полна пакетами с туалетной бумагой, какими-то пузырьками, бутылочками. Однако геолог принял указующий жест совсем по-другому. Он вдруг стал переступать ногами так, словно пытался спрятать казаки один за другим. Ничего естественно у него не получилось, и он виноватым голосом пояснил:

— Там, товарищ подполковник, еще один погибший. Помните, мы трубы видели, профильные, — Кудрявцев кивнул, — так ими парня какого-то завалило, насмерть. И мотоцикл его.

— Ага, — вспомнил подполковник, — мотоциклист, — а Малышев продолжал:

— Так привалило, что только ноги и торчат. Так я — вот… По камням, знаете ли, босиком неудобно…

— Правильно сделал, Игорь Владимирович, — успокоил его подполковник; он никогда раньше не жаловался на память, а сейчас предполагал, что с этим вопросом… по крайней мере стало не хуже.

Он помнил всех, кого успела записать Котова, и кто сам представился ему; помнил про них каждую строчку информации. А с остальными… Про остальных как раз и протягивала ему листки догадливая Мария Сергеевна.

— Вот уж с кем повезло, так повезло, — он взял в руки листки, заполненные все тем же убористым почерком, но сначала обернулся к коменданту Рубцову, — обед готов, Николай Петрович?

— Сейчас уточним, Александр Николаевич, — он обернулся, кого-то выискивая в рядах, — Егорова, Зинаида Сергеевна, пожалуйста к нам…

— А что, сейчас всех и накормим. И тебя, милая, — она приобняла Оксану, отчего у той в глазах показались слезы, — как и говорили, сначала скоропортящееся.

— Хорошо, — подполковник недовольно покосился на коменданта, который как видно, раньше неплохо поживал, перекладывая всю работу на подчиненных, — сначала накормить тех, кто пойдет со мной. Он окинул взглядом окружающих:

— Никитин!

— Я!

— С кабаном закончили?

— Так точно!

— Молодец! Первый; Малышев!

— Я!

— Второй; Володин!

Пожарник выступил вперед.

— Будешь третьим, — прозвучало двусмысленно, но никто, даже Никитин не засмеялся.

— Ершов! — парень с подбитым глазом выпрямил плечи, даже стал как будто выше; подполковник поколебался, но все же кивнул, — четвертый.

Кудрявцев поднял к глазам листки, споро пробежал по ним взглядом, выискивая нужную ему информацию. Взгляд царапнуло знакомое до боли слово: «Афганистан», — и он остановился на этих строчках:

— Холодов Юрий Михайлович, шестьдесят первого года рождения, в восемьдесят втором году в Афгане, — на приглашающий голос Кудрявцева никто не откликнулся, и он оторвал взгляд от листка.

Парень, о котором шла речь, стоял отдельно от толпы, и явно не собирался подходить. Тогда Александр сам подошел к нему; он тут же понял причину такой стеснительности парня. От того немилосердно смердело, и подполковник удивился, как только Котова вытерпела, записывая не очень богатую биографию Юрия. Слово «бомж» там нигде не фигурировало, но глядя на его наряд (почему-то присутствовал только один башмак) и отвратительный запах, все оттенки которого подполковник назвать бы не смог, а уж он-то видывал и не такое, понятно было, что мыла и мочалки это тело не видело очень давно. Кудрявцев все же спросил: «Пойдешь?», — и дождавшись несмелого кивка, показал на баню:

— Еще не остыла; чтоб через десять минут скрипел от чистоты. Свою одежду сжечь. Не хватало нам сюда паразитов занести.

— А…

— А смену белья возьмешь вон у него, — подполковник кивнул на бандита, так и валявшегося у кромки леса, — не первой свежести и чистоты, конечно, но твоя совсем уже как-то… Что мнешься — трупов боишься, или брезгуешь?

— Да нет, — парень мотнул головой в сторону толпы.

— Стесняешься, — догадался Кудрявцев, — правильно делаешь. Ничего, сейчас тут ни души не останется.

