Свет далекой звезды. Книга вторая

Василий Иванович Лягоскин

Это вторая книга исправленной и дополненной истории о могучем воине и умелом охотнике Свете. Рожденный в глухой деревушке, затерянной в дремучих лесах безымянной планеты, он волею судьбы становится спасителем родной земли и иных миров. Среди них – Земля конца двадцатого века…

Глава 37. Богатырь земли русской

Свет прекрасно выспался на новом месте. Рассадин, выгрузив старинную кровать и матрас с одеялом к ней, тут же повернул Яну — лошадку, запряженную в телегу — обратно.

— Оставайся, — предложил было ему проспавшийся за время их отсутствия Сашка, — поздно уже, еще и под дождь попадешь.

— Ага, — рассмеялся Рассадин, которого прогулка по лесу протрезвила еще лучше, — теперь меня хочешь на пол положить? Нет уж, я домой. Завтра с утра приеду. Хоть картошки с луком да чесночком вам в погребе насобираю. А тебе (подмигнул он охотнику) на новом месте пусть невеста приснится.

И Свету действительно приснилась Весна — в первом же сне. Без сына, но зато с Волком. Она стояла в каком-то парке — неожиданно повзрослевшая, утопив руку в густой шерсти пса — и пристально смотрела на своего суженого. Словно предупреждала его о чем-то, или… просила прощения? Очень уж вид был виноватый у молодой женщины.

— Это я перед тобой виноват, — тут же проснулся Свет, — виноват, что не смог защитить тебя.

Он нащупал на голой груди медальон Весны и раскрыл его — пряди золотистых волос там не было. Стул с одеждой стоял рядом с кроватью. В полной темноте — за открытым окном не было видно даже намека на луну — он нащупал славинский камзол, в котором предстал перед Сашкой этим утром, а в его кармане аккуратно сложенный платок. Он и в темноте смог убедиться — в платке были только длинные волосы из гривы Орлика. Жесткая шерсть Волка исчезла безвозвратно, как и прядь волос Весны. Охотника едва не сбросило на деревянный пол неистовое желание — пусть эти два события будут связаны между собой; пусть сейчас, в это мгновение, Волк будет рядом с Весной.

В невообразимой дали от Земли в это мгновение — если только можно было сравнивать секунды и минуты двух миров, отстоящих друг от друга еще больше, чем два мира Света, старый и новый — в старом замке поднял голову огромный пес. Свет сейчас с трудом узнал бы Волка в этом поседевшем ветеране. Увы — два мира разделяли не только расстояние, но и время. Взгляд старого пса был вполне осмысленным. Какие мысли, какие воспоминания богатой на события жизни шевелились сейчас в крупной голове? Может, последние слова хозяина, которые до сих пор жили в собачьем сердце: «Дождись меня, Волк!».

Практически посредине этого безумно длинного отрезка космоса кружилась вокруг своего солнца родная планета Света. Старой Зохре не спалось. Она вышла на крыльцо и подняла голову. Да, в чудесной долине царило лето, но на небосклоне висели по-зимнему яркие и огромные звезды. Она прищурилась, выбрав по наитию одну, не самую яркую.

— Где-то там сейчас Свет, — с теплой улыбкой подумала она; она повернулась к другой стороне низкого неба и выбрала еще одно далекое светило, — а там защитник, которого он нам оставил…

Она подумала о сладко спящей в комнате девочке и горестно покачала головой — вспомнила, как горько рыдала Замира, когда огромный пес, лежащий на траве, вдруг медленно истаял и пропал… навсегда.

— Ну, ничего, — опять повернулась к первой звезде провидица, — скоро у нас опять будет надежный защитник. А тебе спокойной ночи, Свет.

Именно в этот момент Нажудин, несмотря на глубокую ночь, протискивался в тайное ущелье, отрываясь от преследователей. Сделать это днем, под случайным взглядом неведомо откуда взявшихся мурганских воинов он не решился…

Охотник, быть может даже благодаря пожеланию провидицы, опять заснул. Его разбудил скрип колес, о потом и веселый голос Рассадина.

