Умри, Джерри!

Валя Шопорова, 2019

Проснуться в странной больнице с законами тюрьмы, не помня, как ты сюда попал. Страшно? А с Томом это случилось. И ему придётся понять, что куда-то исчезли четыре года жизни. И вновь окунуться в кошмар прошлого. И «познакомиться» с Джерри, и расплачиваться за то, что он сделал.Серия "Том vs. Джерри". Книга #2.

Глава 1

Мы не ангелы, парень,

Нет, мы не ангелы.

Там, на пожаре,

Утратили ранги мы.

Нету к таким ни любви, ни доверия.

Люди глядят на наличие перьев…

Мы не ангелы, парень…

Агата Кристи, Би-2, А мы не ангелы, парень©

Джерри лежал на спине, изучая взглядом потолок, где ближе к одному из углов была малозаметная трещина, напоминающая по форме раздвоенный змеиный язык. Больше деть взгляд было некуда. Кровать без спинки, изножья и ножек, никаких тумбочек и шкафов, стальная дверь, зарешёченное окно с непробиваемым стеклом, открывающееся строго по расписанию. Идеально белое постельное бельё, высокие потолки такого же снежного цвета. Комната была неприлично огромной в своей пустоте и светлой настолько, что поначалу это раздражало глаза. Тот неприметный «язычок» был самой интересной деталью в ней.

Камеры по периметру помещения, день и ночь фиксирующие всё, что происходило в его стенах, не найти было угла, в котором возможно было бы укрыться от их всевидящего безучастного ока.

Бесшумно работали вентиляция и кондиционер, даря прохладу в жаркий летний день. За это нужно было сказать спасибо, иначе бы в замкнутом пространстве с наглухо закрытым окном можно было задохнуться.

Полтора года Джерри провёл в этой клетке, из которой было никуда не деться. А до этого были другие. Свой шестнадцатый день рождения он встретил в следственном изоляторе.

За то время, пока длилось следствие, Джерри так и не признал, что действительно совершил те преступления, в которых его обвиняли. Но этого и не требовалось, против него свидетельствовали слишком весомые улики. Даже суд был скорее формальностью. Судебный процесс прошёл за закрытыми дверями с малым количеством присутствующих. Зачитали обвинения, выслушали самого подсудимого и прочих и вынесли приговор. Судья звучно ударил молотком по трибуне, знаменуя конец разбирательства и начало чего-то неизвестного, очень сложного.

Ян был бы рад, если бы Джерри понёс наказание за свои деяния по всей строгости закона, но уважение к почившему другу не позволили ему остаться в стороне. Он объяснил всё полиции и настоял на том, чтобы Джерри прошёл тщательнейшую психиатрическую экспертизу, сам изначально взялся его обследовать, но его быстро отстранили от участия в деле, потому что у него были личные мотивы, которые могли помешать объективности исследования.

Полиция подняла дело «о мальчике из ниоткуда», изучила его вдоль и поперёк, заново перепроверила каждый факт, но ничего нового не удалось выяснить. Для медицинской экспертизы это послужило основанием для постановки неподтверждённого диагноза: «Диссоциативное расстройство идентичности» или — раздвоение личности. Вместо колонии Джерри отправился в местное учреждение принудительного лечения, а после его перевели в столицу.

Так он оказался здесь, в огромном овальном здании белого цвета, рассчитанном всего на четыреста постояльцев. Здесь лечились только «лучшие» — самые уникальные случаи со всей страны, те, с кем по разным причинам не справлялись больше нигде. Убийцы, насильники, истязатели с самыми сложными, извращенными и необъяснимыми формами душевных болезней. И среди них затесался ещё совсем юный парень с кукольной внешностью, потому что и его случай был слишком непонятен. Очевидно, он был болен, психически здоровый человек, тем более ребёнок, не пошёл бы на такое. Но и доказать наличие заболевания никак не удавалось.

Это место было почти секретным. Про него знали те, кто работал в нём, а обычным обывателям эта информация была ни к чему. Те же, кто проходил здесь лечение, предпочитали не распространяться об этом.

