Свет далекой звезды. Книга вторая

Василий Иванович Лягоскин

Это вторая книга исправленной и дополненной истории о могучем воине и умелом охотнике Свете. Рожденный в глухой деревушке, затерянной в дремучих лесах безымянной планеты, он волею судьбы становится спасителем родной земли и иных миров. Среди них – Земля конца двадцатого века…

Глава 39. Тайна Тунгусского метеорита

Полковник Олег Петрович Попцов любил свой кабинет. Любил стоять вот так, и смотреть в чуть приоткрытое окно, на спину Феликса Эдмундовича, изваянного в бронзе. Сейчас спину омывал не по-осеннему теплый дождь. У Олега Петровича как раз случилось несколько минут до вызова наверх, к заместителю Председателя. Он еще раз глубоко вдохнул напоенный влагой воздух, и поспешил закрыть окно. Когда дверь закрылась за вошедшим без стука человеком, плотная штора уже не колыхалась. Но Сергей Николаевич — тот самый начальник, который решил сам спуститься на этаж ниже, в кабинет подчиненного — прямо от двери шутливо погрозил пальцем.

— Опять в окно смотрел? Гляди — доложит наружка, что ты сигналы иностранному агенту подаешь.

Вытянувшийся в струнку офицер у окна чуть расслабился. Начальник шутил, и для начала тяжелого разговора, к которому Попцов готовился тщательно, но так и не смог сделать всех нужных выводов, это было не плохо. Олег Петрович даже позволил ответить в том же (ну почти в том же) шутливом тоне:

— Так ведь рапорт все равно на ваш стол ляжет, товарищ генерал-лейтенант. Вы уж по старой памяти…

Начальник прошел к креслу хозяина кабинета, суровея лицом, и Попцов не решился продолжить. К столу — к месту, на которое полковник сам обычно смотрел из-под портретов Генерального секретаря и Председателя комитета — он подошел уже собранным, настроенным на долгий откровенный разговор. В деле, которое вел сейчас полковник по поручению самого Председателя, было много непонятного. И Попцов, поначалу удивившийся, зачем нужно было отбирать толстые тома и вещдоки у МВД, с которым и так в последнее время складывались не самые дружеские отношения, очень скоро подивился прозорливости главного чекиста страны. Такого дела старшему следователю Попцову еще ни разу не попадалось. От него так и разило той самой государственной тайной, которую не откроют посторонним никогда. Если, конечно, она сама не вылезет на всеобщее обозрение.

Генерал прервал его короткие размышления:

— Докладывай, Олег Петрович, что там с этой колонией… Мелеховская кажется.

Начальник сейчас немного кокетничал. Память у него была феноменальной. Не в последнюю очередь благодаря ей он и взлетел так высоко в иерархии комитета.

— С колонией все в полном порядке, — отрапортовал полковник, — особенно сейчас. Зеки молчат, как воды во рты набравшие, и без всяких понуканий выполняют любое распоряжение администрации колонии. Наш человек говорит, что такого он еще не видел.

— Боятся, что ли?

— Боятся, — кивнул Олег Петрович, — но не администрации.

— Кого же тогда? — чуть удивился генерал.

— Того, наверное, кто учинил вот это.

На стол перед генералом легла куча фотографий, и он, взяв верхнюю, невольно отшатнулся, ударившись головой в высокую спинку кресла. Сергей Николаевич за долгие годы службы повидал многое, но сейчас он не мог даже представить, что испытывал человек на фотографии в последние мгновения своей жизни, если даже в смерти он продолжал так корчиться в ужасе. А полковник подвинул следующую фотографию, где труп был снят целиком.

— Видимых повреждений на теле не обнаружили, — сообщил он, взяв в руки следующее фото, — впрочем, как и невидимых. Причины смерти эксперты не установили.

— Даже Прохор? — поднял голову генерал.

Прохор был старейшим экспертом комитета, специалистом как раз по таким вот убийствам. Ходили слухи, что работать в комитете он начал раньше, чем Лаврентий Берия — тогда чекисты именовались по другому и форму носили в обязательном порядке.

— Даже Прохор, — кивнул Попцов, и, помолчав, добавил, — впрочем, нет, причину он назвал — от ожидания.

— Ожидания чего? — еще раз удивился генерал, который, впрочем, уже и сам почти догадался.