— Вставайте, лежебоки, — заорал он, разбудив только Сашку.

Свет уже стоял в проеме двери, обнаженный по пояс. В руке он держал меч. Володька замолчал, отвесив челюсть. Он — точно помнил — когда-то учился в школе. Вот тогда, в учебнике по истории древнего мира, он видел столь совершенные фигуры.

— Оказывается, — подумал он, — любоваться можно не только голыми тетками.

А Свет уже исчез в лесу, так же бесшумно, как он делал все. Стремительная пробежка опять напомнила ему о родном доме и о Волке — вот так же он бегал на берегу Русинки наперегонки с подрастающим псом. Он выскочил на поляну, и дикий поросенок — может тот же, вчерашний — не успел среагировать. Охотник подхватил его на руки и лес заполнил пронзительный визг. Охотник пощекотал несчастное животное, добавив децибел его крику, и отпустил на свободу. Впереди показался тот самый ручей, где он вчера устроил заготовки красной глины.

Здесь охотник затормозил. Тело еще не разогрелось, но Свет с наслаждением окатил себя холодной водой. Показалось ему, или нет, но морозные иголки, тысячами впившиеся в кожу, впрыснули в него не только свежесть осеннего утра, но и малую толику магической энергии, которую не нужно было возвращать.

— Живая и мертвая вода, — вспомнил он еще одну русскую сказку.

Эта вода было живой. Может, она проходила через какую-то рудную жилу, а может, действительно чудесные свойства ей дарила земля.

— Древняя земля, — подумал Свет, — здесь за тысячи лет отдали за нее жизни столько героев и простых людей. Кстати, где-то в этих краях родился и жил тот самый Илья Муромец.

Охотник даже обрадовался — ведь с самого утра он пытался наметить план собственных действий. Что делать, и куда идти в первую очередь? Вот первый пункт назначения и появился — Муром.

Высушить покрасневшую кожу Свет решил проверенным способом — на бегу. Рядом с речкой вилась утоптанная тропка. Вот по ней он и понесся, едва сдержав радостный клич. Пока кроме Сашки да Угодина он никого здесь не видел, но знал — и по записям в компе Мыльникова, и по вчерашним разговорам за поздним ужином, что места здесь оживленные. Речка скоро исчезла, ушла под землю, а тропинка вывела его на высокий берег полноводной реки. Он оценил ее ширину — не меньше сотни метров, и вспомнил название — все из той же вечерней беседы — Клязьма.

Внизу, у берега, было многолюдно. По крайней мере, для него полтора десятка человек были уже толпой. Стояли две машины — одна большая, с высокими бортами за длинной кабиной; вторая — поменьше; марку ее Свет, естественно, знать не мог.

— Хорошо хоть что такое машина знаю, — улыбнулся охотник, не выходя из-за толстой осины, что скрыла его от людей внизу, — а если бы сразу из своего леса сюда попал… Бежал бы сейчас без оглядки.

Бежал бы он потому, что автомобили одновременно завелись и заревели, исторгая клубы сизого дыма. А люди уже расселись — даже в кузов заскочили несколько мужиков, погрузив какие-то емкости. Скоро на берегу остались только клубы дыма, осевшая на изъезженном пятачке пыль да тот объект, ради которого, собственно и приезжали сюда люди. К трубе диаметром не меньше сорока сантиметров вела выложенная камнем-дикарем тропка. А из самой трубы бил тугой фонтан кристально чистой воды, которой Свет обрадовался как хорошей знакомой. Это была та самая речушка, которая спряталась от него под землю. И вот тут уже фонтанировала не только вода, но и чистая энергия, которую охотник принялся черпать полными ладонями.