По факту больница, но больше — тюрьма самого строго режима. Исключительно одиночные палаты: стандартные и для буйных, что объясняло несоответствие размеров учреждения с тем, скольких пациентов оно могло принять. Решётки на всех окнах, пятиметровый забор. Вооруженная охрана, имеющая приказ открывать огонь после первого предупреждения, потому что они имели дело не с простыми людьми, а с психически больными преступниками. Если такой человек не остановится после первого оклика, значит, он не сделает этого и на второй раз, потому что не отдаёт себе отчёта в происходящем. Сухая и жестокая логика, рассчитанная на то, чтобы любой ценой не позволить никому бежать, пока его не сочтут достаточно здоровым для возвращения в обычную жизнь.

Продуманное до мелочей внутреннее расписание — чтобы в каждой из четырёх столовых за раз находилось не более сорока человек. То же самое обстояло и с прогулками — они были распланированы по времени и дням. Душа и туалета в палатах, конечно же, не было, потому что они несли прямую угрозу в том случае, если пациент захочет что-нибудь сделать с собой. На окнах не было карнизов, не было никаких выступов на стенах, за которые можно было бы зацепить самодельную верёвку. Всё учтено и идеально просчитано, чтобы у человека не было выхода.

Оказавшись в стенах невольной лечебницы, Джерри выкидывал самые разнообразные этюды, кидался из стороны в сторону, тщательно продумывал каждую версию своей правды и неукоснительно следовал ей до тех пор, пока её не приходилось сменять на новую. Он пытался притвориться шизофреником, причём весьма талантливо, утверждал, что на убийства его толкали голоса. У них даже были имена, он в красках и весьма убедительно описывал и самих советников, и историю их появления. Приписал себе манию нападения и вновь играл талантливейшим образом. Но публика была слишком суровой и квалифицированной, чтобы поверить на слово, не проверив. Тогда Джерри изменил тактику, понурил голову и признался, что да, он на самом деле совершил эти убийства, но просто защищался от нападающих. Плакал, надрывно рассказывал, как ему было страшно и так далее. Даже про Паскаля наплёл таких жутких небылиц, что его впору было прижать к груди и пожалеть, а не судить. Джерри любым способом стремился избежать направленного лечения, но и в этот раз ему так просто не поверили. Все его достойные Голливуда постановки разбивались об холодный профессионализм эскулапов. Казалось, у них вовсе не было сердца, которое могло ёкнуть и дать Джерри фору, только разум.

Это больше не было любительским театром одного актёра. Это были самые взрослые и серьёзные игры с реальностью. Один против всех — красиво, героически, но, по сути, паршиво.

В результате Джерри пришлось смириться с происходящим и просто плыть по течению. Это была не та война, которую можно выиграть путём открытого боя. Оставалось только ждать. Ждать… А судьба, оказывается, та ещё стерва, она тоже любит играть.

Суд вынес свой вердикт. А у здешних докторов была всего одна цель для всех пациентов — вылечить. И они лечили, как могли, без скальпеля проникали в черепную коробку и, словно искусные механики, исправляли неполадки в главном двигателе организма.

Вот только специфического медикаментозного лечения диссоциативного расстройства личности не существовало, а применять общие препараты было опасно, они могли усугубить течение заболевания. Оставалась только психотерапия, а также гипноз, который небезосновательно считался самым действенным методом лечения диссоциативных расстройств. Проблема была в том, что Джерри не поддавался гипнозу. Невозможно ввести в нужное состояние человека, который заранее настроен сопротивляться этому. Потому терпением пришлось запастись не только ему, но и докторам.

В палату зашла врач, устроилась на стуле напротив кровати. Джерри даже не удосужился сесть, только повернул к ней голову, окинув скучающим, с долей вопроса взглядом из-под полуопущенных ресниц.

Женщина достала диктофон; проносить в палаты было запрещено даже ручки, потому что они с фатальной лёгкостью могли превратиться в колющее оружие. Ей предстоял очередной дежурный опрос, направленный на отслеживание состояния пациента и выявление возможных личностных изменений.

— Имя? — произнесла она.

— Джерри Муссон.