— Этим людям сделали очень больно… Не знаю как именно, но сделали. И пообещали, что будет еще хуже, вот…

— Сердце не выдержало?

— Там написано, — деликатно напомнил начальнику подчиненный, ткнув пальцем в толстую папку, — что никаких физических изъянов в трупах не найдено. В сердечных мышцах в том числе.

— Понятно, — кивнул начальник, — мистика…

Олег Петрович едва не подавился — именно этим словом он и обозначил свое первое впечатление от нового дела. Теперь генерал деликатно вернул подчиненного к теме:

— Свидетели?

Полковник задумался, но все-таки решил назвать тех, кто до свидетелей не дотягивал.

— Есть две девчушки, две сестры четырнадцати и одиннадцати лет, их от этих зэков и спасли. Едва успели. Точнее успел.

— Кто?

Полковник открыл приготовленную папку и зачитал:

— Мужчина, на вид двадцати-двадцати двух лет. Светлые волосы, голубые глаза… очень голубые; крепкого, даже очень крепкого телосложения. Рост метр восемьдесят пять.

— Это девочки рассказали?

— Нет — девочки тоже описали его, но не так подробно. Еще они сказали, что он выставил их из старого разрушенного храма, где все и происходило, а сам остался с зэками на десять минут — не больше. Но никаких криков они не слышали. Впрочем, в храм их он больше не пустил. А трупы после их рассказа обнаружил местный участковый.

— И правильно сделал, — проворчал генерал, явно имея в виду не участкового, а голубоглазого незнакомца.

Он бросил фотографию в стопку, и взял другую. Теперь старый чекист не отшатнулся, но полковник понял, что потрясение он сейчас испытал не меньшее. И даже знал почему. Олег Петрович и сам застыл в благоговейном ужасе, когда взял в руки фотографию полустертой настенной фрески. С нее на Попцова остро и бесконечно печально смотрел лик какого-то святого. С уголков глаз мученика текли кровавые слезы.

— А это кто? — все-таки взял в себя в руки начальник.

— Еще один свидетель, — с грустной улыбкой ответил полковник, — этот святой «видел» все. Эксперты утверждают, что кровь в его глазах человеческая…

— И? — понял генерал недосказанность фразы.

— И что она из раны, нанесенной не меньше двухсот лет назад. А местные жители, между прочим, в один голос утверждают, что никакой крови на лике никогда не было…

Пауза затянулась; наконец генерал напомнил:

— Ну, что там другой свидетель?

— Женщина, что этого богатыря ковровского обшивала. Ирина Захарова, помощник лесничего местного лесокомбината. Видела фигуранта накануне событий. Сказала, что такого сложения не видела даже в учебнике по истории древней Греции. Он вышел из дома, обнаженный по пояс, и утверждал, что является братом подчиненного Захаровой, лесника Александра Суворова.

— Ух, ты! — восхитился генерал, — не родственник?

— По первоначальным данным, нет, хотя он к тому же еще и Васильевич. Нужно копнуть глубже?

— Не надо, — махнул рукой Сергей Николаевич, — давай дальше, что там про этого богатыря?

— Про то, что богатырь ковровский, это я по месту событий обозвал. Тот же Суворов утверждает, что этот Свет — инопланетянин, прибыл на Землю в поисках пропавшей жены и сына.

— Какой свет? — удивился генерал.

— Это имя его, Сергей Николаевич. Светослав. Но предпочитает, чтобы его называли Светом.

— Свет, — погонял на языке такое знакомое слово начальник, — нужно быть очень уверенным в себе человеком, чтобы нести такое имя людям.

Полковник удивленно глянул на начальника; он никак не ожидал в ходе обсуждения оперативного дела такой вот выспренней фразы. Тем не менее он кивнул и продолжил.

— Суворов, надо сказать, по этому пункту говорить не собирался. Раскололся только после того, как вкололи дозу.

Генерал чуть поморщился — «доза» была слишком суровым испытанием для организма; не все ее выдерживали. Однако о состоянии «пациента» спрашивать не стал.

— Еще какие-нибудь доказательства инопланетного происхождения этого Света есть?

Вопрос был задан внешне очень спокойно, но в этом спокойствии полковник различил такую чудовищную порцию сарказма, что не без удовольствия выпалил: «Есть!», — и выложил на стол монету.

— Золото? — генерал взял в руки желтый кругляш далеко не идеальной формы.