Он видел ее особым взглядом; чувствовал каждой клеточкой своего тела. Подобные чувства — пусть неосознанно — наверное, испытывали и другие люди, иначе зачем бы они приезжали сюда за водой? А рядом — прямо за толстыми стенками трубы — текла другая вода. Охотник зачерпнул и эту — речную — ладонью, и тут же выплеснул. Даже не попытался понюхать, а тем более попробовать на вкус. Эта вода еще не была мертвой, но все шло к тому. В ней было столько примесей, смертельных для всего живого, что Свет, машинально оттерев руку о штаны, искренне пожалел и рыбу, которая в этой реке еще водилась, и бобра, который уже подплывал к противоположному берегу.

Назад охотник возвращался другой дорогой. Он намеренно шумел, походя к кордону. Мужики были на улице, у скромно накрытого стола под навесом из того же горбыля. Свет подсел к Сашке и Владимиру, которые не начинали без него завтракать. На тарелках перед каждым лежала горка чего-то красного, непонятного. Впрочем, поковырявшись немного в этом блюде вилкой, охотник разглядел, как на него уставился рыбий глаз.

— Это можно есть? — содрогнулся он.

— Ешь, — поощрительно хохотнул Володя, — рыбные консервы — килька в томатном соусе. Даже еще не просроченная.

И он показал Свету банку, вскрытую каким-то особенным способом. По крайней мере, порезаться об острые края крышки можно было запросто. А потом Угодин бросил банку в ведро, стоящее рядом со столом и выполняющего роль мусорного, и охотник удивился такой расточительности — кусок неизвестного металла Сашка явно выкинет в яму в дальнем углу усадьбы.

На вкус килька оказалась… В общем, назад не попросилась. А вот молоко, которое привез с собой Рассадин, было просто великолепным.

— Не хуже, чем у тетушки Зохры, — оценил его охотник.

— Домашнее, — похвалился Угодин, — специально в деревню на лошади ездил, к утренней дойке. В магазине такого не купишь.

Свет допил молоко, поблагодарил за завтрак и уставился на лесников вопросительным взглядом. Он прекрасно понимал, о чем они говорили до того, как замолчали при его появлении. Точнее о ком — о нем.

Догадка оказалась верной, потому что Угодин сразу же спросил:

— И что ты собираешься делать?

Свет пожал могучими плечами:

— Для начала съездить в Муром

Владимир не выказал никакого удивления, но критично оглядел сидевшего напротив охотника.

— Не доедешь.

— Почему? — немного удивился Свет, — он же где-то здесь рядом.

— Рядом, — согласно кивнули сразу оба лесника, но ответил все таки Угодин, — до него даже вон на Сашкиной тарахтелке доехать можно — только бензин надо достать. А не доедешь, потому что первый же постовой с мотоцикла ссадит и в капэзэ отправит, в такой одежде. До выяснения личности. А личности пока я тут не вижу.

— Как не видишь? — почти растерялся Свет, принявшись оглядывать парадную одежду славинского князя, в которой он и появился в этом мире.

— Личность, — наставительно поднял палец Угодин, — это тот, у которого есть соответствующее удостоверение. А у тебя нет никакого.

— И что, — успокоился охотник, не обнаружив в своем костюме ни малейшего изъяна, — эти самые удостоверения у каждого проверяют?

— Нет, — успокоил его было Володя, но тут же добавил, — но у тебя точно проверят.

А Свет и сам уже понял, что рядом с новыми друзьями, а тем более в городе, да хоть в маленькой деревушке будет выглядеть чужаком — даже если бы не выделялся габаритами. Его мощная фигура и создавала сейчас затруднения — на ней костюмы Сашки и Володьки, пожертвуй они их сейчас, вызвали бы еще большее подозрение.

— Значит, надо покупать, — вздохнул Угодин (рядом так же тяжко засопел Суворов), — а аванс дадут только послезавтра.

Свет подивился такой жертвенности новых знакомых; еще больше — тому, что они приняли его заботы как собственные, даже не подумав обратиться к властям. Потому он и не сомневался, исчезая ненадолго в комнате, которую ему выделил хозяин кордона, и появляясь со своим дорожным мешком в руках.