Командир подошел к Дубову, до сих пор прячущему взгляд:

— Держи, сержант, — он протянул Виталию АКМ, — сейчас быстро перекусить, оправиться и опять на пост. И смотри у меня — пока я не вернусь, отвечаешь тут за каждого.

— Понял, — расцвел улыбкой Дубов, и широкими шагами отправился в сторону «столовой», до которой было всего ничего.

Весь лагерь был размером двадцать пять на двадцать пять метров, и если бы не нагромождение бетонных стен да останков автомобилей самой разной степени поврежденности, он бы просматривался бы насквозь.

— Пойдемте, товарищи, оценим, чем нас сегодня Зинаида Сергеевна угощать будет.

— Да я не одна, — разрумянилась от смущения Егорова, — тут мне многие помогали.

Кудрявцев, пропуская мимо себя людей, остановил Рубцова и Ильина. Последний как раз остановился у ванночки с туалетным скарбом и показывая на нее пальцем, похвалился:

— Видали, командир, что мы с Игорем откопали под ванной, под туалетом.

— В смысле?

— Вы же сами сказали, что под комнатой метра два стен, да песок вместо пола. Ну, я решил все-таки подстраховаться. Подкопались мы шустро с Малышевым — точно песок. А еще ящики на стенках со всяким барахлом нужным.

— Молодцы, мужики, — машинально похвалил подполковник, обводя широким жестом развалины, — это что же получается — тут кругом катакомбы? С добром, а может быть… где-то и люди заваленные помощи ждут.

Подполковник явно принял новое решение насчет Ильина:

— Значит так, Валерий Николаевич, — берешь пару парней покрепче и начинай обследовать эти подвалы. Главное, конечно, люди, но и примечайте, что где полезного лежит… Да — сам лично оцени все помещения на предмет надежности, вместительности ну и… как себя в случае дождя поведут. Сдается мне, что скоро нам много складов понадобится, очень много.

Кудрявцев задумался о чем-то ненадолго, а затем повернулся к Рубцову.

— А ты, Николай Петрович, как-то активнее, что ли. И еще одна тебе задача будет, — он кивнул головой в сторону утренней трагедии, — там погибшие девушки; вот Валерий Николаевич еще одного погибшего покажет. Надо с ними по-человечески попрощаться. К вечеру вон в той рощице (Александр показал на реденькую группу каких-то лиственных деревьев, похожих на березы, растущих метрах в пятидесяти от лагеря) должны быть готовы три могилы полного профиля.

— Это как? — удивился Рубцов.

— Это так, что бы никакой зверь откопать не мог, — отрезал Кудрявцев, — а может и не три.

Подполковник выразительно посмотрел на Ильина.

Тот понимающе кивнул и показал на бандита, так и лежащего у самого леса, но уже практически полностью раздетого:

— А с этим что делать?

— С этими, — поправил его Кудрявцев, — там еще один был. С этими я сам разберусь.

Троица командиров наконец-то повернула за угол бани — туда, где стараниями Егоровой и ее помощниц были накрыты столы. Основание их потрясало своей фундаментальностью — вместо ножек кто-то весьма изобретательный сдвинул вместе две газовых трубы, служивших ранее лавками; столешницами служили четыре листа фанеры толщиной не менее трех сантиметров.

— Водостойкая, финская, — похвалился Ильин.

— Ага, — понял Александр, — наш пострел и здесь поспел!

Вслух же он спросил:

— Откуда такую благодать откопали?

— А, — улыбнулся Валерий Николаевич, — там у писателя нашего гараж оказался, он в нем сюда и приехал.

— Как, прямо так в гараже?

— Нет, так-то он в машине своей сидел, в иномарке, — Ильин издевательски усмехнулся, — в «ДЭУ Матиссе», — ну, гараж-то не намного больше этой машиненки, зато весь целый стоит, с крышей и воротами. А больше там у него ничего и нет. Зато за стеной с метр соседнего гаража как по шнурке отрезало; и к нам перебросило. Так там этого добра… Да вы, товарищ подполковник, сами посмотрите.