— Золото, — кивнул Олег Петрович, — этой монетой Свет расплатился с таксистом, который довез его до Москвы, до Курского вокзала.

— Бесплатно, получается, отвез.

— Да нет, — позволил себе улыбнуться полковник, — он еще по дороге назад ее цыганам толкнул — по совету того же Света, кстати.

— Сильны, — покачал головой начальник, — отыскать у цыган такое…

— А мы и не нашли, — не стал брать лишней славы на себя полковник, — цыгане ее сами в милицию принесли.

— Во как! — сильнее, чем прежде изумился генерал.

— Вот так, — подтвердил Попцов, — я сам чуть со стула не упал, когда услышал такое.

— И что же цыган подвигло на такой подвиг?

— Колдунья. Цыганская колдунья. Сказала, что на этой монете крови и страданий больше, чем во всем их таборе, и велела сдать ее властям, — полковник тут же, без напоминаний, доложил, — эксперты уже сделали заключение.

— И чем же они нас порадовали?

Было видно, что уставший генерал уже ничему не удивится. Однако его брови опять полезли вверх, когда подчиненный начал перечислять:

— Монарх, что на ней изображен, исторической науке неизвестен. Язык тоже — не удалось расшифровать ни одного слова.

— А золото? — задал вполне законный вопрос Сергей Николаевич.

Монету мог изготовить даже кузнец поопытней, а вот спектральный анализ пока никто не отменял.

— Месторождение, на котором добыли этот металл, нашим ученым неизвестно… А что касается времени, когда была изготовлена эта монета…

— Что с возрастом? — генерал чувствовал очередной подвох.

— Один ученый-чудак, которого коллеги называют гением, сравнимым с Эйнштейном, уверяет, что эту монету изготовят лет эдак через двести пятьдесят!

Теперь молчание длилось гораздо дольше.

— И где теперь нам этого Света искать? — спросил, наконец, генерал.

— Есть еще свидетель, — признался Попцов, — он сидит у нас, и тоже рассказывает сказки про инопланетян. Даже без «дозы» — умнее оказался, или опытней. Так вот — этот Угодин, Владимир Николаевич, сразу после событий трое суток отсидел в вытрезвителе.

— И что?

— В это же самое время он купил билет в Домодедовском аэропорту и улетел в Красноярск.

— Прямо вот так взял и без всякой брони купил? — брови генерала взметнулись еще выше.

— Прямо так и купил, — кивнул полковник, не погружая занятого начальника в кипу допросов, в том числе и очень многих из аэропорта, начиная с его начальника.

Генерал резко встал.

— Кажется, я начинаю верить в инопланетян. Вот что, Олег Петрович. Собирайся-ка ты в командировку, в Красноярск. Начальнику областного управления я позвоню сам…

…Костер едва тлел, создавая под вывороченным корнем огромного кедра почти домашний уют. Раньше — в родных краях — Свет действительно считал лес домом. После того, как мастер Ли покинул его, молодой охотник все чаще оставался на ночевку где-нибудь вот под таким же пнем. Правда, тогда один бок грел Волк. Охотник вздохнул, перевернув ляжку оленя, нанизанную на черенок, на противоположную сторону. Он не боялся, что соблазнительный запах привлечет сюда хищника. Тигров здесь не водилось, медведи уже залегли в долгую спячку. Ну а если какой и остался бродить шатуном, то опыта «борьбы» с медведями Свету было не занимать. Тем более, что зима только начинала вступать в свои права, и толстые мишки вполне могли продержаться какое-то время на подножном корме.

Самого Света вот уже два месяца кормила тайга. Он не страдал от отсутствия общения; наоборот — отдыхал от его избытка. Охотник чуть не вздрогнул, вспомнив бесконечную очередь за билетами в аэропорту. Очередь на удивление спокойно восприняла появление у кассы голубоглазого пассажира с чертежной коробкой и портфелем в руках. Впрочем, пассажиром он стал, только получив на руки билет до Красноярска. Денег едва хватило, и Свет, успешно преодолев со своим режущим, колющим и метающим оружием несколько постов охраны, погрузился с необычной ручной кладью в самолет и уже там немного утолил голод, подчистив все на своем маленьком подносе.