— Не надо ждать никакого аванса, — улыбнулся он широко, запуская руку в мешок, — деньги есть.

На стол посыпались золотые монеты, которые тут же попытались разбежаться по нестроганным доскам. Одной это удалось, и Угодин тут же нырнул под стол, вернувшись с золотым кругляшом в ладони.

— Это что, золото? — спросил он хриплым голосом, и охотник задержался рукой в мешке.

Вторая ладонь должна была высыпать на стол драгоценные камни.

— Богато живете, — немного успокоился Владимир, оглянувшись по сторонам, — и много их у тебя?

Он повертел монету перед собственными глазами, и Свет — к большому облегчению — не распознал в этом вопросе ни нотки алчности. А пожилой лесник вдруг растерялся:

— На это, — его ладонь не смогла закрыть кучку золотых монет на столе, — можно скупить всю одежду в магазинах Коврова.

— Ага, — добавил с сарказмом его молодой коллега, — и сесть на нары лет на десять.

Он выглядел сейчас намного спокойней старшего товарища; очень быстро выяснилось, почему. Оказывается уехавшим в Москву дядей Толей и его сыном родня Александра Суворова не заканчивалась. В том же Коврове — районном центре — жила старшая дочь дядьки, Лариса. И она, словно нарочно — Свет много мог бы рассказать о еще более удивительных совпадениях — работала медсестрой в зубоврачебной поликлинике.

Охотник не сразу понял связь между зубами и золотом, но повеселевший Володька, подмигнув ему, сказал, что этого Свету знать совсем не обязательно, и вытянул из кучки еще одну монету.

— Хватит, — решил он, — а это убери (это он про остальные монеты). Поедем сначала ко мне.

— Зачем? — попытался слабо воспротивиться Сашка, — это же какой крюк? А здесь вон — до станции полчаса ходу.

— У тебя же даже молотка нет, — разозлился Угодин на парня, — или ты прямо вот так золотишко понесешь? Может еще и легенду сочинишь, как у тебя прадед в несуществующее государство путешествовал.

Он покрутил перед носом Суворова монетой с профилем одного из древних рагистанских шахиншахов, и тот признал правоту друга — слова несуществующего на Земле языка могли поднять слишком большую волну, даже в среде скрытных дантистов. Лесники скрылись за деревьями, предоставив Свету право убрать со стола. А заодно — поставил себе еще одну задачу Свет — приготовить обед.

Охотнику пришлось самому — методом проб и ошибок — учиться, как работает газовая плита; по какой стороне коробка нужно чиркать спичкой (здесь фокус с огнем из пальца не работал), и еще многому другому, чего в памяти компа, который должен будет появиться только через два века, не было. Про два века Свет тут же постарался забыть — нечего забивать голову несуществующей пока проблемой — а результатом своих изысканий остался доволен. И дом не спалил, и суп приготовил — пальчики оближешь. И даже гостей встретил — проводил.

Примерно через полчаса после исчезновения двух корефанов за забором требовательно загудела машина. Свет понял, что это вызывают хозяина, и таиться не стал. Он вышел за ворота, предварительно сняв с себя и славинский костюм, и рубаху, богато вышитую невиданными здесь узорами. Машина негромко тарахтела, а рядом с ней стояла девушка… Нет, молодая женщина. Стояла, и смотрела на охотника, открыв рот. Сначала ее взгляд мазнул по медальону Весны (тоже, кстати, золотому), а потом медленно заскользил по его могучей груди, по плечам, по бицепсам, которые невольно напряглись под этими восхищенными глазами.

Свет кашлянул, и женщина в зеленой форменной одежде с четырьмя звездочками в петлицах (знать бы еще, что они означают), перевела взгляд на его лицо. А тут удержалась, не утонула в его бездонных голубых глазах, задав немного громче, чем следовало, вопрос:

— А где Сашка?