Он приглашающе махнул рукой. Александр посмотрел на часы: две минуты до назначенного срока еще было, и он повернул за Валерием.

Да — соседский гараж, вернее полки от него, примыкающие к соседнему, целому строению — поразил бы воображение любого нормального мужика. Одних наборов с ключами, солидных пластиковых кейсов, Кудрявцев насчитал шесть штук; много инструмента отдельного — каждый на своем месте, любовно определенном ему прежним хозяином. Целый угол был занят крепежными материалами, рассортированными по пластиковым прозрачным коробочкам с притертыми крышками. В другом углу теснились остатки тех самых фанерных листов. Увы, ничего похожего на электрические или бензомоторные инструменты подполковник не увидел. Хотя невозможно было поверить, что у такого хозяина не было в гараже шуруповерта и болгарки, сварочного аппарата и дрели…

— А еще лучше, — дизельного генератора, — помечтал Кудрявцев.

Несомненно, все эти предметы в гараже рачительного хозяина были. Увы — не в том углу, где хотелось бы подполковнику. С этой мыслью он повернулся и пошел туда, где уже пыталась построиться его боевая команда. О сохранности склада инструментов у него душа не болела — знал, что Ильин даже одному гвоздю не даст пропасть.

Между тем команда, ожидавшая его, оказалась куда внушительнее, чем он предполагал. Рядом с Дубовым и Малышевым, Ершовым и Холодовым — чистым, донельзя довольным и дожевывающим бутерброд с колбасой, стояли: профессор с доцентом, израильтянка, девушка в белом халате с сумкой защитного цвета через плечо. Подполковник выудил из памяти: «Николаева Людмила Васильевна, старшая медсестра онкодиспансера, из Краснодара». Ну, это-то понятно, и вполне приемлемо.

А вот остальные, особенно доцент Игнатов — маленький, не выше метра пятидесяти пяти, с узкими плечами… Кудрявцев вдруг представил себе картину: Роман Петрович бредет, повесив на каждое плечо по два АКМ со снаряженными магазинами (каждый, между прочим больше четырех с половиной килограммов), а за спиной придавливает к земле ящик с патронами — еще двадцать пять кило.

— А ведь донесет, — вдруг понял он, — сдохнет, но донесет!

Но вот эта… Оксана ведь только что пробежала не меньше семи километров (по крайней мере так оценил расстояние Насер), да под горку, а ведь теперь идти придется в гору…

Израильтянка словно поняла его сомнения:

— Вы не думайте, товарищ командир, я дойду, я сильная. И вообще, я в Союзе биатлоном занималась, я даже с Анфисой Резцовой бегала…

— Ну и как? — живо заинтересовался Кудрявцев.

— Что как? — не поняла вопроса Гольдштейн.

— Как бегала-то, с Анфисой Резцовой?

— Да ну вас, товарищ подполковник! Кто Резцова, а кто я?! Еле-еле кандидата в мастера выполнила.

Подполковник мысленно присвистнул — кандидат в мастера спорта по биатлону… это совсем неплохо, а в их условиях даже замечательно. Он даже сделал паузу, прежде чем снять второй автомат с плеча. Но в результате АКМ все-таки оказался в руках у Холодова, а отряд пополнился еще одним членом — к изумлению Александра в компанию напросился Виктор Федорович Иванов, тот самый парень с чемоданом. Впрочем, удивлялся Кудрявцев недолго. В глазах Виктора, в каждом его движении — резком, нетерпеливым и… предвкушающем — читалось одно слово: «Мародерка!»

— Ну-ну, посмотрим, — усмехнулся командир, пропуская группу вперед и ныряя в чащу последним, одиннадцатым, — нет, двенадцатым, — поправил он себя, ощутив правой рукой шерсть на широком лбу Малыша.