И опять Свет поразился — в самолете, в замкнутом пространстве, защищенный и от ветра, и от иных напастей слоем металла, он не ощущал никакого азарта, никакого желания петь, чувствуя вырастающие за плечами невидимые крылья. А ведь скорость аэроплана была несопоставимой с мотоциклетной. А еще охотник почему-то был недоволен, что все сейчас в руках пилотов, и он — Свет — если что случится…

Ничего не случилось, и скоро охотник на последние монеты покупал в магазине две пачки соли и несколько пачек спичек. Еще и на большой пакет сухарей хватило. В сибирскую столицу охотник так и не попал. Прямо из аэродрома он скользнул, никем не замеченный, в тайгу, и очень скоро убедился, что делать огромную дугу, чтобы обогнуть миллионный город, не придется. Потому что он встал спиной к длинной посадочной полосе, которую еще можно было разглядеть за густым подростом, и почувствовал, как далеко впереди земля действительно стонет и корчится, пытаясь вырваться их щупалец невидимого спрута. И на пути к этой арене великой и долгой драмы никаких городов не было. Были деревушки, а потом стойбища каких-то аборигенов, но их Свет старался обходить. Понимал, что и так оставил слишком много следов. В какой-то момент он почувствовал, что к нему протянулась и приклеилась так, что даже мечом не разрубишь, невидимая нить. Начало ее было далеко, очень далеко, но охотник понял, что теперь от нее вряд ли получится оторваться. На след охотника встал другой охотник. И за спиной этого, второго, не было меча. Зато была вся мощь государства.

— Ладно, — махнул рукой Свет, — лови. Дай только дело сделать, за которое Илья Иванович спросит. А там и встретимся.

В голосе охотника совсем не было угрозы, и он почувствовал, как эта нить стала теплой и мягкой. Во всяком случае, она совсем не помешала сытому охотнику крепко уснуть рядом с едва тлеющим костром…

Даже малейшее шевеление зверя в пределах прыжка самого крупного из тех, что водились в этой тайге, мгновенно разбудили бы охотника. Но этот древний абориген стоял за потухшим костром долго. Стоял неподвижно, и даже прикрыл глаза, чтобы — как понял Свет — не разбудить взглядом спящего человека. А еще он был на удивление прям и крепок для своего почтенного возраста. Старик не открыл сразу глаза, хотя явно догадался, что Свет проснулся. Может он дал возможность получше рассмотреть гостя, а точнее хозяина этих мест? Свет не разбирался в этнографических проблемах этих обширных пространств, где вполне могла затеряться вся Европа. Главным для него было то, что невысокий кряжистый абориген весьма неплохо говорил на русском языке.

Охотник поднялся медленно, несуетливо и машинально махнул ладонью в сторону костра, где еще было чему гореть. Черные головни вспыхнули разом, наполняя холодный воздух приятным теплом. А эвенк (это Свет узнал совсем скоро), судя по довольному кивку, даже не удивился.

— Здравствуй, посланец, — старик ловко отцепил от ног широкие лыжи, на которых стоял все это время, и присел на лапник.

— Здравствуй, отец, — склонил голову охотник, — меня зовут Свет, и меня никто сюда не посылал.

Он немного смешался; вспомнил древнего богатыря, который действительно послал его — сюда ли? Руки его тем временем ловко накрывали импровизированный стол. Старик тоже полез в свою котомку.

— Однако ты пришел. Чегарен меня зовут, — тут же представился он, — Чегарен Шанягирь, как и моего отца.

Он глянул на охотника, словно ожидал какой-то реакции, но тот только пожал плечами. Кусок оленины над огнем приятно зашкворчал и, поворачивая деревянный вертел, Свет еще раз проверил свою память — нет, это имя ему ничего не говорило.

— Отец мой когда-то был известен в этих краях, — с ноткой гордости сообщил старик, — он был одним из двух, кто своими глазами видел, как падали деревья в тайге, и огонь пожирал все вокруг. Был еще третий, но его ученые люди ни о чем не спрашивали, потому что он был лишком мал.

— И этот ребенок был…

— Да, — склонил голову старик, принимая из рук охотника шампур, — это был я, и мне тогда было шесть лет.