— Здравствуйте, — ответил ей баритоном диктора центрального телевидения Свет, — а брата нет. Он по обходу ушел.

— Брата? — взметнулись вверх брови незнакомки, — он ни о каких братьях не говорил.

Охотник о степени близости Сашки с этой женщиной мог только догадываться, поэтому пожал плечами — мол, у него и спросишь, почему скрывал такого брата. Глаза незнакомки опять метнулись к этим плечам, но ниже не опустились; она все-таки выдавила из себя:

— Скажете, что приезжала Захарова, помощник лесничего. Пусть завтра в контору не приезжает, денег не будет.

— Хорошо, передам, — дернул грудными мускулами Свет, и начальница Сашки медленно пошла к машине — спиной вперед.

— Может, она боится, что я на нее сейчас наброшусь? — с веселой улыбкой проводил ее взглядом охотник, и, уже вслух — когда женщина готова была захлопнуть дверцу автомобиля, — до свидания!

Захарова кивнула за лобовым стеклом, и машина круто развернулась, заставив охотника отскочить к воротам. Видимо, водитель, так и не соизволивший выйти из автомобиля, получил какой-то совершенно немыслимый приказ.

Ни Сашка, ни Угодин вести о задержке аванса не огорчились. Судя по огромным сумкам, которые они опустили на тот самый стол, съездили они не зря.

— Если ты думаешь, что сейчас будем обмывать твои обновки, то зря надеешься, — Володька шевельнул сумкой, и в ней звякнуло что-то явно приятное его уху — вон как расплылся в улыбке, — и обновки пока не получишь. Только после бани!

— Бани? — огляделся охотник — никакой бани он здесь не видел.

— Да не здесь, — правильно понял его замешательство хозяин кордона, — мы в городе Николаича встретили, договорились с ним. Так что он сейчас в усадьбе лесничества баньку топит, а мы ближе к вечеру туда и подвалим. Там знаешь, какая баня, такой даже в Москве нет!

Свет не стал интересоваться, ни кто такой Николаич, ни чем знаменита эта баня — решил, что все оценит на месте. И оценил! Баня действительно была замечательной, и охотник сразу понял, почему. Потому что в прудик у баньки стекал ручеек из бьющего на горке в соседнем леску родника. И этой живой водой и поддавали они в жерло, где потрескивали раскаленные камни.

— Не боись, — завел его в парилку бородатый Николаич, который оказался мастером леса, еще одним начальником Сашки, — камушки не треснут, не выстрелят. Потому что сам их по берегу Клязьмы искал — один к одному.

На камни из ковшика плеснулась порция живой воды, щедро разбавленная «Жигулевским» пивом. Свет охнул — этот восторг душа сама выплеснула наружу; в таком виде она пиво приняла очень даже благосклонно. А в просторной комнате отдыха, в которой был даже камин (не хуже, чем в Москве!), лесники уже накрыли на стол и разложили на скамье обновки. Они явно отметили, как смотрел на свою тарелку с консервами гость, и потому сейчас решили превзойти самого себя. Для российской глубинки одна тысяча девятьсот восемьдесят второго года — оценил их старания Свет — стол был просто шикарным. Была даже икра — и красная, и черная (уже на бутербродах). А то, что за копченой колбасой нескольких видов надо было ехать в Москву, он даже не догадывался. Ему об этом потом, в парилке, сказал пораженный Николаич. Пил он, пожалуй, даже больше, чем Угодин, но успел похвалить Суворова.

— Видать сильно тебя братец любит, — поддал он еще парку, — пожалуй, что полгода на такой стол копил. Да и как он за полдня в Коврове успел такие деликатесы отхватить, я даже не представляю? А ты как, в армию его приехал проводить? Или тут остаться надумал?

Он, очевидно, тоже оценил стати охотника — не с той стороны, конечно, что Захарова. Потом он, впрочем — так же доверчиво (т.с.с… — тихо, только как своему!) — посоветовал Свету уезжать отсюда как можно быстрее, в город, а сюда приезжать только на отдых… ну хотя бы на охоту.