Доктор вздохнула. Надежда на то, что что-то изменилось с прошлого раза, рухнула. Джерри по-прежнему был Джерри.

— Дата рождения?

— Двадцать восьмого сентября.

— Год?

— Девяносто восьмой. Одна тысяча девятьсот, разумеется.

— Как звучит твоя фамилия?

— Муссон, — повторил Джерри. Что уж сейчас выдумывать.

— Какой у тебя любимый цвет?

«Что-то новенькое, — подумал Джерри. — Давно уже этого вопроса не было».

— Любой, кроме белого, — ответил он и обвёл взглядом комнату. — Он мне очень сильно надоел.

— Совсем любой? Может быть, скажешь конкретнее?

— Пусть будет чёрный. Он всегда смотрится красиво.

— А как тебе красный цвет?

— Как кровь?

Джерри выдержал короткую паузу и рассмеялся, добавил:

— Шучу. Мне скучно сидеть здесь всё время в одиночестве, нужно хоть как-то развлекаться.

— Ты хочешь поскорее выйти отсюда?

— А вы бы на моём месте не хотели?

— Если тебе на самом деле интересно, я отвечу после, но сейчас мы говорим о тебе.

— Почему вы никогда не называете меня по имени? — неожиданно спросил парень.

Доктор промолчала. Обращение по имени персонализирует общение и наполняет личность большей силой, подчёркивает её настоящесть, что в случае Джерри было ни к чему. Но знать об этом ему было не нужно.

— Я обращаюсь без имён ко всем пациентам. Таков устав, — не моргнув глазом, соврала врач.

— А почему так?

— Это вопрос не ко мне, а к руководству.

— Жаль. Но, наверное, это очень удобно, не нужно запоминать имена, мучиться с правильным произношением…

— С этой точки зрения это действительно удобно.

— Вот только грустно, когда тебя обезличивают. Но вам ведь всё равно, да? Снимете халат и забудете и обо мне, и обо всех остальных своих пациентах до завтра.

— Ты пытаешься разжалобить меня?

— А это возможно? — вопросом на вопрос ответил Джерри и тут же продолжил: — Нет. Я просто хочу поговорить.

— Мы делаем это прямо сейчас, но ты уходишь от темы.

— Изо дня в день я повторяю одно и то же. Но если вы хотите послушать это ещё раз, давайте продолжим.

С Джерри было морально тяжело вести беседу. Потому что он выглядел совершенно нормальным, к нему было сложно подступиться, сложно расценивать его как пациента. И потому что он напоминал доктору Айзик сына, с которым они являлись ровесниками. Она даже подумывала отказаться от ведения Джерри и передать его другому врачу раньше положенного срока.

— Ты сказал, что хочешь выйти отсюда, — проговорила доктор, — а если так, ты должен сотрудничать с нами, в том числе отвечать на мои вопросы.

— А разве я вставляю вам палки в колёса?

Джерри вдруг сел на самый край кровати, упёршись в него руками и склонившись вперёд, к доктору. Женщина внутренне напряглась, инстинктивно хотела обернуться на дверь, за которой ожидала охрана — гарант того, что ей придут на помощь, если ситуация выйдет из-под контроля. Она, как и любой сотрудник данного места, отдавала себе отчёт в том, что рискует всякий раз, оказываясь один на один с пациентом. Потому что предусмотреть всё на самом деле невозможно, жизнь не знает идеальных раскладов, и некоторые пациенты умели убивать голыми руками.

Но мадам Айзик сдержалась, не оглянулась. Джерри несколько секунд разглядывал её, затем спросил:

— Вы боитесь меня?

Он смотрел пытливо, внимательно. И самое главное — было не понять, что происходило в этот момент в его голове. Это нагнетало обстановку, заставляло чувствовать себя сапёром на минном поле. Сколько бы пациентов ни прошло через твои руки, от этого ощущения не избавиться, оно часть инстинкта самосохранения. А в случае Джерри срабатывал ещё и эффект необычности, потому что по факту он являлся ребёнком, он был первым таким в практике доктора Айзик.