Он замолчал, впившись на удивление белыми зубами в кусок мяса. Даже глаза закатил в показном восхищении, показывая, насколько оценил кулинарные таланты охотника. Свет тоже не торопясь жевал сочное мясо, гадая пока — так принято у местных жителей, или только этот старик такой учтивый. О том, что Чегарену есть что сообщить охотнику, последний не сомневался. Однако до тех пор, пока в кружках не кончился крепкий, словно настоянный на коре остролиста, чай — им уже угощал эвенк — неторопливая беседа велась о делах, конечно важных, но к тому объекту, куда стремился Свет, никакого отношения не имевших. Об охоте, о погоде, о многочисленной родне старика, и о… О своей родне Свет говорит не стал. Он как раз плеснул в свою кружку из котелка, чтобы сполоснуть ее кипятком, когда эвенк очень шустро, несмотря на свои восемьдесят лет, метнулся за густую ель, где, оказывается, стояли длинные нарты с упакованным грузом. Он кивнул на длинный тюк охотнику, словно не желал сам прикасаться к нему. Свет отвязал узел кожаного ремня, предусмотрительно завязанный на бантик. Предмет, завернутый в выделанную кожу неизвестного Свету животного, больше всего напоминал высушенную ногу кузнечика. Если бы он — этот кузнечик — был ростом со взрослого человека. Свет в детстве насмотрелся на прыгающих насекомых достаточно, чтобы заметить, что эта нога сильно отличалась от природной… Была словно трансформированной — приспособленной больше к ходьбе, а не к прыжкам. Да и острого ряда щеточек, которыми, собственно, насекомые стрекочут, на ней не было. Почти незаметный ряд бугорков вряд ли могли когда-то издавать звуки. И еще — главное! — он был уверен, что сухая конечность принадлежала разумному существу. И связь ее с бывшим хозяином, несмотря на десятилетия и километры, что их разделяли, еще не разорвана. Тоненькая, невидимая ни глазу, ни самому чуткому человеческому прибору ниточка тянулась именно туда, куда уже два месяца пробирался Свет.

— Да, — кивнул старый эвенк, — я нашел ее там, на берегу болота, которое огонь не смог высушить. И больше ничего. Я там был много раз — однако, каждый год хожу. Может, меня эта нога к своему хозяину тащит? Но я ее с собой ни разу не брал. Как спрятал ее в тайге, так только сейчас и достал.

— Может именно благодаря этим визитам ты, дед, выглядишь так молодо, — подумал Свет, — вслух же он спросил, — почему же ты не отдал ее раньше — тем же ученым?

— Отец не велел, — ответил Чегарен, — а три ночи назад он приснился мне, и велел встретить тебя. Ты пришел раньше… Однако быстро ходишь. С этим пойдешь быстрее, — он кивнул на нарты, к которым был приторочен еще один тюк; две широкие и длинные — на полметра длиннее, чем у него самого, лыжи.

— Восемьдесят лет ждал, — усмехнулся Свет, — теперь можно и не спешить.

— Нет! — возразил эвенк, с шумом втянув в свой приплюснутый нос воздух, — беду чую. Никогда сюда огонь не доходил. Нынче дойдет.

Свет повернулся в ту сторону, куда махнул рукой старик и замер. Действительно — где-то очень далеко уже зародился лесной пожар, который там некому было затушить. Гектары тайги, которые могут сгореть безвозвратно, кажется, никого не волновали. Здесь, где ни дорог, ни железнодорожной магистрали не было, лес умирал естественной смертью от разных причин — возраста, болезней, или огня, а потом вырастал сам. И так было испокон веков. Но тот пожар, который должен был пригнать сюда ураганный ветер, в этих местах еще не видели.

— Наши уже ушли отсюда, — кивнул эвенк, — тебе тоже надо спешить.

Он ткнул пальцем в сухую конечность, которую Свет до сих пор держал в руке.

— Что с этим делать будешь, парень? Может, сожжем?

Было видно, что он тяготился ролью хранителя зловещего артефакта, и если бы не воля отца, давно бы сам предал его огню.

— Сожжем, — согласился Свет, — но не сейчас. С его помощью я найду его хозяина. Найду и спрошу, что ему надо в твоем мире.

— Найди, — кивнул старик, — а я ухожу, за своими.

— Я тоже тут не задержусь, — усмехнулся Свет, ловко упаковывая сухую конечность, — думаю, что уже сегодня найду ее хозяина.

Старый эвенк неодобрительно покачал головой, глядя, как охотник увязывает этот сверток рядом с лыжами. Но снега в тайге было всего по щиколотку, и Свет, совсем не собиравшийся отказываться от подарка, решил — пусть пока он поносит лыжи; на поводу.