— Сходим с тобой, Святослав, на зайчика. Я тебе покажу, как заячьи петли читать, да из ружья дам стрельнуть. Хочешь?

И Свет согласился, широко улыбнувшись. Глухариное мясо из супчика, которое еще раньше украсило собой стол, выдали за импортный деликатес, и мастер леса, попробовав его, только покачал головой: «Живут же люди!». Охотник грустно улыбнулся. Он сейчас вспомнил те столы, что накрывали в рыбацкой деревушке, или его родном селе — новые хозяева. А столики в гареме Гумирхана?! Он еще раз вздохнул, и предался чревоугодию, теперь уже по земному…

— А поворотись-ка, сынку.., — чуть слышно процитировал Гоголя Свет, и Угодин наморщил лоб — где-то он уже эти слова слышал.

Володька с Сашкой сейчас, после уже ставшей традицией утренней пробежки охотника к живительной трубе, разглядывали его в новом наряде.

— Так себе костюмчик, — поскромничал Володя, который и выбрал на свой глаз и вкус изделие ковровской швейной фабрики. Вернее, изделий было два, и ни одно из них Свету не подошло. Первое было как раз в плечах, но все остальное терялось в этом костюме пятьдесят восьмого размера. Пятьдесят четвертый на плечи не налез. А Сашка смущенно потупился:

— Придется к Иринке ехать, к Захаровой — у ней от бабушки швейная машинка сохранилась, «Зингер».

Володька дружески пихнул корефана в бок: «А не боишься?». Что-то он такое об Ирине и Сашке знал. А тот только рукой махнул:

— Для брата не жалко.

Однако Свет категорически отказался возвращаться в лесничество. Не испугался, конечно, Сашкиной начальницы. Просто душа требовала немедленных действий, и он в результате натянул на себя спортивный костюм, а потом куртку из непонятного материала (но явно не кожа) таких невероятных размеров, что можно было славинский костюм не снимать — все равно под ней ничего не было видно. А потом водрузил на голову шлем. И лесники едва не упали на траву от смеха.

— Вы чего? — обиделся больше за доспех Свет, — сами же сказали, что без шлема на мотоцикле нельзя.

— Вот без этого, — подал ему круглый пластиковый колпак красного цвета Сашка, утирая слезы, выступившие от хохота, — этот будет понадежней твоей железяки.

— Понадежней? — Свет, не напрягаясь внешне, сжал шлем между ладонями, и тот громко треснул.

На землю посыпались обломки пластика и подкладка черного цвета. Корефаны растерянно переглянулись — запасного шлема у Сашки не было. Свет улыбнулся — на то, чтобы шлем Владимежа внешне стал выглядеть как мотоциклетный, магических сил у него хватило…

Суворов с гордостью выкатил из сарая старенькую «Яву». Еще более старый служебный «Восход» завести не смог бы уже никто; он стоял в том же сарае лишь для того, чтобы получать в лесничестве бензин. Мотоцикл из братской Чехословакии затарахтел мотором, и инопланетянина пригласили на заднее сидение. Свет никакого волнения не испытывал. Не то, что доверял мастерству названного брата безоговорочно. Просто он предвидел, что вот таких случаев — впервые сделать, или попробовать что-то, будет ох как много.

Он летал на космическом корабле, перемещался между континентами, но езда на мотоцикле… Она была сродни скачке на горячем коне. Свет вспомнил своего Орлика, и слился сознанием с мотоциклистом; сейчас эти два человека, выскочившие на достаточно гладкую дорогу, что пролегала вдоль правого берега Клязьмы, вместе нажимали и нажимали на рукоятку газа, пока «Ява», словно живая, не запросила пощады: «Быстрее не могу!». Рука Сашки тут же ослабла, сбивая скорость до допустимых девяноста километров в час, и мотоцикл загудел ровно, не мешая Свету разглядывать новый мир, новые деревни и людей, их населяющих. Впрочем, здесь людей по случаю рабочего дня было немного — разве что на автобусных остановках толпился народ, в основном пожилого возраста. А мотоцикл обгонял одну за другой тракторные телеги полные какой-то зеленой массы.