— Нет, — ответила женщина, также не сводя с Джерри взгляда, пытаясь предугадать, что же он сделает в следующую секунду.

— Это хорошо, — он вздохнул и отклонился назад, сев ровно. — Неприятно, когда на тебя смотрят, как на зверя. И насчёт ваших слов, мадам Айзик, что я должен помогать вам. Я делаю всё возможное со своей стороны, я говорю вам всю правду и не моя вина, что вы мне не верите, исправить это не в моих силах.

— Какая же именно правда из тех, которые ты озвучивал, истинна?

Очень правильный вопрос со стороны врача и неприятный для Джерри. Он выдержал паузу, прежде чем ответить, оглядел женщину.

— А вы сами как думаете? — проговорил он. — По-вашему, я похож на психа?

— Это некорректная формулировка.

— Извините. Паскаль учил меня этому, но иногда некоторые уроки забываются. И сути это не меняет.

Джерри снова немного наклонился, подпёр подбородок кулаком. Доктор ответила:

— Психически нездорового человека далеко не всегда можно определить по одному лишь внешнему виду. Можно только сделать предположение.

Джерри тяжко вздохнул и вновь лёг. Видно, что ответ женщины разочаровал его, и он утратил интерес к разговору.

— Вы не верите мне, и этим всё сказано, — произнёс он. — Мне и смысла нет что-то говорить.

— Если ты не будешь разговаривать со мной и с другими докторами, мы точно ничего не добьёмся.

— Вы за полтора года ничего не добились, а до вас меня на протяжении трёх месяцев пытались вылечить в другом месте. Вам это ни о чём не говорит?

«Говорит», — подумала доктор Айзик.

В кругах врачей, которые занимались лечением Джерри, всё больше крепла мысль о том, что, возможно, он и не болен вовсе. Слишком уж много времени они потратили на лечение, а не добились не то, что ремиссии, даже не смогли подтвердить его диагноз.

— Ты хочешь сказать, что ты здоров? — в ответ спросила женщина.

— Да.

— И убивал ты, стало быть, сознательно?

В этом месте действительно всё было на совершенно другом уровне. Это не неудобные расспросы Юнга, во время которых у тебя было и время для обдумывания ответа, и знание, что он всё равно поверит и даже отступит, главное надавить на нужную эмоцию. В стенах «белого центра» всё обстояло иначе, здесь даже заурядная дежурная беседа могла раздавить. И никто не думал о твоих чувствах, что исключало возможность сыграть на них.

— Я уже отвечал на этот вопрос, — сказал Джерри.

— Ты очень часто меняешь свои показания. Мне интересно, что ты скажешь в этот раз.

— Да, я делал это осознанно. И я прекрасно понимаю, что, хоть я сделал это не просто так, я всё равно заслуживаю наказания, но не лечения.

— Ты бы предпочёл отправиться в колонию?

— Я бы предпочёл вообще не оказываться за решёткой, ни за какой, но раз меня считают преступником, и третьей альтернативы нет, я бы выбрал колонию.

— Мне показалось, или ты не признаёшь свою вину за те преступления?

— Признаю.

— Может быть, ты не хочешь признавать её?

Джерри вопросительно повёл бровью, ответил:

— Хочу я этого или нет, но ответственность за свои поступки несу только я сам, стало быть, и именно я должен за них отвечать.

— Ты очень здраво рассуждаешь. Но мне по-прежнему непонятны твои мотивы.

— А они и не должны быть вам понятны, я их не раскрою. Просто поймите, что я здоров, здесь я занимаю чужое место. Не тратьте на меня время и силы.

Продолжать разговор не имело смысла, он зашёл в тупик, но от дежурного опроса и не ожидалось многого, разве что чуда, в которое здесь мало кто верил. Доктор Айзик покинула палату и уже за дверью, чтобы Джерри не слышал, наговорила на диктофон итог опроса:

— Неподтвержденная альтер-личность по-прежнему продолжает главенствовать в сознании. Новых сведений не получено, показания больного не расходятся с данными прежде. Пациент ведёт себя адекватно, настаивает на своей вменяемости и выказал желание отправиться в тюрьму.