Чегарен все-таки дождался, пока Свет не соберется, и проводил его долгим неотрывным взглядом. Теперь его взгляд выражал одобрение и, пожалуй, даже, восхищение. Потому что никто из его молодых соплеменников не смог бы так быстро скрыться за поворотом звериной тропы. Даже на лыжах. Что совсем уже удивительно — старый эвенк, десятки лет гордившийся умением бесшумно скрадывать зверя, теперь увидел, как это гораздо лучше делает чужак. Даже нарты у него не скрипнули по мягкому снегу, словно он — Свет — знал какое-то слово.

— А может, и знает, однако, — эвенк покачал головой, и быстро, хоть и не так, как чужак, заскользил меж деревьев подальше от опасности.

Болото Свет отыскал быстро. Оно сейчас подмерзло, стало проходимым вдоль и поперек. Взгляду тоже не было здесь за что зацепиться. За спиной охотника остались бесчисленные трухлявые стволы, поваленные десятки лет назад неизвестной пока силой. Они лежали ровными рядами, и охотнику не составляло труда скользить вдоль них бесшумной тенью. Невысокий лесок, едва пробившийся здесь из раненой земли, мешал передвижению еще меньше. До центра катастрофы — до того места, откуда сила брызнула во все стороны, валя вековые гиганты, словно спички — Свет не дошел. Он уже видел черные мертвые стволы впереди — их не смогли повалить ни ветра, ни годы. Не дошел, потому что, только ступив в это замерзшее болото, ощутил — он словно опять оказался в рубке космического корабля. Вокруг опять бушевал океан информации. Здесь тот толстый жгут, от которого Свет сумел когда-то оторваться, и зарождался. Но источника его охотник не видел. И не чувствовал, как ни пытался заставить работать силы, послушные раньше ему.

И тогда Свет одним нетерпеливым движением содрал шкуру с сушеной ноги. Рядом раздался вопль, полный муки. А охотник завел хитиновую конечность над собой в могучем замахе, собираясь обрушить ее на нарты — ничего другого, кроме присыпанной снежком жижи, в которую он проваливался совсем неглубоко, смочив только подошвы сапог, не было. Вопль повторился, и перед охотником открылся черный провал, за которым был зал, напомнивший ему рубку «Белки».

— Нет, — понял он, шагнув в темноту и ощутив спиной, как затянулась дымкой невидимая дверь, — в «Белке» было посложнее.

В невысокой пещере здесь не было множества приборов, которые заставляли бегать глаза по панели в рубке космолета. Здесь был всего один прибор, но живой! Тот самый гигантский кузнечик, ногу которого он по-прежнему держал в левой руке. А в правой руке — непонятно как — уже тянулся острием в гигантское насекомое меч Владимежа. Инопланетянина — этот уж точно не был рожден на Земле — опутывали жгуты непонятной природы. Самый толстый тянулся из его затылка прямо вверх. Этот жгут был еще и темнее других, насыщенней; он мелко вибрировал, словно с трудом вмещал в себя что-то.

— Информацию, — понял Свет, — ту самую, что мелкими ручейками впитывает в себя этот организм, который, быть может, уже нельзя назвать живым.

— Да, — открыл гигантские глаза кузнечик, — во мне она трансформируется, спрессовывается так, что внутрь этого луча невозможно просунуть даже один лишний электрон, и летит, используя энергию сталенита…

Кузнечик, так и не раскрывший рта (жвал!), но успевший обрушить на Света вал информации, замолчал.

— Ага, — подумал с усмешкой Свет, понимая, что его мысли легко читает сидящее напротив него существо, — чуть не проговорился. И куда же мы шлем столько информации? Кому она нужна?

Меч охотника угрожающе шевельнулся, словно Свет намеревался перерезать центральный столб, и кузнечик, дернувшийся вслед этому движению, мысленно завопил:

— Нет! Не делай этого! Ты же не хочешь, чтобы здесь повторилось то, что произошло семьдесят четыре круга назад?!

— И что же тогда произошло? — с угрозой в голосе спросил охотник, подводя лезвие еще ближе к серому пульсирующему жгуту.

— Это был мой корабль, — нехотя признался иномирец.

— Катастрофа?

Одноногий кузнечик на сидении, мало напоминающее трон, выпрямился, выражая всем телом возмущение:

— Нет! Так было задумано. Выбрал безлюдное место, и высвободил энергию, которая послала меня на краткий миг вперед — теперь я опережаю все вокруг на доли самого малого круга.