— На силос везут, — чуть обернулся назад Сашка, а потом кивнул вперед, где на огромном поле, уже скошенном, паслись коровы, — для них, на зиму.

Охотник присвистнул про себя — столько скота вряд ли набралось бы во всем государстве славинов. Он проводил глазами стадо; потом — с удивлением — дорожный знак, который подсказал, что они въехали в очередную деревню Барское Татарово.

— Вроде бы никаких бар тут давно нет, — вспомнил он историю России двадцатого века, — и коровки, что мы видели, называются колхозными… Пока.

А Сашка опять обернулся к нему:

— Это уже соседний район, Вязниковский. Скоро на трассу выйдем.

На трассу «вышли» очень скоро. «Ява» влилась в поток попутного транспорта, который, как уже знал охотник, мчался из Москвы в город Горький. Навстречу с ревом проносились грузовики, мелькали почти беззвучно (благодаря шлему) легковые автомобили. Свет уже перестал удивляться многолюдству; даже начал немного тяготиться им. А может, это его просто потянуло в родной мир, пусть жестокий, не такой комфортный, как здесь, но… свой! Но следить за окружающим миром не перестал. Он уже предвидел, что дорога домой, а до того — за любимой женщиной и сыном — будет очень долгой.

По трассе «Ява», совсем немного (по ощущениям охотника) нарушавшая скоростной режим, мчалась больше часа; потом Сашка повернул направо, на дорогу не такую широкую, и заметно разбитую. Тут скорость упала до шестидесяти, а потом «мотогонщик» и вовсе свернул в лес, на едва заметную тропу. Здесь путники пообедали, «чем бог послал». Охотник на слова землянина лишь хмыкнул; вспомнил работорговца Харама, на золото которого они и продолжали шиковать. Потом по очереди сходили за кустики — хотя в этой глуши ничего их железному коню не угрожало.

— Здесь людей почти не встретишь, — пояснил Сашка, — дальше вообще муромский заказник начинается; там только егеря да лесники ходят.

Свет его слова оценил, когда лес стал гуще, мрачнее; он с каждым километром все ближе смыкался вокруг дороги. Вот тут можно было поверить, что земля, а значит и лес на ней когда-то родил могучего богатыря.

Сам Муром Свету ничем примечательным не запомнился — город как город (много он их в этом мире видел?). Церквей, да зданий старинных, было конечно много. Но охотнику пока облик древнего города было сравнивать не с чем. Даже в Коврове, рядом с которым он прожил уже два дня, Свет так и не побывал. Но что-то все-таки ощутил, даже не слезая с седла мотоцикла. Что-то схожее с ощущениями, что обрушились на него в древнем полуразрушенном храме. Только здесь эти ручейки живительной энергии, что истекали от многочисленных церквей, терялись в густых выхлопах автомобильных дымов. Еще больше копоти к небу несли многочисленные трубы, которые явно могли обогреть не одну сотню домов.

Сашка тут остановился всего два раза — чтобы узнать дорогу на Карачарово, родину Муромца. Первый прохожий, к удивлению и Суворова, и Света, дороги туда не знал. А второй описал ее очень подробно — видно бывал там не раз. Впрочем, села Карачарова, как оказалось, давно уже не было. Разросшийся город поглотил его, и улица Приокская, где им показали старый дом, в котором, как уверяла словоохотливая старушка, вырос былинный герой, теперь была частью города.