— Ага, — как-то сразу сообразил охотник, — и поэтому тебя уже семьдесят четыре года никто не может найти. Ходят прямо по тому месту, где ты только что был, и не видят ничего — ни люди, ни их приборы.

— Так, — с трудом склонил голову кузнечик; его глаза не отрывались от ноги, которую он потерял — скорее всего при том самом взрыве.

— Сорок мегатонн, — вспомнил Свет цифру из компа Мыльникова, — однако крепкий же у тебя организм, незнакомец.

— Меня зовут Информатор, — тут же представился иномирец.

— Просто Информатор?

— Когда-то был номер, — нехотя признался в голове Света новый знакомый, — пятизначный. Но после того, как мне поручили эту великую миссию, я стал просто Информатором. Других на Земле нет.

— Понятно, — кивнул Свет, чуть-чуть отводя лезвие от информационного жгута, — и как же ты вернешься домой?

— Никак, — все с той же гордостью, без всякого намека на печаль, сообщил кузнечик, — и никогда. Я буду тут вечно…

— Это мы еще посмотрим, — пробормотал охотник, и задел волшебной сталью один из жгутиков — самый тонкий.

Одноногое тело в кресле, опутанное жгутами, словно муха паутиной, заметно вздрогнуло. А Свет непонятно как, но ощутил, что в прошлом — всего доли секунды назад — Земля испустило облегченный вдох, словно лишаясь одной из тех пиявок, которые бесконечно долго сосали ее кровь. Меч продолжил свою работу. Кузнечик уже не вздрагивал; он сжался в своем кресле, закрыв глаза. А жгут, который тянулся от его головы в немыслимую даль, налился тревожным красным цветом.

Охотник представил себе, что это действительно пиявки, извиваясь в предсмертных конвульсиях, отдают последние капли крови далеким хозяевам. Он занес меч в замахе, собираясь обрушить его на толстый жгут, ставший уже кроваво-красным, но в последний момент удержал руку, потому что наткнулся на взгляд иномирца. На торжествующий взгляд существа, готового в свое последнее в жизни путешествие захватить врага. Он понял, что не остановись он сейчас, и окружающее это болото пространство ждет катаклизм — может не менее ужасный, чем тот, что повалил когда-то деревья на десятки верст вокруг.

И тогда в грудь Информатора полетела его собственная нога, высушенная за десятилетия до каменного состояния. Кузнечик судорожно прижал конечность к острой сегментной груди, которую теперь не закрывала сеть тонких информационных потоков, и уже не видел, как подскочивший со стороны спинки Свет могучим рывком послал его вместе с несуразным сидением вверх, навстречу недостижимой родине. Сам же охотник встал на это место, широко расставив руки, словно хотел обнять землю, которая отчаянно вскрикнула. Жизнь на десятки километров вокруг замерла в ужасе, еще не понимая, что сейчас та самая сила, что в далеком одна тысяча девятьсот восьмом году обрушила на окрестности десятки мегатонн энергии, сейчас начнет вбирать такую же прорву жизненной силы обратно. Уже через доли секунды — те самые доли, что отделяли охотника от его настоящего — температура вокруг него должна была мгновенно скакнуть до абсолютного нуля. И эта волна холода, не менее смертельная, чем бушующее пламя — быстрее звука, быстрее треска, с которым будут переламываться от жуткого мороза толстые древесные стволы — помчится навстречу подступающему уже пожару. Помчится, убивая все живое на своем пути.

Реактор, обратный ядерному, не начал свою работу. Потому что в него щедро полилась, гася морозную энергию, сила, которой когда-то поделились со Светом звезды. А он еще и послал этой же энергией мысленный пинок беззвучно вопящему кузнечику. То место, которое в душе Света занимала звездная энергия, еще быстрее стала заполнять информация, которую жгут, увеличившийся в диаметре в разы, безвозвратно выкачивал из каких-то хранилищ. И то была информация, собранная не только одноногим информатором. Нет — сейчас где-то опустошались ячейки памяти, собираемые цивилизацией инсектов многие тысячи лет.

Свет даже не пытался осмыслить ее, реагируя только на знакомые имена или события. Вот промелькнуло, попытавшись затеряться где-то в голове охотника, первое из них…