Старушка видимо была еще и очень любопытной, потому что засеменила за отъехавшим мотоциклом и даже догнала его, когда тот остановился у большой каменной церкви, у которой сохранилась целой высокая четырехярусная колокольня. Уже скрываясь в проеме этого сооружения (двери там давно не было), Свет услышал ее слова, которые старушка обрушила уже на одного Сашку:

— Это Троицкая церковь, сынок. Никак руки у людей не дойдут ее восстановить…

Полустертые каменные, а потом железные ступени привели охотника на самую вершину колокольни. Церковь и так стояла на пригорке, с которого были видны и граница с Горьковской областью, и с соседними районами Владимирской, а главное — речной простор. У Света захватило дух. Он, конечно, видел с высоты птичьего полета (и даже выше) реки в родном мире, но там не было такой живой энергетики. Все внизу мелькало с бешеной скоростью, и чуть слышный гул двигателей «Белки» мешал слушать торжественное молчание воды. Здесь же душу охотника стало заполнять это неслышимое журчание речных струй, безмолвное скольжение большеглазых рыб и…

— Что, — раздался позади могучий бас, — тоже пытаешься выглядеть, куда я дубовые пеньки бросал?

Слова звучали вполне современные, с правильной интонацией и ударениями, но Свет был уверен — позади него стоял тот, к кому он и стремился за помощью; по крайней мере, за подсказкой.

Он не стал оборачиваться — знал, что никого там не увидит. Еще он знал, что это не галлюцинация, и все вокруг — и широкий порыжевший луг у реки, и саму Оку, и даже город заполнила сейчас огромная бесплотная тень души, которая никогда не покидала родную землю.

— Здравствуй, Илья Иванович, — чуть поклонился в сторону реки охотник, уверенный, что незримый собеседник видит каждое его движение

— Здравствуй и ты, Светослав. Вижу, пришел ты за помощью, но не ведаю, чем могу помочь, — Свет сделал движение рукой, но не сказал ни слова, потому что ласковый ветерок с Оки словно остановил его жест, — силушки у тебя поболее будет, чем у меня вместе со Святогоровой; камень, что хранил мои доспехи, у тебя тоже был… Да и доспехи твои, хоть ты и одаривал ими товарищей щедро, великую силу имеют. Вместо калик перехожих явился тебе человек чудной, что разбудил в тебе силу, да направил на путь нужный…

Свет понимал эти иносказания — и про камень, и про учителя — мастера Ли, и все остальные; быть может, Муромец — если только Свет сейчас все не напридумывал, читал прошлое в душе охотника? Но вот он перешел к будущему, к тому, что сам Свет пока не видел, но стремился угадать.

— А вот Идолище проклятое на твоем пути встретится, и должен ты будешь его победить. Тем более, — Муромец за спиной явно улыбнулся, и реку залили яркие лучи солнца, выглянувшие из-за туч, — что ты уже дал клятву покончить с ним. И еще…

Голос Ильи Ивановича загремел, останавливая попытку изумленного Света все-таки оглянуться, и гладкая речная поверхность покрылась рябью, в которой сразу заиграло солнце:

— Недаром ты прибыл в этот мир, на землю моих и… твоих предков. Ждет ее великая боль, черная боль. Вот и возьми ее на себя, Светослав, не дай земле покрыться гнойной коростой. А она тебя отблагодарит, парень, по подвигу твоему отблагодарит — отправит туда, куда стремится твоя душа…

— Куда? — все-таки повернулся охотник.

На небольшой площадке, на которую уже давно не ступала нога звонаря (да здесь даже веревок от колоколов не осталось, не то, что ценного цветного металла), никого и ничего не было. Лишь сиротливый желтый дубовый листок, неведомо как занесенный ветром на эту верхотуру, лежал на каменном полу. Совсем недавно — когда охотник поднялся на колокольную площадку — его здесь не было. Да и ветер гулял где-то высоко, ни разу не нарушив безмолвной беседы. А значит…

— Ничего это не значит, — пробормотал Свет, все-таки подняв листок и бережно определив его за пазухой — туда, где уже хранилась прядь из гривы Орлика и медальон Весны — увы, пустой…